ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Возвращаясь домой, Максим с надеждой глядел на окна своей комнаты — не горит ли свет? Нет, темно. И у хозяйки темно.

— Никто не приезжал, Николаевна? — осведомился он.

— Нет, сынок, никого не было, — вздохнула хозяйка. — Да ты не беспокойся, если кто приедет, сразу кинусь к твоим товарищам, приму, как родных.

Теперь он злился на себя за то, что пооткровенничал с хозяйкой. Она твердо ему сказала: ничего у них не выйдет. Выходит, и ждать глупо. Остается одно: взять себя в руки, выбросить из головы несбыточные мечты.

Он дает себе слово не думать о Фатимет. Но однажды признается себе: в сердце его пылает, словно костер, неведомое чувство.

Председатель комиссии по борьбе с бандитизмом Петр Иванович Сибиряк, славившийся аскетическим образом жизни, вызвал как-то Максима к себе.

— Срочное задание, Максим, — проговорил он. — Да ты садись, не топчись. Но сначала скажи: что с тобой происходит? Ты уж извини меня, но ты явно не в своей тарелке.

Максим покраснел.

— Уж и не знаю, что сказать, Петр Иванович, — чуть слышно ответил он. — Пустяки, личное дело…

— Личное дело — не пустяки, — возразил Сибиряк. — Всякое личное с общим связано. Ты уж извини… Что, любовь?

Максим вздохнул, совсем растерялся.

— Значит, любовь. Ну что ж, любовь — дело хорошее, Максим.

Петр Иванович вышел из-за стола, придвинул стул Максиму.

— Я тебе, Перегудов, одну историю рассказать хочу. — Петр Иванович перешел на полушепот. — Очень поучительная история, дорогой. Лет восемь назад довелось мне быть в ссылке, загнали аж за Енисей, куда Макар телят не гонял. Под Саянским хребтом село Шушенское имеется. И не очень я расстроился. Выяснилось, что задолго до меня Ленин там свой срок отбывал. Я, сам понимаешь, все лез к крестьянам с расспросами: как жил Владимир Ильич, что говорил, как день строил. И знаешь, что рассказал хозяин, у которого Ильич был на квартире? В первые дни заметил, что скучает Владимир Ильич. А потом вдруг оживился, повеселел, совсем неузнаваемым стал. «Что бы это могло значить? — толковали они с женой. — Не иначе как появилась надежда на помилование». Спросили. Оказалось, и не ходатайствовал о помиловании. А насчет надежды, — тут, говорит, Ленин как-то усмехнулся и добавил: «Надежда есть, скоро с ней сами познакомитесь». Прошло некоторое время, вдруг Владимир Ильич сообщает: еду встречать невесту, зовут ее Надежда. — Помолчал Сибиряк и добавил: — Стыдиться своей любви нельзя. Это раньше некоторые втолковывали, будто любовь и революция все равно что вода и пламень: несовместимы. Ну, выкладывай…

Максим, запинаясь, стал рассказывать о встрече с Фатимет, о Казбеке. Сибиряк, встав со стула, зашагал по кабинету.

— Не простое дело, — признался он. — Тебе нужно еще раз поговорить с этой женщиной. Боже упаси навязываться со своей любовью. Уговори ее изменить образ жизни. Пусть переезжает в город, работает, Казбек будет учиться. Больше ни о чем не толкуй. Возвратишься из командировки, направлю в тот аул. А сейчас, вот что. Из горской секции пришла просьба помочь вывезти хлеб. Собрали в одном ауле пудов пятьсот, а вывозить боятся: бандиты могут Завернуть их с тем хлебом в лес. Пообещал помочь. Представитель секции уже ждет тебя. Ты, правда, не особенно этому человеку доверяешь, но хлеб он пока что собирает исправно.

— Зачерий?

— Он самый.

— А мне-то какая разница, — возразил Максим. — Зачерий так Зачерий. Хлеб есть хлеб, доставим. А насчет Зачерия, что ж, может, и ошибаюсь, разгадать его нелегко — хитрый, скользкий. В одном уверен: от таких вреда больше, чем пользы.

— Может, ты и прав, — в раздумье произнес Сибиряк. — Сегодня же поделюсь твоими сомнениями с начальником ЧК.

Отряд готов в путь. Бойцы на тачанках, Максим и Зачерий — верхом. Пулемет, как всегда, хорошо замаскирован. И вообще все — как всегда, необычен лишь сам Максим. Кажется ему, будто стоит он на крутом берегу, внизу, в бурном потоке, близкий, родной человек тонет. Броситься бы с обрыва в воду, помочь, но — нельзя. Обстоятельства! Обычаи! Темнота! Нет, не будет он мириться с таким положением, не даст утонуть Фатимет. Попытается уговорить.

Глядя на погрустневшего командира, приутихли и бойцы. Они объясняют перемену, происшедшую с Максимом, чрезвычайной серьезностью обстановки. Уж не ожидается ли засада?

Лишь один Зачерий прежний — сытый, ухмыляющийся, разговорчивый. Он то и дело пристает к Максиму с вопросами, пытается что-то рассказать сам. Его не обескураживают односложные ответы спутника, явная, нескрываемая антипатия. Но вот и нужный им аул.

— Давай управляйся, а мы подождем, — сказал Максим, когда колонна остановилась на небольшой площади.

— Пошли к председателю, — пригласил Зачерий. — Он нездоров, все дома торчит, надо проведать.

Председатель долго изучал Максима каким-то грустным, соболезнующим взглядом, потом повел гостей в кунацкую.

— Я есть не хочу, — предупредил Максим. — Собирай обоз.

— Соберем обоз. Кушай, дорогой. Так не отпущу, сам знаешь.

Зачерий зачем-то вышел. Председатель торопливо зашептал:

— Слушай, не спеши, дорогой, заночуй тут, утром поедешь. Время тревожное, мало ли что случиться может.

— Надо спешить, — оборвал его Максим. Ему уже известны такие уловки, один раз обжегся. Правда, этот председатель из середняков, проявил себя в последнее время неплохо. В другое время Максим постарался бы выяснить, почему он советует не торопиться. Но сейчас его ничто уже не удержит — секунды считает.

— Как знаешь, — нахмурился председатель. — Только запомни: я говорил — ночуй… — За дверью послышались шаги, и он смолк.

Вошел Зачерий, подозрительно оглядел председателя.

— Почему подводы медленно собираются?! — заорал он. — Смотри, Алий, сорвешь отправку — не поздоровится тебе.

— Как знаете, — проговорил председатель уже в дверях.

— Тянет с обозом, — заметил Зачерий, когда Алий вышел. — Здоров ведь, а больным прикинулся. Теперь говорит, что подвод мало. Тут рыскают фуражиры банды Сахно, может, пригрозили, вот и юлит. Понять его легко — между двух огней человек постоянно находится, а ведь у него жена, дети.

«Похоже на правду: под дулом бандитского обреза волей-неволей задумаешься, какому богу молиться», — подумал Максим.

Председатель вернулся.

— Тебя зовут, — обратился он к Зачерню. И добавил: — Неизвестные мне лица.

Зачерий не спеша вытер руки и лицо полотенцем, забарабанил пальцами по столу. Нехотя поднялся. Бросил быстрый, словно предупреждающий, взгляд на председателя и вышел. Не будь Максим поглощен своими мыслями, заметил бы, что Зачерий не очень охотно оставляет их с председателем наедине, придал бы значение и взгляду, и словам председателя, по-иному истолковал бы их. Но Максим неотступно думает о Фатимет и Казбеке, мысленно спорит с Фатимет, убеждает, рассказывает что-то мальчишке. И вот она согласна уехать, подвода лихо мчится на станцию.

— Ну что там с обозом? — спохватывается он.

Лицо Алия дергается так, будто он проглотил кость.

— Не слушаешь совета, не надо, — говорит он. — Я сказал: ехать надо завтра, больше не скажу ни слова.

Теперь уже трудно усомниться в его искренности. Очевидно, у него какие-то опасения или догадки. В другое время Максиму и десятой доли этих прозрачных намеков было бы достаточно, чтобы насторожиться, но сегодня его словно подменили.

— Против наших ребят ни одна банда не выстоит, — успокаивает председателя Максим. — Если будет засада, перебьем всех до одного.

Зачерий вернулся быстро.

— Жалуются на председателя, — по-русски говорит он. — Сдам хлеб, разберусь. Говорят, за каждую справку барана требует.

Максим мгновенно кладет на стол кусок.

— Да ты ешь, — смеется Зачерий. — Все равно — народное.

Но Максим поднимается, холодно благодарит хозяина и выходит. Скорей бы! Он ставит впереди обоза тачанку с пулеметом, остальные две тачанки с бойцами пристраиваются сзади. Зачерию подводят коня. Максим глядит на него с завистью.

— Славная лошадь, — не выдерживает он.

— Бери, — Зачерий протягивает повод, — бери…

Максим машет руками: ох, опять эти обычаи — слова сказать нельзя. Зачерий не отстает: возьми да возьми. Ну хоть до города. А то и навсегда, он себе еще лучше достанет. Видя, что от этой любезности ему не отделаться, Максим пересаживается на коня Зачерия. Обоз трогается.

Пока проезжают аул, Максим с трудом сдерживает коня. Но вот впереди степь. Тут он дает скакуну волю. Какая побежка! Где только этот Зачерий достает лошадей? Всякий раз — другая, и все — отличные скакуны.

— Эй, Максим, подожди, далеко от своих оторвались. Что случится — виноват Зачерий, ведь он на подозрении. Так?

Максим натягивает поводья, переводит коня на шаг. Реплика Зачерия остается без ответа. Это его нисколько не обескураживает.

— Теперь за тобой не угонишься. Ты не особенно увлекайся, — снова предупреждает он. — Обоза и не слышно.

Дальше едут шагом, разговаривают. Зачерий рассказывает забавные истории из жизни Куйжия — героя адыгейских поверий и сказок. Куйжий — вроде черта лысого. Хорошо рассказывает Зачерий, Максим на мгновение обо всем забывает. Со смехом оглядывается. Обоз все так же отстает, да это не беда — там Петро с пулеметом, люди, не раз проверенные в схватках с бандами. Степь шумит, легкий ветерок бьет в лицо, на горизонте, за перекрестком дороги, угадывается сизая громада леса. Цок, цок, цок… Кони дружно высекают искры из булыжника.

Вдруг, откуда ни возьмись, — одинокий всадник. Очевидно, из лесу. Едет навстречу спокойно, по-хозяйски. Что-то знакомое угадывается в его облике. Максима охватывает волнение.

— Это Ибрагим, адъютант Улагая! — вскрикивает он. — Догоним, его нужно взять живым!

Всадник вдруг резко разворачивает коня, дает ему шпоры. Начинается бешеная гонка. Расстояние между Ибрагимом и Максимом сокращается с каждой минутой. Недалеко опушка леса. Максим проскакивает мимо пастуха, пасущего корову. Ибрагим совсем близко.

— Стой! — кричит Максим. — Стой!

И вдруг какая-то неистовая сила обхватывает Максима за грудь, вырывает из седла, бьет о землю. От удара Максим теряет сознание. Приходит в себя от ощущения ожога — это Ибрагим влил ему в рот немного спирта. Пытается подняться, но не тут-то было: он накрепко стянут тонкой веревкой.

«Аркан, — доходит до Максима. — Очевидно, пастух метнул». Так и есть: пастух стоит над Максимом, хохочет, лохматые брови трясутся, словно вороньи крылья.

— Салам, Максим, — дружелюбно улыбается Ибрагим. — Давно не виделись, я сильно соскучился. И полковнику не терпится познакомиться с тобой. Ты хотел поглядеть на него? Сейчас такой случай представится.

Ибрагим счастлив. Ну и прост же этот комиссар. Парень, видно, неплохой, но слишком доверчив.

Раздается топот, подскакивает Зачерий.

— Не копайся! — кричит он. — Сейчас здесь будет тачанка с пулеметом. Послушай, Максим, что передать начальнику?

Максим испытывает запоздалое удовлетворение — все ж таки он был прав в отношении Зачерия. К сожалению, об этом никто не узнает.

— Передай, пусть не волнуется, я скоро вернусь.

Бандиты хохочут.

— Смотри, Аслан, как бы не улетел из седла, — сквозь смех выговаривает Ибрагим.

Аслан садится на копя, Ибрагим и Зачерий подают ему связанного пленника. Аслан укладывает его поперек, животом на переднюю луку седла, голова и ноги свешиваются к стременам.

Выстрелы! Неужели свои? Изловчившись, Максим поворачивает голову назад, видит, как Ибрагим всаживает пулю за пулей в ухо зачериевской кобыле. Она валится в траву, бьется в судорогах. «Коня подо мной убили», — слышит он голос Зачерия, сообщающего начальству о происшествии. Все складно получается…

— Беги навстречу тачанке, — советует между тем Ибрагим Зачерию. — А еще лучше — ложись за кобылу и целься в меня. Жду сообщений о Рамазане, полковник торопит.

Он вскакивает на коня и мчится к лесу. Сзади гремят выстрелы — Зачерий разряжает свой карабин.

Подкатывает тачанка. Петру все ясно без слов.

— Зарвался Максим, ускакал! — вздыхает Зачерий. — А тут их десятка два… Добей коня, жалко. У меня патронов больше нет…

Петро разряжает обойму. Зачерий снимает с коня седло.

— Может, поищем Максима? — предлагает Петро.

— В лесу? — А из леса, словно в ответ: фьють, фьють… Пули ложатся совсем рядом. Бойцы бросаются на траву, Зачерий снова скрывается за трупом лошади. Петро вскакивает на тачанку, разворачивает пулемет. И вдруг со стоном валится на него.

— Отходи, — командует Зачерий. Теперь он старший.

Бойцы отползают к дороге. Зачерий вскакивает на тачанку, догоняет их.

— Садись на ходу! — дико орет он, нахлестывая лошадей. — Пуля — дура…

Тачанка несется к обозу. Здесь Петра перевязывают, укладывают на мешки с зерном. Обоз медленно движется к станции.

Той же ночью Зачерий по телефону доложил начальнику Максима о неприятном происшествии в пути.

— Где вы? — осведомился Сибиряк. — Можете зайти ко мне?

— Конечно. Я внизу, в секции.

— Напишите короткое объяснение и заходите. Жду.

Председатель укоризненно глядит на телефонную трубку. Черт побери, столько неприятностей в течение одного часа телефон еще не приносил никогда. Максим схвачен бандитами, наверное, тяжело ранен, живьем такого не возьмешь. Или попался в западню? А всего за сорок минут до звонка Зачерия докладывал командир продотряда. По его просьбе он побывал в караульном взводе Анзаура. Выяснил, что Фатимет, жена Османа, семь дней назад повезла сына Казбека двенадцати лет на станцию Энем, так как заподозрила, что мальчик за- болел тифом. Петр Иванович сжимает ладонями голову. Телефонный звонок. Из ЧК сообщают, что Фатимет с мальчиком нигде задержана не была.

— Поиски продолжаются, — заверили в трубке. — Сказал ребятам, что дело касается Максима.

— Знаешь, Сергей, — очень тихо говорит Сибиряк, — теперь и сам Максим пропал. Приезжай-ка ко мне, заберешь одного прохвоста. Думаю, хорошая ниточка от него потянется. Побыстрее.

«Эх, — вздыхает он, повесив трубку, — предупреждал же Максим».

Сергей входит без стука.

— В горской секции этот типчик сидит, — говорит Петр Иванович. — Пишет объяснение. Пошли.

Но в горской секции Зачерия не оказалось. Пусто и в соседних комнатах. Дежурный милиционер вспомнил:

— Зачерий как будто прошел во двор.

Видел Зачерия и конюх. Только что, сию минуточку здесь был. Сел на свежего копя и уехал.

На всякий случай заглянули к Зачерию домой. Оставили засаду — авось рискнет наведаться.

После неудачных поисков Сибиряк возвращается в свой кабинет. Тупая боль вытеснила из отяжелевшей головы обычную ясность. Чудится, будто стоит он у телеграфного аппарата, провода которого подключены к его затылку. Морзянка непрерывно выстукивает: «Эх, предупреждал же… Предупреждал же…» Он подходит к окну, вглядывается в сверкающую огневым блеском Полярную звезду, думает: «Может, и Максим сейчас на эту же звезду глядит? Если так случится вдруг, что он на нее сейчас взгляд бросит, то удастся ему выскользнуть».

Загрузка...