За Кубанью

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Решение уйти в подполье возникло у Зачерия внезапно. В тот момент, когда снимал трубку, чтобы доложить начальству, что Максим попал в ловушку, он еще надеялся, что выйдет сухим из воды: все видели, как Максим на чужом скакуне понесся за кем-то в погоню. С этой стороны операция разыграна мастерски, как, впрочем, и другие разработанные им.

Но он понимал, что находится под подозрением и что в какой-то момент его схватят даже при отсутствии прямых улик — слишком уж много накопилось вокруг него подозрительных неудач, просчетов, необъяснимых совпадений и провалов. Насторожила и странная, неестественная реакция на его сообщение. Начальник любил Максима, советовался с ним, доверял самые сложные поручения, и Зачерий не удивился бы, услыхав в ответ ругательства, угрозы, предложение немедленно явиться для доклада. Он и. явился бы с повинной — судите, мол, как хотите, а только виноват Максим. Спокойный ответ позволял предположить, что Зачерия не хотят, а может, и боятся спугнуть. Пиши докладную… «Пиши, мол, а я пока позвоню в ЧК».

Он вышел во двор, сел на коня, поскакал. Куда — сам не знал. О переходе на нелегальное положение думал часто, тщательно готовился к нему, но в душе был уверен, что удержится на поверхности до победы контрреволюции. В победу верил.

Можно было, конечно, ускакать в лес, примкнуть к какой-либо банде, влиться в штаб Улагая. Но все это его не устраивало. Опуститься до положения рядового бандита — с этим тщеславие Зачерия, метившего на самые высокие посты в «свободной Адыгее», смириться не могло. Имелось и еще одно обстоятельство, влиявшее на ход его рассуждений — обстоятельство, не известное ни красным, ни белым, ни ЧК, ни Улагаю: у закоренелого холостяка, у женоненавистника Зачерия была семья.

Некая русская графиня, бежавшая из Петрограда, обратилась в деникинскую контрразведку с просьбой помочь ей найти мужа — белого офицера. С ней была дочь, шестнадцатилетняя Антуанетта, — насмерть перепуганное существо с полными слез голубыми глазами. Контрразведчики лишь сообщили, что муж графини, по-видимому, погиб, фондами для помощи беженцам они не располагали. Зачерий столкнулся с ними в коридоре. Важный агент, скрывавший под личиной адвоката свою связь с контрразведкой, был, как всегда, наряден, весел, добродушен. Он являл собой такой резкий внешний контраст с заматерелыми в жестокости «аппаратчиками», что Антуанетта, сама не ведая, что творит, вдруг бросилась перед ним на колени с возгласом: «О, господин начальник, спасите нас». Зачерий помог девушке подняться, сказал, что готов выручить их, хотя и не имеет никакого отношения к этому учреждению: искренность и красота Антуанетты поразили его.

— Я тут сам в роли просителя за попавших в беду земляков, — на всякий случай пояснил он.

Зачерий действительно выполнял подобные поручения земляков, кое-кого контрразведка по его просьбе выпускала на свободу. Появление в квартире Антуанетты и ее матери заставило Зачерия нарушить свои давно установившиеся холостяцкие привычки. Он выдал графине крупную сумму «на булавки». Позже дарил Антуанетте много дорогих безделушек.

Вскоре мать Антуанетты познакомилась с видным коммерсантом и покинула Екатеринодар, оставив дочь на попечение Зачерия. Как пошло бы дальше — сказать трудно, если бы Антуанетта не забеременела. Жизнерадостный от природы, полный энергии Зачерий ходил гоголем, вынашивал план: после родов — во Францию. Но стремительное отступление деникинцев началось как раз в те дни, когда Антуанетта собралась рожать. Появление Магомета приветствовали ожесточенной пальбой и белые, и красные: в городе шли уличные бои. Свое первое утро новорожденный встретил в тишине, которая обычно наступает после кровопролитной схватки. Антуанетта с кухаркой Анютой покинули барскую квартиру и перебрались на окраину, в хибарку, принадлежавшую Анюте. Соседям она сказала, что Антуанетта, переименованная в Аннушку, — ее племянница.

Зачерий не отступил с деникинцами, не ушел в подполье. Его арестовали. На допросе в ЧК рассказал, как трудно было выручать земляков из лап контрразведки. Ему, разумеется, не поверили. Каким-то образом об аресте Зачерия прознали в аулах. В двери ЧК и других революционных учреждений стали стучаться вызволенные им люди. Его выпустили, и он в тот же день отправился в родной аул на побережье — прощупать возможности побега за границу. Здесь на него и наткнулся Улагай. У него была крепкая связь с чужим берегом, но ему нужен был надежный, не вызывающий подозрений у ЧК человек. Лучше Зачерия не найти. Улагай изложил свои планы.

— Если моя миссии увенчается успехом, — заключил он, — останемся дома. Ну а на худой конец уедем вместе.

Возвратившись в город, Зачерий предложил свои услуги горской секции исполкома. Уже примерно через недельку он примелькался во всех отделах, кого-то консультировал, что-то переводил, пробивался с земляками к начальству, вносил самые разнообразные проекты, а Сомову даже пообещал обучить черкесскому языку. Попутно обзаводился явочными квартирами, связными, оказывал неоценимые услуги Улагаю и главарям многих банд.

С женой Зачерий продолжал встречаться тайком. После провала, бросив коня у рынка, он тихими переулками выбрался на окраину и достиг берега Кубани. К берегу тянулись сотни тропок, пробитых рыболовами. Одна из них и привела Зачерия к заветному домику. Прежде чем войти во двор, долго приглядывался и прислушивался. Соседи спали, прохожие здесь и днем не появлялись. Предрассветная рань сморила даже цепных псов. Бесшумно ступая, подошел к домику опустился на завалинку.

И сразу стало легко и хорошо. Уверенность в собственной безопасности, близость столь желанного счастья, физическая расслабленность — все это создавало иллюзию достижения намеченной цели. Несколько минут сидел Зачерий, не шевелясь, блаженно посапывая, ни о чем не думая. Минуты эти стоили нескольких часов крепкого сна. Голова стала ясной, можно было все обсудить трезво и обстоятельно.

«Что тебе нужно?» — спросил себя Зачерий. И ответил: «Мне нужны Аннушка и Магомет».

Зачерий легко постучал в дверь, тихо, но четко произнес: «Анюта, это я».

Топот босых ног: Аннушка выскочила первой. Повисла на шее, засмеялась и заплакала. Стала возиться с лампой.

— Не надо света… Спать…

— Ищут? — поинтересовалась Анюта.

Зачерий рассказал обо всем без прикрас — от этих женщин он не таился.

О будущем не говорили — упивались неожиданным счастьем. Анюта ходила на рынок, иногда раздобывала газету. Мукой, солью, копченой бараниной их обеспечил Зачерий. Соли он как-то привез несколько мешков, и эту «валюту» выменивала Анюта на все необходимое.

Однажды утром Зачерий увидел себя в зеркальце Аннушки, засмеялся: круглый, волосатый блин со щелками, из которых поблескивали спелые вишни. Он порылся в Анютином сундуке, извлек оттуда потрепанный извозчичий кафтан, шапку, изрядно побитую молью, высокие ботинки. Нарядился, шапку на глаза натянул.

— Ануся, — позвал жену.

Аннушка хоть и привыкла к небритой диковатой физиономии мужа, отшатнулась — перед ней стоял чужой человек. Маскарад ей не понравился. Она достала из комода подобранный на рынке листок. Зачерий сразу узнал его — обращение к бело-зеленым.

Зачерий понимал, что это лучший выход: явиться, признаться во всем и отправиться домой. А еще лучше — перебраться в Ростов, там у него немало знакомых. Но как быть с Улагаем?

— Меня не выпустят до тех пор, пока я не наведу на след Улагая, — вздохнул он. — А его не так-то легко изловить. Кучук скоро в Турцию махнет, тогда и сдамся.

— Да кто тебе дороже, — не выдержала Анюта, — бандит или сын родной? Улагай тебя за грош в ложке воды утопит.

— Ты не права, Анюта, — возразил Зачерий. — Улагай мой родственник, я не могу его продать.

На рассвете следующего дня Зачерий спустился к Кубани, устроился на обрывистом берегу с удочкой. Меняя место, вскоре примкнул к группе рыболовов, вместе с которыми и вошел в город. На одной из улиц свернул к вокзалу: здесь у него имелся связной, Федя, из бывших носильщиков, работавший «сдельно».

Плохо замощенная вокзальная площадь, окруженная сомнительными хибарками — бывшими магазинчиками, лавчонками, никому теперь не нужными службами, — являла весьма живописную картину. К строениям жались люди с узлами, грязный тротуар кишел подозрительными группками, парами, одиночками, которые торговались, спорили, высматривали кого-то, догоняли, окликали, угрожали, затевали драки. Шныряли молодцы с лотками на груди — продавцы пирожков с картошкой, ирисок, маковок, восточных сладостей. Тут можно было встретить людей любой национальности, профессии, любого возраста, но все же более всего среди них было всяких охотников поживиться на чужой счет, обвести вокруг пальца какого-нибудь простака. В сторонке, у вокзальной стены, на специально отведенном месте стояло несколько извозчиков.

Опираясь на палку, Зачерий проковылял к стене. Здесь было посвободнее. Через всю стену алели буквы. Подойдя ближе, прочитал строки «Интернационала». Оглядев голодную, разношерстную толпу, ухмыльнулся: «„Кто был ничем, тот станет всем!.“ Как бы не так! Уж эта вот старая шлюха с расквашенным носом так и останется шлюхой…»

Федя, как и всегда, подпирал стену вокзального здания. Тот же синий картуз, из-под лакированного козырька — черный чуб. Английский френч, в зубах — цигарка. Прихрамывая, Зачерий прошел неподалеку от него. Никакого внимания. В извозчичьем армяке, до глаз обросший густой черной бородой, он походил на кого угодно, только не на прежнего Зачерия. В этот момент возникло у него озорное желание прогуляться по коридорам исполкома. Впрочем, шутить со смертью больше не стоит. Остановившись перед подручным, почти не глядя на него, спросил:

— Тебя, господин-товарищ, Федей звать?

Федя вытаращил на Зачерия глаза: ну и маскарад!

— Тебе, папаша, может, подсобить нужно? — решил все же осведомиться. — Ну-ка, отойдем в сторонку, пошушукаемся.

Они отошли.

— Ловко ты, — шепчет Федя. — Родная мать открестится. Тебя явно искали. Неизвестные лица спрашивали. И этот интересовался, ну, к которому я ходил.

— Не взяли его? — удивился и обрадовался Зачерий.

— Ускользнул. Думаю, опять появится — очень ты ему нужен, большие деньги обещал. — По тону, которым это было произнесено, понял Зачерий, что Федя знает, где найти Сулеймана. А темнит, чтобы побольше сорвать. Что ж, сегодня он не поскупится — нужно повидаться с Улагаем, выяснить, что он собирается делать и, исходя из этого, строить свои планы. — А во-о-н и тот парнишечка, что тебя ищет, — продолжал между тем Федя. — Посреди площади стоит, оглядывается. Не там, левее, возле рыжей проститутки…

Зачерий увидел Геннадия. Он разговаривал с молоденькой смазливой девчонкой, которая то и дело потряхивала пышной рыжей гривой. Беседуя, Геннадий внимательно оглядывал вокзальную площадь — участок за участком.

— Пойдем к Сулейману, — предложил Зачерий. — Говори, сколько нужно, приготовлю, завтра принесу.

— Когда принесешь, тогда и пойдем, — возразил Федя. — А сколько? Сколько принесешь, столько и ладно.

— И на том спасибо, — съязвил Зачерий. — Что, разве когда у нас трения возникали?

— Раньше не возникали, — спокойно ответил Федя, — а сейчас могут и возникнуть. Я так думаю, лавочка ваша сворачивается — сегодня ты тут, а завтра, гляди, в Стамбуле объявишься. А то и в ЧК. В честности твоей не сомневаюсь, а вот обстоятельства бывают разные. Да ты не спеши, раньше ночи такие барышни на свидания не приходят.

Условились встретиться на том же месте, когда стемнеет. Федя ушел, а Зачерий затесался среди людей, продававших с рук всякое барахлишко. Прицениваясь то к потертым солдатским штанам, то к изрядно поношенным сапогам, он наблюдал за Геннадием. Тот, видно договорившись о чем-то с проституткой, двинулся к центру. На всякий случай Зачерий повернулся к нему спиной.

Домой добирался с чрезвычайной предосторожностью, чувствовал, что Федя прав, — наступает последний акт кровавой драмы, в которой он играл не последнюю роль. Подумал: если бы не слово, которое дал Улагаю, сегодня же пошел бы с повинной к Сергею Александровичу. «Бери, допрашивай, ничего не скрою…» Не верил, что отпустят на свободу, а все же пошел бы. Только бы Магомета с Аннушкой не трогали. Но выхода нет, надо узнать, что заготовил для последнего акта Улагай.

Увидел жену и ребенка, и стало на душе так сиротливо и мрачно, как не бывало никогда в жизни. Но постарался взять себя в руки. Сказал им, будто в самом деле что-то узнал, что события на исходе, несколько отлучек — и он последует их совету. Добавил, что сдаваться пойдет с семьей и там же оформит брак; не расти же Магомету байстрюком. И вскоре отправился на свидание.

В этот вечерний час людей на площади у вокзала было куда меньше, чем днем. Федя вышел навстречу, взял под руку.

— Только-только тот парнишечка смотался отсюда. Может, кого и оставил, всех не узнаешь, поэтому махнем через путя. Ежели кто нами интересуется, заманим за пакгауз, расскажем сказочку про попа и собаку.

Петляя между вагонами, они убедились, что никто за ними не увязался. Обошли закопченное депо и оказались на тихой пустынной улочке. Зачерий передал Феде золотые десятки, предупредил:

— Приведешь Сулеймана — и уходи. В случае чего встретимся там же.

Федя исчез во мраке. И тут же, словно возникнув из ничего, подал голос Сулейман:

— Нашелся? — Чувствовалось, что встрече он рад, и это вселило в Зачерия какие-то смутные надежды. Сулейман никогда ничему не радовался, все воспринимал с показным равнодушием или нескрываемой озлобленностью. — Надлежит тебе явиться туда, где вы встречались перед твоим провалом. Срок — послезавтра утром. Боялся, что не успею передать. Думаю, лучше быть завтра вечером, успеешь осмотреться.

— Буду.

Место встречи несколько успокоило Зачерия. Если запасный лагерь еще цел, положение не столь трагично, как оно представляется Феде. Во всяком случае, поезд еще не летит под откос, будет время выбрать перегон потише — надо ведь и о ребрах позаботиться.

— Посидеть бы нам не мешало, — заметил Сулейман. — Да времени в обрез, надо проверить место свидания с Аскером.

— Надеюсь, не в городе? — спросил Зачерий. — Город закрыт — Геннадий за вокзальной площадью наблюдает.

— Прикуривал у него, — проронил Сулейман. — Руки так чесались, чуть сознание не потерял. Почувствовал он, думаю. Напрягся, вот-вот наган выхватит. Мне нельзя с этими гадами лицом к лицу встречаться — по глазам узнают. Встретимся с Аскером в Адыгехабле.

— У муллы?

— За его домом наблюдают, постороннего сразу сцапают. Рядом с домом Ильяса опустело жилье Лю. Биба в город отправилась, мать за ней. Скрытый подступ со степи, дом вне подозрений. Сейчас безопаснее всего использовать заброшенные постройки.

— Ибрагим подсказал? — заинтересовался Зачерий. Его всегда занимала не сама конспирация, не ее цель, а техника. Одурачить противника, держать явку под самым его носом, нахально забираться туда, где наиболее опасно, ходить по кромке минарета на головокружительной высоте, словно уличный канатоходец, — это занятие для мужчины. Ибрагим в этом отношении мог потягаться с ним. Сейчас многие в бегах, тысячи вдов переехали к родителям, пустующих домиков в каждом ауле хватает. Идея превосходная.

— Ибрагима давно не видел, — ответил Сулейман. — Теперь у нас на связи Аскер.

— Введи меня в курс, — попросил Зачерий. — Я ведь все это время носа не высовывал.

— Ничего особенного не произошло. Вот разве что Максима освободил Ильяс. Знать бы, что Алхасу взбредет мысль отправить его в штаб Улагая, живым бы не выпустил. А теперь рядом с его усадьбой игры затеваем.

— Тебе не страшно, — пошутил Зачерий, — вы с ним вроде как кумовья, он же обещал принять тебя по всем правилам.

— Учитываю, — заверил Сулейман. — Потому и стал носить с собой лимонку. Специально для него.

Расстались как обычно — суховато, не предполагали, что это их последняя встреча.

Ночью, попрощавшись с семьей, Зачерий двинулся в горы.