На Смоленщине ширилось партизанское движение. Это вдохновляло и радовало нас. Уже существовали и действовали крупные партизанские отряды под Дорогобужем и в Глинке, громили врага отряды «Дедушки», «Ураган» и «Жабо», полк имени 24-й годовщины РККА и многие другие. Партизаны освободили город Дорогобуж, районный центр и железнодорожную станцию Глинка. Вокруг Дорогобужа сложился партизанский край, созданию и длительному существованию которого очень помогли прорвавшиеся в тыл врага 30 января 1942 года войска конного корпуса под командованием генерала Белова. В Знаменском районе во второй половине февраля высадились части 4-го воздушнодесантного корпуса. Силища была огромная.
К сожалению, о действиях других партизанских отрядов и советских войск под Дорогобужей мы знали тогда очень немного. Радиосвязи между партизанскими отрядами не существовало, а связаться лично было невозможно: наш полк оказался отрезанным от Дорогобужского партизанского края мощными гарнизонами врага. Преодолеть большак Смоленск — Спас-Деменск порой было так же трудно, как перейти линию фронта. До второй половины апреля не имел точных сведений о нашем полку и штаб Белова, о чем последний 6 и 19 апреля сообщал в своей радиограмме командующему Западным фронтом Г. К. Жукову. Несмотря на все усилия, нам пока не удавалось установить контакт и с командованием советских войск, находившихся на ближнем участке фронта. А связь была очень нужна. Ведь полк имени Лазо действовал всего в каких-нибудь 50 километрах от фронта. Вокруг стояли гитлеровские части, и мы многое знали о противнике.
Тогда не только мы, но и другие партизанские отряды не имели связи с Большой землей. Наладилась она лишь в конце 1942 года.
И вот в ту ночь, когда мы увозили мою мать от расправы, в деревне Филатка партизанам сообщили, что недавно здесь появилась группа советских парашютистов-десантников, которая обосновалась в Леоновском лесу. С парашютистами поддерживал постоянную связь житель Филатки, высадившийся вместе с ними. Он помог им освоиться с обстановкой, так как знал и местность, и людей.
Разыскать разведчика-земляка не представляло труда, но добиться, чтобы он устроил встречу с десантниками удалось не сразу.
— Не знаю ничего. Никуда не поведу! — упирался он.
Нам показалось странным такое упорство. Уж не враг ли забросил сюда своих агентов?
После долгих препирательств разведчик все же согласился организовать встречу с парашютистами, но только не в Филатке. Выбор пал на деревню Страина. Мы отправились прямо туда, а разведчик с моей запиской — в лес. На всякий случай пригрозили, что члены его семьи будут у нас заложниками.
Приехав в Страину, мы, как всегда, выставили на дорогах посты, а сами расположились в хате, куда сейчас же набилось полно народу. Колхозники жаловались на повадившихся к ним фашистских мародеров.
— Со стороны Леонова скачут немцы, — сообщил примчавшийся с окраины деревни партизан.
— Много?
— Двое!
— Отправляйтесь назад, подпустите поближе и скомандуйте: «Хенде хох!» Сдадутся — приведите сюда, окажут сопротивление — уничтожьте. Быстро!
С дозорным увязалось еще несколько человек. Вскоре на окраине захлопали частые выстрелы. Мы на санях помчались к месту стычки. Перед нами предстала такая картина. Немецкие солдаты удалялись в сторону Леонова. Двое партизан перевязывали раны. Остальные безуспешно посылали вдогонку фашистам пулю за пулей.
Я вскинул автомат и дал короткую очередь. Пули зарылись в снег позади всадников. Пулемета под рукой не было. Выхватив из рук партизана карабин, я вновь приложился и выстрелил. И опять промах: карабин не пристрелян. А гитлеровцы уходят. Нужно догнать!
Вскочил в сани. Быстроногий конь понесся как ветер. За мною на двух санях мчались остальные партизаны. Мародеры погнали в разные стороны. Я дал очередь из автомата по фашисту, который пытался удрать через снежную целину, и попал.
Второй гитлеровец остановился и стал хладнокровно целиться. Я метнулся с саней в сугроб, но мародер успел-таки подстрелить меня в правую лопатку. Раненный, я сгоряча выпустил очередь и свалил лошадь под немцем. Партизаны догнали беглеца.
Дороговато обошлась нам эта история: трое были ранены. И все из-за того, что партизан, находившийся в дозоре, начал стрелять, когда мародеры были еще метров за двести от деревни. Помимо всего прочего, я, вернувшись на базу отряда, получил нагоняй от Казубского.
Пока мы ловили мародеров, в Страине появился старший группы парашютистов, опытный радист и разведчик Павел Спиридонович Черенков, которому партизаны тут же приклеили кличку Кренкель.
Из беседы с Кренкелем мы узнали, что парашютисты высадились с самолетов километрах в двадцати от деревни Филатка. В наши края пришли всего недели две назад. Но и за это время входившие в состав группы разведчицы — радистки Полина Козина и Аня Семенова уже сумели побывать в Ельне и ее окрестностях и передать командованию фронта ценные сведения.
К моему письму с предложением явиться в деревню Страина Черенков отнесся недоверчиво. Боясь поставить всю группу под удар, он предупредил Козину и Семенову, чтобы взрывали рацию и уходили, если он не вернется через два часа.
Встретившись с нами и увидев захваченного фашиста, Черенков поверил, что перед ним действительно советские партизаны. Но в штаб полка ехать не хотел, ссылаясь на то, что у него свое задание и присоединиться к партизанам он не имеет права. Наконец мы его уговорили. Однако даже после беседы с Казубским и Зыковым упрямый Кренкель никак не соглашался связать нас с Большой землей. И все же парашютисты сообщили кому следует о нашем существовании. Группе разведчиков с рацией разрешили остаться в партизанском полку, где они и пробыли до конца, сослужив нам великую службу.
В неописуемый восторг привело нас наличие непосредственной связи со штабом Западного фронта. Мы немедленно сообщили командованию фронта о месте расположения полка, его численности и боевых действиях, передали свежие разведданные, которых у нас к тому времени накопилось немало. Мы знали нумерацию вражеских частей, находящихся в районе деятельности полка, расположение гитлеровских штабов и аэродромов, лагерей военнопленных и многое другое. Услышав, что нам нужны лыжи, маскировочные халаты и, если можно, табачок, штаб фронта радировал: «Посылаем все, что вы просили. К. вам направляются наши представители». И передал условные сигналы для встречи самолетов.
В ночь на 23 февраля 1942 года около деревни Старые Луки специально выделенные люди зажгли первые сигнальные костры. Вскоре появились самолеты. Сделав круг над кострами, они начали выбрасывать грузы. Поблизости высадилась группа офицеров с парашютами. Мы их быстро разыскали. Когда собрались все вместе, старший из них — капитан Осташев — спросил:
— А где же четвертый?
Оказывается, с ними был еще один человек — радист Присуха. Его отнесло немного в сторону, и он, опасаясь попасть в руки к врагам, притаился в небольшом лесочке. Радист отозвался только на голос Осташева.
И вот первые посланцы Большой земли все в сборе. Усадив их в возки, мы вихрем доставили дорогих гостей в штаб полка. Там нас уже ждали.
В штабной избе при свете керосиновой лампы мы наконец рассмотрели своих гостей. Старший — Михаил Михайлович Осташев, невысокого роста, средних лет муж чина, с живыми умными глазами, имел звание капитана.
По характеру, как мы после убедились, это был прирожденный партизан: веселый, общительный, добрый, неунывающий даже в самую трудную минуту, хладнокровный и храбрый в бою. В свое время Осташев уже побывал у партизан под Сухиничами и прилет к нам рассматривал как обычное дело.
Старший лейтенант Яков Алексеевич Семкин отличался сдержанностью, молчаливостью. О таких людях говорят: себе на уме. Хорошо зная военное дело, Яков Семкин оказал нам впоследствии неоценимую помощь. Третьим в группе Осташева был лейтенант Соколов — разбитной парень, всегда готовый выполнить любое задание. И наконец, радист Присуха — скромный труженик войны.
Пока мы рассматривали вновь прибывших, наши штабные повара приготовили ужин. Такую радость надо было достойно отметить, тем более что прилет товарищей из Москвы совпал с праздником 24-й годовщины РККА.
В немецком тылу, в заснеженных деревнях, прижавшихся к Мутищенскому лесу, мы, отрезанные от всего мира, получили зимой 1942 года подарки Родины, приняли ее посланцев. Истосковавшиеся по табаку партизаны всласть покурили. Медикаменты, лыжи и маскировочные халаты были бережно и надежно спрятаны.
Во время ужина Михаила Осташева и его спутников буквально засыпали вопросами о линии фронта, о потерях немцев под Москвой, о ценах на хлеб, о втором фронте, о том, какие спектакли идут в театрах Москвы, и есть ли вообще теперь театры. Михаил Михайлович оказался мастером вести беседу. И не мудрено: он по профессии политработник. Ни одного вопроса не оставил он без ответа. На одни отвечал обстоятельно, на другие — кратко, а на третьи — с юмором, пересыпая ответы шутками-прибаутками и любимыми словечками, вроде «забодай тебя комар».
Шум, хохот, задушевная беседа продолжались до утра. Московские газеты, привезенные Осташевым и его товарищами, были зачитаны до дыр.
Для меня праздник 24-й годовщины РККА и торжество в связи с прилетом гостей с Большой земли дополнялись еще и большой личной радостью. В тот день в штаб полка приехала моя жена вместе с сыном Славочкой. За несколько дней до этого я вывез ее из Жабья в расположение полка имени Лазо.
С большим вниманием выслушали Михаил Осташев и его товарищи наши рассказы о боевой жизни. А случай, недавно происшедший в Уварове, просто потряс их. Да и не мудрено. Мы тоже не могли спокойно вспоминать об этом.
Накануне того злосчастного дня, увозя Наташу и Славочку в район, занятый нашим полком, я пересекал большак возле Уварова. По большаку то и дело проносились немецкие машины. Я ненадолго завернул в деревню Чатовую к старосте Ковалеву. Узнав о моем маршруте, Ковалев, не раздумывая, послал в засаду к большаку двух своих сыновей-подростков, чтобы прикрыли «в случае чего» наш переезд через большак. Тепло вспоминаю я и сегодня семью патриота Ковалева...
В тот раз я благополучно проскочил в Уварово, где постоянно находилось наше отделение. Там все было вроде спокойно. А утром случилось вот что. На рассвете фашисты неожиданно окружили деревню танками. Небольшой партизанский гарнизон отбивался до последнего. Погиб командир партизанской группы, затем — несколько партизан. В живых остались только два храбреца. Один из них был ранен. Второй — партизан Батура — перевязал раны товарищу и продолжал косить из пулемета наседавших гитлеровцев. На выручку пришли партизаны из соседних деревень. Они ударили по врагам с тыла. Однако танки помешали им прорваться в Уварово. А тем временем Батура, перебегая с места на место, вновь и вновь бил по врагу из пулемета. Но гитлеровские танки все же ворвались в деревню и накрыли пулеметчиков артиллерийским снарядом. В живых остался только раненый Батура, который успел отползти в воронку от снаряда и тут же потерял сознание. Придя в себя, партизан услышал рядом немецкую речь и притворился мертвым. Он чувствовал, как его раздели, как сняли сапоги. То ли палачи заметили в теле Батуры какие-то признаки жизни, то ли просто решили поглумиться над трупом, только кто-то из них дважды выстрелил в партизана из парабеллума. Батура вновь впал в беспамятство.
Через несколько часов фашисты оставили Уварово.
Батура пришел в себя и, полураздетый, израненный, пополз по снегу в сторону деревни, занятой партизанами. Наши люди нашли его, полуокоченевшего, на дороге. На спасение храброго воина были мобилизованы все врачи полка. И свершилось чудо: он выжил. Да не только выжил, а месяца через два вновь вернулся в строй.
На другой день оккупанты снова заняли Уварово, но решительным наступлением партизаны сумели выбить их. Не помогли врагу и танки. Наши подтянули противотанковые орудия и подбили два бронированных чудовища. Батальон Володи Медведченкова прочно закрепился в Уварове — этом важном для нас населенном пункте вблизи большака и по соседству с крупными гарнизонами врага в деревнях Каменец и Угрица...
Близилось утро. Надо было ложиться спать: завтра снова бои. А расходиться так не хотелось.
Михаилу Осташеву и его друзьям не было покоя от нас и в последующие дни. Их приглашали во все батальоны, во все роты на беседы с партизанами. «Бедняги» даже охрипли. Осташев шутил:
— Батя, направь меня скорее в бой. Твои партизаны, забодай их комар, совсем замучили. Воевать на передовой в сто раз легче.
Осташев не просто проводил беседы, делал доклады. Опытным глазом политработника он видел многое — и хорошее, и плохое. Он не только поделился своими наблюдениями, но и по-дружески подсказал, как улучшить боевую и политическую работу. Трезвые, деловые советы Осташева очень пригодились нам.
Вникнув в жизнь и быт партизан, Осташев доложил штабу Западного фронта об итогах боевой деятельности полка имени Сергея Лазо. В штабе были даже удивлены тому, какой размах в нашем районе приняла партизанская война. Там одобрили действия партизан и поставили задачу расширить район, занятый полком, освобождать и удерживать новые населенные пункты, громить гарнизоны врага. Командование требовало укреплять занятые села и деревни и не отдавать их врагу.
На основе докладов Осташева Западному фронту все чаще стало освещать наши боевые дела Совинформбюро. Позже я узнал из архивных документов, что, используя информацию Осташева, член Военного совета Западного фронта Хохлов докладывал о нашей деятельности Верховному Главнокомандующему РККА. Первую информацию о небольшой стычке партизан нашего полка с гитлеровцами мы прочитали в газете, которую доставили самолетом вскоре после прибытия Осташева.
«Партизанский отряд имени Лазо, — сообщалось в ней, — действующий в Смоленской области, ворвался в одно село, где 11 немецких квартирьеров подготовляли помещение для немецкой части. Партизаны перебили немецких квартирьеров и устроили засаду около села. Вскоре показались две грузовые автомашины с немецкой пехотой. Огнем из автоматов и гранатами бойцы взорвали машины и уничтожили 44 гитлеровца».
Лазовцы, конечно, знали об этой стычке, хотя она и не была каким-то выдающимся событием. Но то, что о ней сообщило Совинформбюро, то, что об этом бое напечатано во всех газетах, явилось высочайшей наградой для партизан. Эту газету прочитал у нас каждый. И дело тут вовсе не в честолюбии, не в желании прославиться. Радость партизан объяснялась другим: о нас знает Родина. Мы делаем полезное и важное дело, если это нашли нужным отметить в сводке Совинформбюро.
Имея рацию, командование полка получило возможность регулярно информировать штаб фронта о противнике и о боевой деятельности партизан, а также координировать свои действия с действиями советских войск на фронте. Отныне основные задачи ставил перед нами штаб фронта. Это еще больше воодушевляло нас.