За огненной чертой

Порубань и Шевелево

Конец апреля и весь май прошли в боях. В журнале боевых действий полка ежедневно появлялись записи о небольших стычках и о довольно крупных ударах по врагу. Особенно жестокие схватки с гитлеровцами разгорелись накануне 1 Мая. Во всех подразделениях прошли торжественные собрания и предпраздничные митинги, народ горел желанием по-партизански встретить Первомай. Командование полка приняло решение занять деревню Порубань, где стоял фашистский гарнизон численностью в двести человек, а также перерезать дорогу из Спас-Деменска на Ельню и Смоленск. Атаковать Порубань поручили батальону старшего лейтенанта Володи Медведченкова (комиссар Михаил Кругликов, начальник штаба Ростислав Владимиров). Перед тем партизаны выбили немцев из деревни Пирятино, уничтожив при этом 53 фашистов и захватив богатые трофеи. Почти в то же время батальон Грачева разгромил крупный отряд полицейских в деревне Ковали, Рославльского района. Удары по врагу наносились со всех сторон и почти одновременно. Ему приходилось дробить свои силы.

Перед атакой комбат сказал Казубскому:

— Я, Батя, несколько раз пытался взять Порубань. Если не возьму и сегодня, то не вернусь...

Батальон Медведченкова одержал блестящую победу. От имени бойцов Володя подарил своему бывшему школьному учителю Казубскому серого в яблоках рысака, а мне — чудесного гнедого жеребца. На конях были новенькие английские седла. Моего гнедого партизаны окрестили Немцем. Впоследствии он сослужил нам большую службу.

В Порубани удалось захватить много документов. Левка Ротенштраух немедленно их перевел. Оказывается, гитлеровцы прилагали судорожные усилия, чтобы выяснить нашу численность, вооружение, места дислоцирования и характер укреплений. Нам стало также известно, что в полк направлены агенты врага. Но это неприятное открытие не явилось для нас большой новостью. На сей счет у нас уже были и собственная информация, и предупреждение командующего Западным фронтом Г. К. Жукова. Не раз получали мы и другие тревожные сигналы, указывавшие на то, что оккупанты готовятся к серьезным боям. Познакомились мы и с любопытной инструкцией, составленной военным комендантом Порубани и предназначенной для солдат, ведущих борьбу против партизан. Эта инструкция требовала:

«а) Производить счет стреляных гильз, оставленных на поле боя, и по ним судить, из какого вида оружия партизаны вели огонь.

б) Подсчитывать упаковку индивидуальных перевязочных пакетов, и по этому судить о количестве раненых партизан.

в) Следить за лаем собак, это даст знать, в каком направлении отходят партизаны.

г) Не пользоваться оружием, захваченным на поле боя, без тщательной проверки в мастерской, так как оно может быть заминировано».

Да, враг серьезно готовился к схватке, и вскоре мы убедились в этом. Пытаясь разведать нас боем, оккупанты при поддержке артиллерии и танков предприняли 1 мая наступление на деревни Лосиное и Сухой Починок. Вновь пришлось отбиваться батальону Володи Медведченкова. Партизаны выстояли, враг с потерями отступил.

В ответ мы немедленно напали на гитлеровцев во многих местах. 2 мая партизаны устроили засаду невдалеке от Балтутина, в деревне Берники и уничтожили восемь фашистских солдат. В Глинковском районе взорвали мост на большаке. В тот же день батальон Николая Грачева устроил засаду на Варшавском шоссе. Здесь удалось подорвать три автомашины и уничтожить более ста фашистских солдат и офицеров. Партизаны потерь не имели. В этих вылазках приняли участие представитель штаба Западного фронта батальонный комиссар А. И. Разговоров и начальник штаба полка И. Т. Хотулев.

Чувствуя, что назревают грозные события, мы, в свою очередь, усилили разведку.

Все труднее стало пробираться в Ельню. 14 мая 1942 года комендант полевой комендатуры города издал приказ, в котором, между прочим, указывалось:

«Для охраны города и целей, имеющих военное значение, приказывается следующее:

Запретные часы для гражданского населения устанавливаются от 20(8) час. вечера до 5 час. утра. В эти часы население должно быть в своих жилых помещениях... Лица, не выполняющие вышеизложенное, будут расстреляны.

Затемнение с теперешнего времени будет контролироваться отделом службы порядка. Невыполнение приказа о затемнении в запретное время — строго карается.

Хождение между городом Ельней и прилегающими к нему деревнями строго воспрещается...

Пастьба коров между военными укреплениями строго воспрещается. Коровы с теперешнего времени должны пастись все вместе под наблюдением пастуха, который должен иметь удостоверение от военной комендатуры».

Ознакомившись с этим приказом, мы сделали для себя два вывода. Во-первых, что партизаны нагнали страху на оккупантов: не зря они понастроили вокруг города укрепления. И во-вторых, мы поняли: захватчики решительно никому не доверяют, видят в каждом человеке, даже в пастухе, нашего разведчика. И здесь они, пожалуй, были правы. Достаточно сказать, что текст приказа мы имели у себя уже на второй день после его появления.

Комендант был прав, проявляя осторожность, мы действительно максимально усилили разведку. Нам требовалось совершенно точно знать, что задумал враг, зачем сосредоточил вокруг нас большие гарнизоны, каковы его планы на будущее. Мы достоверно знали, что в гарнизонах появились части, снятые с фронта. Эти и другие ценные сведения мы получили благодаря взаимному обмену информацией с полком имени 24-й годовщины РККА и помощи штаба 2-й партизанской дивизии. (Командование дивизии имело данные фронтовой разведки и разведки группы войск генерала Белова.)

Резко усилилась охота за «языками». И не случайно в эти дни можно было прочитать такие распоряжения по полку имени Лазо:

«30 апреля 1942 года. Штаб полка. Болоновец.

Приказ № 35

Всем комбатам.

Командир полка приказал в двухдневный срок поймать «языка».

Приказ № 50

4 мая 1942 года.

За поимку фашиста и доставку в штаб полка старшему хозгруппы 5 батальона Орлову и партизану Молчанову от лица службы объявляю благодарность.

Командир полка Казубский».

В отряде с первых дней его организации воевал бригадир колхоза «Новый путь», Малышевского сельсовета, Андрей Изотьевич Гончаров. В то время ему уже перевалило на шестой десяток. Это был скромный и даже застенчивый человек. То, что удалось сделать Андрею Изотьевичу, может показаться на первый взгляд просто невероятным. Он один захватил заместителя коменданта лагеря военнопленных города Рославля и группу полицейских из двенадцати человек во главе с начальником полиции.

А произошло это так.

В деревнях Борок и Белик, Стодолищенского района, постоянно находились крупные отряды полицейских. К весне 1942 года немцы стянули туда несколько сот человек и организовали школу младших командиров и разведчиков. У нас давно чесались руки разогнать это осиное гнездо. В мае отряд под командованием Федора Пялова и Саши Спивака получил задание разгромить гарнизон полицейских в деревне Борок. Партизаны напали ночью, неожиданно, полицейские в панике стали разбегаться. Пялов с Сережей Голиковым вбежали в дом, из которого только что выскочили несколько полицейских. Хозяйка дома Евдокия Афанасьевна Добровольская, мать коммуниста Володи Добровольского, указала глазами на пол, давая знать, что там кто-то прячется. Сережа Голиков приподнял половицу и приказал вылезать. Один полицейский вылез, а второй, считая сопротивление бесполезным, там же, под полом, застрелился. Воспользовавшись суматохой, выбравшийся из-под пола полицейский (это был начальник полиции) шмыгнул за дверь и убежал.

Несколько кинут спустя Андрей Изотьевич Гончаров, оказавшись несколько в стороне от основных сил отряда, заметил пробирающуюся из села группу полицейских. Выбитые из деревни, они разбегались, кто куда. Гончаров был один. Что делать? И он рискнул.

— Спивак! — громко скомандовал он. — Заходи со своим взводом справа! Лахматов, пулемет к бою! Остальным приготовиться к атаке.

Команды были поданы так решительно, что полицейские подумали: они окружены. На это и рассчитывал смекалистый партизан.

— Вы окружены, — спокойно сказал Гончаров полицейским. — Сопротивление бесполезно. Бросай оружие! Руки вверх! За попытку к сопротивлению — смерть!

Среди этих «вояк» оказались бежавший из дома Добровольской начальник полиции и заместитель коменданта лагеря военнопленных города Рославля...

Андрей Изотьевич Гончаров многие годы после войны жил и трудился в родном селе. Вместе с орденом Красной Звезды он бережно хранил выписку из приказа по полку имени Сергея Лазо:

Партизан Гончаров не придавал особого значения этому случаю. Когда он слушал слова благодарности, его лицо и вся фигура выражали смущение. Казалось, он говорит: «А что, собственно, произошло? Ну, поймал и поймал, как же иначе? Ведь они только полицаи, а я — партизан!» Думаю, что и к самой войне Андрей Изотьсвич относился так, как привык относиться к любому порученному делу: «Неприятное, мол, это занятие — война, да ведь что поделаешь — надо...»

Немало добывали мы сведений о противнике. И все равно их было явно недостаточно. Когда к середине мая бои в нашем районе несколько поутихли, в штаб 2-й партизанской дивизии направились сначала Казубский и его заместитель Зыков, потом начальник штаба полка Хотулев, затем Гусев, а позднее там побывал и я.

Перейти на территорию, занятую полком имени 24-й годовщины РККА, где в то время находился штаб 2-й партизанской дивизии, было делом нелегким даже зимой, а тем более весной и летом. В населенных пунктах на всем протяжении Спас-Деменского большака и вдоль железной дороги из Ельни на Сухиничи располагались немецкие гарнизоны, от деревни к деревне постоянно двигались патрули. Несмотря на это, все мы с помощью разведчиков благополучно пробрались на территорию, занятую соседями, и так же благополучно вернулись обратно.

Во время пребывания в штабе дивизии мы познакомились с ее командованием. Все они — и командир дивизии полковник Москалик, и начальник штаба Петр Иванович Русс, и комиссар Гумер Гарифович Янузаков, и все другие командиры — были военными людьми, многие из них участвовали еще в гражданской войне.

Как появилась 2-я партизанская дивизия?

В результате боев в тылу врага кавалерийские войска группы генерала Белова понесли значительные потери. За счет командования одной расформированной дивизии генерал Белов нашел возможным и необходимым выделить группу кадровых штабных офицеров для руководства партизанским движением. К тому времени в районе Ельни и была создана 2-я партизанская дивизия, в которую в течение двух месяцев входил и наш полк под названием «5-й партизанский полк имени Сергея Лазо».

Командование нашего полка получило в штабе дивизии немало важных разведывательных данных и рекомендаций по реорганизации полка. Во всех подразделениях полка вводилась единая система информации, отчетности и т. д. Было даже распоряжение штаба фронта взять вновь созданные партизанские дивизии на все виды довольствия. Мы радовались, хотя в душе сомневались в реальности этого мероприятия. В действительности из этого ничего и не получилось.

Во время пребывания Казубского и Зыкова в штабе 2-й партизанской дивизии они впервые встретились с генералом Беловым. 22 мая Белов сообщал командующему Западным фронтом Г. К. Жукову:

«Лично видел командира 5 партизанского СП (бывший Лазо). Его фамилия Казубский. Он сельский учитель, с ним заместитель — майор Зыков, кончивший академию им. Фрунзе в 1941 году».

Позднее в своих мемуарах генерал-полковник Белов писал, что Казубский произвел на него очень хорошее впечатление.

Белов поставил задачу создать в составе полка особую группу, которую затем превратить в полк и на этой основе реорганизовать полк в партизанскую дивизию. Вскоре такая группа была создана. Она носила название «Особый отряд капитана Клюева». Шла речь и о том, чтобы из состава нашего полка выделить специальные группы и направить их в район Рославль — Ершичи для развертывания партизанского движения в тех краях.

Во время моего пребывания в штабе 2-й партизанской дивизии комиссар дивизии Янузаков обстоятельно побеседовал со мною о состоянии политической и партийной работы в нашем полку, дал ряд советов, помог литературой и, в первую очередь, газетами, которые ценились у нас на вес золота. Доходило до того, что одно подразделение выменивало у другого газету на несколько горстей махорки, а то даже и на «языка»...

Казубского, Хотулева, Гусева и меня партизаны полка имени 24-й годовщины РККА встретили по-братски, радушно, и даже торжественно. В штаб дивизии, например, нас доставили на тройках в сопровождении целого эскорта верховых. Но это лишь внешние признаки гостеприимства. Важнее было другое: сближавшая нас общность судьбы и чувство большого, нерушимого товарищества.

В штабе дивизии встретили мы старых друзей: Николая Рачкова (между прочим, и здесь, где он работал начальником штаба полка, его звали не иначе, как Колька-Кум), Евтиха Паничева, Николая Руденко, Гришу Вермана.

За несколько дней до отъезда Казубского в штаб дивизии мы получили письмо от Якова Петровича Валуева. После излечения бюро обкома партии направило его вместе с группой районных партийных работников в тыл врага. Валуеву предстояло организовать на освобожденной партизанами территории работу райкома партии и райисполкома, подобрать кадры партийно-советских работников. Обращаясь к Казубскому, Гусеву и ко мне, Петрович писал:

«Пользуюсь случаем и посылаю вам записку. Узнал, что вы собираетесь попасть к нам. Ждем с нетерпением. Все к встрече будет подготовлено. Одним словом, «не посрамим земли русской».

Посылаю вам первый номер районной газеты «Соц. путь» и два номера «Правды», в дальнейшем будем, по мере поступления газет, посылать вам.

Район сейчас работает вокруг задач, поставленных в передовице газеты.

Трудности у меня большие с печатанием, нет пишущей машинки, если есть возможность — пришлите машинку.

Ожидаю вас 15.V. Если возможно, подарите мне пистолет.

Привет всем.

С ком. приветом Я. Валуев».

Все мы несказанно обрадовались письму Якова Петровича. То, что он вернулся в район, говорило о многом. А пишущую машинку и пистолет мы ему, конечно, доставили с великим удовольствием.

Покончив с делами в штабе дивизии, я направился в райком партии. Странно это звучало тогда. Немецкий тыл кругом бои, а рядом, в крестьянской избе, как ни в чем не бывало работают райком партии, райисполком, редакция районной газеты.

Яков Петрович похудел, но он так же бодр и весел. Вместе с ним прилетели председатель райисполкома А. С. Аниськов, третий секретарь райкома партии Клещев, редактор районной газеты Говоров, председатель райпотребсоюза Федин и заведующий райзо Панов. Еще первого апреля высадились они на аэродроме Большая Еловка, Дорогобужского района, а оттуда перебрались на территорию Ельнинского района. Дела у них шли хорошо. До моего приезда в райкоме побывал И. П. Гусев. Бюро райкома партии заслушало отчет Ивана Павловича о деятельности в тылу врага с момента оккупации района. Все, о чем он доложил, было горячо одобрено.

Во время моего пребывания в райкоме Валуев собрал бюро, и на основании решения партийного бюро полка имени Сергея Лазо меня приняли в члены партии. (Кандидатом в члены партии я состоял с конца 1940 года.) Для меня это был не формальный акт, а огромное событие.

На этом же заседании бюро были приняты в партию партизаны — лазовцы В. Ф. Ящемский, В. К. Саульченков и другие.

С помощью заведующего отделом обкома партии Трегубова райком развернул широкую политическую работу среди населения. Довольно регулярно стала выходить районная газета «Социалистический путь». Среди прессы, поступавшей с Большой земли, была и газета «Рабочий путь» — специальный выпуск областной газеты для жителей оккупированной территории. За малый формат партизаны назвали ее «Малюткой». Издавалась «Малютка» по инициативе редактора газеты «Рабочий путь» А. П. Ряшина, который накануне войны был секретарем Смоленского обкома партии.

Свою работу райком партии строил исходя из того, что в ближайшее время начнется наступление войск Западного фронта и Ельнинский район, как и вся Смоленская область, будет освобожден от оккупантов. Среди трудящихся района прошел сбор средств в фонд обороны и на танковую колонну «Смоленский партизан». Только партизаны полка имени Сергея Лазо собрали в фонд обороны 350 тысяч рублей и 100 тысяч рублей сдали на строительство танковой колонны. По указанию райкома успешно была проведена и подписка на Военный заем.

Между двумя частями района, разрезанными большаком и железной дорогой, сильно охраняемыми врагом, наладилась постоянная связь. Мы довольно часто получали решения райкома, письма и поручения Валуева, распоряжения штаба дивизии. Одним словом, район, разделенный на две части, жил как единый организм.

Хотя и с горем пополам, но местные жители, поддержанные партизанами и беловцами, провели даже во многих освобожденных нами районах весенний сев. Этот факт расценивался как вклад в победу над врагом. Партийные и советские работники, местные жители, партизаны рассуждали так: собирать урожай осенью, а к тому времени район уже освободят советские войска. Значит, сеять надо.

К концу мая вокруг полка Лазо постепенно образовалось огненное кольцо врага. В это время из штаба Западного фронта, очевидно, по предложению командования 2-й партизанской дивизии, поступил приказ: полку имени Сергея Лазо занять пять деревень, расположенных на большаке, неподалеку от Ельни, и перерезать большак. Это позволяло приостановить оживленное движение войск и техники противника к фронту. Кроме того, при одновременном ударе с партизанским полком имени 24-й годовщины РККА, мы бы могли соединиться с ним и затем уже действовать компактно, всей 2-й партизанской дивизией. В число деревень, которые нам предстояло занять, входили Рябинки, Шевелево, Саушкино, Самодурово и Титовка.

Разведка донесла, что в Саушкине, Самодурове, Шевелеве и Титовке укрепления слабые — окопы и блиндажи, зато в Рябинках фашисты построили бетонные и кирпичные доты и блиндажи, перекрытые сверху железнодорожными рельсами. Бой предстоял тяжелый. Предвидя это, командование полка выделило в помощь партизанам два танка.

Заняв исходные позиции, 2-й батальон в ночь на 3 июня молниеносной атакой овладел деревнями Шевелево, Саушкино, Самодурово, Титовка и Коробы, а также частью деревни Рябинки. Замысел командования был выполнен. Впервые, пусть на очень непродолжительное время, но наша партизанская дивизия соединилась. В Рябинках фашисты засели прочно. Рассчитывая на подкрепление из Ельни и Спас-Деменска, они сопротивлялись очень упорно. Бой затянулся до утра, но так и не удалось полностью овладеть Рябинками. К тому же из Ельни и со стороны Спас-Деменска на выручку осажденным прибыли подкрепления с танками, бронемашинами, артиллерией.

Оценив обстановку и ясно увидев, что до утра деревню Рябинки мы уже занять не сумеем, Казубский, находившийся в это время вместе со мною на командном пункте в деревне Средний Починок, отдал приказ: бой в Рябинках прекратить и отойти в Шевелево. Партизаны немедленно выполнили приказ. Но одна рота приказа не получила (погиб связной) и продолжала бой. Враги взяли роту в кольцо. К утру ее положение стало критическим. Нужно было выручать ребят любым способом.

Начинать наступление вновь было рискованно. Казубский послал на выручку партизанский танк под командованием бесстрашного танкиста Ильи Федоровича Ткачева.

Смело ринувшись на гитлеровцев, танкисты дали возможность роте отойти в Шевелево, но сами погибли. Позднее Ткачев был посмертно награжден орденом Ленина.

Гибель нашего танка воодушевила немецких танкистов, и они двинулись дальше, рассчитывая с ходу занять Шевелево.

Мы не знали о том, что так сложились дела, и обстановка на командном пункте полка в Починке была довольно спокойной. Но в это время наступил самый критический момент. Только благодаря решительности Казубского положение было спасено и все деревни, занятые нами в ходе боя, остались в руках партизан.

Сейчас, когда я вспоминаю тот день, невольно приходят на память слова В. Г. Белинского:

«У всякого человека есть своя история, а в истории — свои критические моменты; и о человеке можно безошибочно судить только смотря по тому, как он действовал и каким он является в эти моменты, когда на весах судьбы лежала его и жизнь, и честь, и счастье. И чем выше человек, тем история его грандиознее, критические моменты ужаснее, а выход из них торжественнее и поразительнее».

Казубский и до этого переживал критические моменты, но именно тот, о котором я собираюсь рассказать, был самым тяжелым.

Дело обстояло так. Чтобы не создавать излишнего скопления партизан в Шевелеве, Казубский приказал трем ротам отойти в соседние деревни и находиться в резерве. В Шевелеве должна была остаться одна рота.

Выполняя приказ, роты двинулись из деревни. Но их отход совпал по времени с наступлением немецких танков, которые начали обстреливать и деревни, и отходивших партизан. Попав под огонь, роты бросились к небольшому лесочку. Бойцы, оставшиеся в Шевелеве, не зная о приказе Казубского, восприняли отход своих товарищей как всеобщее отступление и тоже двинулись в сторону леса. Командиру полка нужно было немедленно действовать, и он нашел единственно правильный в тот момент выход.

В Починке стоял резервный танк. Казубский вскочил на него, стал впереди башни, ухватился за пушку и приказал танкистам закрыть люк и мчаться в Шевелево. Я успел взобраться вслед за Батей.

Танк ринулся вперед. Казубский выхватил маузер и несколько раз выстрелил в воздух, чтобы привлечь внимание отходивших партизан. По высокому росту и могучей фигуре бойцы издали узнали Батю и сразу поняли: отходить нельзя. Сначала по одному, затем группами и наконец общей лавиной партизаны повернули и бросились на Шевелево. На это и рассчитывал Казубский. Через полчаса положение было восстановлено.

Когда наш танк мчался на Шевелево, фашисты обстреливали его из пулемета. Шальная пуля ранила меня в ногу, и я свалился. Произошла небольшая заминка. Казубский приказал отправить меня на командный пункт полка. К счастью, ранение оказалось легким, а благодаря задержке танка на несколько минут не произошло столкновения с немецкими машинами. Не пришлось вступать с ними в бой и партизанам. И вот почему.

Весной наскочили на наши мины и подорвались несколько немецких танков. С тех пор танкисты врага въезжали на территорию, занятую полком, с большой опаской, они знали: все танкодоступные места заминированы. Сейчас враги решили схитрить — пошли на Шевелево по следу, оставленному танком Ткачева. И оказались с носом. Словно предвидя такой оборот, партизаны на всякий случай заминировали след своего танка. От двигавшейся впереди вражеской машины осталась лишь груда дымящегося металла. Наступавший за танком десант наполовину был перебит, а уцелевшие гитлеровцы сдались в плен.

Когда партизаны вели пленных в Шевелево, из кустов вышел человек в немецкой форме. Подняв руку, он сказал: «Гитлер капут! Я — плен!» Леопольд Фейсель, австриец по национальности, лесоруб по профессии, в бою участия не принимал (это мы легко установили, заглянув в ствол его автомата). Фейсель подробно рассказал все, что знал о расположении и планах врага, сообщил, что давно искал случая сдаться в плен, показал фотографии членов своей семьи.

— Делайте со мной что хотите... Но поверьте, я не враг. Я не убивал русских и не хочу войны.

Посовещавшись, мы оставили австрийца в полку и не пожалели об этом. Он оказался добрым, хорошим, смелым человеком. От немцев он ушел не из-за трусости, а совсем по другой причине. Еще в первую мировую войну старший брат Леопольда был в плену в России. Много хорошего рассказывал он дома о русских людях. И Леопольд сразу после мобилизации твердо решил, что не станет воевать против русских.

Так австриец Леопольд Фейсель стал советским партизаном. И если эту книжку случайно прочитают в Австрии, пусть передадут от нас, бывших партизан-лазовцев, горячий привет и низкий поклон семье Фейселя. Такие люди, как Леопольд, — гордость рабочего класса, верного хранителя традиций пролетарского интернационализма.

Бой в районе Шевелева не закончился тем, что вражеский танк подорвался на нашей мине, а десант был обезврежен. В тот же день произошел любопытный случай.

Выдвинувшись немного вперед, партизанская группа вела из рощицы огонь по врагу. Там находился Александр Андреев, недавно назначенный комбатом вместо умершего от раны П. П. Симуховича. Фашисты решили взять рощицу в клещи. Тогда партизаны, почти все одетые в немецкую форму, незаметно отошли по приказу Андреева в сторону деревни. Гитлеровцы, наступавшие с двух сторон, начали бить друг друга.

В результате боя в районе Шевелева и Рябинок враг потерял только убитыми около 150 человек. Были потери и у нас — 25 партизан пали смертью храбрых, 45 получили ранения.

Занятые деревни мы удерживали до тех пор, пока не ушли в леса, хотя уже 3 июня противник бросил против нас 11 танков, 8 бронемашин, до 500 человек пехоты, наступавшей под прикрытием артиллерийско-минометных батарей, огонь которых корректировали два самолета. И несмотря на такую силищу, все атаки врага были отбиты.

Наступило лето 1942 года. Это было тяжелое время и для партизан, находившихся поблизости от фронта, и для советских войск, отстаивавших Сталинград...

Мне запомнилась картина, которую видел в деревне Луки. Кругом битый кирпич, обгорелые бревна. Мрачно, как символ несчастья и нужды, торчит над пепелищем труба русской печи. И тут же рядом буйно цветет сирень. Извечно налаженная в природе жизнь текла своим чередом. В скворечнике на обгорелой березе хлопотун-скворец как ни в чем не бывало занимался своими делами. От таких картин на душе становилось грустно и тревожно...

Нам по-прежнему категорически запрещали покидать занятый район, хотя в штабе полка неоднократно высказывалось мнение о необходимости сменить место дислокации. Особенно рьяными сторонниками такого плана были мы с Хотулевым. Но приказ есть приказ...

А обстановка все усложнялась, участились схватки с врагом. Чувствовалось: немцы готовятся к большому и серьезному сражению. Тревога и напряжение как бы висели в воздухе. Пленные, захваченные во время боев в Шевелеве и Рябинках, в один голос утверждали, что с 7 июня 1942 года начнется общее наступление против партизан. Мы немедленно сообщили об этом в штаб фронта. Но и без показаний пленных мы знали, что уже к началу июня перед фронтом полка действовало 7 тысяч вражеской пехоты и более 20 танков.

Даже в антисоветской смоленской газетенке «Новый путь», обычно умалчивавшей о действиях партизан, появилась передовая с призывом бороться против партизан:

«Рассчитывая на нашу былую пассивность и доверчивость, большевики пытаются засылать к нам свою агентуру, сбрасывают листовки и т. п. Цель — устрашить нас, создать среди нас нервозность и даже панику... Не пассивно слушать зловредные небылицы, а сдавать германским властям на поверку каждого подозрительного типа — вот наш долг».

Еще ничего определенно не зная, мы предприняли ряд мер к тому, чтобы нас не застали врасплох. Прежде всего еще раз заминировали все танкодоступные участки, при этом по берегам Десны создали мощные минные поля, которые могли в будущем сыграть роль серьезного прикрытия.

Почти у самого Мутищенского леса мы создали секретные склады артиллерийских снарядов и патронов, привели в полную боевую готовность все свои танки (теперь их было девять). Мы были глубоко убеждены, что гитлеровцы не имеют ни малейшего представления о наших танковых силах. В дальнейшем это предположение целиком подтвердилось.

Одновременно мы запаслись продовольствием и боеприпасами. Кое-что сумел прислать Западный штаб партизанского движения, возглавляемый секретарем Смоленского обкома партии Д. М. Поповым. В лесу были организованы резервные базы продовольствия и боеприпасов, а также госпиталь.

Меньше становилось раненых. Излечившихся от ран, но неспособных продолжать борьбу в тылу врага, мы направляли в штаб 2-й партизанской дивизии, а оттуда на самолетах — в советский тыл. Вообще-то у нас были и свои аэродромы в Мутище, Луках, Зуях, но там не могли принимать больших самолетов. Часть раненых, которых по тем или иным причинам нельзя было эвакуировать на Большую землю, мы направляли через линию фронта с надежными проводниками или размещали по деревням.

Оккупанты то там, то тут начали теснить наши подразделения. Вражеское кольцо вокруг полка сомкнулось и начало постепенно сжиматься.

Однажды со стороны Варшавского шоссе, смяв заслоны батальона Н. Грачева, в глубь расположения нашего полка прорвались немецкие танки. Возникла опасность, что буквально через час они могут появиться в деревне Заболотье, где находился крупный партизанский госпиталь.

Навстречу танкам Казубский немедленно направил на машине часть штабной роты во главе с Володей Присовским. Партизаны захватили с собою противотанковую пушку и большое количество противотанковых мин.

— Любым способом задержи танки, хотя бы на полчаса, — сказал Батя Присовскому, — а там мы им покажем!

— Не беспокойся, Батя, танки не пройдут!

Однако группе Присовского надо было добираться в объезд. За это время фашисты могут многое натворить. Учитывая это, Хотулев приказал по телефону подразделениям, находившимся на пути наиболее вероятного движения вражеских танков, сделать все возможное, чтобы задержать их.

Но и этого нам показалось мало. Я послал своего нового адъютанта бесстрашного Ваню Дуганова в Заболотье, чтобы эвакуировать госпиталь. Одновременно ему поручалось побывать в Зуях и переправить в лес наши семьи (Казубского, Гусева и мою). Гнедой Немец взвился на дыбы и понес Дуганова с такой скоростью, которую трудно было ожидать от него. Конь будто почувствовал, что от него многое зависит. Дуганов опередил Присовского и сделал все, что ему было приказано.

Группа Присовского достигла тем временем небольшого лесочка возле Заболотья. Услышав гул немецких танков, Володя оставил в лесочке машину, противотанковую пушку и артиллерийский расчет, а сам с несколькими партизанами бросился по лесной дороге навстречу врагу, предварительно приказав заминировать дорогу на случай, если танки все же прорвутся.

Партизаны залегли по обе стороны дороги в старых окопах. Им было приказано, как только приблизятся танки, подтаскивать под гусеницы с помощью телефонного кабеля и веревок противотанковые мины. Часть людей должна была обстрелять солдат и офицеров, сопровождавших танки, а также танкистов, если они начнут выскакивать из машин.

События развернулись так, как предвидел Присовский, и план его оказался очень удачным. Наши подорвали три танка, а остальные умчались в сторону Варшавского шоссе. Сколько надо было выдержки, самообладания, мужества, чтобы совершить такой подвиг.

Первый большой прорыв врага в наш партизанский край был ликвидирован без серьезных потерь с нашей стороны. Но впереди новые, большие испытания. В жизни и борьбе партизанского полка имени Сергея Лазо наступал самый ответственный момент: в начале июня разгорелись тяжелые, кровопролитные сражения советских войск и партизан на территории Смоленщины.