За огненной чертой

Нас было восемь

Морозным солнечным утром 16 января 1942 года у здания средней школы в Коробце царило большое оживление. В квартиру, где жил Василий Васильевич Казубский, то и дело входили люди: сюда доставляли оружие и боеприпасы. В доме оружие чистили, смазывали и упаковывали, чтобы затем перевезти в намеченное место. Будущие партизаны получали последние указания от командира.

Казубский послал своего бывшего ученика, пятнадцатилетнего Вадима Дрейке и его товарища в деревню Уварово. По слухам, в тамошней церкви находился склад оружия, собранного старостами и полицейскими. Необходимо было выяснить, сколько оружия и каково оно, чтобы захватить его по пути в Клин или позднее послать за ним людей.

В разведку ребята пошли вооруженные винтовками. Отойдя подальше от населенных пунктов, они начали стрелять в какую-то цель. До этого винтовки долгое время валялись на поле боя, и прицелы у них оказались поврежденными. В цель ребята не попадали. Заспорили, кто лучше стреляет. Вадим убеждал своего товарища, что тот не попадет в человека и в ста метрах, а его приятель доказывал обратное. Но как проверить? Отсчитав сто двадцать шагов, Вадим стал на четвереньки и крикнул: «Ну, стреляй!»

Мальчишка, недолго думая, выстрелил и... всадил пулю в ногу Вадиму. Задание осталось невыполненным. Нам пришлось посылать за Вадимом подводу. А горе-разведчикам крепко досталось от Казубского.

Между тем сборы в Коробце закончились. Можно было уходить, но все еще не подошли группы Кости Евлампиева и воентехника Саши. Прождав немного, мы оставили на месте связного, а сами тронулись в путь. Забегая вперед, скажу, что судьба этих групп сложилась трагически. В ночь на 15 января в деревню Лядцо нагрянули немцы. Костю Евлампиева, Ивана Аверина и коммуниста Щербакова, работавшего бургомистром по заданию подпольного райкома партии, арестовали и казнили. Такая же участь постигла воентехника Сашу и его товарищей...

Шли мы двумя группами. В первой — Казубский, Зыков, Николай Рачков (Колька-Кум), Евтих Паничев и я. По дороге, встречаясь с надежными людьми, Казубский организовывал явки и промежуточные базы. Одна из них была создана у учителя Высоковской школы Ф. И. Михайлова.

Путь до Клина мы, конечно, не осилили за один день. Переночевали в деревне Забежное. Дальше направились по снежной целине. Василий Васильевич прошел несколько десятков метров первым и начал задыхаться: он страдал астмой. Утопая выше колен в снегу, стали по очереди пробивать дорогу и вскоре благополучно добрались до Клина.

Было около полудня. Пока мы отдыхали, Николай Иванович Демидов и Шура Радьков привезли на лошади пулемет, винтовки и патроны. К вечеру прибыла еще одна небольшая группа партизан. В нее входили рабочий из Москвы Григорий Шелепков, местный житель из-под Коробца Трошкин и Костя Яшкин, приятель Зыкова. Демидов и Шура Радьков, получив от Казубского новое задание, отправились обратно в Коробец.

Итак, нас было только восемь. Мы надеялись, что вскоре прибудут группы Кости Евлампиева, Сашки-воентехника, Капитанова. Однако первые две группы, как я уже говорил, погибли, а от Капитанова не было вестей.

Вечерело. Мы сидели в хате у учителя Терентия Васюкова и от нечего делать смотрели в разукрашенное морозом окно. И вдруг видим: по улице идут два ельнинских полицейских — Виктор Ящемский и Дмитрий Гавритенков.

Виктора Ящемского я знал с детства, поэтому меня и послали разузнать, что им понадобилось в Клину. Оказалось, что оба полицейских решили уйти к партизанам и разыскивают их. Ящемский и Гавритенков рассказали, что в Ельне действует хорошо законспирированная группа подпольщиков. Некоторые из них работают не только в полиции, но и в комендатуре и связаны с Капитановым.

Это было похоже на правду. В свое время Капитанов говорил нам об ельнинской группе, но мы не знали ее состава.

Узнали мы также, что накануне через Ельню проследовало несколько гитлеровских частей. Среди населения и немецкого гарнизона распространился слух: через день-два в город вступят советские войска. Гарнизон Ельни в панике оставил город, разбежались полицейские, исчез Тарасенков.

Виктору Ящемскому, конечно, не было известно, что Тарасенков — предатель. Ящемский полагал, что Тарасенков кружит теперь где-нибудь в районе деревни Клин, создавая партизанский отряд. По словам полицейского, выходило, что они с другом твердо решили перейти к партизанам.

Я верил и не верил ему.

Дело принимало неожиданный оборот. Я попросил Виктора и его приятеля немного подождать на улице, а сам доложил Василию Васильевичу о содержании разговора. Казубский захотел сам побеседовать с полицейскими. Во время этого разговора было решено, что Ящемский возвращается в Ельню, собирает своих людей, захватывает, сколько сумеет, оружия и хлеба на немецких складах, а также все наличные деньги в банке и все это доставляет в Клин. Гавритенкова мы под каким-то предлогом оставили у себя в качестве заложника. Василий Васильевич пообещал Ящемскому, что, когда тот будет возвращаться из Ельни, мы вышлем навстречу ему партизан для поддержки на случай нападения немцев или полиции. Ящемскому дали пару лошадей, и он сразу отправился в город.

Принимая решение отправить Ящемского в Ельню, мы прежде всего хотели проверить его. Если он действительно свой человек и в полиции состоял по поручению подпольщиков, то отряд получит оружие, продовольствие и подкрепление в людях.

Мы продолжали заниматься своими делами. Трошкин и Шелепков сообщили, что в деревне Болоновец уже многие годы проживает немец Фетцер. До войны он был в этой деревне мельником. После оккупации района «безобидный» старичок показал свое истинное нутро. По его указке гитлеровцы расстреляли коммуниста Можарова. Вместе с бургомистром Мутищенской волости Саполновым Фетцер отремонтировал автомашину, которую отправили в виде подарка в ельнинскую комендатуру. За успешное изъятие у колхозников продовольствия и фуража, а точнее говоря, за грабеж фашисты выдали Фетцеру и Саполнову по тысяче рублей. Назначенный затем «военным комендантом Мутищенской волости», Фетцер держал в постоянном страхе семьи красноармейцев и коммунистов.

Казубский принял решение: сегодня же уничтожить Фетцера и Саполнова. Ночью Зыков, Трошкин, Шелепков и я запрягли сани и отправились в Болоновец. Стояла морозная лунная ночь. Тихо скрипя полозьями, сани легко скользили по таинственной лесной дороге. Снова он, Мутищенский лес... Нет ему ни конца ни края. Вековые сосны и ели, липы и вязы, покрытые шапками снега, стоят как зачарованные.

Вот и Мутище. В деревне ни звука, ни огонька. У сторожа лесозавода узнали, что ни в Мутище, ни в Болоновце немцев нет. Около полуночи мы были уже в Болоновце, в доме фашистского холуя — бургомистра Саполнова. Предателя, к сожалению, не застали. В хате на столе стоял телефон. Оказалось, что это связь с квартирой Фетцера. Перерезать провода, конфисковать лошадь, оружие, телефонный аппарат было делом нескольких минут.

Жена Саполнова сильно испугалась. От испуга и растерянности не нашла ничего лучшего, как потребовать от нас расписку. Зыков написал на клочке бумаги:

«Дана настоящая жене бургомистра Саполнова в том, что сегодня ночью у него изъята лошадь для нужд партизанского отряда. Нач. штаба партизанских отрядов Зыков. 17.1. 1942 года».

Что касается «начальника штаба партизанских отрядов», то Зыков приписал себе такую должность для солидности и устрашения. Знайте, мол, предатели, мы действуем и нас много. Трепещите!

К Фетцеру мы явились под видом сотрудников ельнинской полиции. Но он не поверил и дверь не открыл. Пришлось применить силу. Под напором здоровенных парней дверь в сени слетела с петель. В доме тихо и темно. Кто-то из нас выстрелил из пистолета в потолок и рявкнул простуженным басом:

— Сейчас же зажигайте свет, иначе перебьем всех!

Мы опасались засады и вооруженного сопротивления. Однако, кроме Фетцера, его жены и домработницы, в доме никого не было. Зажгли лампу. Снаружи поставили часового.

Коротко допрашиваем Фетцера и требуем сдать оружие.

— Нет у меня оружия, — упрямо твердил предатель. — Все сдал в Ельне в комендатуру...

Произвели обыск. Оружия оказалось больше, чем можно было предполагать. Кроме того, нашли патроны, изъяли телефонный аппарат, лошадь, много сала. Несколько простыней для бинтов по нашей просьбе дала хозяйка.

Во время обыска на столе обнаружили пачку документов. Их тоже прихватили с собой. Там же лежали карманные часы. Мы не знали, как поступить: взять их или нет? Такую «деталь» заранее не предусмотрели, а у нас ни у кого часов не было, даже у самого Василия Васильевича. После долгих колебаний решили конфисковать и часы.

Фетцера расстреляли за деревней, у самой дороги. На груди у него оставили записку: «Расстрелян как изменник и предатель Родины. Так мы поступим со всяким, кто перейдет на службу к врагу. Партизаны».

Слух о расправе партизан с предателем немедленно облетел район. Этот факт да еще расписка «начальника штаба партизанских отрядов» навели панику на старост и полицейских и воодушевили патриотов: партизаны действуют! В отряд по одному, по двое стали прибывать новые люди.

Весь день 18 января мы пробыли в лесу, километрах в трех от Клина, разместившись в блиндаже. Этого требовала осторожность, ведь мы не знали, сдержит ли Ящемский слово или приведет за собой полицейских и гитлеровцев.

Кроме того, мы целый день разыскивали созданные летом склады оружия. Много часов подряд долбили мерзлую землю, но так ничего и не нашли, за исключением двух десятков гранат. Мы еще раз убедились, что склады разграблены и что в этом подлом деле немалую роль сыграл предатель Тарасенков.

Упорные поиски оружия объяснялись не тем, что у нас его не было. Патриоты района не сидели в оккупации сложа руки. Даже враг, сам того не ведая, помогал нам вооружаться. Немецкий комендант Ельни как-то приказал объявить жителям района, чтобы собирали оружие и сдавали старостам или полицейским, которые доставят его в город.

Староста деревни Хотнежицы, Ельнинского района, В. Н. Ковалев, действовавший по заданию Казубского, объявил крестьянам этот приказ. Молодежи он доверительно сказал:

— Вы, ребята, несите к моему дому то оружие, которое уже нельзя использовать. А все, что исправно, прячьте по гумнам. Дорог туда нет, и никто ничего не узнает. Если же что и найдут, то подозрений на вас не будет: мало ли кто его там оставил...

В Ельню Ковалев отвез настоящий металлолом.

В сборе оружия особенно отличились комсомольцы и ребята-школьники. К началу партизанской борьбы в Ельнинском районе действовали уже несколько подпольных комсомольских организаций, объединявших около семисот человек.

Нельзя не вспомнить теплым словом школьников Шуру Радькова, Вадима Дрейке, Колю Кубекина — комсомольского вожака и партизанского поэта, Сашу Ефремова, Сашу Ковалева, Лешу Юденкова, Сашу Корначева (Филю), Володю Волкова. Ни один из них не пришел в отряд без оружия. Более того, благодаря ребятам мы получили сотни винтовок, десятки пулеметов и минометов.

Милые наши маленькие партизаны! Много они помогали нам, взрослым. И сами были нужными в отряде людьми. Война, конечно, не детское занятие, да что поделаешь: у большинства ребят не было другого выхода и другого пути.

О Саше Ефремове, который впоследствии стал партизаном и носил кличку Фельдмаршал, стоит рассказать подробнее. В июне 1941 года московский пионер Саша Ефремов окончил 5 классов и на летние каникулы приехал погостить к бабушке в деревню Щиплево, Ельнинского района. Когда началась война, мальчик не смог вернуться к родителям в Москву и остался на оккупированной территории. Ставший не по годам серьезным, паренек собрал деревенских ребят и подбил их заняться «одним важным делом» — сбором оружия и боеприпасов. Действовала ребятня довольно активно. У них даже был свой «штаб».

Ребята собрали на полях и похитили у немцев несколько велосипедов, тринадцать ручных пулеметов, противотанковое ружье, много гранат и другого оружия и боеприпасов. Свои трофеи они прятали в лесу, в окопах и блиндажах, тщательно маскируя их. Как только в деревне, где жил Саша, появились партизаны, мальчуган стал просить командира принять его в отряд.

— Тебя?.. В отряд? Зачем? У нас ведь не детский сад!

— Как — зачем? — шмыгнув носом, возмутился Саша. — Фашистов бить буду!

— Рановато, брат, подрасти немного, — добродушно заметил командир.

Тринадцатилетний паренек весь как-то взъерошился. Дрожащим голосом, в котором вот-вот прорвутся слезы, он закричал:

— Тогда я вам ничего не дам!

— Видали, какой гусь?! А что ты можешь нам дать или не дать? — чуть насмешливо спросил кто-то из партизан.

Саша рассказал. Командиру, узнавшему, каким кладом владеют Саша и его друзья, волей-неволей пришлось зачислить мальчика в партизаны. Ну, а раз партизан, то надо иметь партизанскую кличку. Поскольку мальчик возглавлял в свое время «штаб», то ему и дали кличку Фельдмаршал. Саша храбро сражался в партизанском отряде и был награжден орденом Красной Звезды. В августе 1942 года его отправили самолетом на Большую землю, в Москву, «для продолжения образования», как было сказано в специально выданной партизанами справке.

В 1942 году о нашем Фельдмаршале был опубликован рассказ в журнале «Дружные ребята». Написал о нем и Б. Волин в брошюре «Всенародная партизанская война», которая вышла в том же году.

Продолжу, однако, рассказ о первом зимнем дне, проведенном нами в лесу. Пока мы искали оружие, специально выделенные люди вели наблюдение за дорогой. Чем ближе к вечеру, тем меньше оставалось надежд, что вернется Виктор Ящемский. Но волновались мы зря: поздно вечером он приехал. Явился не с пустыми руками, привез немного оружия, в том числе два ручных пулемета, и ржаного зерна. Денег захватить не сумел: после паники фашистские ставленники пришли в себя и усилили охрану складов и городской управы. Добывать оружие и хлеб пришлось силой.

Вместе с Ящемским прибыли ельнинские подпольщики, ставшие впоследствии прекрасными партизанами, Сергей Кривцов, Саша Франтик, Анатолий Тютюнников, Иван Разумов и другие. Разные были характеры у этих парней, различными путями попали они в Ельню, по-разному у каждого из них сложилась судьба, но общей для всех была любовь к Родине, ненависть к врагам, желание, не щадя жизни, бороться с фашистскими захватчиками.

Весельчак Виктор Ящемский в армии не служил. Случайно оставшись на оккупированной территории, он вернулся в Ельню и вступил в подпольную группу комсомольцев. По поручению группы пошел служить в полицию, сумел втереться в доверие к своему «начальству», а это позволило подпольщикам наладить разведку прямо в стане врага. Знал он и о случае с Новосельцевым в деревне Сосновке, многое сообщил нам о планах гитлеровцев и полиции в отношении коммунистов, комсомольцев и вообще патриотов. В ближайшее время, по его словам, должны начаться массовые аресты и репрессии.

Наш земляк Сережа Кривцов служил в Красной Армии, попал в окружение, вернулся в родную деревню Саушкино и тоже сразу же связался с подпольем в Ельне. Сережа был мастером на все руки, очень мягким по характеру человеком и вместе с тем бесстрашным разведчиком. За что, бывало, ни возьмется этот тихий, застенчивый парень, все так и горит в его руках.

Незабвенный Саша, по кличке Франтик (Александр Васильевич Мурашев), отличался исключительным мужеством и храбростью, нечеловеческим терпением и беспрекословной исполнительностью. Все это делало его образцовым партизаном и отличным товарищем. А быть хорошим товарищем в условиях партизанской борьбы особенно важно. Скверный характер, неуживчивость — страшная штука, когда день изо дня приходится быть всем вместе, делить горе, трудности и тяготы походной жизни, спать под одной плащ-палаткой или шинелью, есть из одного котелка.

До войны двадцатипятилетний лейтенант Красной Армии Мурашев был командиром взвода и служил в Улан-Баторе. В октябре 1941 года под Вязьмой Саша, как и многие, попал в окружение. Он решил пробираться через линию фронта, но, не зная местности, не имея карт, один, без товарищей, сделать этого не смог. Саша вернулся в Ельню, где во время летних боев в 1941 году стояла их воинская часть и где у него были знакомые среди местных жителей. Ему удалось устроиться парикмахером. Дело это он освоил быстро. Вскоре парикмахерская стала местом встреч подпольщиков и складом оружия. Для таких целей она подходила как нельзя лучше. Появление подпольщиков не вызывало ни малейшего подозрения. Саша стал связующим звеном между многими нашими товарищами. Смелый, жизнерадостный, веселый — таким всегда был Саша, несмотря на тяжелейшие испытания и муки, выпавшие на его долю. Частенько посещал «парикмахерскую» и Лука Меркурьевич Капитанов.

Антиподом Мурашева был коренастый, немного хмурый, малоразговорчивый Анатолий Тютюнников, тоже командир Красной Армии, попавший в окружение под Вязьмой.

С прибытием группы Ящемского и некоторых других товарищей, пришедших немного позднее, партизанский отряд к исходу второго дня нашей открытой деятельности увеличился до 25–30 человек. Это уже была сила.

Наступала ночь. Нам предстояло провести ее в лесу, в холодном блиндаже. Казубский сидел на старом пне, неподалеку от блиндажа, о чем-то думал и вполголоса напевал:

Звезды мои, звездочки,

Полно вам сиять,

Полно вам прошедшее

Мне напоминать...

Затем он решительно поднялся и громко, чтобы все слышали, сказал:

— Товарищи! Предлагаю сейчас же поехать в деревню Клин, занять ее, восстановить Советскую власть и превратить эту деревню в нашу первую партизанскую столицу! Как вы думаете?

Думали по-разному, малость поспорили, а в общем согласились с предложением Бати.

К деревне Клин подъехали на семи подводах. Все мы были вооружены винтовками, гранатами, опоясаны пулеметными лентами. На первых подводах находились пулеметы.

Навстречу отряду выбежали жители деревни с криками: «Наши, наши!»

И вот мы в Клину, в первой партизанской столице, затерянной среди дремучих лесов. На дорогах вокруг деревни немедленно выставили хорошо замаскированные посты. Казубский потребовал к себе старосту и полицейских. Вскоре партизаны привели «старосту».

Казубский сидит за столом, поглаживает окладистую черную бороду, которая уже успела основательно отрасти, и спрашивает приветливым и мягким голосом:

— Вы староста деревни?

— Нет.

— Кто же вы?

— Колхозник.

— А кто у вас староста?

— У нас его нет.

— Как так? Что вы нам сказки рассказываете?

Но это была не сказка. В деревне Клин действительно не было постоянного старосты. Когда бургомистр волости Павел Дуганов собрал жителей деревни на сход и предложил избрать старосту, никто на это не согласился. Собрание проводили несколько дней, а результат все тот же. Тогда один колхозник предложил назначать старосту по очереди. Так и решили после долгих споров.

Только потом раскусил бургомистр, как надули его клинские мужики. Дуганов был одним из самых рьяных фашистских холуев. Любые требования своих хозяев о поставках продовольствия, фуража, регистрации «окруженцев» выполнял точно и в срок. Все это проходило у него гладко в других деревнях, только не в Клину. За все время оккупации Дуганов не смог вывезти отсюда ни одного зернышка.

Получает староста предписание о поставках и сейчас же или уедет в лес за дровами, или притворится больным, или уйдет в гости в соседнюю деревню. И так тянет волынку до тех пор, пока не кончится срок его пребывания на посту старосты. Приходит очередь другого — тот тоже выкидывает подобный номер. И так без конца. Сколько времени продолжалась бы эта игра в прятки, сказать трудно, но пока все сходило благополучно.

Слушая «старосту», мы хохотали до слез.

— Ну, хорошо, допустим, вы не староста и немцам не служили, — сказал Казубский. — А партизанам вы послужить можете?

— Со всей нашей радостью.

— Ну, а раз можете, то разместите-ка наших ребят, да посытнее их накормите. Кроме того, предупредите жителей, чтобы без нашего разрешения никто не смел уходить из деревни.

Задымили трубы, запахло жареным салом и картошкой. Партизаны начали сушить обувь. Жизнь налаживалась. Но уже через день произошло недоразумение, после которого Казубскому пришлось всерьез заняться организационным оформлением отряда. Началось с того, что затеяли спор партизаны, прибывшие из Ельни с Виктором Ящемским. В группе Ящемского оказалось два командира. По всем вопросам Казубский обращался к Яшемскому, в то время как в действительности ельнинской группой командовал Анатолий Тютюнников.

Казубский собрал всех партизан и прямо сказал:

— Прошу откровенно заявить, кто чем недоволен, и мы общими силами постараемся ликвидировать недоразумение.

Партизаны из группы Ящемского и Тютюнникова заявили, что являются самостоятельным отрядом. Пришлось нам набраться терпения и спокойно разъяснить хлопцам, к чему приведет подобная самостийность. Поспорили, посоветовались, взвесили все «за» и «против» и единодушно решили: воевать будем одним отрядом.

Чтобы избежать подобных недоразумений в дальнейшем, отряд разбили на три группы. Командиром первой группы избрали меня, второй — Костю Яшкина, третью (ельнинскую) возглавил Анатолий Тютюнников. Командиром отряда избрали Василия Васильевича Казубского.

На том же собрании был создан совет отряда, призванный решать все важнейшие вопросы. В состав совета вошли командир отряда Казубский, начальник штаба Зыков (теперь уже не «начальник штаба объединенных партизанских отрядов», а настоящий НШ), а также командиры групп. Командиров вновь создаваемых групп решили автоматически включать в состав совета отряда.

В тот же день были назначены и другие должностные лица. На Сергея Харлампиевича Самсонова, или, как попросту звали его в отряде, Харламповича, возложили обязанность заботиться о питании и вооружении партизан. С. X. Самсонов, член партии с дореволюционным стажем, был человек уже пожилой, безгранично уважаемый всеми нами за глубокую партийность и твердость убеждений. Многие из нас знали его жизненный путь. Знали, что воевал он еще в гражданскую, что был организатором и председателем одной из первых в Ельнинском районе коммун. Знали и то, что шестидесятилетний Харлампович мог эвакуироваться в тыл страны, но, верный долгу коммуниста и патриота, остался в родных краях.

Бывало, если что не так, он устроит любому командиру такую взбучку — только держись.

Имели мы уже и «транспорт» — до десятка коней. Их надо было кормить, поить. Заботиться о лошадях поручили бывшему «окруженцу» осетину Абаеву, который только что прибыл из Коробца вместе с Харламповичем и принес нам тяжелую весть о гибели групп Кости Евлампиева и Саши-воентехника.

Мы отлично понимали, что держаться в одном месте небольшому отряду не годится. Немцы и полицейские рано или поздно пронюхают об этом и разобьют нас. Поэтому действовать надо налетами, постоянно перемещаясь с места на место, чтобы враг не знал, где мы находимся и откуда можем напасть.

Сама обстановка подсказывала, чем следует заняться в первую очередь. Прежде всего необходимо было поднять на борьбу как можно больше людей. Это, разумеется, не означало, что мы были готовы принять всякого. Существовал отбор, и весьма тщательный. Далее нужно было немедленно сорвать в районе заготовки продовольствия для врага. Для этого требовалось разогнать полицейских и старост, которые помимо всего прочего шпионили за патриотами. Наиболее ненавистных старост и полицейских решено было уничтожить. Это послужит уроком и для других фашистских ставленников. А главное — использовать любой благоприятный случай для разъяснения жителям положения на фронтах и их задач по оказанию помощи наступающей Красной Армии.

Этим и занялся весь наш отряд, который, кстати, рос довольно быстро.

На второй или третий день в Клин приехали учитель Холмовской начальной школы Василий Саульченков и комсомолка Лена Строк. Ельнинский комсомол послал Лену разведчицей в действующую армию, но под Вязьмой девушка попала в окружение и вернулась в родные края. Василий Саульченков и Лена Строк уже работали в тылу врага: занимались агитацией, собирали оружие, установили у учителя Григория Евсеевича Богданова радиоприемник, принимали радиосводки и распространяли их в окрестных деревнях. На этот раз они тоже ехали в деревню Пвановку к Григорию Евсеевичу за последними новостями. Узнав, что в Клину партизаны, Саульченков и Строк не замедлили с нами связаться и очень обрадовались, увидев Казубского и меня. С большой радостью восприняли они известие об уничтожении Фетцера и умоляли нас скорее покончить с Пашкой Дугановым. «Упустите его и горько пожалеете, — говорили они, — он много вам напортит».

У Казубского было более чем достаточно оснований отдать приказ об уничтожении бургомистра Клинской волости Павла Дуганова, отличавшегося жестоким обращением с советскими людьми и преданностью фашистам. Незадолго до войны Дуганов вернулся из заключения, был мобилизован в армию, но дезертировал.

Полицаев, бургомистров и старост оккупанты вербовали из всяческого отребья. И эти предатели были, пожалуй, опаснее немцев, так как хорошо знали местность и людей. Предатели понимали, что свои их ненавидят, а враги презирают, что в любой момент их может настигнуть партизанская пуля. Имелись, конечно, среди них и люди, своевременно понявшие свою ошибку. Они смело рвали с прошлым, приходили к партизанам и боролись с врагом. Но не таков был Дуганов. Само его пребывание вблизи партизанского отряда означало для нас постоянную угрозу.

Уничтожить Дуганова поручили первой партизанской группе. Поздним вечером партизаны прибыли на лошадях в деревню Холм, которая находится на пути из Клина в Зуи. В одной из хат в центре деревни кто-то играл на гармошке. Партизаны по одному проникли в хату. Несколько человек остались на улице.

В хате танцевала молодежь. Заметив вооруженных людей, появившихся на вечеринке, гармонист перестал играть. Наступила тягостная тишина: не полицейские ли? Но вот среди тишины раздался звонкий молодой голос командира группы:

— Товарищи!

Как дорого было там, в далеком немецком тылу, простое и привычное слово «товарищи». Оно являлось своеобразным паролем, по которому безошибочно можно было судить, кто перед тобой — чужой или свой. Так было и на этот раз.

Командир группы рассказал, что Красная Армия разгромила гитлеровцев под Москвой, заняла города Калинин и Сухиничи. Враг бежит на запад. Скоро советские войска будут здесь. Чтобы помочь им, на борьбу с врагом поднялись партизаны.

Объявив о восстановлении Советской власти в деревне и об отмене всех распоряжений немецкого командования и фашистских ставленников, выступающий призвал молодежь не выполнять указаний оккупантов.

— Каждый советский патриот, способный носить оружие, должен вступить в партизанский отряд, чтобы не стыдно было смотреть в глаза воинам-освободителям, когда они придут к нам!

Такие летучие митинги и собрания в те памятные дни проходили то в одной, то в другой деревне. Польза от них была огромная. В простых советских людей, оказавшихся на временно захваченной врагом территории, они вселяли уверенность в победе. А старост и полицейских заставили умерить свой пыл. Предатели очень скоро убедились, что с партизанами шутки плохи.

К Дуганову партизаны явились поздно ночью. Во время обыска у него было обнаружено более 250 обработанных кур, свыше центнера свежей рыбы, два мешка сахару, пудов двадцать соли, несколько десятков винтовок и наган.

Закончив обыск, партизаны изъяли у Дуганова оружие, награбленное продовольствие и приказали бургомистру следовать за ними. Он ползал на коленях, плакал, просил сохранить ему жизнь и обещал, что не будет больше служить врагу. Как ни странно, но ему удалось избежать расстрела. У партизана, которому мы поручили привести приговор в исполнение, дважды произошла осечка. Воспользовавшись этим, Дуганов бросился бежать. Командир группы выстрелил ему вслед из нагана, но, видимо, промахнулся. Предателю удалось скрыться. Хотя, как выяснилось позже, он был ранен.

Этот случай заставил нас всерьез заняться приведением в порядок оружия. По приказу Казубского мы вычистили и пристреляли все винтовки, пулеметы, автоматы и пистолеты. Был выделен даже специальный мастер по ремонту оружия — Сережа Кривцов.

Дуганов не только не сдержал своего слова, а, наоборот, стал еще более ярым пособником захватчиков.