За огненной чертой

Воюют не числом, а умением

В феврале в районе действия полка сложилась благоприятная обстановка для нанесения серьезных ударов по врагу. Теперь, как никогда, мы почувствовали свою силу, хорошо вооружились и начали по-настоящему схватываться с врагом.

Территория, занятая партизанами полка имени Лазо, продолжала расширяться. Мы отбивали у врага все новые села и деревни и пока ни разу не сдавали их. В конце месяца в деревне Старые Луки мы разыскали бывшего второго секретаря Починковского райкома партии С. Н. Бабарина. Договорились вместе направиться в Починковский район, чтобы создать там партизанский отряд, а заодно совершить рейд по фашистским тылам.

Поехали небольшой группой. В нее вошли в основном комсомольцы — Вадим Дрейке, Шура Радьков, Леша Юденков, бывший акробат цирка Алексей и еще около десяти партизан. Отправился с нами и Бабарин.

Резвые лошади вихрем пронесли нас по деревням, занятым партизанами, и через часа два мы уже были в Щербине, в батальоне Майорова. Вокруг расположения батальона, как волки, рыскали фашистские каратели, но близок локоть, да не укусишь. Открыто нападать на батальон Майорова они не решались. Ночевали мы в штабе батальона. Там далеко за полночь ворожил над какими-то бумагами и картами наш старый знакомый Александр Иванович Богданович, начальник штаба.

Комиссар батальона Григорий Иванович Ратников рассказал мне, что Богданович, как пришел к ним с двустволкой за плечами, так и не расстается с ней.

— Как же так? — удивленно спросил я.

— А вот так. Мы уже предлагали и винтовку, и автомат, а он ни в какую: ружье, да и только. Винтовку, говорит, мне таскать тяжело, а автомат не для меня — стар я уже, не приноровлюсь. Зато из ружья жаканом никогда не промажу...

Заготовил он себе сотни две ружейных патронов с пулями и один раз демонстрировал нам свое искусство. И верно: за сто метров навскидку с первого выстрела попал в телеграфный столб...

Наутро, хорошо отдохнув, мы двинулись в Починковский район.

По пути разгромили две волостные управы, захватили документы, роздали населению большое количество продовольствия, собранного ставленниками оккупантов.

В деревне Еленев Холм организовали из местных жителей партизанский отряд, получивший впоследствии название «За Родину». Командиром назначили «окруженца» Н. С. Дупанова, комиссаром стал С. Н. Бабарин. Отряд «За Родину» действовал самостоятельно и не входил в состав полка имени Сергея Лазо. Вскоре к отряду Дупанова присоединилась группа подпольщиков, созданная уроженцем Починковского района Иваном Тимофеевичем Хотулевым[4]. В армии он был капитаном, попал в окружение. В группу входили Павел Шевченко, Федор Пялов, Николай Макаров и другие. Перед отрядом «За Родину» была поставлена задача расширять район деятельности, постараться поднять партизанское движение во всем Починковском районе.

Пожелав успехов вновь созданному партизанскому отряду, наша небольшая группа двинулась на рассвете дальше. Проехали Деркну, Коневичи. Здесь нам рассказали, что в деревне Кононове на сегодня назначено совещание старост и полицейских всей волости, на котором должно присутствовать более двадцати человек. Проводить его будет бургомистр, приехало какое-то важное начальство из Починка. Колхозники охарактеризовали бургомистра как отъявленного негодяя. Посовещавшись, мы решили действовать.

Нас было всего семь, остальные уехали по заданию в соседние деревни. Силы неравны. Однако на нашей стороне внезапность — верный помощник в рискованных операциях.

В Кононове нам удалось узнать точный план дома, в котором проводилось совещание. Дом имел одну дверь и четыре окна, выходившие на две стороны. Председательский стол стоял напротив двери, а участники совещания сидели спиной к ней. Это было выгодно нам: когда мы появимся, нас увидит вначале только председательствующий.

Тут же разработали план. Двое партизан остаются с лошадьми. Если вылазка окажется неудачной, они прикроют наш отход. Мы с Вадимом заходим в хату и командуем: «Руки вверх!» Тем временем Шура Радьков, Леша Юденков и Алексей-Акробат выбивают окна и всовывают в них стволы винтовок и пулемета. Если нам окажут сопротивление, я бросаю противотанковую гранату, и мы с Вадимом выскакиваем из хаты. После взрыва ребята открывают огонь из всех видов оружия.

Все мои спутники, а большинству из них было 14–15 лет, сразу посерьезнели, собрались, подтянулись.

Волостное управление. Кругом много лошадей. На улице — ни души. Мы тихонько подъехали, соскочили с саней и каждый кинулся занимать заранее намеченное место.

На груди у меня автомат, в левой руке — маузер со взведенным курком, в правой — противотанковая граната. У Вадима гранаты заткнуты за пояс, а в руках — немецкий автомат на боевом взводе. Тихо зашли в сени. Постояли, прислушались. Из-за двери доносился визгливый, но уверенный голос:

— Победоносная германская армия... коммунисты предали Россию... бороться против партизан!

Я кивнул Вадиму:

— Пошли!

Открываем настежь дверь. Все присутствующие, кроме бургомистра, сидят к нам спиной. Увидев нас, бургомистр осекся на полуслове.

— Именем Советской власти вы арестованы! Встать! Руки вверх! Если кто двинется с места, взорву всех к чертовой матери! — рявкнул я.

В то же мгновение в окнах вылетели стекла, и в хату грозно заглянули стволы винтовок и пулемета. Вадим, стоя рядом со мной, поводил из стороны в сторону автоматом.

— К оружию не прикасаться! — продолжаю командовать я. — Всем отойти вправо и стать к стене лицом! Не шевелиться, сволочи!

Винтовки и автоматы фашистских прислужников стояли в углу возле большой русской печи, но к ним никто даже не потянулся.

Убедившись, что старосты и полицейские не думают оказывать сопротивление, Шура и Леша покинули свой пост у окон, притащили длинную веревку, которой обычно увязывают сено, и мы стали по одному выводить во двор старост и полицейских. Ребята обыскивали их, вязали им руки назад и укладывали на сани. Кое у кого из них мы обнаружили за поясами и в карманах пистолеты и наганы. Прихватив с собой документы волостной управы и лучших лошадей, мы распределили наш живой груз по саням. На последних санях установили пулемет и рысью покатили.

В деревне Деркна собрали общее собрание. Это был суд народа над изменниками. Приговор выносили местные жители. Документов для обвинения хватало. В наших руках были ведомости о поставках и списки выданных предателями патриотов. Да что ведомости и списки! Рядом были люди, которых мучили и грабили предатели. Суд был справедливым и беспощадным. Бургомистра и еще четырех человек постановили расстрелять. Приговор тут же привели в исполнение. Старост и полицейских распустили по домам с условием, что они прекратят работать ни врага. А нескольких человек, о которых хорошо отзывались местные жители, мы даже взяли с собою в партизанский отряд.

Среди полицейских, о которых особенно плохо отзывались крестьяне, оказался и мой «знакомый» — тот самый, что отобрал у Ивана Павловича Гусева одеяло и солому, когда мы шли из-под Вязьмы в колонне военнопленных. Я узнал его, но не подал виду. Пусть судит народ. И от народного гнева предатель не ушел. Пуля оборвала гнусную жизнь подлеца. Среди казненных был и какой-то начальник из Починка, прибывший выколачивать продовольствие для фашистской армии.

На базу полка наша небольшая группа вернулась с богатыми трофеями. Мы привезли много отличного оружия, пригнали более десятка лошадей. Кроме того, доставили в полк пополнение, а главное, создали в Починковском районе партизанский отряд.

Вскоре штаб полка перебазировался в деревню Болоновец, которая стала нашей партизанской столицей, нашим надежным гнездом в лесу.

Штаб у нас был небольшой, но работоспособный. В то время он состоял лишь из командира, комиссара, начальника штаба и его помощника, обязанности которого исполнял учитель Владимир Иванович Четыркин. Переводчиком был Лазарь Израилевич Ротенштраух, бывший студент Львовского университета, прибывший в наш полк в самом начале его деятельности вместе с группой Ильи Кошакова. В штаб входил также начпрод Харлампович. Ну и, естественно, был еще писарь.

Наше внимание по-прежнему привлекал Спас-Деменский большак.

Мы наносили удары по врагу преимущественно в районе деревень Уварово и Угрицы. А по соседству у немцев был еще один опорный пункт — деревня Пирятино. Разведка сообщила, что фашисты там закрепились основательно, построили дзоты, доты, блиндажи, ходы сообщения. В конце февраля решили атаковать гарнизон в Пирятине, овладеть деревней и парализовать движение по большаку.

Глубокой ночью отряд партизан подкрался к окраине села и внезапно напал на врага. С ходу захватив передние позиции, наши овладели окопами. Но гитлеровцы открыли шквальный огонь. Атака захлебывалась.

И тут произошло неожиданное. Командир отряда и мой братишка Леша проникли стороной на окраину деревни. Об этом мало кто знал. И вдруг оттуда раздался звонкий Лешкин голос:

— Ребята, здесь мало фашистов, они уходят. Командир уже в деревне. Скорей сюда!

Это подбодрило наступающих. Они дружно бросились вперед, вышибли оккупантов и овладели этим важным для нас пунктом.

Как мне впоследствии рассказывал командир отряда, Леша из своего карабина убил солдата, бившего из автомата во фланг наступающим партизанам. Забыв об осторожности, паренек бросился к убитому, чтобы завладеть автоматом, о котором давно мечтал. Он так увлекся, что не заметил офицера, бежавшего наперерез. Гитлеровец ранил Лешу в плечо. И все же, превозмогая боль, тот нашел в себе силы, чтобы очередью из трофейного автомата свалить фашистского офицера.

На следующий день я навестил Лешу в партизанском госпитале в Мутище и, скорее как комиссар полка, а не как брат, поблагодарил его за храбрость и наградил наганом. Восторгу не было конца, он даже забыл про боль. Выздоровев, Леша посерьезнел и продолжал воевать вместе со взрослыми.

После каждой удачной вылазки у партизан крепла уверенность в своих силах. Они убеждались, что немецко-фашистских захватчиков можно успешно бить даже тогда, когда они имеют хорошо укрепленные позиции. Это и вдохновило нас на проведение блестящей Балтутинской операции.

Большое село Балтутино стоит на Смоленском большаке, у развилки дорог, ведущих в Ельню, Починок, Смоленск и Глинку. От Ельни до Балтутина всего 25 километров. Вокруг села поля да болота, поросшие кустарником.

Немецкий гарнизон в Балтутине насчитывал около трехсот человек. Здесь же размещалась часть строительного батальона, солдаты которого палками выгоняли крестьян на расчистку дорог и ремонт мостов. От деревень, занятых партизанами, Балтутино находилось километрах в пятнадцати. Чувствуя свою силу, гитлеровцы вели себя в Балтутине довольно беспечно. Они не допускали даже мысли, что партизаны посмеют напасть.

Этим-то мы и воспользовались. В течение нескольких дней за деревней велось тщательное наблюдение. Небольшой отряд под командованием И. Ткаченко, находившийся в деревне Сивцево, беспрерывно вел разведку. В этом деле партизанам во многом помогла проживавшая в деревне Новосельцы, вблизи Балтутина, учительница Зинаида Васильевна Кочанова. Нам даже удалось заслать туда под видом местных жителей своих разведчиков, среди которых был пионер Саша Корначев, носивший партизанскую кличку Филя. Наконец, штаб полка получил все необходимые данные.

Посовещавшись, Казубский принял решение поручить разгром балтутинского гарнизона пятому батальону под командованием Майорова. Пригласив комбата в штаб, Василий Васильевич сказал:

— Думаем, Иван Ефимович, поручить вам одно дельце, да не знаю, справится ли твой батальон.

— А какое дело? — нетерпеливо спросил Майоров.

— Пора нам посчитаться с фашистами в Балтутине. Как смотришь? Батальон ваш, правда, молодой, слабо обстрелянный, но ведь когда-то надо начинать.

Майоров подумал минутку, потеребил лохматые брови и твердо ответил:

— Думаю, нам по плечу эта задача.

— Ну, раз так, то и сговорились. Сделаете большое дело, а для батальона это будет боевое крещение, так сказать, проверка. Обдумайте там у себя в штабе план нападения и согласуйте с нами. Подготовку нужно держать в строгой тайне. Понятно?

— Понятно, Батя, все сделаем...

Во время этого разговора я невольно наблюдал за Майоровым. До войны это был сугубо мирный человек, а сейчас его единственной мечтой стало громить ненавистного врага. И Майорову это удавалось. Обладая большой физической силой, выносливостью, умом и храбростью, он действовал отважно и беспощадно, за что и получил кличку Беспощадный. Против клички Иван Ефимович ничего не имел: старался, чтобы его имя знало поменьше врагов, ведь в одной из деревень, занятых оккупантами, жила его семья.

Командование батальона провело дополнительную разведку и разработало план операции. Штаб полка утвердил его. Согласно плану Майоров должен взять с собой 180 наиболее надежных и храбрых партизан и, разделив их на две группы, в ночь на 5 марта напасть на Балтутино с двух сторон одновременно. При этом одна группа незаметно проникает в деревню, поджигает несколько домов с гитлеровцами и старается наделать побольше шуму, чтобы создать у врага панику. Тем временем вторая группа во главе с Майоровым ударяет в лоб и расстреливает выскакивающих из домов фашистов. На всякий случай невдалеке от Балтутина Майоров оставляет в резерве до сотни человек, готовых в любую минуту прийти на помощь. Операция намечалась на глубокую ночь.

План Майорова не отличался особой оригинальностью, но выполнен он был блестяще, хотя батальону и пришлось столкнуться с неожиданностью. Накануне нападения, чтобы не привлекать внимания балтутинского гарнизона, Майоров принял ошибочное решение: снял посты наблюдения за деревней. А вечером туда прибыла на ночевку немецкая часть, насчитывавшая более пятисот человек, в том числе и специальный карательный отряд, возглавляемый офицером-эсэсовцем.

В полночь, ничего не подозревая, Майоров повел своих боевых друзей в наступление. Мы, в свою очередь, чтобы отвлечь внимание гитлеровцев от Балтутина, атаковали в другой части района деревню Порубань.

Часть отряда Майорова незаметно, без единого выстрела, проникла в деревню, бесшумно уничтожила из засады под мостом вражеский патруль, окружила дома, в которых размещалось наибольшее число гитлеровцев, подожгла их и начала забрасывать гранатами. Майоров с другой частью отряда подкрался к Балтутину со стороны Ельни, бесшумно снял часового, оглушив его ударом автомата по голове, и ворвался в деревню. Закипел бой. Сначала партизаны попросту расстреливали выбегавших из домов полусонных оккупантов. Некоторые из них забились в хаты и отстреливались, но долгое время сопротивление было неорганизованным, и именно поэтому враг понес большие потери. Только убитыми балтутинский гарнизон потерял около трехсот человек. Да еще в плен партизаны взяли 86 солдат и офицеров. В результате лихого партизанского налета в Балтутине появилось целое кладбище, на котором ровными рядами выстроились березовые кресты с надетыми на них касками.

В смысле эффективности Балтутинская операция была, так сказать, чисто партизанской и наиболее удачной. В дальнейшем мы били фашистов значительно сильнее, но и сами несли немалые потери. Тут же дело обошлось почти без потерь с нашей стороны.

Это, конечно, не означает, что партизанам легко далась победа. Если о Балтутинской операции рассказать подробно, то получится целая книга. В бою отличились очень многие, в том числе сам Майоров, лихие партизаны Иван Ткаченко и Сергей Голиков. Даже четырнадцатилетний подросток Коля Глебов, ворвавшись вместе со взрослыми в один из домов, проявил незаурядное мужество. Захватив пленного, мальчик один задержался в доме. Он услышал, как под полом что-то подозрительно зашуршало. Ясно, там фашисты. Коля приказал сдаться. В ответ из-под пола раздались выстрелы. Юный партизан дал очередь из автомата, после чего гитлеровцы на четвереньках стали выбираться наверх. Коля Глебов всех их взял в плен.

Бой в Балтутине продолжался около четырех часов. Наступало утро, и партизаны покинули деревню, так как немцы могли с минуты на минуту подбросить подкрепление. Партизанам не с руки было вести дневной бой с регулярной войсковой частью, хотя они и были здорово вооружены. Достаточно сказать, что отряд, наступавший на Балтутино, имел 34 пулемета и шесть минометов.

Батальон Майорова захватил огромные трофеи: оружие, боеприпасы, громадное количество обмундирования. У них даже не хватало подвод, чтобы все вывезти. В новое немецкое обмундирование была одета, примерно, половина личного состава полка.

Комбат и его боевые друзья так увлеклись обмундированием, что даже забыли про сбор вражеского оружия. Дня через два, подводя итоги операции, Казубский спросил у Майорова:

— Иван Ефимович, почему же вы не все оружие собрали на поле боя?

— А на кой черт оно мне. Оружия в батальоне хватает, а одежды нет. Ребята ходят как оборванцы. Надо было их приодеть, вот мы и воспользовались случаем. Я даже жалею, что большую часть обмундирования пришлось сжечь.

Действительно, многое пришлось сжечь: враг вскоре собрался с силами, получил подкрепление. Из леса, со стороны Починка, гитлеровцы начали бить по Балтутину. Над селом стал кружить вражеский самолет-разведчик. Но партизаны уже благополучно прибыли на свою базу.

Почти одновременно с операцией в Балтутине добровольцы из первого батальона и штабной роты совершили налет на деревню Порубань. Группу из тридцати человек возглавил Михаил Палшков. Сообразительный и бесстрашный Мишка-Сибиряк уже не раз отличался в бою, совершал дерзкие налеты на врага, и слава о нем гремела во всех наших подразделениях. Это он вывез из-под носа у оккупантов семью Казубского. Это он однажды, доставляя в один из батальонов по поручению командования рацию, вынужден был с пятью смельчаками прорываться через три деревни, занятые врагом. Несясь на лошадях вскачь, партизаны на ходу стреляли из пулемета и наделали много шуму. Нападение было дерзким. Немцы растерялись, решив, что на них напало крупное подразделение.

Перед атакой Порубани Палшков провел тщательную разведку, но ему не удалось полностью установить численность противника. Да и не это для него было главное. Ему важно было знать, в каких домах размещены фашисты, где у них укрепления. А это Палшков знал. Гитлеровцев же в Порубани оказалось много — несколько сот.

Напали внезапно, пользуясь ночной темнотой. Двенадцать партизан Михаил послал в обход деревни, чтобы устроить засаду на дороге и перехватить фашистов, когда те станут отступать. Сам же с остальными партизанами атаковал прямо в лоб.

Среди солдат и офицеров гарнизона началась паника. Выбитые из деревни враги попали под ливень огня партизанской засады. Пытаясь спастись, они повернули обратно и опять оказались под прицелом пулеметов и автоматов. Однако военное счастье изменчиво. В результате потерь партизаны ослабили огонь. Оккупанты воспользовались этим. Смекнули, видно, что смельчаков не так уж много, и яростно бросились на них.

Создалось критическое положение, фашисты стали выбивать партизан из занятых ими домов. На помощь Михаилу и его группе примчались товарищи из засады. Но обстановка продолжала оставаться тяжелой. К тому же начало светать. Надо было покидать деревню. Захватив убитых и раненых, партизаны стали отходить в сторону расположения основных сил полка. Кто-то должен был прикрыть их отход: иначе могли погибнуть все. Бесстрашный командир взял это на себя.

Прильнув к пулемету, он открыл огонь по врагам. Разрывная пуля пробила Палшкову руку. Несмотря на рану, он вместе с помощником продолжал вести огонь. Партизаны благополучно отошли.

Выяснив обстановку, комбат-1 Володя Медведченков бросил на помощь Палшкову большой отряд. Он прорвался к Михаилу, но было уже поздно.

За гибель нашего дорогого Мишки-Сибиряка фашисты расплатились жизнью шестидесяти солдат и офицеров.

Над ельнинской землей, где покоится прах отважного партизана Михаила Георгиевича Палшкова, светит сегодня то же солнце, что и над Владивостоком, где он когда-то учился в школе морского ученичества, а затем плавал радиооператором на «Амуре» и «Туркмении». Помнят ли его здесь? Помнят ли еще в воинской части города Проскурова скромного парня Михаила Палшкова, служившего там до войны? Мне неизвестно это. Но я твердо знаю, что народ никогда не забудет славных комсомольцев тридцатых годов, грудью заслонивших Родину в минуту смертельной опасности. Знаю, что их имена бессмертны в сердцах людей...

Одновременное нападение партизан на два крупных гарнизона не на шутку встревожило оккупантов. Они поняли, что имеют дело с серьезной силой, и создали вокруг нашего партизанского края многочисленные укрепления, разместили в деревнях крупные гарнизоны, сформировали несколько специальных карательных отрядов. Особенно стали активизироваться фашисты в районе шоссе Москва — Варшава. В том краю частично на территории Ельнинского и большей частью на территории Екимовичского и Стодолищенского районов мы создали еще один, шестой по счету батальон. Его командиром был назначен Николай Грачев, политрук, уроженец Екимовичского района. Штаб батальона разместился в деревне Старые Соловени. Батальон Грачева прикрывал партизанский край, созданный полком Лазо, со стороны «Варшавки».

Во время формирования батальона разведка сообщила, что в районе Никольских хуторов появилась большая группа немцев, очевидно карательный отряд, которая размещается в бывшем имении помещика Шупинского. Командир второго батальона Петр Симухович решил напасть на карателей и разгромить их. В районе хуторов находилось в общей сложности более трехсот гитлеровских солдат и офицеров. Выяснив это, Симухович послал специального нарочного в штаб полка просить подкрепление. Казубский выделил семьдесят бойцов из штабной роты. Возглавил их начальник штаба полка Леонид Зыков.

Тем временем Симуховичу сообщили, что на одном из хуторов каратели согнали в сарай мирных жителей и им грозит смерть. Комбат не стал ожидать подкрепления и напал на захватчиков среди бела дня, что в нашей практике было большой редкостью. Хорошо продумав план нападения, Симухович сумел огнем из пулеметов, а затем решительной атакой выбить карателей. Перед отступлением фашисты заперли сарай и амбары, где находились почти все жители хуторов, и подожгли их. Но партизаны успели спасти обреченных. Сколько слов благодарности услышали они в тот день! Все, кто способен был носить оружие, умоляли принять их в отряд, и многие, конечно, были приняты. Остальные крестьяне покинули хутора и перебрались в села, занятые партизанами.

Ознакомившись с результатами боев в Угрице, Пирятине, Балтутине, Порубани и на Никольских хуторах, а также изучив захваченные документы немецких штабов, капитан Михаил Осташев высоко оценил эти операции и сообщил о них в штаб фронта. Через несколько дней пришла радиограмма командующего фронтом: «Казубскому, Юденкову, Зыкову. Благодарю за выполнение боевых заданий. Прошу передать мою благодарность всему личному составу полка».

Во всех батальонах немедленно состоялись собрания и митинги. В селах и деревнях тоже узнали эту радостную новость. Особенно же сильное впечатление произвело на местных жителей известие о спасении партизанами обреченных на смерть земляков. По нашему совету и с нашей помощью в каждой крупной деревне были созданы группы самообороны. Они имели неплохое вооружение и встречали огнем винтовок и пулеметов немецких солдат и полицейских, мародерничавших по деревням.

Бойцы групп самообороны жили по своим домам, но по первому сигналу являлись с оружием в установленное место. В составе полка мы их не числили, хотя по существу это были партизаны. Они не только участвовали в небольших боях, но при необходимости помогали и нашему полку.

Воодушевленные боевыми успехами, лазовцы стали требовать на собраниях и митингах: «Даешь Ельню!»

Командование полка давно вынашивало мысль об освобождении родного города. Теперь желание взять Ельню проявилось с новой силой. Вдохновляли нас и боевые успехи ближайших соседей. Дорогобужские партизаны и конники генерала П. А. Белова не только заняли Дорогобуж, но уже несколько месяцев удерживали его. Так же успешно действовали и глинковские партизаны, надолго захватившие у немцев железнодорожную станцию и районный центр Глинку.

Мы стали готовиться к штурму Ельни.