За русский народ!

Глава III ВЛАСТЬ И РЕЛИГИЯ«ИСПЫТАНИЕ НА ПРЕДАННОСТЬ»

Религиозная политика и положение конфессий тесно связаны с национальной политикой. Представляется бесспорным утверждение, что «идеологическое ядро русской цивилизации духовно определяется православием», а для русского национального самосознания характерно наличие «сильнейшей, утвержденной веками христианской составляющей»149. Аналогичным образом национальное сознание народов, традиционно исповедующих ислам, тесно связано с этой религией, бурятов, калмыков и тувинцев — с бумизмом, еврейского народа — с традициями иудаизма, и т. д.

Как известно, после Октябрьской революции религиозные организации в СССР были не только отделены от государства, но и подверглись жестоким преследованиям. Только в 1928 г., в связи с началом коллективизации, Сталин три раза призывал к борьбе с религией. «Союз воинствующих безбожников» провозгласил две «безбожные пятилетки» (1929–1933 гг. и 1933–1937 гг.), которые выражались в агрессивной атеистической пропаганде. В 1930–х гг. аресту и расстрелу подверглось до 85 % священнослужителей Русской православной церкви. К 1939 г. церковная организация РПЦ была практически разгромлена.

Однако задача «безбожных пятилеток» по тотальной «атеизации» населения достигнута не была. Перепись населения 1937 г. выявила, что доля верующих среди советских граждан оставалась высокой — 57 % (православные и мусульмане — 74 % и 14,7 % от общего числа верующих соответственно).

В связи с упоминавшимися изменениями в национальной политике СССР в середине 1930–х гг., когда власть взяла курс на укрепление «советского патриотизма» и ограниченное возрождение национально — патриотических ценностей, определенный поворот был сделан и в религиозной политике Советского государства.

В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1936 г. Крещение Руси было признано «положительным этапом в истории русского народа». Пропаганда стала утверждать, что Крещение Руси имело «большое историческое значение». В этом же постановлении был подвергнут критике поэт Демьян Бедный за очернение богатырей русского былинного эпоса в опере — фарсе «Богатыри». Отмечалось, что богатыри «являются в народном представлении носителями героических черт русского народа». И это несмотря на то, что Илья Муромец был монахом Феодосиева монастыря (ныне Киево — Печерская лавра) и затем канонизирован Русской православной церковью. Впоследствии в пантеон чтимых советской властью героев был включен князь Александр Невский, также канонизированный РПЦ, — в ноябре 1938 г. на экранах СССР появился исторический художественный фильм «Александр Невский». Пропаганда не могла не отметить факт канонизации князя, однако пыталась нивелировать его, утверждая, что «церковь долго спекулировала именем этого героя в своих корыстных целях»150.

И наконец, самое важное политическое изменение было закреплено в новой Конституции СССР (принята 5 декабря 1936 г.) — отмена нормы о дискриминации священнослужителей в отношении обладания гражданскими правами. Конституция гласила, что все граждане СССР, достигшие 18 лет, независимо от вероисповедания, социального происхождения и прошлой деятельности, имеют право участвовать в выборах депутатов (за исключением признанных умалишенными). Депутатом Верховного Совета СССР может быть избран каждый гражданин СССР, достигший 23 лет, также независимо от вероисповедания, социального происхождения и прошлой деятельности. Пропаганда тиражировала этот факт, утверждая, что «в СССР безбожники и верующие пользуются одинаковыми правами и несут одинаковые обязанности». Такой шаг, безусловно, был важным для повышения социального статуса служителей религиозных конфессий. Однако причиной его был общий «демократизм» Конституции 1936 г., а не реальное намерение вернуть священнослужителям их права.

После присоединения к СССР территорий Западной Украины, Западной Белоруссии и Прибалтики, население которых (22 млн 600 тыс. человек) ранее не испытало воздействия массированной атеистической пропаганды, число верующих в стране значительно увеличилось. Это существенным образом укрепило позиции Русской православной церкви, которая неожиданно стала «полезной» для руководства СССР в осуществлении адаптации новых территорий к советскому режиму, так как на этих территориях традиционные методы революционной диктатуры были бы непригодными или малоэффективными151.

В социальном аспекте в преддверии войны власть начинает осознавать ошибочность своего убеждения в том, что религия потеряла влияние на граждан и что она будет непременной помехой в годину суровых испытаний. Планировавшаяся третья «безбожная пятилетка» не была санкционирована политическим руководством страны, и потому ее провозглашение не состоялось.

Трагическая статистика говорит о том, что пик репрессий в отношении священнослужителей и мирян пришелся на 1937 г. В последующие годы происходит радикальное сужение размаха репрессий. По данным комиссии А. Н. Яковлева, в 1937 г. по церковным делам было арестовано 136 900 чел., из них расстреляно — 85 300; в 1938 г. соответственно 28 300 и 21 500, в 1939 г. — 1500 и 900 (в 95 раз меньше, чем в 1937 г.), в 1940 г. — 5100 и 1100; в 1941 г. — 4000 и 1900 (в 45 раз меньше, чем на пике террора).

Очевидно, до 1938 г. приоритет отдавался репрессивной политике, имевшей целью полное физическое уничтожение Церкви. Поэтому в период 1933–1937–х гг. антирелигиозная пропаганда была ослаблена. Периодичность выхода журнала «Безбожник» была сокращена с 24 до 12 номеров в год, журнала «Антирелигиозник» — с 24 до 6 номеров в год, газета «Безбожник» в 1935–1937 гг. не издавалась вовсе. В этот период было прекращено издание ряда антирелигиозных журналов на национальных языках и антирелигиозных газет, выходивших в Казани, Киеве, Самаре, Уфе, Харькове, Херсоне.

Однако после того, как из результатов переписи населения 1937 г. стала очевидной низкая эффективность репрессивных мер в отношении Церкви и верующих, акцент был перенесен на антирелигиозную пропаганду, которая стала базироваться на новых установках. Вместо агрессивных акций предписывалось «терпеливо разъяснять вред религиозных предрассудков», применять «индивидуальный подход к верующим», не противопоставлять безбожников верующим, а оказывать помощь «в деле их полного освобождения от реакционного влияния религии». Лозунг «Закрыть все церкви» был признан вредным.

Вновь усиливалась антирелигиозная пропаганда. Периодичность журнала «Антирелигиозник» возросла до 12 номеров в год. В 1938 г. было возобновлено издание газеты «Безбожник», количество номеров которой выросло с 30 номеров в 1938 г. до 44 номеров в 1940 г. В 1941 г. эта газета стала еженедельной. Стали выходить газета «Безв1рник» (на украинском языке), журнал «Мебрдзоли атеис- ти» и одноименная газета (на грузинском языке). В 1937 г. был выпущен номер журнала «Безбожник» на бурятском языке, в 1938 г. — три номера газеты «Узбекистан худосизлари» (на узбекском языке). В 1941 г. вышло 6 номеров журнала «Атеист» на эстонском языке. До июня 1941 г. продолжалось издание антирелигиозного журнала «Свободная мысль» на литовском языке. В 1938–1941 гг. Центральные курсы политпросветработников издали 8 выпусков брошюры «Методическое письмо заочнику — анти- религиознику». В то же время с 1935 г. не издавался единственный печатный орган Русской православной церкви — «Журнал Московской Патриархии».

Ярким примером продолжавшихся выпадов против Церкви со стороны воинствующих безбожников является опубликованная за месяц до начала войны в журнале «Безбожник» статья, в которой утверждалось, что «Русская церковь в эпоху монгольского завоевания пресмыкалась перед ханами»; «когда народ подвергался нашествию врагов, церковь часто предавала его и продавала завоевателю. Когда он копил силы для освобождения, религия ослабляла его проповедью покорности и безволия. Когда он, наконец, сокрушал иго и очищал свои земли от чужеземных поработителей, церковь обкрадывала его, приписывая все заслуги Богу и себе. Религия является злейшим врагом советского патриотизма»152.

Таким образом, несмотря на определенные перемены, происшедшие в отношении Советского государства к религии, не следует говорить о «едва ли не полной ревизии ленинской линии по религиозному вопросу» в предвоенные годы, как это делают некоторые исследователи153.

К началу Великой Отечественной войны Русская православная церковь имела 3021 действующий храм, 99 % которых находилось на территориях, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг. (составляли около 2 % территории СССР). Священнослужителей в РПЦ насчитывалось 6376 чел. (в 1914 г. их было в 10,3 раза больше — 66 100 чел.), монастырей — 64 (в 1914 г. их было в 16 раз больше — 1025). У Церкви не было патриарха[6], а от высшего духовенства осталось 2 митрополита и 2 епископа. У Церкви не было ни одного учебного заведения и периодического издания. Таким образом, положение РПЦ перед началом войны, в результате более чем 20 лет гонений и репрессий, было очень тяжелым. Тем не менее,

Церковь продолжала занимать патриотическую позицию, что и доказала в первый же день войны.

22 июня 1941 г. глава Русской православной церкви — Патриарший Местоблюститель, митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский) — издал патриотическое послание к православным верующим страны, в котором отмечалось, что «повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона». Митрополит призвал вспомнить «святых вождей русского народа» — Александра Невского, Дмитрия Донского, «полагавших свои души за народ и Родину», и благословил народ на «предстоящий всенародный подвиг». Священнослужители были призваны не оставаться молчаливыми наблюдателями за ходом войны, а ободрять малодушных, утешать огорченных, напоминать о долге колеблющимся. С аналогичным посланием к пастве обратился 26 июня 1941 г. митрополит Ленинградский Алексий. По воспоминаниям очевидцев, эти послания церковных иерархов нашли отклик, охватывая не только священство, но и гораздо более широкие круги населения154. Во всех церквах Советского Союза священники проповедовали любовь к Родине, вдохновляя тем самым людей на борьбу с врагом. Патриотическая позиция Церкви имела особую значимость д ля православных христиан нашей страны, сотни тысяч которых участвовали в боевых операциях на фронте и в партизанских отрядах, трудились в тылу. О высокой значимости патриотических обращений РПЦ говорит тот факт, что гитлеровцы расстреливали священников за их чтение перед паствой155.

Несмотря на то что оба церковных иерарха, не задумываясь о последствиях, фактически нарушили закон, который запрещал вмешательство Церкви в дела государства, есть косвенные свидетельства позитивного отношения советского руководства к посланию Патриаршего Местоблюстителя от 22 июня 1941 г.156. Можно согласиться с мнением ряда исследователей, что четко выраженная патриотическая позиция Церкви могла быть также обусловлена пониманием сохранявшейся непрочности положения РПЦ157. Возможно, Патриарший Местоблюститель понимал, что приближение гитлеровцев увеличивало опасность репрессий в отношении его и других церковных иерархов. Власти могли опасаться, что священнослужители последуют примеру экзарха Прибалтики митрополита Сергия (Воскресенского), вставшего на путь сотрудничества с оккупантами158.

7 октября 1941 г.

Патриарх Алексий

Патриарший Местоблюститель получил указание эвакуироваться, но не подчинился этому приказу незамедлительно, а остался в Москве, одновременно составив завещание, в котором указал своим преемником митрополита Алексия. 14 октября

1941 Г., еще оставаясь в Москве, Патриарший Местоблюститель издал послание с резким осуждением в адрес коллаборационистов из числа священнослужителей, оставшихся на оккупированной территории. В тот же день он был эвакуирован из Москвы в Ульяновск в одном вагоне с главой «Обновленческой церкви» Александром Введенским[7], архиепископом Русской православной старообрядческой церкви Иринархом и руководителями баптистской общины. Этот факт говорит о том, что советское руководство все еще присматривалось к действиям Русской православной церкви, не давая ей приоритета по отношению к другим религиозным учреждениям. В Ульяновске Патриарший Местоблюститель первое время находился фактически под домашним арестом.

Однако в связи с тем, что Русская православная церковь продолжала свою патриотическую деятельность, в дальнейшем наметилось потепление в отношениях государства и Церкви, примером чего могут служить такие факты, как изданное ЦК ВКП(б) 7 октября 1941 г. указание о неправильности закрытия церквей в Свердловской области (в июле — августе 1941 г. было закрыто 9 церквей и 2 часовни, несмотря на возражения верующих), а также разрешение вечернего благовеста и крестного хода в Москве на Пасху 1942 г., для чего был фактически отменен комендантский час. Без официального роспуска перестали функционировать «Союз воинствующих безбожников» и выходить его издания. Были закрыты некоторые антирелигиозные музеи. В 1941–1947 гг. литература по антирелигиозной тематике в СССР практически не публиковалась, хотя до 1940 г. ежегодно выходило около 2 тыс. названий тиражом более 2,5 млн экз. Исчезли из политического лексикона такие понятия, как «антирелигиозная борьба», «безбожники», «мракобесы — церковники».

Изменения в политике по отношению к Церкви были обусловлены также и тем, что война и связанные с ней невзгоды заметно усилили религиозность среди населения. Храмы вновь стали наполняться молящимися, увеличилось число обрядов. О росте религиозности и соответствующих ожиданиях со стороны народа можно судить по тому факту, что Пензенскую область в июле 1942 г.

всколыхнули слухи, что «26 государств якобы объявили Советскому Союзу ультиматум о роспуске колхозов и открытии церквей»159. Причину прекращения антирелигиозной пропаганды и разрешения большей веротерпимости следует искать также не только в негласном одобрении советским правительством патриотической позиции Церкви, но и в необходимости противодействовать гитлеровской пропаганде, спекулировавшей на «безбожности» советской власти. Однако существенного облегчения участи Русской православной церкви и других конфессий в первый период войны не произошло.

Патриотическую позицию с началом войны заняли Русская православная старообрядческая церковь и «Обновленческая церковь», которая к этому времени изрядно поредела и растеряла своих последователей160. Однако православное сектантство встало на резко антисоветские позиции. В 1941 г. в Киеве, Виннице и Житомире возникли подпольные группы «апокалипсистов». Во время оккупации члены этой секты вышли из подполья и активно поддерживали гитлеровцев. Успеха в привлечении сторонников добились секты «Истинноправославная церковь» и «Истинно — православные христиане». Вера в то, что советская власть пришла к своему краху, среди сектантов была повсеместной. Наиболее экстремистски настроенные из них ратовали за полное отречение от общества и уходили в леса, прятались в убежищах. Многие из последователей этих сект категорически отказались взять оружие для защиты страны от врага161.

По состоянию на 1 июня 1941 г., в СССР имелось 1312 мечетей (до Октябрьской революции их было в 10,6 раза больше —14 ООО) и 8052 мусульманских священнослужителя (до революции их было, по разным оценкам, в 3–6 раз больше). Тем не менее ислам продолжал играть большую роль в жизни народов, которые традиционно придерживались этой религии. С началом войны началась новая эра в отношениях между советской властью и исламом. Группа муфти- МуфтийГ. З.Расулев ев во главе с Г. З. Расуле-

вым возглавила движение в поддержку советской власти и борьбы с фашистскими захватчиками. 18 июля 1941 г. муфтий Расу- лев обратился с первым воззванием к мусульманам Советского Союза, призывая их «подняться на защиту их родной земли, молиться в мечетях о победе Красной Армии и благословить своих сыновей, сражающихся за правое дело». Затем последовали еще два воззвания, в том числе к мусульманам всего мира, в которых они были призваны «во имя Ислама встать на защиту мусульман и народов России, их мирной жизни и религии».

В сентябре 1941 г. советское руководство поддержало деятельность муфтия Расулева с целью «нейтрализации распространяемой из Берлина и Рима антисоветской пропаганды среди мусульманского мира» (эту деятельность гитлеровцев возглавлял бывший Великий муфтий Иерусалима Хаджи Мухаммед Амин эль — Хусейни, бежавший в Германию после провала антибританских восстаний в Палестине и Ираке в 1940 г.). Советские органы приняли решение организовать радиомитинг «представителей восточных (мусульманских) народов СССР» и издать «Обращение к верующим мусульманам СССР и всего мира от религиозных мусульманских центров СССР». Во исполнение этого решения 15–17 мая 1942 г. в Уфе при Центральном духовном управлении мусульман (ЦДУМ) состоялось совещание, в котором приняли участие 85 духовных лидеров ислама в СССР. Совещание приняло «Обращение», в котором приводились ссылки на историческое противостояние мусульманских народов и германцев, а также факты уничтожения мусульман гитлеровцами и итальянскими фашистами в Абиссинии (Эфиопии), Албании, Ливии и Крыму. В «Обращении» содержался призыв «не жалея сил, сражаться на поле брани за освобождение великой Родины, всего человечества и мусульманского мира от ига фашистских злодеев», показать «перед всем миром верность своей Родине», молиться «в мечетях и молитвенных домах о победе Красной Армии», а также помнить, «что победа врага принесет Родине большие бедствия, наука и культура погибнут, религия, язык и обычаи мусульман исчезнут». «Обращение» содержало некоторые перегибы, в частности, сообщение о немецких зверствах над мусульманами в Крыму (гитлеровцы были обвинены в «разрушении мечетей», «удалении религиозных символов», «запрещении общих молитв» и «подавлении национальных и религиозных традиций любым вообразимым способом»). На самом деле такого не было. Наоборот, по некоторым данным, крымско — татарское население получило от гитлеровцев разрешение на открытие около 40 мечетей. «Обращение» было издано массовым тиражом на татарском, казахском, узбекском, таджикском, туркменском и киргизском языках и распространено среди верующих мусульман СССР и зарубежных стран, наряду с интервью муфтия Расулева, в котором он называл муфтия эль — Хусейни человеком, который предал веру предков и добровольно молился «нацистскому «богу» Вотану»162.

Патриотическая деятельность мусульманских священнослужителей работала на Победу. Также, в результате активизации работы мусульманского духовенства, увеличилось число посещающих мечети, имело место привлечение к религии женщин и молодежи. В мечети ЦДУМ в Уфе число присутствовавших на праздничных молениях доходило до Зтыс. чел.163.

9 июля 1941 г. Армянская апостольская церковь (ААЦ) выпустила воззвание к армянскому народу с целью «воспламенить сердца армянского народа патриотическими чувствами, поднять всех армян… на оборону отечества». Все зарубежные епархии ААЦ получили указание «совершить молебствия и возносить молитвы Всевышнему, благословить оружие Красной Армии и пожелать ей успеха». В послании «К армянскому народу» от 31 июля 1941 г. глава ААЦ писал: «Армяне, кроме Советской Армении, не имеют другой Родины. Поддержка Советского Союза — есть поддержка Армянской страны. Победа Советского Союза — есть победа нашего народа». Эти слова были обращены не только к советским армянам, но и к армянской диаспоре за рубежом. В 1942–1943 гг. были изданы другие патриотические воззвания, в том числе «Ко всем армянам мира». Таким образом, патриотическая деятельность ААЦ была направлена на верующих армян как в СССР, так и вне страны.

Буддистские религиозные институты в 1920–1930–е гг. подверглись гонениям — были закрыты дацаны (буддийские монастыри — школы), а их имущество национализировано. На первом этапе войны существенных изменений в отношении государства к буддизму не произошло. Хотя преследований верующих буддистов не было, однако в их отношении у советского руководства могли быть определенные подозрения в «нелояльности», так как союзник Германии и потенциальный агрессор Япония идентифицировалась как страна, эксплуатировавшая буддизм для собственных «милитаристских» целей164.

С середины 1920–х гг. в СССР было проведено массовое закрытие синагог, однако в ряде городов страны продолжали существовать иудейские общины. С началом войны московский раввин Ш. Шли- фер возглавил патриотическую деятельность иудейских общин СССР. В августе 1941 г. он выступил на Всееврейском антифашистском митинге, будучи там единственным религиозным деятелем. В своем выступлении он привел пример «великого раввина Шнейр — Залмана, который во время войны с Наполеоном не жалел усилий, чтобы убедить евреев помочь русским любым возможным способом в борьбе против врага». Речи и послания раввина Шлифера были главным связующим звеном между религиозными евреями России и их собратьями в других странах.

Послабления в отношения иудаизма были отмечены с самого начала войны. В частности, в Биробиджане стала открыто действовать синагога (до войны находилась на нелегальном положении). Тем не менее советское руководство не стремилось активно использовать иудейский религиозный фактор внутри страны. Есть мнение, что Сталин ожидал исчезновения иудаизма намного быстрее, чем других религий, и хотел ускорить этот естественный процесс, поэтому иудейская религиозная община была поставлена в менее привилегированное положение по сравнению с другими религиозными организациями. Так, власти отказали иудеям в праве публиковать религиозную литературу и открыть учреждения по обучению раввинов и ритуальных мясников165.

Таким образом, первый период войны являлся переходным в отношениях между государством и религиозными институтами СССР. В отношениях между советским руководством, с одной стороны, и Русской православной церковью и другими религиозными институтами, с другой стороны, этот период может характеризоваться как «испытание на степень преданности»166. Следует отметить, что вплоть до 1943 г. цели и интересы РПЦ и Советского государства совпадали далеко не во всем. Московская патриархия отнюдь не отождествляла себя с советским строем и учитывала возможность его падения167. Контакты между советским руководством и другими конфессиями в этот период были сведены к использованию религиозного фактора для ведения патриотической пропаганды среди верующих в стране и работы на положительный имидж страны за рубежом.