За семью замками. Снаружи

Глава 1

— Агаш, можешь посидеть пока, вон стулья. Я быстро…

Маргарита опустила взгляд, улыбнулась дочке, которая прижала висок к ее руке, стоя рядом в очереди в банковскую кассу.

У них сегодня был день на двоих. У Маргариты выходной, у Агаты утром болел живот… Или просто малышка слегка схитрила, чтобы не идти в школу…

Но Маргарита позволила, не стала разоблачать и силовать. Понимала, что дочке сложно свыкнуться с тем, что маму теперь нужно делить.

Ей и самой было сложно свыкнуться с этим, она часто чувствовала себя виноватой, но с Арсением ей было лучше, чем самой. И она очень хотела верить, что совсем скоро в их доме всё станет совершенно хорошо.

Агата и Каролина привыкнут друг к другу. Подружатся. Они с Сеней, может, сговорятся на общего…

Станут самой настоящей семьей. Маргарите казалось, что муж готов полюбить ее дочь, как родную. Нужно только, чтобы Агаша его подпустила к себе… А она пока сопротивлялась.

Маленькая собственница…

Вот ведь какому-то мужчине достанется тиранчик… Но какой же хорошенький… Ласковый… Общительный… Смешливый…

Улыбнувшись собственным мыслям, Маргарита дождалась, когда Агата вскинет взгляд. Нахмуренный немного.

Когда хмурилась, она сильно напоминала своего отца. И это делало Рите чуточку больно.

Но дочь Марго слишком любила, чтобы видеть в ней только непутевого Стаса. Нет. Агата для нее — куда больше. Целый мир. Созданный своими руками. Хрупкий и бесценный.

Девочка мотнула головой, отказываясь от предложения, а потом снова уткнулась щекой матери в руку. Переступила с ноги на ногу, послушно подвинулась вместе с тем, как стоявший у кассы человек распрощался и отступил, освобождая место для следующего…

— А Сеня точно сам не может? — Агата спросила через минуту, когда, судя по всему, уже чуть пожалела, что отказалась от предложения мамы отойти на стулья, которые теперь были заняты другими людьми.

— Мы уже почти закончили, зайка. Если хочешь — иди на улицу. У фонтана подожди меня, только не уходи никуда. Там лавки, мороженое. Возьми себе, а я через пять минут…

Предложение было более чем заманчивым, Агата снова нахмурилась, размышляя… И снова же мотнула головой, оставаясь с мамой. Это ей было важнее.

— Вот упрямая…

Маргарита шепнула, Агата улыбнулась, снова пододвигаясь. Перед ними еще двое. А значит, действительно осталось немного. А потом…

Они уже сходили на рынок — купили свежей клубники и черешни. Сейчас вот банк — заплатят коммунальные вместо лентяя-Арсения, а потом помоют ягоду в одном из бюветов, возьмут мороженое, сядут у того самого фонтана, разуются, ноги вытянут…

Будут есть и болтать.

Агата обожала просто болтать с мамой. Жаль было только, что дальше, скорее всего, домой. Но это будет потом, об этом можно даже не думать сейчас. Можно ведь о хорошем…

— Ма…

Агата окликнула, Марго снова опустила взгляд, кивнула, как бы подбадривая… Видела, что дочка мнется, краснеет даже немного, пытается улыбку сдержать…

— Меня Богдан… Вроде как на свидание зовет…

Агата попыталась сказать будто бы легкомысленно, но предательницы-щеки выдали с потрохами. Стали помидорными… Губы растянулись вслед за тем, как то же случилось с мамиными… И взгляды зажглись… У обеих…

— Ага-а-атыш… Ну ты дае-е-е-ешь, сердцеедка…

Рита протянула, Агата тут же не выдержала, сняла свою руку с маминой, к щекам потянулась, чтобы остудить…

Держала в себе новость целых три дня, чтобы сказать только, когда никто посторонний не услышит. Сеня. Каролина. Люди, которые обязательно влезут, хотя их-то не касается.

Только мамы касается…

Которая реагирует, как Агата мечтала. Улыбается широко-широко. Смотрит радостно-радостно. Качает головой, явно собираясь задать миллион и один вопрос, как только они закончат с оплатой, выйдут на улицу и…

Всё меняется в миг.

Сначала слышится какой-то хлопок. Потом чьи-то крики. Улыбка слетает с лица Маргариты раньше, чем с лица Агаты.

Женщина оборачивается, видит что-то, дергает дочь за спину. Делает это довольно грубо. Так, что у Агаты заплетаются ноги, она чуть не летит на пол… Отрывает руки от лица, крутит головой, пытается понять…

А потом вздрагивает от второго хлопка и истошного женского крика, который натурально холодит душу.

И громкого, произнесенного мужским голосом:

— Мордами в пол легли. Быстро.

Агата открыла глаза, шумно выдыхая. По рукам бегали мурашки. Сердце билось гулко. Глаза не хотели привыкать к темноте. А может не хотели признавать реальность, в которой всё не намного лучше, чем было только что во сне.

Она лежит в спальне дома-мечты. Поперек её живота — рука человека, которого она любит. В животе — ребенок от него.

И всё это — полное говно. Потому что ни разу не повод для радости.

Ни разу не возможность отмахнуться от кошмара, прижаться к Косте плотнее, забыться, поплакать может, потому что это-то глазам хочется, почувствовав себя в полной безопасности, как это было раньше рядом с ним.

Больше так это не работает.

С тех самых пор, как он её предал.

С тех самых пор, как она узнала.

С тех самых пор, как она его выгнала.

С тех самых пор, как он не захотел это принять.

Снова пришел. Снова увидел. Снова, сука, победил.

Забрал. Привез. Легким движением руки уничтожил её жизнь ради собственной прихоти.

Сволочь.

Агата чувствовала, как в груди в очередной раз начинает клокотать гнев. Но в то же время знала: лучше гнев, чем страх. Потому что когда затапливает страх, ей в разы хуже.

Продолжая смотреть в потолок, чувствовать давление Костиной руки, Агата пыталась успокоиться.

Ей нужно в туалет. Умыться, прийти в себя, забросить что-то в рот, чтобы утром не тошнило, пока он не уйдет…

Но сделать это нужно так, чтобы Гордеев не проснулся. А он…

Слишком чутко спит. Ещё и наверняка что-то подозревает.

Спасибо, хоть не трогает. Типа дает ей время привыкнуть.

Скотина.

Предатель.

Рекетир.

Человек, посмевший сломать об колено её жизнь.

Он решил, что хочет её в жены.

Он решил, что их проблема в этом.

Он решил, что имеет право…

Не в силах справиться с эмоциями, Агата аккуратно отползла, села в кровати, чувствуя легкую тошноту, пошла в сторону ванной. Закрылась в ней, включила воду, подставила под струю руку, упершись другой в раковину…

Подняла взгляд, посмотрела на себя в зеркало…

Красотка…

Завидная невеста… Точнее жена уже.

Жена самого большого в мире говнюка.

А ещё дура. Какая же она была дура…

Решившей, что отчего-то исключительная. Что нашла себе ручного тигра, которого можно в своё удовольствие дергать за усы и упиваться тем, что тебе-то за это ничего не будет.

Только вот… Будет. Уже есть.

Давным-давно она чувствовала вибрирующей где-то в груди удовлетворение, когда он отбрил Сеню, запретив приближаться. Ей казалось, что это поистине мужской поступок. Причем поступок ради неё — её спокойствия, её желаний. Оказалось, он всё делал для себя. Интересовался для себя. Разбирался для себя. Женился для себя… И не женился тоже.

Ей нужно было очень внимательно прислушиваться и приглядываться, а не хлопать влюбленно глазами. К каждому его слову. К каждому его действую. Они ведь так красноречиво орали, чем всё закончится…

Подумаешь, невесту сменил? Мелочи…

Подумаешь, не спросил ни мнения, ни согласия? Это же Костя… Ему всё можно.

А ей… Просто страшно. Вот уже две недели, как страшно.

И плохо. Бесконечно плохо.

Она отторгает всё. Еду. Ребенка. Костю. Себя даже.

Ей всё противно.

Ей невыносимо.

Она просто ждет, что станет точкой кипения. Ждет, когда её накроет.

Со стороны, наверное, так и не скажешь, что в её жизни многое изменилось. Ведь какая разница, твоя тюрьма — это квартирка в многоэтажке или спальня в просторном загородном доме? Но для Агаты мир просто рухнул. Её перевезли, как барахло какое-то, не поинтересовавшись.

Костя был откровенно доволен тем, как талантливо всё порешал. Гаврила вроде как дружелюбен.

А Агата обнаружила в них людей, которых ненавидела всей душой. Которых с детства боялась. Из-за которых сидела за своими замками. Людей, которые слишком легкомысленно творят зло. Ломают жизни. Людей ломают. Её ломают.

Набрав в ладони воду, Агата плеснула ею себе в лицо. Раз. Второй. Третий.

И на шею сзади тоже, чувствуя, как затекает за шиворот.

Взмокла, как мышь. Из-за кошмара. А может потому, что Костя слишком любит прижиматься.

Приходит каждый вечер.

Рядом ложится.

Неужели не боится, что она заедет в шею осколком, к примеру? Четко в сонную артерию? Неужели не понимает, в каком состоянии человек, с которым он проводит ночи? Неужели она даже в теории не производит впечатление той, которая может навредить, чтобы спастись? А в её голове ведь систематически мелькает… Она его правда ненавидит. И себя тоже. Но его больше.

Агата хмыкнула, снова глядя в зеркало. Улыбка получилась кривой. Взгляд — потухшим. И в нем однозначный ответ: ничего она не производит. А он ничего не боится… Её — точно не боится.

У него всё хорошо. Одна мелочь — секса нет. Но это временно.

Надоест уламывать — нагнет и трахнет. Агата в этом отчего-то даже не сомневалась.

Сейчас он просто играет в «благородного». Он вообще постоянно играет.

А истинный Костя — это беспринципный сверхчеловек. Во всяком случае, таким себя мнящий. И она, к сожалению, не может противопоставить ему ничего.

Слишком слабая. Зависимая. Слишком была беспечной.

Всё о себе слила. Вся ему открылась. Ей не к кому обратиться. Ей некуда бежать. Если Костя захочет — он везде её найдет.

Замки, дура, менять собиралась… Надо было драпать не в родной город, а за самую далекую границу. Надо было делать тест сразу и сразу же делать аборт. Надо было адекватно его оценивать. Адекватно, а не так, как хотелось.

Потому что хотелось романтики с негодяем, а получилась… Страшная-страшная сказка.

Которой вряд ли светит хороший конец. И всё, что в её силах — это попытаться его приблизить… Или отдалить.

Сейчас Агата шла по первому пути.

Молчала. Морозила. Не позволяла себе вступать в открытую конфронтацию, потому что с психами нельзя. Но от одной мысли, что может стоило бы подластиться, может стоило бы договориться, ей становилось так же тошно, как из-за долбучего токсикоза.

На что надеялась — сама толком не знала.

Наверное, что ему надоест тратить на неё — недотрогу — свое время и силы. Что найдет себе какую-то другую девочку… Заиграется с ней. Но за две недели — нет.

Он каждый вечер приезжал к себе домой. Почти сразу поднимался в спальню.

Агата делала вид, что спит. Он шел в душ, ложился рядом… Непременно прижимался, целовал, усмехался, когда она не выдерживала — начинала отталкивать руки и губы… Пытался разговорить. Пытался возбудить.

Но она не хотела. Предлагала трахнуть по-быстрому, если так присралось, и разойтись, на что он реагировал многозначительным: «договоришься же, Замочек»…

А она может и хотела бы договориться. Чтобы он упал ещё ниже. Чтобы она ненавидела его ещё сильнее.

Хотя иногда казалось, что сильнее просто невозможно.

Выключив воду, Агата потянулась к полотенцу. Промокнула кожу, положила на место. Застыла на мгновение перед дверью из ванной, сначала выключила свет, потом только открыла, повторяя свою привычную мантру: «только бы спал»…

Шла до кровати на цыпочках, опустилась на самый край, чтобы хотя бы не соприкасаться телами…

Понимала, что скорее всего заснуть будет сложно. Больше кошмар не приснится, но ей теперь до рассвета куковать. Сторожить мужнин, нахрен, сон…

Почувствовав шевеление за спиной, Агата не сдержала вздох…

Костя придвинулся…

Вжался носом в её шею сзади…

Агату будто знобить начало.

Она сглотнула, чувствуя, что мужская рука снова обнимает, скользит по животу, гладит, ныряет под резинку шелковых штанов…

Он касается кожи на шее уже губами…

И как же она это любила…

Как же та дура из прошлого это любила…

А эта…

— Я тебя ненавижу… — Агата шепнула, зная, что Костя услышит. Понятия не имея, как отреагирует, но не боясь. У неё и без того слишком много причин бояться.

Дальше Агата чувствовала теплоту его дыхания, щекотавшего шею, что пальцы застыли на кромке белья… Он усмехнулся…

Прижался губами к плечу, вернул руку на живот…

— Я в курсе. Это пройдет.

— Пройдет. Когда сдохну…

Умом Агата понимала, что отвечать не надо. Но желчь рвалась. В конце концов, не только же рвать ею из-за того, что наградил своим ребенком. Пусть и ему немного достанется хотя бы в виде слов…

— Чуть раньше, Замочек.

А он вдруг стал до невозможности терпеливым.

Раньше сорвался бы уже сто миллионов раз. Психанул. Напомнил про границы. Из её квартиры свалил бы, хлопнув дверью. Тогда, когда ей ещё было важно его удержать. Той самой наивной дуре.

А сейчас… Желчь терпит. Язвительность терпит. Без секса терпит. Или не терпит…

Агата закрыла глаза, сглатывая…

Ненавидела и себя, и его, за то, что ей почему-то до сих пор было важно… И до сих пор было больно, что он предал. И скорее всего продолжает предавать.

Наверное, именно это самое ужасное.

Ведь боль из-за предательства означала, что она его всё ещё любит… Что она в принципе успела его полюбить.

Мудака. Психа. Самого настоящего морального урода. Которого в детстве не научили ни любви, ни уважению, ничему не научили. Который не чувствует ценности человеческой жизни. Её жизни ценности не чувствует.

Костя продолжал будто бы непроизвольно поглаживать живот Агаты, а ей неистово захотелось снять его руку.

Она взялась за мужское запястье, прилагая усилия, сделала, что хотела, попыталась отодвинуться, хотя уже было практически некуда…

— Шлюх своих трахай. Меня не трогай… Я тебе отказываю. Противно…

Выплюнула в тишину…

Знала, что он такого не любит. Специально вспомнила их договоренность, которую он, заключая, уже предавал.

Знала, что взгляд его сейчас становится более жестким. И скулы тоже скорее всего твердеют…

Но посрать же. На всё посрать.

Даже на то, что он снова тянется к ее боку, накрывает ладонью живот, силой возвращает на место, фиксирует, вжимается возбуждением в ягодицы, а губами в затылок, сначала глубоко дышит, постепенно расслабляется…

Чувствует наверняка, что её бьет дрожь отвращения… Но ему-то похуй…

— У меня жена есть. Перебесишься — поговорим. Спи.

Приказывает. А Агате ничего не остается, как закрыть глаза, сдерживая несущийся к горлу всхлип…

Как же она так попала…

Как же она снова так попала…