Забытое царство

Глава VI ТЕМНЫЕ ВЕКА СЛОИ VI и V

Год за годом мы прокапывали в том или ином месте строения слоя IV, подвигаясь к слою VII, и все это время я был заинтригован характером промежуточных слоев. Мы знали, что слой VII кончился не позднее чем в 1730 г. до н. э. и что слой IV начался не ранее чем в 1500 г. до н. э.; таким образом, между этими слоями было более чем два века. Но, хотя мы и обнаружили два строительных горизонта, что позволяло говорить о слоях V и VI, этого было маловато для срока продолжительностью в 200 лет. Это особенно разочаровывало, так как время, о котором мы говорим, было, безусловно, чрезвычайно важным: согласно утверждению профессора Сидни Смита, это было время замечательных событий на Ближнем Востоке, которые мы восстанавливаем лишь в самых общих чертах, и мы очень надеялись, что Атчана поможет нам заполнить этот пробел в наших знаниях. Было бы идеально, конечно, если бы мы напали на городской архив политических документов, но не было найдено ни единой таблички, и история этого периода должна была быть воссоздана на основе чисто археологического материала, который был обнаружен.

К счастью, в последний сезон работа в цитадели помогла разрешить наши главные трудности. На краю городского холма, на северо-запад от ворот, была вырыта чуть пошире, чем обычно, разведывательная траншея, благодаря которой мы смогли исправить ошибочные заключения, полученные от раскопок в других местах. Мы обнаружили тут следующее: на месте сгоревшей крепости слоя VII в период слоя VI были выстроены новые оборонные сооружения, позже замененные другими; такая же картина наблюдается в слое V, где отмечены две полные перестройки цитадели. В каждом случае перед нами та же общая схема — замок с массивными стенами, поставленный на искусственном валу с широкими покатыми бермами, идущими от подножия стен и заканчивающимися крутым гласисом, по краю которого, возможно, хотя доказательств этого и не сохранилось, имелся низкий бруствер. Такие сооружения прочны, долго выдерживают натиск времени, и, хотя нельзя исключить возможность их разрушения при успешном нападении врагов вскоре после возведения укреплений, следует признать, что 200 лет для периода, представленного четырьмя перестройками, достаточно скромная цифра.

Свидетельства, которые дают нам крепостные сооружения, подтверждаются керамикой из этого и других раскопов. В обоих слоях мы нашли привозную посуду, которая по аналогичным образцам, найденным при раскопках в других местах Сирии, Палестины и Кипра, получила независимую датировку. В слое VI мы нашли кипрский керамический тип, существовавший до 1650 г. до н. э.; палестинский, датируемый 1650–1550 гг. до н. э., и еще один, датируемый 1600–1500 гг. до н. э. Наряду с двумя последними типами, сохраняющимися и в слое V, к концу этого слоя появляются первые образцы раскрашенной керамики «нузи», производившейся на Востоке в XV в. до н. э. Такие данные мы имеем о периоде между слоем VII и слоем IV, и, если других строений, кроме крепости, на первый взгляд слишком мало для столь продолжительного периода времени, этому не дóлжно придавать такое уж большое значение (как это сначала делал я сам): в конце концов если дом из сырцового, кирпича хорошо содержится, то он вполне может простоять сто лет.

Нужно принимать, в расчет и другую возможность. Если я прав, утверждая, что общественные сооружения слоя VII были разрушенье в результате успешного гражданского восстания, не следует предполагать, что разрушению подверглись и частные дома. Большая часть города могла не пострадать вообще, и люди могли продолжать жить в своих домах, пока они не обветшали или не вышли из моды и не были в соответствующее время перестроены. Так случилось после разрушения дворца Никмепа, и то же вполне могло случиться и в слое VII. Мы раскопали только те частные дома, которые располагались над руинами жилищ слуг при дворце Ярим-Лима. От них мало что осталось, во всяком случае, недостаточно, чтобы даже представить себе план построек; можно только утверждать, что построены они в относительно поздний период слоя VI. Этот факт, однако, не имеет особого значения. Когда дворец Ярим-Лима был разрушен, руины двух- или трехэтажной жилой части здания превратились в огромный холм, который на юго-востоке переходил в цельную массу городской стены. Соответственно жилища слуг, одноэтажные и с тонкими стенами, образовали низенький холмик, окруженный более высокими руинами, откуда в сезон дождей на него стекала вода, так что зимой это место превращалось в настоящее застойное болото — мы обнаружили много слоев пересохшей грязи, что подтверждает наше заключение.

Независимо от какого-либо проклятия, которому могло подвергнуться место, где был расположен дворец, этот район не подходил для заселения и использовался как свалка, превратившись со временем в настоящие соты мусорных ям. Это, однако, постепенно подняло уровень поверхности, и в конце концов, правда через значительный промежуток времени, здесь снова началась застройка. Но история застройки этого района, конечно, не может быть отнесена к городу в целом. Мы могли бы получить другие результаты, если бы провели широкие раскопки в жилых кварталах слоя VI, но это было невозможно. Строения лежали глубоко в толще земли, и интенсивная работа на такой глубине потребовала бы значительной траты денег и времени, которые мы предпочли израсходовать на более интересные объекты, поэтому здесь пришлось удовлетвориться гипотетическими выводами.

Наши пробные раскопки на территории крепости показали, что здесь тоже имелся временной разрыв между разрушением здания слоя VII и возведением последующего сооружения в слое VI. Руины первого достаточно долгое время зависели от капризов погоды; ветер сровнял с землей груды раскрошенного кирпича и золы, а дожди наполнили водой впадины у подножий остатков стен. Такое могло случиться за одну зиму, а могло и за несколько лет: трудно сказать, как именно было в действительности, и это мешает нам использовать отмеченные факты для дальнейших заключений. Если разрушение— дело рук врагов, должно было пройти некоторое время, прежде чем жители получили возможность восстановить свой город. Если же это сделали сами горожане, следует предположить, что они постарались как можно скорее восстановить и привести в порядок оборонительные сооружения, хотя, возможно, у них могли найтись и другие, еще более неотложные задачи. Любая из этих двух гипотез могла быть подтверждена обнаруженными нами свидетельствами, в зависимости от тех толкований, которые целесообразнее предпочесть.

Действительно, нам чрезвычайно мало известно о сооружениях слоя VI. Я уже говорил о крепости и домах— о них можно сказать немного. Дворец мы не обнаружили, так как не копали в том месте, где он мог находиться, если только он вообще существовал. Имелся храм, но он был полностью разрушен, остался только кусок одной стены.

За информацией о слое VI мы могли обратиться лишь к керамике, и она сказала нам чрезвычайно много. С одной стороны, мы обнаружили то, что я назвал «национальным возрождением» традиционной крашеной посуды, которая подвергалась гонениям при прежних правителях; некоторые изделия представляют собой замечательные и по форме, и по рисунку повторения старых образцов. Но со временем появляются изменения в устоявшихся типах: прежде изолированные и статичные фигуры птиц или животных даются теперь в движении, следуя друг за другом и образуя сцены, которые опоясывают весь сосуд; членение на когда-то обязательные триглифы отсутствует. В то же время художник, используя крупные кисти для красок, добивается более яркого и впечатляющего эффекта; сделанные в этой манере вазы никогда не спутаешь с изделиями из более ранних слоев. Перемены, вполне вероятно, вызваны влиянием иноземных образцов, так как в этот период керамика ввозилась более широко, чем когда-либо прежде. Впервые встречается полихромная роспись красным и черным по темно-желтой поверхности. В росписи мы встречаем теперь не только птиц, но даже мотив «Юнион Джек»[24], который особенно характерен для тогдашней Палестины. Некоторые образцы керамики могли быть привозными, но большинство, определенно, копии местного производства.

Безусловно привезенными были лепные сосуды, получившие у исследователей название кипрской керамики бронзового века; по форме они повторяют кожаные бурдючки с ручками в виде куриной дужки. В одних случаях на глиняную поверхность наносили белую краску, по которой черным, местами дополняемым красным, рисовали швы, словно на кожаной поверхности, тогда получались называемые в кипрской археологии «белые молочные чаши»; в других случаях — это посуда с кольцеобразным поддоном — светло-коричневая керамика с тонкими твердыми стенками и равномерным коричнево-серым оттенком. Эти два типа сосудов, впервые обнаруженные на Кипре, были там настолько распространены в слоях позднего бронзового века, что их, естественно, признавали типичными изделиями местных мастеров.

Когда же подобные образцы стали находить в других странах (весьма часто в Палестине, Сирии и Анатолии), это считалось доказательством торговых связей с Кипром, и поскольку хронология Кипра установлена достаточно точно, без больших расхождений и ошибок, то с ее помощью стали датировать слои, в которых встречалась эта керамика. Но для Атчаны мы имели свою хронологию, установленную не менее точно, чем кипрская, и для наших экземпляров «белой» керамики и керамики с кольцевым поддоном кипрская хронология просто не подходит. Двухдужковые ручки попались в слое VII, а в слое VI оба типа керамики уже достаточно распространены; в дальнейшем, в слоях V и IV, их становится все больше. Для слоев V и IV никаких проблем нет, но самые ранние наши образцы «белой» керамики и посуды с кольцевым поддоном появляются на 150 лет раньше, чем на Кипре.

Это вынуждает нас пересмотреть свои представления. Значит, происхождение подобной керамики не кипрское. Несомненно также, что зародилась она и не в Алалахе, потому что гончары Алалаха уже на протяжении веков использовали гончарный круг, тогда как здесь мы имеем дело с примитивными лепными изделиями, которые по форме и декору чужды всем традициям Алалаха. Судя по глине и красителям, сосуды происходят откуда-то из северной, или восточной части Анатолии, но это может быть доказано только раскопками. Очевидно, что в Алалахе они появились в результате торгового обмена и своей необычностью привлекли внимание (они действительно привлекательны). Они настолько вошли в моду (это можно сравнить с модой на негритянскую скульптуру в современном Лондоне или на одеяла индейского племени навахо в Нью-Йорке), что со временем ни один дом не мог обойтись без такой посуды. И только после того как эта керамика получила широкое признание в Северной Сирии, возможно, какой-нибудь кипрский капитан корабля доставил партию такой посуды за море, где она стала пользоваться столь же большим успехом. Открытия в Атчане нисколько не меняют датировку, принятую для этой посуды на Кипре, но лишь означают, что керамика киприотами заимствована; она производилась и получила широкое распространение на материке задолго до того, как о ней узнали на Кипре[25].

В это же время в Палестине и в большей части Сирии был распространен очень характерный тип керамики— маленькие серые или черные сосуды с забеленной насечкой или белым пунктиром, обычно называемые керамикой гиксосов; ее связывают с народом семитского происхождения, который завоевал дельту Нила, и некоторое время правил ею. В Атчане мы нашли всего один весьма сомнительный фрагмент. От предшествующего периода в слое VI сохраняются образцы черной, слегка залощенной керамики, обычно маленькие миски, но типичный гиксосский орнамент отсутствует. Алалах, таким образом, не был непосредственно вовлечен в события, связанные с передвижениями гиксосов; контакты с Палестиной, по-видимому, начались уже после того, как гиксосы сошли со сцены — их изгнали из Египта около 1700 г. до н. э., в поздний период слоя VI. Изучая это время, мы не могли обнаружить следов каких-нибудь катастроф или политических изменений; явны широкие торговые связи в основном с Севером и Востоком, а позднее и с южными странами. Несколько образцов микенской керамики, появляющейся к концу этого периода, свидетельствуют о том, что и морские пути тоже были открыты. Это были спокойные и благополучные времена. Именно в слое VI мы находим очень хорошие образцы финикийского полихромного стекла, несомненно дорогостоящий предмет роскоши, и вазы синей ляпис-лазури с рельефными фигурами, которые могли бы сделать честь ремеслу любого периода. С одним из привозных предметов роскоши связан любопытнейший эпизод в моей археологической практике. Об этом стоит рассказать подробнее.

Во время раскопок двора храма слоя II мы внезапно обнаружили осколки керамического горшка с синей глазурью. Искусство глазуровки изделий из фритты, кремнеземной стеклянной смеси, было известно очень давно, в Египте со времен I династии, но техника глазуровки глиняной посуды была освоена гораздо позже, так как глазурь не. столь легко ложится на терракоту. В Египте этого не умели делать до римского времени, в Месопотамию эта техника пришла раньше — я сам нашел несколько ящиков такой керамики, относящейся к VI в. до н. э.

Наиболее ранние из известных образцов глазурованной терракотовой плитки дошли из дворца ассирийского царя IX в. до н. э., и археологи сошлись на том, что эта техника появилась только в начале I тысячелетия до н. э. Предмет из слоя II в Атчане не мог быть датирован позднее чем 1300 г. до н. э., что, по нашим представлениям, было совершенно нереальной датой для глазурованного горшка, который более походил на арабский горшок XIII в. н. э. Я решил, что тут нарушена стратиграфия и прочитал членам экспедиции лекцию о том, как важно не быть обманутыми случайным внешним сходством — здесь могла быть мусорная яма, или звериная нора, или что-нибудь в том же роде, чего мы не заметили, и фрагменты поэтому оказались не в своем слое.

Вскоре после этого мы докопались до вымощенного кирпичом пола двора; мы обнаружили, что ниже того места, где были найдены осколки керамики, пол был поврежден, но рядом находился большой кусок хорошо сохранившейся вымостки. Когда вымостка была тщательно изучена, ее подняли, работа пошла дальше, и под нетронутой кирпичной кладкой мы обнаружили другие фрагменты того же горшка! На этот раз случайности были исключены, и я вынужден был прочитать сотрудникам другую лекцию — о том, как не следует думать, что можно знать все, но следует подходить к работе беспристрастно, с готовностью принять любые новые факты. Это было достаточно унизительно. Некоторое время спустя мы обнаружили целую глазурованную вазу в захоронении, которое находилось в слое V, затем куски таких же ваз появились в слое VI; датировать глазурованный глиняный горшок XVII в. до н. э. было в нашем деле маленькой революцией; но это было неизбежно. Я приготовился к археологическому шторму.

Однако, когда я обсуждал этот вопрос с К. Дж. Гэддом из Британского музея, он указал мне на свою совместную с покойным доктором Р. Кэмпбэллом Томпсоном публикацию клинописной таблички из музея, датируемой XVII в. до н. э.; она была написана тайнописью, понятной только посвященным. Часть текста была действительно неясна и, по-видимому, относилась к похоронным обрядам, но то, что удалось перевести ученым, оказалось руководством по нанесению глазури на керамику. Эту публикацию показали мистеру Г. Муру[26], который с полным успехом испытал руководство на практике: «Когда работаешь и видишь те самые результаты, которые были предсказаны, — пишет он, — испытываешь глубокое восхищение перед этим древним мастером, чьим аккуратным и точным инструкциям и наблюдениям, касающимся как количества материала, так и метода, следуешь через 3600 лет и получаешь прекрасные результаты»[27].

Искусство глазурования керамики, следовательно, было освоено каким-то ассирийцем в XVII в. до н. э., и секрет, тщательно сохраненный зашифрованным описанием, должно быть, передавался изобретателем в его семье или в его «цеху», как не подлежавший разглашению среди широкого круга мастеров; редкость таких изделий объясняется тем, что их производили в малом количестве. О почтении к «искусству и тайне» этой технологии достаточно ярко свидетельствует то, что секрет сохранялся 1000 лет! Только в VII в. до н. э. руководство появилось на удобочитаемом языке, и с того времени эта керамика сделалась довольно распространенной. Наши образцы из слоев VI и V Атчаны должны быть отнесены к наиболее ранним; может быть, это даже работа изобретателя этого способа; они, безусловно, являются свидетельством процветания Алалаха в тот период, когда такие новшества продавались по очень высокой цене.

Не имеется никаких признаков насильственных разрушений, положивших конец слою VI; насколько можно судить, переход к слою V сопровождается только возведением новых строений там, где старые становились непригодными; незаметно и разрыва в культурной традиции. Долгое время нам трудно было отличить один слой от другого. Профессор Сидни Смит связывает перемены с приходом анатолийских хеттов. «Движение на юг продолжалось. Хаттусилис I начал набеги на территории Алеппо, Мурсилис I разграбил этот город в 1595 г. до н. э. или чуть раньше; и в этот период, возможно, Алалах пал, и кончился слой VI… Последовали большие перемены, но это не были перемены, связанные с господством хеттов, ибо, как только главная их цель — разрушение мощи Алеппо и Вавилона была достигнута, армия Мурсилиса ушла». Эту версию, мне кажется, мы можем полностью принять как объяснение происшедших перемен. За разрушением Алеппо почти наверняка должно было последовать и падение Алалаха, но совсем необязательно предполагать его разрушение. Хетты достигли, как указывает С. Смит, своей цели и вполне могли удовлетвориться тем, что город сдался, возможно потребовав от горожан срыть их оборонные сооружения; в этом случае цитадель в раннем периоде слоя V могла быть построена после того, как хетты ушли. Других доказательств вторжения Мурсилиса на Атчане мы не находим.

Но период, охватывающий слой V, не был столь спокоен, как казалось, обещало его начало. Когда я приводил доводы, позволившие определить этот период как достаточно длительный, я уже упомянул, что первоначальная крепость слоя V в этот период перестраивалась; и так как это было очень мощное сооружение, разрушение его следует объяснять вторжением, а не ветхостью. В одном из углов цитадели слоя Va, который мы расчистили, — всего лишь две комнаты — мы нашли большую силосную яму, или зернохранилище, а под полами много захоронений, включая женские и детские. Обычай хоронить людей под полом их домов достаточно распространен на Ближнем Востоке, хотя и не универсален. На Атчане мы не находим таких захоронений в ранние периоды; впервые они появляются в слое VIII и затем встречаются все чаще. Но даже там, где таких захоронений довольно много, например в слое I, их все-таки недостаточно, чтобы считать, будто все население хоронили подобным образом; более того, замечено, что большинство таких захоронений встречается в бедных домах, в богатых их почти нет, кроме захоронений младенцев, а во дворцах подобные захоронения вообще отсутствуют.

Можно утверждать, что большинство жителей Алалаха похоронено на обычных кладбищах (хотя мы таковых и не обнаружили) и только небольшая часть придерживалась, по религиозным соображениям или из-за недостатка средств, обычая домашнего погребения, который в Месопотамии того времени был повсеместно распространен. Поэтому мы чрезвычайно удивились, обнаружив захоронения в крепости; в общественных зданиях мы с этим столкнулись впервые, и должна была быть особая причина такого отступления от правил. Объяснить это можно было, по-видимому, тем, что у людей не было выбора; они похоронили своих близких в крепости, потому что больше было негде, т. е. имела место осада, «Алалах был в кольце; никто не выходил и не входил». Тогда и существование зернохранилища, столь же необычное, судя по нашим ограниченным исследованиям, получает объяснение: продовольствие для осажденного гарнизона, естественно, хранилось в крепости.

Перед храмом слоя V мы обнаружили множество мусорных ям, расположенных очень близко друг к другу; все они сделаны одновременно с храмом слоя V (в этом мы можем быть уверены, так как фрагменты одних и тех же сосудов были найдены в двух, а иногда даже и в трех ямах), хотя в какой именно момент существования этого храма они были вырыты, сказать трудно. Судя по содержимому ям (керамика с оттиснутым орнаментом, которая чрезвычайно редко встречается в жилых домах), это была свалка посвятительных приношений из храма, предметов, которые устарели и более не использовались или, возможно, были сознательно разбиты (хотя мы и не обнаружили доказательств того, что храм подвергался нападению). Поскольку эти приношения были посвящены божествам, к ним нельзя было относиться просто как к мусору и выбрасывать за пределы священного места; поэтому их и поместили в специально вырытые ямы. Среди них был большой кусок чаши из синей фритты египетского производства, на котором коричневой краской были нарисованы лотосы и обычная египетская сценка: чиновник, сидящий перед столом с приношениями, а сверху иероглифическая надпись, обычная посвятительная формула. К сожалению, текст сохранился не полностью и имя человека отсутствует, но он называет себя «писец», вполне подходящий титул для важного чиновника, представлявшего в городе египетскую администрацию. Если он действительно являлся таковым, то перед нами памятник, весьма важный для египетской истории.

В 1527 г. до н. э. (или около этого времени) египетский фараон Тутмос I совершил успешный военный поход в Сирию и дошел до берегов Евфрата; он воздвиг трофеи на берегах этой реки и охотился на слонов в земле Нии, части старого царства Ямхад. Ранее считалось, что это был просто военный поход без каких-либо политических целей и последствий; ничего не было известно о захвате и покорении городов, тем более о попытках сделать их частью империи. Нашим источником информации об этом походе являются надписи в гробницах двух военачальников фараона, которые играли видную роль в походе. Все, что их занимает, — это их собственная доблесть; ко всему, что не касается их воинских подвигов, они безразличны. Если фаянсовая чаша из Атчаны может служить свидетельством присутствия в Алалахе египетского представителя, то тогда мы должны признать, что Тутмос I не просто совершил успешный набег на Нахарину (область между реками Евфрат и Оронт) и поохотился на слонов; он действительно расширил пределы Египетской империи. Осада Алалаха, о которой, по-видимому, свидетельствуют захоронения в крепости, могла произойти во время похода фараона, после чего город оказался под властью египетского губернатора. Возможно, об этом же говорит и тот факт, что, когда через 35 лет Тутмос III вторгся в Северную Сирию, он оправдывал свое вторжение тем, что эта страна восстала против Египта. Если я правильно истолковываю свидетельство из Атчаны, тогда замысел захвата и подчинения Сирии, приписываемый Тутмосу III, должен быть в первую очередь отнесен к его отцу Тутмосу I.

Египетское господство продолжалось, однако, недолго; государства хурритов на севере Сирии, среди которых царство Митанни, возможно, уже играло ведущую роль, вскоре добились независимости. На Атчане это отразилось любопытным образом. На протяжении всей истории Алалаха городской храм всегда строился на руинах предыдущего, и часто эти руины сознательно использовались для возведения высокой платформы, или подиума, чтобы поднять повыше новое строение. Храм слоя V — необычайное исключение из этого правила, так как строители, вместо того чтобы выровнять остатки храма слоя VI, выкопали прямо в центре его прямоугольную яму, внутри которой возвели новое святилище; от храма слоя VI сохранился только небольшой кусок внешней северо-восточной стены. Новый храм имел двор, со всех сторон, по-видимому, окруженный служебными помещениями, — мы нашли их остатки как на северо-восточной, так и на северо-западной стороне, — сам храм стоял посередине. Похоже, что входное помещение, следы которого полностью исчезли, было расположено на поверхности, но само святилище помещалось на шесть футов ниже. Это была комната 12 футов в длину и вдвое больше в ширину; вдоль задней и боковых стен шла широкая скамья, в передней (юго-восточной) стене был проход из входного помещения, откуда выходили по деревянным ступеням вниз, в святилище; прямо между ступенями и задней скамьей помещался очаг-алтарь прямоугольной формы из оштукатуренных кирпичей высотой 18 дюймов; наверху углубление со следами длительного воздействия пламени; алтарь со всех сторон окружали прямые деревянные столбы. Так как стены были разрушены до уровня верха скамей, трудно сказать, были ли они гладкими или имели ниши.

На всем Ближнем Востоке нет храма, святилище которого располагалось бы ниже уровня земли. Есть; однако, одно божество, святилище которого, как правило, устроено именно таким образом. Это — Митра, восточный бог, очень популярный среди солдат римской империи. Но древнейший из известных нам храмов Митры относится не ранее чем ко II в. н. э.; с этого времени легионеры стали возводить храмы Митре («также солдату») повсеместно, куда бы ни ступала их нога, от Нортумберленда до Австрии. Развалины этих храмов со скамьями, ступенями и очагом-алтарем порой весьма напоминают наш храм на Атчане. Поскольку столь огромный временной разрыв ничем нельзя оправдать, было бы слишком опрометчиво соотносить римские сооружения II И III вв. до н. э. с сирийским, относящимся к XVI или раннему XV в. до н. э. Но Митра — индоевропейский бог, и мы должны помнить, что как раз в это время царство Митанни было главной силой на севере Сирии, а правители этого царства, познакомившие Азию со своими богами, были индоевропейского происхождения. В своих договорах они призывают Митру в качестве свидетеля их добрых намерений.

Если Алалах присоединился к Митанни, то, по древневосточным обычаям, его жители должны были почтить более сильную сторону, приняв ее религию или по крайней мере включив одного из ее богов в свой пантеон[28]. Предположение о том, что этот странный храм Атчаны посвящен Митре (храм гораздо более ранний, чем самые древние из известных нам), хорошо согласуется с тогдашней политической обстановкой, и на этом основании может быть принято. Жители Алалаха, присоединившись к всеобщему восстанию против Египта, естественно, отдались под покровительство своего сильнейшего соседа.

Дальнейшие открытия помогли глубже понять религиозные представления этого периода. Когда мы раскапывали частные дома слоя IV, то обнаружили развалины небольшого здания, которое я сначала отнес к этому слою; позднее, обнаружив, что часть его была разрушена, чтобы освободить место для пристройки к дому слоя IV, я мог более точно установить дату и отнести его ко второй половине периода слоя V и к слою IV. Здание представляло собой маленькое однокомнатное святилище, возведенное на низкой кирпичной платформе с покатым оштукатуренным гласисом по сторонам, над которым возвышалась кирпичная стена-парапет. Само святилище имело очень мощные стены толщиной четыре фута, в нижней части выложенные из блоков известняка, в верхней — из сырцового кирпича; вход был широкий, с каменными косяками и порогом; внутренняя часть шириной шесть с половиной футов (длина не установлена, так как юго-западная стена не обнаружена) была вымощена каменными плитами, а стены аккуратно оштукатурены белой известкой. Возле двери найден маленький золотой полумесяц-подвеска и рядом какой-то культовый предмет, треугольная плитка из необработанного камня, достаточно грубая, но на одной стороне ее обнаружено очень примитивное изображение человеческого лица. В шести футах на северо-запад сохранилась часть точно такой же платформы; от нее осталось только 30 футов одной стены, и ничего не сохранилось от сооружения, которое было на ней, но похоже, что рядом помещались два святилища, возможно, для поклонения богам-близнецам.

Считая время слоя V достаточно развитым периодом в истории города, мы были удивлены, обнаружив здесь столь грубо исполненные изображения божества. Две или три столь же примитивные каменные фигурки были найдены на месте домов того же времени, а две более крупные фигуры, случайно обнаруженные, помогли найти объяснение. В 1939 г. мы вели раскопки городских ворот слоя VII. Начали с внутренней пары контрфорсов и смогли открыть весь вход, расчищая вдоль каменных внешних плит стен и оставляя нетронутыми кирпичную Кладку над ними настолько, насколько она сохранилась, а выше ее отложения последующих веков. Подрезанные нами по линии стен массы земли создавали впечатление стоящих стен. Во время зимних дождей почву подмывало, и большой кусок нашей поддельной стены обрушился, открыв Две базальтовые фигуры, мужскую и женскую, находившиеся в помещении, примыкавшем к городским воротам слоя V. Гротескные, чудовищно плохие как произведения искусства, они были в высшей степени любопытны. Мистер Ахмет Демнес, который помогал мне при раскопках, обратил мое внимание на пару базальтовых фигур, найденных в одних из ворот Диярбакыра; мужская фигура была сделана в том же стиле и отличалась от здешней только тем, что имела бороду, а женская была просто близнецом алалахской богини. Город Диярбакыр находился в центре страны Митанни, и связь, таким образом, очевидна: Алалах, войдя в союз с Митанни, естественно, принял и культы народа в тот момент более могущественного, однако в художественном отношении находящегося на весьма низком уровне.

В то же время общественная жизнь города в связи с политическими переменами изменилась незначительно. Предметы, обнаруженные нами в домах и захоронениях, свидетельствуют в большинстве своем о тесной связи с культурой слоя VI. Так называемая кипрская керамика встречается теперь чаще, расписная палестинская, характерная для последней фазы предыдущего периода, продолжает широко применяться; по существу, в этом слое есть лишь одна новинка. Это необычная керамика, черная, лощеная, с белым геометрическим орнаментом; в мягкой глине оттискивали линии и круги резцеобразными инструментами различных размеров и трубками, возможно из тростника, а затем заполняли углубления белой пастой. Эта техника явно заимствована у мастеров по металлу, да и по форме сосуды (обнаружено только два типа) напоминают металлические кубки. Эта керамика не местного происхождения; на Атчане нет каких-либо предшествовавших ей форм, и она весьма скоро вышла из употребления.

Мы пока не знаем ее происхождения, но подобные сосуды (несколько иной формы) были найдены в Тарсе, в Киликии, и в какой-то степени похожая, но не идентичная посуда примерно того же времени обнаружена в Месопотамии. Поскольку наши лучшие образцы были найдены в мусорной яме возле храма слоя V, где также была найдена и египетская, чаша, можно заключить, что такая керамика появилась в самом начале периода, но она встречается и в домах более позднего времени. Ввоз этого типа керамики, возможно, означает, что связи Алалаха с государствами Сирии, находящимися к востоку (следы этих связей обнаружены при раскопках слоя VI), продолжались в период слоя V и не были серьезно нарушены кратким господством египтян. Последнее могло повлечь за собой разрушение городских укреплений (если только они не были разрушены при осаде), но не очень повлияло на жизнь простого населения и на торговлю.

Что касается крупных сооружений, то большой разницы между слоями V и IV нет. Наш археологический слой IV начинается со строительства царского дворца, выдающегося сооружения этого периода, резко отличающегося от всех предшествующих; его можно считать знамением новой эры. Но дворец включает в себя некоторые части прежних сооружений. Имеются и другие общественные строения, использовавшиеся одновременно с дворцом, но построенные намного раньше него, в поздний период слоя V, и еще хорошо сохранившиеся в период слоя IV. Это характерно и для политической и экономической обстановки. Появление нового дворца свидетельствует об установлении нового режима, который мы вправе связать со временем слоя IV, но основы этого режима восходят к периоду слоя V, являясь результатом главного события, тогда случившегося.

Египетский фараон Тутмос III в начальный период своего царствования вел борьбу за власть со своей сестрой царицей Хатшепсут; именно это создало благоприятные условия для восстания против Египта, которое подняла Сирия. Когда через 20 лет смерть сестры развязала фараону руки, он начал последовательно завоевывать непокорные царства; сначала, он подчинил юг, в 1488 г. до н. э. перешел Евфрат и успешно напал на Митанни, «этого презренного врага», а в 1483 г. до н. э. Тутмос III получает дань от Алалаха, видимо, формально он сдался египтянам приблизительно за год до этого.

Тутмос III стремился к созданию империи, и поэтому созидал, а не разрушал. Мы не ожидали увидеть и не увидели следов разрушения в Алалахе, где мысль о сопротивлении была отвергнута, как только покорение Нии показало бесполезность борьбы. Напротив, мне кажется, что общественные сооружения, которые относятся к поздней фазе этого периода и еще долго сохраняются в последующее время, были возведены режимом, установленным или поддерживаемым фараоном.

Это подтверждается и письменными документами[29]. Согласно источникам, Тутмос III изменил ситуацию на севере Сирии, объединив несколько мелких государств под именем Нухашши и посадив над ними Таку, основателя династии, которая правила Алалахом следующие сто лет. Похоже, что Таку уже был царем Алалаха, но как египетский вассал управлял гораздо- большей территорией, простиравшейся от Евфрата до Средиземного моря и от северной границы долины Амук до окрестностей Апамеи. Это был весьма непрочный конгломерат, едва ли способный на длительное существование (сам Тутмос, казалось, предвидел беспорядки, судя по тексту указа, которым назначал Таку на трон), но на какой-то период оно гарантировалось властью Египта, и правитель Нухашши был лицом значительным. Можно не сомневаться, что свое возвышение он ознаменовал строительством новых общественных зданий в столице и естественно, что его наследники по прямой линии продолжали ими пользоваться. Время Таку и его ближайших преемников приходится на наш археологический слой V, а слой IV начинается с восшествия на престол Никмепа.