Забытое царство

Глава VIII АЛАЛАХ ПРИ ХЕТТАХ СЛОИ III и II

Когда в 1938 г. мы вели раскопки дворца Никмепа, мы обнаружили, что нашу работу чрезвычайно затрудняет нагромождение руин, перекрывающих дворец. Расположенные впритык стены, скорее даже основания стен, пересекали всю западную часть дворца; они были от 8 до 16 футов толщиной, в нижней части сложены из камня — валунов, тяжелых известняковых блоков и базальтовых плит из руин более старых построек, а выше представляли собой сплошную массу сырцового кирпича черного цвета, кое-где с вкраплениями известняка, потрескавшуюся и трудноотличимую от простой земли, и все это вместе, кирпич и камни, достигало высоты около 12 футов.

Строителям пришлось рыть канавы под фундамент стен вглубь до уровня полов дворца слоя IV, а иногда и ниже уровня старого плаца Идри-ми, который местами поднимался всего на 4–5 футов над этими полами. По мере того как возводились новые стены, пространство между ними — комнаты — заполнялось сплошь кирпичом на высоту еще по крайней мере пять футов. Настоящие полы комнат не сохранились, и во время расчистки помещений перед нами была просто однородная масса кирпича, гигантская платформа. Только после того как кирпич высох на открытом воздухе, мы смогли не без труда отличить стены от кирпича, заполнявшего пространство между ними. Когда мы расчистили это пространство, оказалось, что между «комнатами» нет дверных проходов, поэтому более точно эти стены можно определить как стены-фундамент, хотя они и поднимались над уровнем почвы. Здание, таким образом, было приподнято путем забутовки его нижней части, пока не образовалось прочное основание.

Юго-восточная стена, обращенная к городу, имела большие квадратные контрфорсы, поставленные через определенные промежутки, что вместе с необыкновенной мощью стен всего здания свидетельствует о его оборонительном характере. Хотя имеющиеся данные не слишком красноречивы, мне кажется, можно утверждать, что здание было возведено во времена слоя III и служило оборонительным целям в течение всего периода слоя II.

Когда в последующие сезоны мы вели раскопки к западу от дворца Никмепа, стены, которые мы откапывали, оказывались построенными по тому же принципу; крепость занимала всю северо-западную часть города. Мы так и не обнаружили ее границы, кроме короткого отрезка стены на северо-востоке, а ведь часть сооружения, которую мы раскопали, занимала не менее 260 × 260 футов (рис. 17); это было самое большое здание, обнаруженное нами на Атчане. Цокольный план без единой двери, конечно, не дает представления о связи между комнатами и их назначении; можно определить местоположение лестницы и предположить, где находились открытые дворы или световые колодцы. Удалось определить характер только трех комнат в южном углу здания, так как здесь не было кирпичного заполнения, служившего для поднятия уровня пола, и все пространство было уставлено огромными терракотовыми кувшинами, врытыми в землю почти до венчиков: это были подвалы, где хранилась провизия для гарнизона, и хотя ими пользовались в период слоя II, сами помещения и даже кувшины, которые, будучи зарытыми в землю, могут сохраняться сколь угодно долго, по-видимому, относятся к слою III.

Многочисленные свидетельства подтверждают наше предположение о том, что здание было крепостью, относящейся к периоду слоя III. Это было одно из двух главных общественных сооружений, которые определяли характер этого слоя.

Другим сооружением был храм (рис. 18). Храм слоя IV снесли, остатки стен использовали в качестве фундамента для нового сооружения, однако внутренняя планировка была иной, хотя новый храм находился точно на месте старого и внешние его стены повторяли линии старых стен. Как в крепости, так и в храме нижняя часть была заполнена кирпичом на 7,5 фута; в храм можно было войти лишь по внешней лестнице. Внутри храм был разделен поперечной. стеной на две неравные части; сзади (т. е. на северо-западе) — широкая комната, а в переднем помещении — сплошная кирпичная кладка в южном углу и затем узкий проход. Все стены очень толстые, что говорит о том, что здание было достаточно высоким. Перед зданием (т. е. у юго-восточной стены) имелся портик с очень широким центральным входом, разделенным двумя кирпичными колоннами, образовавшими тройной вход; перед средним входом во дворе, покрытом прекрасным белым цементом, стоял кирпичный алтарь.

Цементный пол очень помог нам воссоздать облик сооружения, так как он шел под портиком вплоть до фронтальной стены храма и до ниши в северо-восточном конце портика (но не до ниши в юго-западном конце); он резко обрывался на линии юго-западного косяка тройного входа, где вместо пола мы нашли только сложенный булыжник. Здесь находилась лестница, ведущая в храм. Она начиналась в юго-западном конце портика, затем поворачивала направо через проход в стене храма и при принятом в Алалахе уклоне лестничного марша должна была выходить точно на уровень храмового пола. За входом имелось маленькое помещение с дверью, ведущей в заднюю комнату; длинный и узкий «проход» справа от прихожей был второй лестницей, по которой можно было подняться в верхнее помещение. Без сомнения, храм имел вид двухэтажной башни, и настоящее святилище находилось на втором этаже.

Передний двор, где помещался алтарь, с одной стороны ограничивался портиком, или колоннадой, позади которой, по-видимому, находился внешний двор. Его юго-восточную границу мы не обнаружили, так как она была полностью разрушена, но в северо-восточной части имелось второе святилище, похожее на первое, но ориентированное в противоположном направлении. Вход помещался в северо-западной стене, где широкий проем со столбом посередине вел в вымощенную комнату, в центре которой стоял выложенный из кирпича очаг, слева была лестница, которая, заворачивая направо и еще раз направо вдоль задней стены сооружения, вела в верхнюю комнату. И в этом случае главная комната помещалась наверху, а нижняя служила для совершения каких-нибудь менее важных обрядов.

Достаточно близкую аналогию такому храмовому зданию мы встречаем в Каркемише, хотя она, вероятно, относится к значительно более позднему времени, но следует той же традиции; портик с колоннадой, трехпроемный вход, единственная комната на цокольном этаже, а позади нее лестница, ведущая на второй этаж. Такое сходство указывает на то, что это типично хеттское сооружение «хилани», которое понравилось ассирийцам; «хилани» — культовое здание, где верхнее помещение предназначено специально для царя; возможно, здесь он сам совершал жертвоприношения. Выше я высказал предположение, что храм в нашем слое XII мог быть прототипом-«хилани», но, обнаружив его в слое III, мы вряд ли ошибемся, если скажем: его появление объясняется тем, что к этому моменту хетты освоили этот тип как свой собственный.

Этот вывод подтверждает табличка, найденная на территории храма. В действительности она была найдена в фундаменте храма слоя I, и это означает только то, что она относится к более раннему периоду, чем этот храм. Табличка обожжена и отмечена следами огня, а так как храм слоя II не был разрушен пожаром, а храм слоя III был, мы с уверенностью можем отнести ее к слою III. Табличка интересна не столько содержанием, сколько тем, что она хеттского типа, и нигде, кроме хеттской столицы Богазкей, прежде таких табличек не встречали. Примечателен уже тот факт, что она была найдена в таком лежащем за пределами хеттского государства месте, как Алалах.

В слое III мы впервые обнаружили буллы, хеттские печати в форме сплюснутого шарика с иероглифами, на обеих сторонах; это были личные печати чиновников-хеттов, живших в Алалахе. Обнаруженные таблички указывают на изменения в расовой принадлежности[39] по крайней мере высшей части общества; появляются новые типы имен, названия социальных групп даются на иных языках; более того, в ряде документов, относящихся к торговле зерном, впервые в Алалахе употреблены вавилонские и ассирийские названия месяцев; меры сыпучих тел, длины, жидкости и другие меры также отличаются от тех, которыми пользовались в период слоя IV.

Археологические факты могут быть переведены в плоскость политической истории.

Алалах сдался Суппилулиумасу. Не в его характере было разрушать ради разрушения, как поступали ассирийские завоеватели, но он, очевидно, был серьезно озабочен попыткой Акит-Тешупа оказать ему сопротивление и расценил ее как предостережение впредь не доверять преданности жителей Мукиша. Обратил ли он свой гнев против царя Такувы, подозревая его в двойной игре, мы не знаем, но он вряд ли оставил царя на троне, и похоже, что вся царская семья попала в немилость, так как цитадель Алалаха вместе с царским дворцом, который являлся ее частью, была сожжена. Так как ни храм, ни частные дома горожан в огне не пострадали, видимо, это было сделано сознательно. Затем Суппилулиумас построил гигантскую крепость (где, вероятно, также жил и наместник), которая царила над городом. Он перестроил городской храм, придав ему хеттский характер, и для его жрецов послал из своей столицы Богазкея специальные таблички, очевидно намереваясь сделать Алалах центром хеттской религии в Сирии. Он направил для управления городом хеттских чиновников и следил, чтобы управление велось так же, как в его столице. Мы знаем, что Суппилулиумас сделал своего сына царем Алеппо, но неизвестно, был ли Мукиш включен в это царство, что очень вероятно, — в таком случае страна находилась непосредственно под властью царского сына; если же нет, здесь должен был быть хеттский губернатор, — ответственный или перед Алеппо, или перед Богазкеем; под управлением этого губернатора должны были находиться хеттские чиновники.

Алалах потерял независимость; но очевидным свидетельствам присутствия чужеземной администрации, навязанной городу, противостоят любопытные археологические факты. Кроме импортных предметов, таких, как печати, которыми могли пользоваться только чужеземные чиновники, и письменных документов, авторами которых являлись те же чиновники, нет никаких признаков изменений в жизни и обычаях горожан. Наиболее отличительная особенность этого периода — наличие расписной нузийской керамики, которая стала входить в моду к концу слоя IV и теперь стала основной «парадной посудой» в каждом частном доме. Эта керамика, как мы видели, пришла в Алалах из Митанйй; это символ митаннийского владычества. Теперь такие же изделия изготовлялись местными мастерами, но трудно допустить, что происхождение этой керамики было забыто. Поразительная популярность этих изделий в хеттский период выглядит не чем иным, как бравадой перед лицом завоевателей, показывающей подлинные симпатии жителей… Одновременно с нузийской керамикой продолжает существовать и «белая» посуда, столь распространенная на Кипре. Это не были изделия местного производства, они доставлялись откуда-то с севера, но с хеттами не имели ничего общего; по распространенности они теперь значительно уступали нузийской керамике. Мы обнаружили несколько фрагментов местной крашеной керамики; они говорят о попытке возродить старинные гончарные традиции, которые были столь сильны тысячу лет назад. Ничто не указывает на кардинальные перемены в гражданской жизни государства; и если свидетельства перемен столь скудны — а так оно и есть, — то это потому, что период утраты независимости был чрезвычайно коротким. Храм и крепость — выдающиеся памятники, но других, имеющих свой особый облик сооружений очень мало. Частные дома в основном были построены еще в период слоя IV и поддерживались с тех пор, а если они были построены в период слоя III, то также продолжали использоваться и в последующую эпоху. Остатки строений убедили нас в том, что слой III соотносится лишь с небольшим отрезком времени; убедительным доказательством этого послужило присутствие в слое II привозной керамики, которую можно отнести к середине XIV в. до н. э. Слой III, таким образом, можно датировать временем между 1370 и приблизительно 1350 гг. до н. э.

Основанная на чисто археологических свидетельствах датировка хорошо согласуется с известными нам историческими событиями того времени. В 1347 г. до н. э. (или около этого времени) умер великий царь Суппилулиумас. Наследовавший ему сын умер через несколько недель, и другой сын, Мурсилис II, занял трон. Вновь присоединенные к Хеттской империи провинции немедленно восстали, и потребовалось семь лет отчаянной борьбы, чтобы вынудить Северную Сирию подчиниться. Каркемиш и Алеппо были вовлечены в мятеж, несмотря на то что обоими царствами управляли сыновья великого царя. Примеру Алеппо, безусловно, должен был последовать Алалах. Непопулярность режима, проявившаяся в широком распространении керамики Нузи, раскрывается в полной мере; результатом восстания народа против чужеземцев можно считать и пожар храма слоя III, памятника победы хеттов.

Мятеж в конце концов был подавлен. Мурсилис II подчиняет Алеппо и в качестве правителя назначает своего племянника; тогда же должен был пасть и Алалах. Вероятно, он сдался, как только хетты подавили сопротивление его более сильного соседа; в жилых кварталах города нет никаких признаков разрушения, которые имелись бы в случае открытого сопротивления.

Война за независимость была недолгой, и прежний режим был восстановлен; для простых горожан это было немногим больше чем смена одного правительства другим, и повседневная жизнь потекла так же, как и прежде. Судя по тому, что мы обнаружили в слое II, новое правление было относительно мягким и мало вторгалось в частную жизнь своих подданных.

Новый храм был возведен на месте старого храма слоя III, но в нем не было ничего хеттского; одноэтажное здание было больше похоже на те, что стояли здесь в старые времена независимости. В период владычества хеттов святилище и двор оставались на прежнем уровне— временной отрезок был слишком невелик, чтобы успели образоваться заметные отложения, — но портик теперь стал частью здания; его перегородили стеной и подняли до уровня высокого пола святилища, а вместо внутренней лестницы появился марш ступеней в толще новой передней стены с широким входом, ведущим в узкую прихожую[40]. Напротив лестницы был вход с колонной посередине (она отсутствовала, но след от нее имелся на каменных плитах порога), который вел в переднюю, на ее месте прежде была лестница хеттского храма. В задней стене этого помещения были два входа в две комнаты, соответствовавшие прежнему святилищу (рис. 19).

Это, по-видимому, свидетельствует об изменениях в культе: храм теперь был посвящен двум богам, а не одному. Перед храмом алтарь был восстановлен почти на том же самом месте, но размеры переднего двора резко сократились, новая стена перегородила его в юго-восточной части. Что было сделано со вторым святилищем периода слоя Ш, которое прежде замыкало двор с северо-востока, мы не знаем, так как то, что здесь существовало, оказалось полностью смыто. В период слоя I на этом месте была храмовая пристройка, вероятно, что-нибудь подобное имелось и прежде; возможно, здесь, как и впоследствии, хранилась статуя царя Идри-ми, пощаженная хеттскими завоевателями или спрятанная от них; при мягком правлении периода слоя II эта статуя могла оставаться предметом почитания благочестивых горожан. Определенно имелась пристройка и к северо-западной части храма; появилась она позднее и была как-то неуклюже пришлепнута к углу здания, для чего была даже разобрана его кирпичная кладка, чтобы освободить достаточное пространство.

От пристройки мало что осталось, чтобы можно было судить о ее назначении, но это явно было культовое строение; в северном углу мы обнаружили следы шкафа (остались лишь плинтусы его стен), в котором хранились предметы храмовой сокровищницы. Один из них — фигурка богини из ляпис-лазури, украшенная золотом, чисто месопотамская по типу и по характеру исполнения; затем — прекрасная ваза из голубой пасты, имитация ляпис-лазури, с ручкой в форме лежащего льва; фрагменты сосудов из разноцветного, так называемого финикийского стекла изумительного качества; человеческая фигура, вырезанная из кости, инкрустация из кости — голова, крылья и хвост — на деревянной коробочке для притираний в форме утки; человеческая голова из глазурованной фритты и т. д. Моим первым и естественным побуждением было считать эти предметы образцами искусства того времени, но они совсем необязательно являлись таковыми в действительности. Фрагмент голубого пастового сосуда с ручкой в форме лежащего льва — пара к вазе, обнаруженной в шкафу, — был найден нами в слое VI и может быть определенно отнесен к тому периоду. Трудно поверить, что 400 лет спустя мастер создал вазу из того же материала и такого же типа; более вероятно, что последняя тоже была сделана в период слоя VI и четыре столетия сохранялась в сокровищнице храма.

Нас не удивляет, когда среди сокровищ современных соборов мы видим предметы, хранящиеся в их стенах 500 лет и более; в этом отношении человеческая природа не меняется. В урском храме конца поздневавилонского периода статуя богини была украшена ожерельем, часть бусин которого относилась ко времени Саргонидов (отстоявшего от поздневавилонского периода на пятнадцать веков). Это, конечно, случай экстраординарный, но подобная практика была столь распространена, что принадлежность предметов, обнаруженных в храме, к тому же времени, что и храм, почти всегда может быть поставлена под сомнение. Содержимое подобной сокровищницы вовсе не обязательно характеризует искусство и ремесло того времени, к которому относится храм, но чем дальше такие предметы отстоят по времени, тем они интереснее, так как показывают, насколько долго сохраняются культовые традиции и религиозные верования, побуждающие хранить вотивные приношения.

Этот консерватизм сохранил для нас кое-что из архитектурных украшений храма слоя II. Обычно раскапываемые руины не дают возможности судить о внутреннем убранстве зданий. Мы обнаруживаем только фундамент или в лучшем случае остатки стен, и кладка из сырцового кирпича производит весьма убогое впечатление. Но следует помнить, что сырцовая кладка была лишь конструктивной основой, которая несла все украшения, имевшиеся в здании. Настоящая поверхность стен могла быть покрыта фресками (чему есть подтверждение во дворце Ярим-Лима) или панелями из кедра; естественно, они погибли. Но имелись и другие виды украшений, которые снимались и поэтому могли быть унесены завоевателями, если город и храм подверглись нападению врагов, или благочестиво перенесены в новое здание, которому предстояло заменить прежнее. Храм слоя I в последний период существования был украшен базальтовыми скульптурами львов, все они были уже повреждены, но, несмотря на это, их сочли нужным ввести в интерьер; поскольку обломок одной из них был найден в фундаменте храма начальной (А) фазы слоя I, очевидно, эти львы относились по крайней мере ко времени слоя II, а может быть, и к еще более раннему времени (в таком случае они должны были стоять уже в храме слоя II). Все львы вырезаны на краеугольных камнях; они стояли по углам кладки. Тела животных переданы низким рельефом на поверхности камня со стороны боковых стен, тогда как выступавшие из фронтальной стены голова и передние лапы вырезаны в круглой скульптуре. Вероятно, наши львы служили краеугольными камнями для косяков входных проемов — охраняли храм, — и фасад храма мог быть украшен рельефами на камне, подобными плите Тутхалияса, о которой я скажу ниже, когда речь пойдет о храме слоя I.

Даже с учетом того немногого, что удалось реконструировать, наши голые руины преображаются и дают некоторое представление о великолепии сооружения. Но базальтовые львы важны и как памятники истории искусства. В сиро-хеттский период подобные львы при входах настолько широко распространены, что могут считаться отличительным признаком искусства Северной Сирии; большинство их следует отнести ко времени между X и VII вв. до н. э., и только один, сильно поврежденный экземпляр из южных ворот Каркемищд может быть отнесен к более раннему времени[41]. Теперь впервые перед нами серия скульптурных изображений львов, созданных не позже XIV в. до н. э., и интересно проследить, как они различаются по стилю. Каких-либо застывших канонов изображения еще не сложилось, художники все еще экспериментируют, и, хотя назначение всех скульптур одно и то же, животные индивидуализированы, каждое в своем роде. Атчанские львы — предтечи всех сиро-хеттских львов. Можно развить эту мысль дальше и сказать, что гигантские львы и быки с человечьими головами, охранявшие дворец ассирийских царей, — порождения сирийской художественной школы, начало которой мы видим в храмовой скульптуре слоя II в Алалахе.

Как уже было отмечено, мощная крепость, возведенная хеттами в период слоя III, продолжала использоваться по назначению и в следующий период слоя II. Этого следовало ожидать. Массивные стены сооружения Суппилулиумаса не могли обветшать за короткий период времени, связанный со слоем III, и, безусловно, служили следующему поколению. Мы обнаружили следы значительных внутренних переделок, произведенных в период слоя II, что естественно, так как все-таки прошло столетие, но, кроме подвалов с гигантскими хумами, ничего не указывало нам на характер и назначение комнат и не несло какой-либо детальной исторической информации; мы лишь знаем, что крепость, вероятно вместе с официальной резиденцией правителя, или царя, внутри нее, по-прежнему выполняла свое назначение.

В то же время городские стены были полностью перестроены. Когда в 1937 г. мы вели раскопки частных домов в верхних слоях, мы наткнулись на внутреннюю сторону городской стены слоя II и, проследив ее на расстояние около 150 футов, прорезали ее, а также разрезали крутой склон края холма, спускавшегося на равнину. Так как этот склон был открыт воздействию непогоды, он сильно пострадал за три тысячи лет, и значительная часть защитных укреплений осыпалась и исчезла, но и того, что осталось, было достаточно, чтобы судить о характере этих укреплений.

Защитные сооружения слоя III представляли собой двойную стену из сырцового кирпича, поднимавшуюся от края крутого гласиса, земляной насыпи, облицованной глиной прочного состава. Жители слоя II разрушили эту стену (осталось лишь около пяти слоев кладки фундамента ниже уровня нового города), свалив битый кирпич на поверхность старого гласиса, чтобы расширить площадку для нового строительства. Должно быть, они облицевали этот слой битых обломков глиной или кирпичом — второе более вероятно, но от облицовки не осталось и следа, и мы обнаружили лишь грубую основу и могли только догадываться, как она была завершена. На этом широком валу они построили не одну, а три параллельные стены. Первая внутренняя стена из сырцового кирпича 15,5 фута толщиной покоилась на срезанном верху стены слоя III. Мощенная булыжником, скрепленным глиной, мостовая шириной 4,5 фута отделяла внутреннюю стену от второй стены толщиной около 10 футов. Внутренняя часть этой стены покоилась прямо на поверхности старого вала, но так как это было ненадежное основание, строители прорыли траншею под тем местом, где предполагалась внешняя часть стены, и заполнили ее прочной глиной, поверх которой уже возводили кирпичную кладку. Эта стена оказалась настолько пострадавшей, что мы обнаружили in situ лишь два кирпича, лежавших у края облицованного прохода. На расстоянии четырех футов от внешней стороны этой стены (как показал глиняный фундамент) шла вторая заполненная глиной траншея, которая не могла быть не чем иным, как фундаментом третьей стены, но так как большая часть траншеи была разрушена дождями, у нас не было возможности определить ее размеры. Но, несмотря на это, мы можем сказать, что городские оборонительные сооружения слоя II были сложнее, чем прежние; вал с его крутым гласисом — старое изобретение, но тройные стены общей толщиной более 40 футов никогда не возводились.

Расположение стен по отношению к частным домам с очевидностью свидетельствует, что эта громадная фортификационная работа была начата в ранний период слоя II, если не с самого его начала. Трудно объяснить, почему она была предпринята. Стена слоя III предположительно возведена Суппилулиумасом в то же время, что и огромная крепость, и, если восстание против хеттов, которое знаменует переход к слою II, кончилось, как говорят наши данные, сдачей города, а не взятием его штурмом, стена Суппилулиумаса должна была уцелеть и служить горожанам. Возможно, правитель, посаженный Мурсилисом, не доверяя покорности Северной Сирии, решил обратить Алалах в оплот против новых крупных восстаний. Если это было так, то он рассудил здраво, ибо дух мятежа не угас; но мы ничего не знаем о каких-либо значительных политических взрывах, относящихся к тому времени, которые оправдывали бы столь тщательное и быстрое укрепление стен города.

Время, очевидно, было столь же спокойно, сколь и благополучно. Частные дома, которые мы раскопали (следует признать, что они были расположены в лучшем жилом квартале), были достаточно просторны и построены с тщательностью; в центре обычно находится открытый двор с выходящими в него комнатами, а толщина стен и наличие лестниц указывают на то, что по крайней мере часть здания имела два этажа. Один из домов примечателен тем, что по сторонам фронтального входа стояли большие полуколонны из кирпича. Туалеты с цементными полами и кухни с печами и очагами обычно легко определяются, чего нельзя сказать о характере других комнат; сильно разрушенные стены, как правило, поднимались не выше чем на фут над уровнем пола и часто прослеживались только по фундаменту.

Заметна такая перемена: обычай хоронить мертвых на территории дома и двора становится более распространенным; могилы помещаются под полами комнат (похоже, что выбор комнат произвольный), а иногда в открытом дворе позади дома. Такие дворы имелись, конечно, не у каждого дома, но все же достаточно часто. Кажется, что иногда их единственное назначение состояло в том, чтобы служить местом для мусорных ям, которых было в этот период так же много, как и во всякий другой. Мне уже несколько раз приходилось говорить о «мусорных ямах»: это наиболее удобный термин, но не самый точный. Часто эти ямы глубиной до 15–20 футов были хранилищами ненужных вещей, как, например, ямы возле храма слоя V, где мы обнаружили вышедшие из употребления вотивные предметы из святилища; иногда же это были настоящие сточные ямы, хотя в них и обнаружено некоторое количество битой керамики, но попадала она туда чисто случайно. Сточные ямы чаще всего оказывались возле домов, расположенных в середине города; из строений же, стоявших возле городской стены, отходы по трубе отводились за городской вал. Наличие двух-трех ям (и того и другого назначения) на заднем дворе дома не мешало жителям хоронить здесь своих близких; похоже, что обряд захоронения не сопровождался какими-нибудь особыми церемониями. Могилы и мусорные ямы с их содержимым (керамика и т. д.) были особенно ценны для нас, так как редко можно было обнаружить целый сосуд в домах, столь сильно пострадавших, как те, что мы раскапывали в слое II; здесь мы находили неповрежденные экземпляры, а бесчисленные битые черепки в домах давали надежные свидетельства для датировки сосудов.

«Белая» керамика, столь распространенная в слое IV, теперь вышла из моды — нет ни одного фрагмента, который можно было без колебаний отнести к периоду слоя II, хотя, вероятно, один-два и относились к нему. Ее вытеснила расписная нузийская керамика, но пользовались ею уже не в пику чужеземной власти, как это было прежде; теперь эти керамические изделия стали обычными предметами роскоши, изготовляемыми местными гончарами; характерная форма сосудов не имела ничего общего с хурритскими или митаннийскими прототипами. Я говорил выше, как это действительно привлекательная расписная керамика появилась на Востоке и с легкой руки царей Митанни ввозилась или воспроизводилась во всех странах, куда простиралось влияние Митанни — от Нузи, к востоку от Тигра, до Алалаха, вблизи средиземноморского берега. На всем этом огромном пространстве широко использовались вазы одной и той же формы, расписанные одинаковым рисунком; это был столь унифицированный стиль, что, мне кажется, трудно определить на основании анализа самих сосудов, где данный образец был найден и сделан ли он в Нузи, или на р. Хабур, или в низовье Оронта.

Но в слое II Алалаха мы нашли ряд сосудов той же формы и сделанных так же, как и обычные сосуды Нузи, но рисунок их не. с Востока, а явно заимствован из Крите. Декор всегда один и тот же с небольшими модификациями и поразительно похож на тот, который мы видим на вазах «дворцового» стиля из Кносса, но сложность состоит в том, что последние старше алалахских ваз лет на 150. Если алалахские гончары пользовались критскими образцами, то как объяснить такой временной разрыв — ведь ни с той ни с другой стороны нет связующего звена, а мы знаем, что на Крите эти изделия полностью исчезли после 1400 г. до н. э.; сходство между всеми алалахскими образцами указывает на происхождение их от одного оригинала. Я убежден, что прекрасная критская ваза хранилась в Алалахе, возможно в храмовой сокровищнице или в частной коллекции, пока в период слоя II ее не увидел гончар и, пораженный необыкновенным рисунком, не перенес его па свои собственные сосуды, веря, что существовавшее тогда увлечение эгейским искусством повысит на них спрос па рынке. И он был прав: единственный образец стал производиться «массовым» тиражом; ни один уважающий себя житель Алалаха не мог обойтись без такого сосуда, а в богатых домах мы находили целые наборы посуды, которую, поскольку стиль ее был необычен для равнины Амук, мы назвали «атчанской».

Популярность эгейского искусства подтверждается тем фактом, что начинают импортироваться микенские вазы. В Алалахе не было колонии микенских купцов, подобной той, какая в это время существовала в расположенном южнее Угарите, но Угарит был портовый город, тогда как Алалах значительно удален от моря. Весьма вероятно, такая колония существовала в ЭльМине, портовом городе Алалаха, через который мог идти эгейский импорт. Во внутренние районы греческие торговцы не попадали: как только товар, доставленный ими, сгружался на землю, доставку его в глубь материка брали на себя азиатские посредники. Алалах отнюдь не был центром эгейской торговли, но он ценил ее и извлекал известную прибыль от посреднической торговли товарами из Месопотамии и из столь отдаленных мест, как окрестности оз. Ван на Кавказе. Эти товары через Мину экспортировались в греческий мир. Микенские вазы оставались предметом роскоши; лучшая из тех, что мы обнаружили, — кратер с двумя ручками, с нарисованной на нем колесницей (по-видимому, с Кипра), — хранилась в храмовой сокровищнице. Конечно, одной только микенской торговлей не объяснить стиль «Атчана», так как он идет от более раннего критского искусства, разрушенного микенцами. Эта торговля лишь возродила заморские связи, существовавшие прежде и прерванные после завоевания Кносса микенцами. Я уже указывал на сходство архитектуры и фресок Алалаха в период слоя VII и Крита; случайное открытие в слое II делает связь еще боле» очевидной.

Рядом с одним из домов слоя II (дом 37С), в котором обнаружено много керамики (рис. 20), в том числе в стиле «Атчана», имелась мусорная яма, современная строению, что доказывалось найденным в ней осколком вазы «Атчана», который точно подходил к фрагменту из дома; на дне ямы нашли каменную лампу в критском «дворцовом» стиле. Это капитель, или сосуд на колонне-светильнике, вырезанная из превосходного красного мрамора; сосуд разделен на 12 маленьких отделений, соединенных друг с другом и с несколько большим центральным отделением и служащих для 12 фитилей; внутренние стенки отделений, так же как и рисунок рельефа на внешней стороне лампы, — сходны с характерным для Крита декором; форма лампы в целом имеет точное подобие в Кноссе, где похожая лампа сделана из того же материала. Первое, что, естественно, приходит в голову при виде этих ламп, это предположение о прямом импорте с Крита. Но против говорит тот факт, что красный мрамор нашей лампы, как и нескольких других из Кносса, находят не на Крите, а в Малой Азии (так называемый лидийский мрамор); более того, на нашей лампе резьба по камню закончена не полностью, и кажется маловероятным, чтобы самый замечательный из известных нам образцов ламп критский скульптор не потрудился закончить, прежде чем отправлять за море на продажу. Весьма вероятно, что лампы, которые мы называем критскими, на самом деле в некоторых случаях импортировались из Азии, и стиль их родился на Азиатском материке. В любом случае здесь мы имеем образец типично критского искусства, который, по всем аналогиям, должен быть отнесен ко времени ранее 1400 г. до н. э., но хранился в Алалахе до тех пор, пока, сильно поврежденный, не был выброшен на свалку в период между 1350 и 1275 гг. до н. э., скорее ближе к концу этого периода, чем к началу. И тогда совсем не фантастично предположение о том, что расписная глиняная ваза просуществовала столь же долго и послужила моделью для гончара из Алалаха.

Не без основания я столь подробно говорил о керамике «Атчана». Когда были обнаружены ее первые образцы, критское происхождение орнамента было признано всеми, включая сэра Артура Эванса, который опубликовал их в «Journal of Hellenic Studies» (1935), и так как датировка слоя II еще не была известна, никаких хронологических трудностей не возникло, и атчанские копии сочли более или менее современными кносским оригиналам. Когда же дата слоя II была установлена и обнаружился большой временной разрыв, мы оказались перед лицом одной из тех проблем, с которыми время от времени сталкиваются археологи, когда факты, по всей видимости несовместимые, должны быть объяснены; решение должно всегда основываться на гипотезе, которая может и не всеми приниматься, но которая, даже оставаясь недоказуемой, не слишком невероятна. Керамика в стиле «Атчана» — хороший пример такого случая в археологии.

Любопытно распределение обломков керамики Нузи и «Атчана» в домах состоятельных горожан; в доме 37/А мы нашли их много в прихожей и ни одного в других помещениях; в доме 37/С — несколько горшков в комнате № 2 и большое количество в прихожей (комната № 1) — все в центре комнаты перед дверью на улицу; большая часть из найденных во всем районе лежала на улице перед домами А и С или между дверями этих домов. Именно на этом участке улицы и в комнатах № 1 и № 2 дома 37/С мы нашли несколько бронзовых наконечников стрел и глиняных шариков для пращи; узкая, типа кладовки, комната (№ 5) в доме 37/С была полна камней для баллисты и шариков для пращи — обычное оружие; на стенах домов видны были следы пожара. Ясно, что в этой части города произошло сражение и дома здесь грабили и жгли, и вряд ли- случайно, что посуда Нузи и «Атчана» была собрана в кучи и разбита в основном на улице во время грабежа. Далее следует отметить, что храм слоя II не пострадал от пожара, но керамики Нузи и «Атчана» в слое I не обнаружено. В предварительном отчете об этом сезоне работы я высказал предположение, что здесь имело место выступление против непопулярных и, возможно, стоящих у власти обитателей этого квартала богачей, скопивших у себя роскошные керамические изделия, которые исчезли вместе с их владельцами.

Однако это, вероятно, можно связать с историческим событием, о котором мы узнали теперь, но не знали тогда, когда я писал отчет, и которое позволяет определить terminus ante quem для конца слоя II; как я покажу позднее, слой I не мог начаться позже, чем около 1270 г. до н. э.

После длительного мира, в течение которого хетты укрепили свои позиции в Сирии, египетский фараон Рамсес II предпринял попытку возродить колониальную империю XVIII династии. В четвертый год правления он двинулся к северу от Бейрута, где его памятник, высеченный на скале, сохранился до наших дней; в следующем году состоялась грандиозная битва при Кадеше с неясным исходом (около 1289 гг. до н. э.). В этой битве царь Алеппо сражался на стороне хеттов[42], и, возможно, с ним в союзе выступало небольшое царство Мукиш. Но через четыре или пять лет, когда Рамсес, укрепившись в Северной Палестине, вторгся в Сирию, Алеппо восстал против хеттов и присоединился к Египту. Мы знаем, что здесь Алеппо был не одинок, и, хотя Мукиш специально не упоминается (клинописный текст неполон), весьма вероятно, что он присоединился к восставшим. Муваталлис, великий царь хеттов, разбил восставших, и Алеппо и его союзники вынуждены были ему подчиниться; это случилось незадолго до 1280 г. до н. э., когда Муваталлис умер. В 1273 г. до н. э. новый царь хеттов Хаттусилис заключил с Рамсесом «договор о мире, братстве, установив мир между ними навечно». Египетский вариант договора ничего не говорит о границе между двумя царствами, но текст из Богазкея свидетельствует о том, что царь хеттов сохранил контроль над Амором в верховьях Оронта, так что Алалах оставался в глубине хеттской зоны.

Таким образом, после битвы при Кадеше во время войны хеттов и Египта, Мукиш переметнулся от хеттов к египтянам. Мы знаем, что со времен XII династии в Алалахе существовала проегипетская партия; она усилилась, когда Тутмос III посадил Таку на трон Мукиша и Нухашши. Все цари династии Никмепа были, по крайней мере на словах, вассалами фараона. Хотя при хеттах старой царской семье не удалось сохранить власть, нет оснований полагать, что она была уничтожена; более вероятно, что она существовала как часть аристократии города и имела сторонников. Восстание против хеттов, вероятнее всего, возглавлялось этой партией, интересы которой ущемлялись хеттскими правителями. Дома, носившие следы сражения, были большими домами в лучшей части города, как раз такие, какие могли принадлежать местным аристократам. Мне кажется, что картину, открывшуюся при раскопках, можно истолковать так, что старая знать Алалаха в союзе с «националистической» партией Алеппо (где хеттское правление могло быть ослаблено поражением хеттов при Кадеше) вступила в переговоры с Египтом и подняла восстание, которое, безусловно, не пришлось по вкусу большинству горожан. Вскоре бунт был подавлен Муваталлисом, и тогда или хетты, или их сторонники отомстили его руководителям. В таком случае конец слоя II приходится на период между 1285 и 1283 гг. до н. э.