Закон Жизни

Глава 5

Мои слабые руки с трудом поднимают тяжёлый брус и сдвигают его в сторону. Массивная толстая калитка, наводящая на мысли о крепостных воротах, открывается. Пришла пора побороть свои страхи! Оглядевшись по сторонам, осторожно ступаю наружу.

Столько времени живу в этой небольшой деревушке, у которой даже и названия-то не оказалось, а до сих пор не довелось выходить со двора. Не мог себя заставить. Это был даже не страх, нет, скорее просто какая-то усталость, нежелание создавать себе проблемы на пустом месте. Да и вообще не хотелось сталкиваться с жителями. Ведь последний раз едва не закончился моим сожжением…

Но вечно так продолжаться, конечно, не могло. И так уже давно чувствую себя неуютно, нахлебником. Надо отрабатывать! В руках два деревянных ведра, громоздкие, неудобные. Кажутся архаичными и непривычными, как и всё здесь, но других нет и выбирать не приходится. В конце концов, можно пользоваться и такими.

Моя задача: дойти до родника, набрать воды и принести обратно. Куда идти, кузнец объяснил. Не остановил — значит, ничего ужасного снаружи не ждёт. Если бы было опасно, наверное, не выпустил бы за пределы двора. Надеюсь.

Да, всё это, что происходит вокруг, воспринимается уже нормально, почти спокойно. И то, что я теперь — приёмный сын и ученик кузнеца, бывшего раба. И то, что у меня появилась какая-то дурацкая бирка, дающее право считаться почти полноценным гражданином какой-то там Империи. И то, наконец, что я ничего не помню о прошлой жизни, кроме того, что она была совсем, ну просто очень сильно другая.

Раньше такой зверь, как я, водился в гораздо более населённых местах, из глубин всплывает слово — «цивилизованных». Точно не здесь, где люди настолько дремучи, что готовы любого пришлого забить до смерти, а если не получится — так и вообще спалить, вероятно, живьём, принося в жертву каким-то там своим «Рогатым».

Вот только откуда я, ни малейшего понятия. Ни названий, ни образов — одни смутные ощущения. И полная неподготовленность к существованию здесь, где угораздило очутиться…

Первые дни этой моей новой жизни отпечатались в памяти очень хорошо, каждый не похожий на предыдущий. Я, как новорожденный, познавал мир — после того, как смог хоть как-то передвигаться, само собой. Тот раз, когда вышел и чуть не превратился в жаркое из человечинки, стоил такого напряжения, что пару дней мне вообще было не встать. Но оклемался я на удивление быстро, и уже скоро начал ходить снова, восхищая кузнеца темпами выздоровления.

По поводу бирки, появилась она просто — Гурт вырезал её, с соблюдениям всяких явно предусмотренных ритуалов: призвал эту свою Правду, сказал какую-то дежурную фразу, унёс в кузницу, какое-то время пропадал там — и после выдал мне. На деревяшке обнаружился искусно вырезанный символ наковальни, удивительно, как только бородач успел всё это сделать за такое короткое время. И мне почему-то казалось, что придётся ехать куда-то, оформлять бумаги… Ничего подобного! Раз, и готово. Как в сказку попал. Оставалось только надеяться, что бирка эта будет действительной не только для меня и кузнеца. Про то, можно ли подделывать такие, спрашивать постеснялся.

Что касается быта, то, как оправился чуть, из уютного дома пришлось переезжать на сеновал. Не жалуюсь — ночами пусть и свежо, но не холодно, так высыпаться получается даже лучше. В качестве одежды кузнец выдал какие-то старые, но ещё крепкие обноски, моё-то шмотьё, вернее то, что было на «моём» теле раньше, в результате избиения почти в лохмотья превратилось. Долго мучился, огромной, неудобной иглой и странными толстыми нитками подгонял всё под себя, но, в конце концов, даже стал выглядеть более-менее прилично. По местным меркам, конечно.

Самому всё это — и короткая туника, и просторные порты, и обмотки на ноги — казалось ужасным старьём, однако выбора не было. Да и всё равно не имел я понятия, как же оно должно быть, чтобы правильно-то. Остались лишь смутные воспоминания из того сна, настолько расплывчатые, что повторить увиденное получилось бы вряд ли. Единственное, что смог вспомнить более-менее ясно, и попробовал реализовать — это карманы. Причём, когда Гурт их увидел и я объяснил ему, для чего это нужно, кузнец пришёл в неописуемый восторг. Мол, а так можно? И попросил себе сделать такие же…

Что касается работы по дому, помогать ему я начал сразу, как только смог делать хоть что-то без головокружения и риска упасть. Кузнец и не подумал возражать, но, к сожалению, поначалу от меня было больше вреда, чем проку. Хозяйство оказалось будь здоров: козы, куры, огород, дом, кузница. И везде я чувствовал себя бесполезным, не знал простейших, вроде бы, вещей, которые Гурту приходилось долго и терпеливо объяснять. Пару раз он даже срывался, и, боюсь, как бы уже не раскаялся, что решил со мной связаться.

Но я старался, как мог. И когда понял, что могу попробовать выйти наконец наружу, и прогуляться по нашей невеликой деревне — твёрдо заявил о своём желании, и о том, что хочу помочь сходить за водой. Для кузнеца это была больная тема, уходило её много, а таскаться за ней, судя по его словам, приходилось не близко…

Сборы и подробные расспросы заняли какое-то время, я оттягивал время, как мог. Но момент истины настал. И вот я, наконец, осторожно, оглядываясь, покидаю уютный, уже довольно неплохо изученный дворик, внутри которого с некоторых пор чувствую себя в полной безопасности. Иду, в любой момент ожидая неприятностей. И успеваю даже дойти до окраины деревни и выйти на извилистую дорожку, ныряющую в овраг, до того, как они появляются. Мои маленькие враги.

К счастью, только молодёжь. Хорошо. Эти, хоть и без башки, но не тащат на костёр. Взрослых, как-никак, я боюсь больше. Просто потому, что они сильнее, и фантазия у них чуточку изощрённее. А с мелюзгой как-нибудь справлюсь… Наверное.

Хулиганы останавливаются неподалёку, радостно голося. Начинают закидывать камнями. Несколько попадают в тело, один больно бьёт в лицо. Не смертельно, но неприятно. Как бы в глаз не попало. Только прошёл…

Прикидываю — наверное, я бы мог сейчас бросить вёдра и убежать назад, под защиту толстого забора и дверей, а главное — сурового, но доброго кузнеца. Но бегать так всю жизнь? Нет, конечно, надеюсь, я когда-нибудь уберусь отсюда. Мысль о том, что придётся доживать свой век в этом захолустье, не греет совершенно. Но кто спрашивает о моих желаниях? Точно не мироздание, закинувшее в богами забытую дыру и лишившее воспоминаний.

Так что, надеемся на лучшее… Но готовимся к тому, что все эти розовые восторженные надежды рано или поздно разобьются о чугунную задницу действительности. Это я в том смысле, что, видимо, мне тут ещё придётся какое-то время перекантоваться.

Поэтому, вместо того, чтобы бежать, я иду прямо на обидчиков, злобно оскалившись и сжав кулаки. Наверное, жалкое зрелище — хромой, весь в синяках, с перекошенным от боли лицом, со свирепым рыком, боюсь, больше похожем на писк, ковыляет навстречу противнику, превосходящему количественно и качественно…

Камни врезаются в меня один за другим, причиняя невыносимую боль. Но я не отступаю, продолжаю шагать вперёд. И когда остаётся уже несколько шагов и один из камней особенно больно ударяется в лоб, деревенские просто разворачиваются и, засмеявшись, убегают!

Я мысленно вытираю пот со лба — показывать своё напряжение и тревогу сейчас нельзя, смотрят. И вдруг замечаю Гурта, который наблюдает за всем из полуоткрытой калитки. Оказывается, меня страховали! На душе сразу становится теплее, а сердце переполняется гордостью, что справился сам, что не понадобилось вмешательства благодетеля, которому я и так уже, боюсь, дорого обошёлся. Не расплачусь до конца дней…

Убедившись, что хулиганы убрались, поворачиваюсь к брошеным вёдрам. Надо делать хотя бы то малое, на что способен. Конечно, сомнения в душе шевелятся, смогу ли дотащить эту воду от родника… Даже и от пустых вёдер мои нынешние руки гудят, будто тащу непосильную ношу, а спину ломит. Но — надо. Пусть буду отдыхать после каждых нескольких шагов, пусть придётся драться, в прямом смысле, за каждую каплю воды. Это теперь моя война, и я не имею права её проиграть.

Глупость, скажете? А из таких маленьких сражений и состоит жизнь. Поначалу это не так заметно, но перед глазами почему-то явственно стоит картинка: старушка, или старичок, который упорно ковыляет вперёд, тащит скромную авоську с едой, стучит палочкой, оскальзывается на льду, но упорно продолжает свой путь.

Я даже замер, пытаясь лучше понять это не то воспоминание, не то игру воображения, тщетно пытаясь раскрутить клубок ассоциаций. Вдруг это поможет вспомнить? Может, я — как раз и есть тот старичок, или… старушка?

Упорно насилую свой мозг несколько минут, до тех пор, пока не начинает болеть голова. К сожалению, безрезультатно. Никаких мыслей, зацепок, ответов. Вздохнув, тянусь за вёдрами. Видимо, пока не светит узнать, кто же я на самом деле, откуда, и что здесь делаю. И я иду дальше, вернее, хромаю, морщась от боли — будут новые синяки, это точно.

Дорога и впрямь не близка, но проходит время, и она остаётся позади. А впереди задорно журчит родник, приветствуя меня. Он выливается своей чистейшей водой из деревянного жёлоба, концом торчащего из почти отвесной скалы, и сбегает по камням вниз, к совсем небольшому озерцу. Сквозь тонкую рябь видно песчаное дно, подсвеченное солнечными лучами, и юркающих туда-сюда рыбок а заросшие густой растительностью берега будто обнимают всё это шелестящей прохладой свежих, чистых листьев. И всё это великолепие словно зовёт меня. Подставляю первое ведро под струю, ещё раз оглядываюсь, убедиться, что никого рядом нет и ничто мне не угрожает, и решаю спуститься вниз. Дела подождут. Слишком ценны такие моменты, когда хорошо и спокойно, чтобы ими разбрасываться.

Там, на берегу, я стою долго — вода уже тысячу раз перелилась через край, и надо бы вернуться и подставить второе ведро, но мне не сдвинуться, будто что-то сковало движения. Всё тело расслаблено, глаза наблюдают за рябью на поверхности озерца, за озорными солнечными зайчиками, бегающими туда-сюда.

В конце концов, мне даже начинает мерещиться, будто я вижу там, на дне, улыбающуюся девушку. Кажется, она манит, зовёт к себе. Вот сейчас шагну вперёд, в воду, и будет так покойно и хорошо… Только после этого мысленно встряхиваюсь и, наконец, поднимаюсь наверх, думая о том, насколько же развито у меня воображение, и с какой же готовностью оно подкидывает то, что больше всего хочется увидеть. Юное тело, в котором угораздило оказаться, явно совсем не против обнажённой женской натуры.

С трудом взяв показавшиеся неподъёмными вёдра, я начинаю выбираться наверх, к дороге. Поднимаюсь, и, не удержавшись, ставлю их и оглядываюсь через плечо. Оптическая иллюзия не развеялась, так и кажется, что там реально кто-то есть, в толще воды, и даже шевелится…

Во двор вхожу, как вернувшийся из похода воин. Понимаю, что глупость полная, ничего такого не сделал — но распирает гордостью. Дотащив вёдра до большой бочки и по ковшичку перелив туда, подхожу к Гурту. Один вопрос не даёт покоя.

— За что они так невзлюбили меня, Гурт? — «отцом» называть его претит, вот хоть убей, обращаюсь исключительно по имени. — Что я сделал им? Не пойму.

Кузнец в ответ только смеётся.

— Так ведь потому же, что ты варвар, глупенький!

— Варвар?

— Он самый. Оглянись, раскрой глаза. Здесь все смуглы, кареглазы, черноволосы. Ты выделяешься, как красная ворона! Бледная кожа, серые глаза, волосы цвета каштана, не кучерявые, как у них. Да и твои черты лица, они совершенно инородны. На землях Империи такие, как ты, не живут. Только изредка появляются. Как наёмники, как рабы, или как разбойники. Как рабы или разбойники — чаще всего! А тут ещё и комета… Народ на взводе.

Сказанное заставляет задуматься. Что моё происхождение, пусть частично, объясняет такое в высшей степени неприязненное отношение к моей персоне, конечно, я догадывался. Но… Был ли я разбойником, или чем-то такого рода? Наверное, всё же нет. Даже, скорее всего. Во-первых, по возрасту, судя по внешнему виду — мне от четырнадцати до шестнадцати. Во-вторых, да просто уверен почему-то в этом… Всё вокруг слишком неродное. Кажется, я совсем-совсем не отсюда.

Кидаю испытующий взгляд на словоохотливого, явно расположенного к общению кузнеца. Если честно, я и так засыпал его вопросами обо всём подряд всякий раз, как представлялась возможность. Но случалось это, к сожалению, редко, обычно только вечером и утром, во время еды. Мой благодетель не сторонник трепотни во время работы. Но сейчас, вроде, настроение у него добродушное. Можно попробовать копнуть в ту сторону, которая очень интересует… Хотя понимаю, что лезу не в своё дело.

— Гурт. Объясни. Как так случилось, что у тебя ни жены, ни детей, ни подмастерья?.. И что ты живёшь здесь, в этой деревне, где никто не любит тебя?

— А вот это не твоё дело!

Кузнец разворачивается на каблуках и резко уходит прочь, ещё и процедив что-то вполголоса. Я, было дёрнувшись следом, останавливаюсь — пришибёт ещё ненароком. Желание узнавать что-то дальше про прошлое этого сурового одноглазого бородача отбивает напрочь.