Под мерный перестук колёс мы сидели с Валерией, крепко обнявшись. Неожиданно сентиментальные гномы не сразу оставили нас одних в нашем купе, далеко не сразу. Они упорно делали вид, что не понимают, как мы хотим остаться одни. Или действительно это до них не доходило?
Когда удалось, наконец, выпроводить назойливых коротышек, мы заперлись на хлипкий замок и какое-то время просто наслаждались друг другом. Сколько так продолжалось, не знаю. За окном уже начало темнеть, когда сладостное безумие, охватившее нас, всё-таки прошло, а мы просто остались сидеть, будто выброшенные на берег этим океаном наслаждения. Прижав к себе Валерию, я то смотрел на медленно меняющиеся пейзажи за окном пейзажи, то на неё.
Казалось бы, всего несколько рук разлуки, в течение которых мне ради конспирации приходилось жить в отдельном доме, снятом специально для этого и наполненном какими-то незнакомыми и совершенно «левыми» людьми. Время пролетело быстро, я не бездельничал. Поддерживал связь с гномами, отслеживал перемещение золота, которым расплачивались за динамит, и самого товара. Следил за тем, чтобы никто не перерезал глотку ночью. Наёмники, конечно, ничего не знали, мы маскировали всё под покупку дурман-травы — тоже незаконной, но на которую все смотрели сквозь пальцы. В таком ракурсе это должно было казаться делом тёмныым, но в рамках местных «понятий». Но… Могло случиться всякое. Я постоянно был настороже, держал оружие при себе, и даже ел только тогда, когда был уверен, что еда попала ко мне из надёжных источников.
И вот, казалось бы, всё это позади. Можно больше не притворяться, не бояться за свою жизнь и за успех мероприятия. Можно выдохнуть, просто получать удовольствие от жизни… Но когда первый восторг прошёл, я понял, что меня не отпускает. Да, я искренне радовался тому, что вновь воссоединился с друзьями. А обнажённая Валерия, доверчиво прижимающаяся ко мне всем телом, вообще заставляла терять голову от дурманящего ощущения мимолётного счастья. Но мысли так и норовили унестись вдаль. Недавнее прошлое не отпускало. Я прогонял раз за разом ситуацию с выкупленным рабом и пытался решить для себя, правильно ли всё сделал. Вернее — насколько неправильно.
Валерия явно понимала, что я не в себе, и, наконец, не выдержала. Положив голову мне на грудь, заглянула в лицо с таким серьёзным выражением, что я не смог сдержать лёгкой улыбки. Девушка нахмурилась, толкнула кулачком в рёбра и шепнула:
— Волчик… Ну что такое? Что случилось? Ты сам не свой. О чём думаешь, что тревожит?
Я продолжал улыбаться, всматриваясь в её огромные зелёные глаза. Провёл рукой по её голове, запустив пальцы в волосы. Да, как-то незаметно, эта вздорная девчонка вошла в мою странную жизнь и заняла в ней важное место. Если оно вдруг опустеет, это сделает меня очень несчастным. И когда только я успел попасть в эти сети?..
— Всё хорошо. Просто, пытаюсь понять, правильно ли всё сделал…
— Что сделал, Волчик? Что помог гномам купить этот проклятый динамит?
— Нет. Динамит… Да демоны с ним, с динамитом. Я про другое.
— Про что же?
— Действительно, хочешь знать? Боюсь, это знание не сделает тебя счастливой.
— Хочу. Если тебя это так гложет, хочу…
— Ну, как скажешь.
И я, внезапно для себя, рассказал. То, о чём побоялся сообщить даже Тюрину. Да, я скрыл от него и от остальных историю с рабом, и это легло дополнительным грузом на сердце. Не из-за денег — их я когда-нибудь верну. Нет. Из-за того, что подверг затею друзей риску из-за своей прихоти, и из-за справедливого опасения, что они решат проблему своим способом. Просто прикончив каким-нибудь образом того, кого я попытался спасти.
Моё упрямство действительно было для нас опасным. Как там всё обернётся? Чем закончится, какими последствиями аукнется? С каждой минутой размышлений о содеянном, я всё больше жалел о нём.
С одной стороны — прекрасный план. В еде, принесённой моему невольному пленнику, был ключ от кандалов. В мешке, который я оставил — ещё припасы, вода, одежда, деньги и оружие.
При одном из «своих людей», тех, кого успел более-менее изучить за это время, я «случайно» обмолвился, что оставил в особняке раба, и, видимо, тот там так и сдохнет. Какая жалость.
Сделал это я, когда мы уже хорошо отошли от Южной. У нас была фора. Пока он вернётся… А он вернётся. Жажда наживы обязательно приведёт этого человека в подвал. Где его будет ждать не прикованный цепями, беспомощный и заморенный раб, а свирепый боец во всеоружии.
Сможет ли варвар выбраься? Скорее да, чем нет. Почти уверен, что он не упустит шанса.
Придёт ли человек туда один? Наверняка. Не захочет делиться ни с кем. А даже если и нет… Вспоминая мускулистый торс варвара, его горящие ненавистью глаза — да он десяток положит, лишь бы вырваться.
Но вот после… После будет то, что я продумал плохо. Когда бывший раб окажется на воле, он пойдёт мстить. Нет, если эта тварь, Валед, сдохнет — я буду только рад. Если варвар сможет спасти своих… Вдвойне.
Это было бы идеально. К сожалению, такой исход маловероятен. Строптивец вновь попадёт в руки Валеда. И тот узнает, так или иначе, всё. И захочет расквитаться со мной — ведь получалось, что я, фактически, подсылаю к нему убийцу!
Чем всё закончится? Какие последствия будет иметь для нас? И, возвращаясь назад — правильно ли я вообще поступил? Или надо было не трогать, не вмешиваться?
Валерия, выслушав всю нехитрую историю, задумалась. В глазах её стояли слёзы. Что мне нравилось — она никогда не была бессердечной и жестокой, всегда принимала близко к сердцу чужие напасти. Будто и не дитя своего мира.
— Ты странный, Волчик… Никто другой даже не подумал бы ничего подобного делать!
— Я не странный. Я нормальный! Это все вокруг странные… Если что-то плохое — надо с ним бороться, а не терпеть.
— Вот я и говорю… Странный. А что до твоих сомнений… Ты сделал, что должен был. Я ж тебя знаю. Если бы оставил всё, как есть, изводил бы себя ещё сильнее. Но надо рассказать Тюрину.
— Сам думаю, что надо. Ситуация больше не подвластна нам, никто уже не сможет испортить того, чему я дал начало… Надеюсь только, что тот раб не погибнет сразу и глупо.
— Надо надеяться на лучшее!
— Надо, конечно, надо. И… У меня есть ещё одна, очень плохая новость. Уже относительно тебя. Вернее, твоего ошейника…