Заложница любви

ГЛАВА 14

Январский ветер с холмов, за которыми лежали приграничные владения уэльских лордов, заставил дрожать даже Бронуин. Радуясь, что у нее есть подбитый мехом шерстяной плащ глубокого дымчато-голубого оттенка, заказанный для нее мужем вместе с остальными нарядами, она плотнее натянула капюшон, так что видно осталось только ее лицо, оказавшееся в обрамлении меха серебристой лисицы. У нее теперь было так много платьев, что просто невозможным казалось всех их перемерить. В конце концов, после празднования двенадцатой ночи в Вестминстере, пришло время покидать дворец, и они с Мириам упаковали вещи и сейчас ехали верхом вслед за повозкой с новым сундуком – еще одним свадебным подарком Ульрика.

Последние три недели были для Бронуин изматывающими. Ради приличия приходилось изображать из себя счастливую невесту и долгими часами мучиться в своей спальне в одиночестве, потому как Ульрик покидал ее в поисках развлечений. Однажды утром Бронуин нашла его спящим под столом вследствие неумеренного потребления эля. Никогда она не испытывала подобного смущения. Ей пришлось позвать братьев Ульрика, чтобы те отнесли его в их комнату.

Странно, однако, наряду с замешательством, она испытала при этом и некоторое облегчение, видимо, оттого, что исчезло неприятное подозрение, будто одна из легкомысленных придворных дам, развлекает рыцаря, в то время как его новобрачная мечется и ворочается в своей постели. С тех пор как Вольф превратился в Ульрика, жизнь Бронуин была наполнена противоречивыми чувствами, ни одно из которых не главенствовало долго, наоборот, каждое вскоре сменялось совершенно противоположным.

Она любила его. Она его ненавидела. Невыносимо было ждать мрачного лорда, а потом видеть, как он покидает спальню. Бронуин проводила ночи в раздумьях о том, где он может находиться и с кем. Она охотно позволила бы ему удовлетворить страсть с другой девушкой, но вместе с тем испытывала неподдельную тоску, вспоминая о его волнующих поцелуях и нежных ласках. Неистовый нрав мужа пугал Бронуин, но когда надоедал английский двор и люди, окружавшие ее, именно у него хотелось ей искать успокоения и поддержки.

Неудивительно, что она похудела и выглядела теперь так, словно не спала две недели, раздраженно размышляла Бронуин, глядя вперед – на причину своего беспокойства. Ульрик ехал с рыцарями, которые за последние недели видели его чаще, чем она. Возглавляли отряд знаменосцы. Среди них находился Дэвид Эльвайдский и несколько уэльских лордов, поклявшихся в верности Ульрику и королю. «Похоже на парадный выезд, странно разделенный на отряды», – решила Бронуин. Волк на оранжево-голубом фоне преследовал дикого ворона, вцепившегося в скипетр на черно-красном знамени нового лорда Карадока – свидетельство присутствия в свите, как англичан, так и уэльсцев. Не обращая внимания на погоду, новоиспеченный лорд ехал с подобающим его положению достоинством. Богатый красно-коричневый плащ развевался за широкими плечами, капюшон был откинут. Ветер трепал золотистые волосы и прикрывал ими раскрасневшееся лицо. Ульрик смеялся и беседовал со своими товарищами, словно на веселой охоте или увеселительной прогулке. Случайно порыв ветра приподнял рубаху, и стала видна кольчуга. Другие боевые доспехи были хорошо упакованы и находились под присмотром оруженосцев. Меч, мирно висевший на боку Ульрика, казался простым дополнением к одежде, а не грозным оружием. Он был вдет в красивые ножны точно такого же цвета, что и богато украшенные седло и упряжь Пендрагона.

Позади Бронуин, ее служанки и повозок с вещами и припасами ехала еще одна группа вооруженных всадников. Они имели более устрашающий вид, чем вся, с виду безобидная, процессия. Закаленный в битвах королевский арьергард должен был вернуться обратно, доставив лорда и леди в Карадок – ни Эдуард, ни Ульрик не хотели повторения судьбы предыдущего лорда Карадока.

Последние три ночи путешественники провели в домах знати. Пока же они оставались в Вестминстере, Ульрик бывал вечерами достаточно долгое время в комнате, отведенной им королем, а ближе к полуночи уходил. Бронуин не имела понятия, где он спал, но наутро Ульрик всегда выглядел свежим и отдохнувшим, чего нельзя было сказать о ней. Если бы не Мириам, она бы сошла с ума, думала Бронуин, с теплотой глядя на девушку, закутавшуюся не только в плащ, но и в одеяло.

– Мне кажется, путешествие наше затягивается. Мой муж, видимо, знаком с каждым рыцарем и слугой в королевстве! – сказала Бронуин своей дрожащей спутнице.

– Милорд всем очень нравится, – со вздохом согласилась Мириам. – Я еще не слышала ни одного резкого слова о нем, кроме того, что меч его беспощаден, а сердце благородно. Король сделал правильный выбор.

– Ты знаешь о моих чувствах, Мириам. Я хотела бы, чтоб ты принимала их во внимание.

Бронуин скакала на горячем коне своего отца. После продолжительного отдыха в королевской конюшне Макшейн вел себя беспокойно. Он рвался вперед, чтобы догнать равных себе боевых коней Ульрика и остальных рыцарей. «Гордость бедного Макшейна, должно быть, уязвлена из-за того, что он вынужден находиться в обществе женщин и лошадей, тянущих повозки», – сочувственно подумала Бронуин. Но на влажном песчаном побережье Карадока она наверстает с ним упущенное.

– Я уважаю ваши чувства, миледи, и, разумеется, отношусь к вам с глубочайшей симпатией и сочувствую вашему горю. Каждый день я молюсь, чтобы кончились ваши невзгоды и успокоилось сердце.

– И я денно и нощно молюсь об этом, но, увы, безуспешно.

Мириам ободряюще улыбнулась.

– Все обойдется, миледи. Уверена, все уладится, как только вы окажетесь дома.

«Дома…» – задумалась леди. Может быть, зимы в Карадоке и суровее, чем в Англии, но очаги теплее, а люди гораздо более жизнестойки. Дома она сможет отбросить хотя бы одну из тревог – по крайней мере у себя в Карадоке она будет знать, как себя вести и что говорить в своем собственном замке, не опасаясь услышать, будто она, дикарка, явилась с другого конца земли, каковым лондонцы считают Уэльс. Дома ее ждут люди, которых она знает и которым доверяет. Карадок – это место, где может расцвести доверие… и любовь.

Звон колоколов, призывавших к вечерней службе, провозгласил об их прибытии в аббатство, где они должны были провести ночь. Монастырь возвышался на вершине холма гигантской каменной крепостью, однако в стенах этой каменной крепости лишь голоса монахов взывали к миру и возносили хвалу Всевышнему. Приподнятое настроение Бронуин, питавшей надежду, что на этот раз обойдется без продолжительного застолья, в течение которого она будет вынуждена, натянуто улыбаться, улетучилось, когда келарь, встретивший их на хозяйственном дворе, показал ей и ее мужу отдельную комнату.

Это была маленькая келья с очагом в углу. Два матраца, скудно набитые тростником, лежали у стен один против другого. Оруженосцы Ульрика моментально разожгли огонь в очаге от сальной свечи, принесенной из кухни. Мириам достала из повозки одеяла, чтобы устроить постели для лорда и леди. Когда девушка закончила свою работу, Бронуин лишь с тоской посмотрела ей вслед: служанка направлялась через двор в странноприимный дом, где располагались обыкновенные гости.

Бронуин не пришлось притворяться усталой, чтобы, извинившись, покинуть своих спутников, оставшихся в трапезной ужинать. Она не могла припомнить, когда в последний раз спала, не просыпаясь по нескольку раз за ночь, и эта ночь не предвещала ничего хорошего, раз Ульрик будет вынужден остаться с нею после того, как погасят огни. Впрочем, дремота, навеваемая теплом от огня в очаге, может дать ей желанный кратковременный отдых.

Оставшись одна, Бронуин сняла кусок ткани с клетки, в которой везла черную птичку, спасенную ею от верной смерти в Вестминстерском дворце, и скормила ей сухарь, припасенный ею еще с завтрака. То был ритуал, установившийся в последнее время: Бронуин делала дорожку из крошек от середины клетки к дверце, где держала в пальцах остаток хлеба. Она надеялась, Эдди – так была названа птичка в честь его величества – постепенно привыкнет к ней и однажды решится, наконец, принимать пишу прямо из рук хозяйки.

Птичка столкнулась с той же трудностью, что и сама Бронуин: доверять или опасаться. Сначала птичка обходилась без оставшейся корочки, теперь же Эдди отваживался подойти поближе, чтобы выхватить корм из пальцев хозяйки и сразу же отбежать в противоположный угол клетки, где быстро его проглатывал. С ироничной улыбкой, наблюдая за поведением птички, столь похожим на ее собственное, Бронуин сунула остаток сухаря себе в рот и улеглась на матрац. Спусти несколько минут птичка довольно стала чирикать над ее головой – еще один ритуал, возникший со времени спасения Эдди из когтей смерти.

– А сегодня вечером, – сказала Бронуин птичке, – мой недавно обретенный хозяин будет ночевать со мной в одной клетке, если уж не в одной постели.

При каждом постороннем звуке она просыпалась, и, когда Ульрик, наконец, вошел в келью, галантно сопровождая Мириам, несшую поднос с ужином, резко села среди своих одеял.

– Не беспокойтесь, миледи. Скромное жаркое утолило мой аппетит, а не менее скромное ложе даст покой моим усталым костям в эту ночь, – обратился к ней супруг.

Не глядя в ее сторону, он занялся очагом. Мириам поставила поднос перед Бронуин.

– Вам не о чем беспокоиться, миледи, – заговорщицки прошептала служанка. – Ваш муж так заботился, чтобы вы поужинали, тогда как я, по правде говоря, чуть не забыла об этом из-за усталости и уже удалилась на ночлег.

– Если бы я хотела хорошо отдохнуть, то должна была бы присоединиться к тебе! Я не могу располагать своей собственной постелью без определенных опасений! – тихо призналась Бронуин.

Она отважилась бросить взгляд на фигуру мужа, казавшуюся громаднее из-за теней, отбрасываемых очагом, и поймала задумчивый пристальный взгляд, подтвердивший подозрение, что слух у ее супруга такой же острый, как его меч. Боже милостивый, как ей все это выдержать? Знатное окружение дворца, хотя и досаждало беспокойством, все же смягчало напряженность их взаимоотношений.

– Желаете еще что-нибудь, миледи?

Бронуин покачала головой.

– Спасибо, Мириам. Спокойной ночи!

– Милорд Ульрик, – покидая комнату, Мириам присела в вежливом поклоне у двери.

Служанка быстро закрыла за собой дверь, чтобы не выпустить то скудное тепло, что грело келью.

– Тебе не нравится ужин? В последнее время ты кушаешь совсем мало, как птичка!

Бронуин ответила резко:

– Не ужин, а кое чье общество мне не нравится! Тем не менее, сил, чтобы добраться домой, у меня хватит.

Она стала есть, помогая себе корочкой хлеба. На тарелке было больше подливки, чем мяса или картошки, но все же скудный, ужин помог заглушить голод. Удивительно, как быстро она прикончила довольно большую порцию, и все это время муж сидел на противоположном матраце, молча, раздумывая, вероятно, о ее замечании. Вздохнув, Бронуин положила оставшуюся корку хлеба в клетку Эдди. Оказалось, надежда на то, что Ульрик спокойно уснет, не потревожив ее, была ошибочной. Она услышала его голос.

– Еще не пришло время сообщить мне, что ты в тягости?

Тарелка в руке Бронуин звякнула о поднос.

– Я не беременна, милорд!

Ее негодование было столь велико, что Ульрик насмешливо посмотрел на жену через плечо.

– Я только спросил, чтобы избавить тебя от дополнительного и ненужного испытания… для зачатия.

Бронуин следовало бы сказать ему еще раньше, что он никогда не сможет зачать ребенка без ее на то желания, но это значило бы выдать тайну зеленого камня, надежно спрятанного в мешке, лежавшем в изножии постели. Считалось, что он действует и в непосредственной близости, даже если владелица камня не имеет возможности держать его при себе. Без сомнения, ночь, проведенная с Вольфом, уже заставила камень поработать, как никогда раньше. Бронуин даже не стала думать о возможной беременности.

– Тогда нам обоим остается лишь ждать, – пробормотала она, зарываясь в одеяла.

Казалось, этот вопрос едва ли на самом деле волновал широкоплечего мужчину, расположившегося напротив, потому что скоро он начал тихо похрапывать. Бронуин долго созерцала спящего, прежде чем закрыла глаза. Даже не обращая внимания на него, она ощущала его присутствие. Воспоминание о жестких золотистых волосах между ее пальцами, теплее крепкого тела, прижавшегося к ней, и безудержной страсти обладания и плотью ее, и душой – все неизгладимо запечатлелось в памяти, притягивая и обольщая не меньше реальности.

Поразительно, как могла она бороться с властью Ульрика над ней, если он подчинял ее себе, даже не прилагая к тому усилий? «Это, что, тоже одно из качеств седьмых сыновей?» – печально размышляла Бронуин.

Припомнив вопрос Ульрика, она решила воспользоваться промелькнувшим у него подозрением. Если он станет думать, что она носит его ребенка, то избавит ее от своего внимания на какое-то время… по крайней мере, пока она не разберется во всей этой чехарде событий и чувств, убийств и засад, правды и лжи. Нужно будет только изобразить некоторые симптомы, и…

Как бы в ответ на свои мысли, она вдруг почувствовала тошноту. «Интересно!» – подумала Бронуин, выпрямляясь и глубоко втягивая воздух, чтобы придти в себя. Она почувствовала вкус подливки, теперь уже с привкусом желчи. Отерев рукавом, пот со лба, Бронуин с подозрением посмотрела на поднос с пустой тарелкой.

Заметив фляжку с элем, наполненную Ульриком, она поднялась с матраца и дотянулась до нее. Не исключено, эль поможет прогнать неприятный вкус во рту. Но едва успела она положить фляжку на место, как поспешно кинулась, к стульчаку. Эль выплеснулся наружу вместе с частью ее ужина.

«Этого не может быть!» – мрачно сказала себе Бронуин. Зеленый камень! Он был в изножии! Шорох за спиной предупредил о приближении Ульрика еще до того, как громадная тень выросла на стене перед нею.

– Боже, не больна ли ты?

Бронуин глянула искоса, боясь ответить из опасения нового приступа тошноты. Она вздрогнула, когда его руки сжали ее плечи, и снова склонилась над стульчаком.

– Ты… мерзавец, – ругалась Бронуин, вытирая рот тыльной стороной руки. – Это все ты наделал! Я буду… – она слабо попыталась ударить его кулаком, но не сумела.

Бронуин свалилась на Ульрика, цепляясь за его одежду, чтобы не упасть на пол.

– Черт побери! – бранилась она, снова бросаясь назад к стульчаку, так как остатки скудного ужина, съеденного несколько часов назад, снова выплескивались наружу.

– Так это правда? Ты думаешь, что ты…?

Бронуин ударила бы его как следует, если бы ей не были нужны обе руки, чтобы не упасть прямо в горшок. – Позови… позови Мириам!

– С тобой ничего не случится?

Злость оказалась даже сильнее тошноты, не оставлявшей ее, и Бронуин схватилась за стульчак с таким выражением лица, что Ульрику не понадобилось дополнительных разъяснений, чтобы понять ее намерения.

– Я сейчас вернусь!

Не успела за ним закрыться дверь, как Бронуин опять вытошнило. Боль в желудке стала еще сильнее. Прижав одну руку к животу, другой она оперлась о холодную стену. «Этого не может быть!» – думала она, не испытывая никакого облегчения после рвоты. Прислонившись к стене пылающей щекой, Бронуин пыталась умерить жар. По крайней мере, она не слышала, чтобы беременные женщины страдали от боли, разве только при родах… и при выкидышах.

Но и выкидыша быть не могло. У нее ведь зеленый камень! Голова кружилась, но Бронуин удалось подобраться к мешку и отыскать в нем реликвию, доставшуюся от тетки. Не удержавшись на ногах, она упала на пол, но тут же попыталась встать. Острая режущая боль, казалось, рвала на части, и, испуганно вскрикнув, молодая женщина рухнула на колени. Нет, это больше похоже на отравление. Однажды ей описывала последствия отравления тетя.

Капельки пота выступили на лбу, когда Бронуин попыталась сосредоточить взгляд на тарелке. А если это была сарацинская смесь с толченым стеклом, режущая внутренности человека на кусочки? Тогда ей предстоит умереть страшной смертью! «Но так ли при этом себя чувствуют?» – рассуждала Бронуин, в то время как перед глазами смыкался туман. Не распались ли уже ее внутренности на множество кусочков?

Ульрик буквально выдернул спящую Мириам из постели и помчался назад в келью, где оставил Бронуин в одиночестве. Он готов был сразиться с ордой рыцарей в любое время, но женские дела требуют участия женщины. Он-то всего лишь хотел немного уколоть Бронуин, подтрунив над ее бешеным нравом, ничего больше, а теперь, наверное, ему ниспослана божья кара за злонамеренность шутки. Бронуин была так необычайно спокойна в последние дни, но очень мало ела, и он начал беспокоиться, уж не больна ли жена.

– Что за недуг у миледи, милорд? – крикнула Мириам, не поспевая за широко шагавшим Ульриком.

– Ее тошнит, словно…

При виде бледной, как смерть, Бронуин, неподвижно лежавшей на полу, Ульрик потерял дар речи. Он бросился к ней, одним махом поднял и перенес на постель. Птичка в изголовье металась в клетке, столь же встревоженная, как рыцарь. Лицо у Бронуин пылало, а пульс на шее, когда он прижал жилку пальцем, оказался быстрым. Ульрик облегченно прикрыл глаза. На какое-то мгновение он подумал…

– Мне нужна вода и полотенца, милорд, – сказала Мириам, беря дело в свои руки.

Она стала расстегивать плащ, скрепленный на шее застежкой, и расшнуровывать вышитый лиф платья. Ульрик в это время уже торопился к кухне, в окне которой слабо горел огонек, указывая, что кто-то там еще есть.

Монах, разжигавший огонь в очаге, торопливо снабдил его всем требуемым и послал за приором. Когда пришел брат Грегори, Ульрик беспомощно наблюдал, как Мириам поддерживает его жену, а ее рвет снова и снова, хотя в желудке уже ничего не могло оставаться. Конвульсии сотрясали ее тело. «Это, конечно, вредно для ребенка, – думал он. – Если вообще есть у нее в животе ребенок», – поправил себя Ульрик, вспомнив яростные возражения Бронуин.

Брат Грегори опустился на колени рядом с женщинами и говорил с Мириам между приступами тошноты Бронуин. Его голос был таким же мягким, как обращение, и Ульрику приходилось напрягать слух.

– Что – миледи ела на ужин?

– То же самое, что все мы: хлеб и жаркое из трапезной. Милорд сам накладывал его в тарелку, – сказала Мириам дрожащим и озабоченным голосом.

– А еще что-нибудь, чего не ели бы вы, кушала ли она?

– Не думаю. Вы что-либо другое кушали, миледи?

Бронуин, прислонившаяся к служанке, слабо покачала головой.

– Боже мой, я не могу больше терпеть эту боль! – прошептала она, складываясь пополам.

Брат Грегори взял Бронуин за руку и сжал ее пальцы.

– Я послал сделать чай, который должен помочь вывести яд, миледи. К счастью, вы освободились от большей части пищи, прежде чем она переварилась, но приятной ночи я вам не обещаю.

– Яд? – Ульрик помог приору в черном одеянии подняться на ноги. – Что за яд? – спросил он.

– Привкус, на который жалуется ваша жена, и запах рвоты свидетельствуют об отравлении, милорд. Нет симптомов, которые подтвердили бы ваше подозрение насчет беременности. Конечно, милорд, вы еще слишком мало времени женаты, чтобы разбираться в таких вещах. Не знаете ли вы, кто может желать лишить вашу жену жизни?

– Об этом мы поговорим за дверью, брат, – напряженным голосом ответил Ульрик.

Открывая дверь для приора и пропуская его вперед, он оглянулся через плечо и увидел, что Бронуин смотрит на него. Боль в ее бледно-голубых глазах ножом вонзилась ему в сердце.

– Я доберусь до виновника этого злодеяния, миледи, не успеет кончиться ночь, – тихим голосом пообещал он.

– Может, незачем ходить далеко, стоит лишь поискать причину в самом себе? – бледными губами вымолвила Бронуин.

Если бы раньше Ульрику сказали, что женщина может быть такой слабой и бледной и в то же время суметь нанести столь сокрушительный удар, он бы не поверил. Пригнувшись, словно под тяжестью обвинения, высказанного с такой болью, он закрыл за собой дверь. Черт побери! Мало того, что она до сих пор считает его ответственным за смерть родителей, теперь еще и это!

«Милорд сам накладывал его в тарелку». Слова Мириам обвинением звучали в его ушах. Да, он накладывал жаркое – из того же котла, из которого ели все! «Что же было потом?» – гадал Ульрик. Двое рыцарей вздумали состязаться в пережимании рук на столе, и он на минуту поставил тарелку, чтобы понаблюдать за ними. Заметив, что служанка его жены выходит из трапезной, он позвал ее и отдал поднос.

Но что-то упрямо заставляло Ульрика отбросить мысль о случайности… странное чувство грозящей опасности – несколько иное чувство, чем то, что вынуждало его принимать меры предосторожности перед боем. С предложением короля о дополнительном отряде для арьергарда он согласился в последний момент, но, оказывается, Бронуин все равно подверглась опасности.

– Не могла ли ваша жена взять с собой в дорогу какую-нибудь испорченную пищу там, где вы останавливались на ночлег в последний раз?

Ульрик прервал мучительные размышления, чтобы ответить приору.

– Нет! В Хантингдоне она взяла лишь сухарь со стола для этой вот своей птички.

Птичка! Ульрик резко повернулся и побежал – назад в комнату, где Мириам помогала Бронуин лечь в постель.

– Милорд! – удивленно воскликнула Мириам, и ее возглас заставил Бронуин открыть глаза.

Ни одна из женщин не заметила безжизненного тельца птички, потому что смотрели они только на высокого рыцаря, в два шага оказавшегося у клетки. Когда он взялся за клетку, Бронуин проговорила:

– Оставьте Эдди в покое, милорд! Разве недостаточно вам того, что я…

Потрясенный взгляд Ульрика остановил ее на полуслове.

Схватившись за живот, будто пытаясь ослабить мускулы, сжавшиеся в комок, Бронуин попыталась встать на ноги. Мириам поддерживала ее с одной стороны, Ульрик – с другой. Муж опустил клетку пониже, чтобы Бронуин смогла увидеть Эдди, лежавшего с неестественно вывернутым крылом, как бы замерев во время судороги. Бронуин пошатнулась с отчаянным стоном. Ульрик поспешно поставил клетку и подхватил жену.

– Эдди!

Супруг заключил ее в объятия и прижал к груди. Тот, кто отравил сухарь, очевидно, думал, что Бронуин берет его для себя, а не для птицы, которая, к счастью, съела большую часть сухаря.

– Эдди прожил остаточно долго, чтобы отплатить вам за добро, миледи, – тихо прошептал Ульрик.

Бронуин закрыла глаза и, держась за живот, уткнулась лицом ему в грудь.

– Вольф! – она произнесла это имя, всхлипывая и цепляясь за его плащ кулаками, сжатыми от боли.

Ульрик проклял злую судьбу, заставлявшую Бронуин презирать его как своего мужа и искать утешения у грубого наемника, которого он из себя изображал. Собачья смерть, в какой угол он загнал сам себя с самыми лучшими намерениями!

– Я тоже умру?

Ульрик коснулся губами ее лба, влажного от пота, несмотря на холод в комнате.

– Нет, миледи. Брат-монах принесет отвар, который облегчит боль, и вы уснете, а проснетесь уже в добром здравии.

– Я поправила постель, милорд.

Ульрик кивнул, но вместо того, чтобы опустить Бронуин на ее матрац, прошел к своему и сел, прислонившись к стене. Если ей нужен Вольф, с нею будет Вольф… хотя бы сейчас, когда она кажется такой беззащитной и цепляется за него, как испуганный потерявшийся ребенок.

Разве мог он подумать, впервые увидев юношу, едва вышедшего из подросткового возраста, что он окажется девушкой? Разве мог он ожидать, что юноша этот – та самая невеста, к которой он мчался на своем коне и день, и ночь в надежде познакомиться с нею до свадьбы. Он первым признался бы, что наследственные земли делают ее привлекательной невестой… если бы не узнал Бронуин Карадокскую так хорошо, как случилось ему узнать. В ней он нашел отважную женщину со страстной душой, подобной его душе. Ни одна девушка никогда не заставляла его сердце так таять от нежности! Во имя Господа, теперь он с нею никогда не расстанется!

– Ложись на ее постель, Мириам. Бронуин останется на моей, как только выпьет отвар.

– А как же вы, милорд?

Ульрик слегка улыбнулся служанке.

– Как воин, я больше привык спать стоя, прислонившись к стене или к дереву. Так удобнее, чем лежа на матраце!

– Тогда хоть возьмите одеяло прикрыть ноги.

Ульрик задумчиво смотрел, как девушка снимает с постели одеяло и укутывает его длинные ноги.

– Скажи, Мириам, ты не знаешь, где Бронуин взяла этот сухарь?

Мириам грустно пожала плечами.

– Честное слово, я сама брала сухари в дорогу и собственными руками упаковывала их. Не знаю, был ли это один из тех или же тот, что лежал на столе лорда, у которого мы останавливались на ночлег. С тех пор как леди спасла птичку, она все время приносила ей кусочки хлеба и лакомства. Может быть… это случайность?.. Бедняжка! – добавила она, глядя на Бронуин, мечущуюся в полубессознательном состоянии. – Кто же мог сделать такое?

Не успела Мириам улечься, как раздался стук в дверь и вошел брат Грегори с чашкой отвара. Служанка вскочила, чтобы взять отвар у приора и преданно опустилась на колени рядом с Бронуин, уговаривая хозяйку выпить лекарство. Им с Ульриком удалось влить в Бронуин все содержимое чашки, на дне осталась лишь трава.

– Можно мне унести птичку? – спросил приор, разглядывая неподвижного Эдди в клетке.

Ульрик кивнул.

– Да, жена и без того расстроена смертью птицы.

– Леди должна проспать всю ночь, выпив этот отвар. В нем немного опиума, чтобы расслабить тело и облегчить вывод яда, если он еще остался в теле. Завтра госпожа тоже будет сонной… и слабой, разумеется.

Приор поколебался, не зная, что еще сказать.

– Милорду что-нибудь еще нужно?

Ульрик прислонил к своей груди голову Бронуин и прижался к ней подбородком, уже поросшим золотистой щетиной. Никогда бенедиктинец не слышал подобной мольбы в голосе столь знатного рыцаря. Обычно знатные господа не выглядели столь затравленными и растерянными.

– Я прошу вас помолиться за нас, брат… всего лишь помолиться.