Заложница любви

ГЛАВА 20

– Я видела тебя на берегу, девочка. Не годится так обращаться со своим мужем, – мягко обратилась к ней тетя Агнес. – Могу поклясться, никогда еще я не видела тебя такой строптивой. Обычно ты ведешь себя более сдержанно, особенно в отношении мужчин.

– Ульрик оказался самым несносным мужчиной, которого когда-либо создавал Господь.

Бронуин закрыла затянутое пергаментом окно солярия. Солнечные лучи проникали через пергамент, но холодный воздух не проходил. Все женщины, не занятые приготовлением пищи или уборкой, были созваны сюда, чтобы проявить свое мастерство в умении обращаться с иглой. На случай, если придется принимать Жиля де Клера Меринвитского и его свиту, следовало починить простыни для людей этого лорда, чьи владения располагались на границе Уэльса и Англии. Англичанин, равный Ульрику по знатности, выразил через гонца желание поздравить с женитьбой нового верховного лорда Карадока, с которым он рука об руку сражался во время уэльского восстания.

– Думаю, он достойный человек, – заметила Мириам, орудуя иглой. – Мне же приходилось видеть и настоящих тиранов.

Одобрительное хихиканье прекратилось, когда Бронуин обратилась к своей служанке:

– Я, кажется, твоим мнением не интересовалась, Мириам.

– Ну, не веди себя так высокомерно и властно со своей служанкой только потому, что муж взъерошил тебе перышки, – вмешалась тетя Агнес. – На этот раз нужно проглотить свою гордость и упрямство и позволить ему их пригладить.

– Я не покорюсь человеку, который меня не уважает.

Агнес рассмеялась.

– Ха, ты хочешь получить все сразу: любовь, уважение…

– Он меня не любит! – настаивала Бронуин. – Может, он и питает ко мне страсть, но…

Агнес покачала головой, пощелкивая языком, из-за чего негодующая тирада племянницы осталась незаконченной.

– Он любит тебя, девочка. В противном случае муж затащил бы тебя в свою постель за волосы и воспользовался своими правами с твоего согласия или без оного. Я думаю, пожалуй, он даже слишком сильно тебя любит.

Бронуин была озадачена тем, как решительно тетка встала на защиту Ульрика.

– Ты хочешь, чтобы я склонилась перед человеком, который, не исключено, стоит за убийством моих родителей?

Агнес встала со своего кресла и отложила иглу.

– Пожалуй, нам лучше поговорить наедине, дорогая, – прошептала она, подмигивая, чтобы хоть как-то переменить настроение племянницы.

Однако подмигивание не помогло. Бронуин холодно извинилась перед работницами и последовала за пожилой дамой в ее комнату, которую, как выяснилось, отвел ей в отсутствие лорда Бланкард. Комнатка была весьма уютной, с очагом в форме улья. Очаг распространял еще тепло, хотя угли только тлели, но расходовать дрова было неразумно, потому, как Агнес расхаживала по замку в дневные часы. Единственное окно, выходившее на юг, пропускало солнечный свет сквозь створку, затянутую пергаментом.

Агнес села на свою постель – длинное узкое ложе, с трех сторон окруженное занавесями для защиты от сквозняков – и похлопала по матрацу рядом с собой, приглашая Бронуин присесть тоже.

– Глупая ты девочка, но, думаю, рано или поздно любовь всех нас делает глупцами.

Бронуин опустила глаза на свои пальцы, бездумно переплетя их.

– Не уверена, что это любовь, тетя Агнес. Я испытываю к Ульрику множество противоречивых чувств, и некоторые из них меня пугают.

Тетка успокаивающе пожала ей руку.

– Одними следует, наверное, пренебречь, дорогая, другие же могут представлять серьезный повод для беспокойства. Знаешь, твой муж не повинен в смерти твоих родителей.

Утверждение заставило Бронуин поднять глаза от сплетенных пальцев и удивленно взглянуть на лицо Агнес.

– Ты видела того, кто это сделал?

– Нет, я пустила по воде два ваших волоса, и каждый раз золотистый и черный встречались, что было бы невозможно, если б Ульрик убил твоих отца и мать.

Бронуин раздумывала над словами Агнес. Однажды леди Гвендолин рассказала ей, что Агнесс всегда точно предсказывала счет в играх. Расспрашивать подробнее было бесполезно.

– Значит… значит, ты полагаешь, я напрасно жду уважения за все свои старания спасти шкуру этого самоуверенного лорда?

Агнес тихо хмыкнула.

– Он ведет себя именно так, а не иначе, потому что любит тебя, и ты ведешь себя подобным образом по этой же причине. Уважение придет само собой, если постараетесь вы оба, – старая дама нежно взяла руки племянницы в свои. – Оба вы напоминаете мне Гвендолин и Оуэна. У них были трудные времена, пока ты не была зачата. Им пришлось многое узнать друг о друге, пока все не наладилось.

Как было бы здорово, если б мать оказалась здесь, с ней рядом, печально думала Бронуин. Это, конечно, не значит, что она не принимает тетю Агнес всерьез, но просто, несмотря на все ее мудрые советы, тетка сама никогда не была замужем и вряд ли знала, как чувствуешь себя, будучи женой.

– Пожалей его, Бронуин – терпеливо продолжала Агнес. – Он седьмой сын, и это о чем-то говорит! И учти: не все люди, сколь бы одаренными ни были, так настроены к тому, что неведомо простым смертным, как мы, уэльсцы. Пока у твоего супруга не откроются глаза, мы должны проявлять терпение и защищать его изо всех сил.

Бронуин очнулась от тоски по прошлому.

– Как?

– Он взялся за дело с хорошими намерениями, но невольно оскорбил злых духов. Деревья, срубленные для перестройки Карадока, были посажены, ты знаешь, для них. Чем быстрее удастся умилостивить духов, тем скорее снова будут править в Карадоке мир, согласие и любовь.

– А это не те духи, что живут в пещере внутри скалы?

Агнес внезапно оцепенела.

– Ты нашла ее?

– Нет, я собиралась спросить у тебя, не помнишь ли ты…

– … где пещера? – закончила за нее тетя, недоверчиво покачивая головой. – Право же, дитя мое, последнее время я даже теряюсь в этом замке с двумя дворами. Теперь я знаю лишь, как пройти прямо через оба эти двора. Неужели ты думаешь, что я, как прежде, иногда брожу по берегу?

Бронуин вздохнула.

– Полагаю, нет.

– Лучше подумать, как быть с этими злыми духами, вместо того, чтобы гадать, где они обитают. Тебе нужно защитить мужа и ребенка, не говоря уже о своем народе, – Агнес вызывающе подняла бровь в ответ на готовые прорваться возражения Бронуин. – Не думай, что я не слышала слухов.

Как быстро распространяются ложные домыслы!

– Нет, тетя, я не беременна. Это всего лишь маленькая хитрость, к которой мне пришлось прибегнуть, чтобы не подпускать к себе мужа. Мы… мы спали в одной постели, но только один раз… были близки, – краска залила шею и уши Бронуин, а затем и все лицо у нее запылало, – и у меня же в ту ночь был зеленый камень с Англси.

– Глупышка! – снисходительно усмехнулась Агнес. – Ты считаешь, что зеленый камень сможет противостоять силе седьмого сына? – она рассмеялась и радостно обняла Бронуин. – Я уже видела во сне твоего первенца, дорогая! У тебя родится мальчик.

– Собачья душа, да ты смеешься надо мной! – воскликнула Бронуин.

Ее лицо побледнело, а колени ослабели. Если бы она уже не сидела, то непременно бы упала. Слабость расползалась, как чума: закружилась голова, появилась тошнота.

– Но камень… камень! – шептала Бронуин, пока тетя заботливо укладывала ее на подушку, испугавшись внезапной бледности племянницы.

– Я же тебе говорила, седьмой сын – человек особенный. Впереди вас ждет счастье, если вы примите друг друга телом и душой, – Агнес нежно погладила Бронуин по волосам. – Только предупреждаю тебя: пока духи не успокоились, ты никому не должна говорить о своем состоянии.

– Но ты же сказала…

– У молодых людей вскоре после свадьбы обычно появляются дети, вот люди и судачат. Думаю, я единственная, кто на самом деле знает всю правду.

Бронуин положила руки на живот, словно могла с помощью этого жеста найти подтверждение словам Агнес.

– Ребенок… в опасности, тетя Агнес?

Когда Бронуин подняла глаза на тетку, то поразилась, насколько ее лицо стало серьезным и встревоженным.

– Ты ничего никому не должна говорить.

Волнение в голосе тетки напомнило Бронуин о кошмаре, приснившемся прошлой ночью, когда кто-то пытался забрать у нее ребенка. Может, это и были духи?

– Тетя Агнес, ты должна сказать мне! Что за опасность?

Лицо пожилой дамы озабоченно сморщилось.

– Я бы сказала, если б могла, девочка. Это должен узнать седьмой сын, а не я. В наших силах только направлять его и защищать, пока он не распознает зло. Любовь к тебе и ребенку наведет его на врага.

Однако Бронуин хотелось знать, как долго будет нависать над ними опасность. Прекрасно, что Ульрик твердо знал: он должен быть таким же уверенным и твердым, как его меч. Ребенок… дитя Ульрика! Боже, как обманула ее судьба, обернув ложь правдою!

Ужину, состоявшему всего лишь из двух, но вкуснейших перемен блюд, Бронуин не смогла отдать должное, и она была весьма благодарна мужу за его мрачное настроение, не покидавшее молодого рыцаря. Но к нему вновь вернулось достоинство, чуть было не растерянное в ледяных водах при падении. В любом случае, он, по всей видимости, не собирался напоминать ей о предстоящем мгновении, когда впервые за ними закроется дверь комнаты владельца замка. По правде говоря, Бронуин даже сомневалась, впустит ли Ульрик ее в свою комнату. Он все еще сердился! Можно подумать, это она наслала на него ту озорную волну, и, кроме того, это его конь, а не Макшейн, подтолкнул всадника в воду!

Улыбка коснулась губ Бронуин при воспоминании, как пытался подняться на ноги Ульрик, не веря, что подобное могло произойти. Поистине, в тот момент он был кем угодно, только не полновластным верховным лордом Карадока!

– Чему я обязан этим смешком, миледи?

Не заметив, что рассмеялась, не сдержавшись, Бронуин постаралась поплотнее сжать губы.

– Я смеялась, вспоминая ваше лицо в тот момент, когда Пендрагон опрокинул вас в воду, милорд. Хорошо, что ваш сын не мог вас видеть в таком неподобающем виде, не совместимом с достоинством лорда.

Его сын. Бронуин была удивлена тем светом, что озарил ей душу при одном лишь упоминании о ребенке. Ее сын. Их сын.

– Нет сомнений, твой трясущийся от смеха живот привлек его внимание к случившемуся эпизоду, – ехидно заметил Ульрик. – Соломон подвергался меньшим испытаниям и волнениям со всеми своими женами, нежели я с одной!

Стиснув зубы, Бронуин смиренно опустила глаза. Когда она снова глянула на мужа, то тихо сказанные слова были полны расскаяния:

– Мне не следовало смеяться, милорд! Вы могли утонуть, не умея, должно быть, плавать!

Хотя она и не могла видеть одобрительного выражения лица своей тетки, но почувствовала, что та повернулась к ней, во всяком случае, праздная беседа между пожилой дамой и Бланкардом прекратилась. Однако когда Бронуин увидела обращенное к ней лицо мужа, на котором враждебность смешалась с заботливым вниманием, она не выдержала. Мрачно Бронуин глянула в золотисто-карие глаза.

– Прошу прощения, благословенный мой супруг. В последнее время у меня не самое лучшее настроение,… да и аппетит тоже, – призналась Бронуин, кладя салфетку рядом с почти нетронутой порцией жареной свинины и кроличьего жаркого. – Если вы позволите, милорд, я хотела бы удалиться.

Когда она выходила из-за стола, Ульрик поднялся. Беспокойство отразилось на его лице.

– Попросить тетю сопровождать вас, миледи?

– Я сама попрошу о том Мириам, милорд.

Разумеется, Бронуин и не ожидала, что с нею пойдет сам Ульрик. Учитывая положение в замке, его подчиненные каждый вечер давали лорду отчет о проделанном за день, что было необходимо для составления плана работ следующего дня. Гарольд обсудил с Бронуин планы на завтра, еще, когда она пробудилась от послеобеденного сна в теткиной комнате, где ей вздумалось вздремнуть, так что после ужина у нее не было дел, кроме докучных развлечений, а к ним ее душа сейчас была совсем не расположена.

Наверное, мысль о ребенке была так удивительна для Бронуин, что руки сами собой тянулись к животу, когда она поднималась по ступенькам винтовой лестницы в комнату лорда. «Мальчик, – думала Бронуин, проникаясь благоговением перед грядущим. – Будущий властелин Карадока. А это вот комната твоего отца, – говорила она про себя, робко открывая дверь. – Эта комната такая же красивая, как он сам. И твой отец – не убийца моих родителей, нет. Он высокий мужчина, отважный воин и просто хороший человек с добрым сердцем, совсем как твой дедушка Оуэн».

Бронуин открыла ставню и выглянула во внутренний двор. К кухням лорда тянулись вилланы. Можно было ожидать, что несчастье придавит их своим гнетом, но они вовсе не казались подавленными, наоборот, жизнерадостными и даже несколько шумными, особенно мужчины, видно, сильно проголодавшиеся на работах в лесах к югу от Карадока, где лорд велел рубить деревья для новых построек.

К стенам замка были сложены первые бревна, привезенные на быках.

– … закладка деревни, – донесся до нее чей-то веселый голос.

Она улыбнулась и напрягла слух.

– Хороший человек, его милость.

– Уэльсец по духу, если не по крови.

– Не много найдется уэльских лордов, что откроют свои кладовые для вилланов.

– А какой красавчик!

– Лорд Оуэн им гордился бы, упокой Господи его душу.

– Седьмой сын, я слышал.

Седьмой сын. Нельзя не признать, что обаяние было величайшей силой ее мужа. Конечно, эта сила произвела впечатление и на жителей деревни, и на слуг замка. И на нее, призналась себе Бронуин, бросая последний взгляд на закат и поплотнее закрывая ставню.

Она встала со скамьи, и в это время в комнату зашла Мириам, чтобы помочь приготовиться ко сну. Охваченная странным чувством, Бронуин рассеянно слушала болтовню девушки о том, какими красивыми будут волосы миледи, когда вырастут до пояса. Если кудри дочери достигали плеч, леди Гвендолин уже считала это несказанной радостью. Бронуин терпеливо ждала, когда служанка заплетет ее волосы в короткую косу и украсит косу белой лентой.

– Конечно, вам бы следовало заплетать волосы каждую ночь. Моя бабушка считала, волосы растут быстрее, если леди спит, заплетя их в косу. Иначе, она говорила, они будут путаться и сечься, как бы напрашиваясь, чтобы их обрезали.

Вместо того чтобы возразить насчет длины волос, как, бывало, она возражала матери, Бронуин восхищалась мастерством служанки. Благодаря ее стараниям, она теперь больше походила на истинную женщину… женщину-мать, поправила себя Бронуин. Если бы ее спросили раньше, хочет ли она дитя, то, скорее всего, она яростно отрицала бы это, а теперь, когда ребенок, в существование которого она хотела заставить поверить мужа, вдруг стал реальностью, голова шла кругом от радости.

Да благословит Господь тетю Агнес за то, что помогла ей разобраться в путанице мыслей и облегчить совесть, отбросив необоснованные обвинения! Какой бы странной ни была ее тетка, Броуин верила в ее предсказания. Люди в округе всегда считали Агнес прирожденной целительницей, она вылечила мятежное и разбитое сердце племянницы своими мудрыми и успокаивающими сковами.

Теперь жену отделяла от Ульрика только внешная нервная дрожь, неожиданно овладевшая Бронуин, когда Мириам вышла из комнаты. Какой бы усталой она ни чувствовала себя за ужином, но знала, что сон сейчас не коснется ее широко раскрытых глаз, пока муж не придет к ней. Не успела она углубиться в свои размышления, как на пороге появился супруг. Должно, быть, он ждал, когда уйдет Мириам, подумала Бронуин, вцепившись за сиденье стоявшей у изножия кровати скамьи, на которой она сидела, глядя на приближавшегося Ульрика.

– Я… – он замолчал, как бы собираясь с духом. – За столом, миледи, вы говорили… о сыне. Значит ли это, что ребенок на самом деле зачат? Встретившись глазами с его взглядом, полным надежды, она утвердительно кивнула. Ульрик тяжело перевел дыхание, его губы изогнулись в нежнейшей улыбке. Он сделал несколько шагов в сторону и повернулся к ней, ударив себя кулаком в грудь.

– Да, мы подходим друг к другу, миледи! Сначала я решил, что это одна из женских хитростей, которой вы столь долго мучите меня, чтобы удерживать на расстоянии, – он возбужденно засмеялся. – Одна ночь, и ребенок… черт побери! Мне придется пристроить еще одну башню для детской!

– Милорд! – воскликнула Бронуин, даже смущение не могло уменьшить ее радости при виде ликования Ульрика. – Я жду одного ребенка, помилуйте! Сына!

Ульрик так стремительно кинулся к ней, что Бронуин вскрикнула, когда он заключил ее в объятия.

– Сын, дочь – все равно! Дочь будет такой же отважной и красивой, как ее мать, и станет следить за хозяйством и даже заботиться о своем замке и землях, если следом не появится брат, – Ульрик поцеловал жену в лоб, возбужденно расхаживая по комнате, держа ее на руках. – Мы объявим об этом сегодня!

– Нет, милорд!

Ульрик замер.

– А почему нет, скажите на милость? Если этого не достаточно, чтобы заставить мужчину кричать от гордости, то я…

– Мы не должны допустить, чтобы кто-либо узнал об этом! – Бронуин почувствовала, как сердце у нее упало.

Как же объяснить ее здравомыслящему супругу, какая таится опасность?

– Потому что я боюсь тех людей, кто может причинить мне зло, узнав, что я ношу в своем чреве наследника Карадока.

Не выпуская, жены из объятий, Ульрик опустился на кровать.

– И ты думаешь, есть такие люди?.. Кто?

Бронуин пожала плечами.

– Не знаю. Прошу тебя, храни нашу новость в тайне, пока не схватят всех этих разбойников и не наступят в Карадоке мир и спокойствие. Тетя… гм… – спохватилась Бронуин, решив, что не стоит ссылаться на Агнес как на человека, внушившего ей все эти опасения. – Может существовать связь между моим отравлением в дороге и набеге разбойников. Кто-то из тех, кто надругался над телом Кэрин, хочет видеть меня мертвой, – она прижалась к Ульрику в поисках успокоения в его объятиях. – Я знаю, все это, кажется бессмысленным, милорд, но согласитесь ли вы исполнить мою просьбу.

Ульрик наклонился и коснулся ее губ.

– Миледи, ради вас я согласен совершить многое, не только исполнить просьбу.

Бронуин не понимала, причиной тому радость пли безотчетный отклик ее тела, но, когда Ульрик находился рядом, невозможно ей было собраться с мыслями. Ни о чем она не могла думать, когда он целовал и ласкал ее с рокочущим стоном – низким, как мурлыканье льва, так ей казалось. Бронуин знала, до каких высот наслаждения может поднять ее этот человек, но все же обратилась к нему со словами, которые были гораздо более смелыми, чем она сама.

– Тогда, милорд, я хотела бы, чтобы вы легли со мной в одну постель и отогнали бы те ужасные сны, что преследуют меня в последнее время.

– Охотно, леди, но… это все?

Бронуин безотчетно сжала колени, чтобы стряхнуть наваждение, нараставшее с каждым словом, бархатным голосом произносимым Ульриком. Боже, не так ли он говорил с нею в том безудержном содрогании, что познала она однажды, соединившись с ним столь тесно, как только может женщина соединиться с мужчиной?

– Хорошо… вы можете снять сапоги, милорд.

Бронуин удивленно вздрогнула от взрыва раскатистого смеха Ульрика.

– Женщина, я сниму не только сапоги!

Что он незамедлительно и сделал. Справиться с рубахой не составило труда, но чтобы стянуть леггинсы – узкие облегающие штаны из тонкой кожи – с их многочисленными пряжками по всей длине стройных ног, потребовалось некоторое время, показавшееся Бронуин вечностью. Опершись на локоть и подсунув свои голые ступни под свернутое одеяло, она пробежалась пальцами по бугристым шрамам, покрывавшим спину рыцаря.

– Ты все еще Вольф, – произнесла Бронуин вслух невольно пришедшую мысль, она пыталась соединить два образа в один.

Ульрик насторожился.

– Нет, миледи, я Ульрик. Вольф – только прозвище.

– Но в тебе есть… что-то волчье.

Она говорила с такой искренностью, что рыцарь не мог не улыбнуться, справляясь с пряжками.

– Да? А ты напоминаешь мне птицу. Как раз, когда я подумал, что птица уже навсегда моя, ты улетела… не так далеко, чтобы я не мог тебя видеть, но оказалась недосягаемой.

Он расстегнул последнюю пряжку леггинсов и стянул их вместе с нижними штанами.

– Почему бы вам не сделать то же самое, миледи?

Вопрос Ульрика застал ее врасплох. Но вдруг ей открылась одна сторона его натуры, остававшаяся прежде для нее скрытой. Это была уязвимость. Вместе с одеждой он словно снял покровы с души, и Бронуин поняла всю глубину страданий своего лорда из-за неизвестных врагов, прошлого недоверия ее народа и, что хуже всего, недоверия жены.

Бронуин сморгнула слезы, не желая, чтобы этот вдруг открывшийся ей добрый и благородный образ исчезал, хотя и лорд Карадока, и наемник оба были мастера скрывать его.

– Почему?.. – ее голос дрожал, так много она хотела сказать, в стольком исповедаться. – Милорд, мне надоело улетать. Я мечтаю, чтобы меня удерживал и защищал отец моего ребенка, будь то Вольф или Ульрик, они оба нашли место в моем сердце.

– А ваше доверие они обрели, миледи?

– При всей своей власти надо мной Вольф, раз обманув, не смог восстановить мое доверие, милорд, – Бронуин откинулась на подушки и протянула руки к стоявшему перед ней рыцарю, – но мудрость и доброта Ульрика завоевала меня.

Супруг накрыл ее своим телом и осыпал поцелуями. Страсть и возбуждение, не напоминавшие о себе, пока она говорила, снова завладели ею, требуя отклика плоти, словно можно было говорить друг с другом не только с помощью слов. Бронуин хотелось еще раз воздать должное тете Агнес за то, что добрая женщина облегчила ей душу, но время разговоров прошло, и так она потратила слишком много сил на слова, которые никогда в точности не отражают того, что хочет сказать сердце.

В порыве страсти Бронуин попыталась освободиться от своей рубашки, прежде чем она превратится в лохмотья под нетерпеливыми руками мужа. Слегка запутавшись у талии, рубашка улетела с быстротой, которая посрамила бы честь лучшего придворного волшебника, Бронуин увидела молниеносное исчезновение своей одежды, улетевшей в неизвестном направлении, и шаловливый смех вырвался у нее из груди, сразу же превратившись в стон наслаждения под безудержной лаской пальцев и губ Ульрика.

Доблестный воин на поле боя, таким он был и в постели. Тело содрогалось от непрерывного натиска со всех флангов, требовавшего полного и окончательного признания своего поражения. Бронуин хотела вернуть хоть часть головокружительного наслаждения, доводившего до безумия, но ответные ласки превращались в мольбу, а нежные слова прерывались стонами и вздохами блаженства, сплетенные с именем лорда.

Когда в очередной раз Ульрик нежно прикоснулся к ее трепещущему истомленному телу, Бронуин направила бедра навстречу его торжествующему вторжению, сливаясь с ним в таком отчаянном порыве, словно от этого зависела ее жизнь. Никакая безудержная скачка на коне по продуваемому ветром берегу моря никогда не давала такого полного самозабвения. Никакой стук копыт по плотному песку не мог бы совпасть с биением сердца, стремящегося к вершине счастья.

– Муж мой! – воскликнула она в ответ на волчий рык мужчины, содрогавшегося над нею и внутри нее.

Тело Бронуин до предела было заполнено сонмом – ощущений, жгучих, разрывающих на части, уносящих вслед за своим повелителем в неведомые дали блаженства.

С громким стоном Ульрик перекатился на кровати к Бронуин и изумленно проговорил:

– Я околдован, женщина. Что за страсть ты возбуждаешь! Как заставляешь ты мужчину вывернуться наизнанку и оказаться выжатым досуха?

Лениво улыбнувшись, Бронуин свернулась клубочком в кольце его рук и положила ладонь на увлажненную потом любовных объятий грудь.

– Это не я, милорд. Это ваша собственная магия.

Ульрик усмехнулся.

– Магия?

– Ты седьмой сын. Тетя Агнес говорит, это делает тебя особенным человеком, – Бронуин поцеловала плотный коричневый сосок на мускулистой груди и опустила голову. – Если б это было не так, ты бы не смог мне зачать ребенка.

– Почему же? Какой магией ты была защищена от зачатия?

По тону Ульрика чувствовалось, что он шутит, но Бронуин была настроена серьезно. Тетя предупреждала: ему потребуется время, чтобы осознать истинность уэльских поверий.

– У меня с собой в ту ночь был камень, на котором выступают капельки влаги, когда мужчина и женщина обнимаются в постели. Женщина не может забеременеть, если этот камень оказывается с ней рядом.

– Волшебный камень?

Бронуин шутя, шлепнула Ульрика по губам.

– Если будешь смеяться надо мной, я не скажу больше ни слова! Мою мать он не подвел ни разу.

– А тебя подвел!

– Потому что ты седьмой сын, повеса! – приподнялась Бронуин на локте. – Камень был со мной в нашей комнате в Вестминстерском дворце, но…

– Ты его не видела в последнее время?

Озадаченная неожиданно серьезным выражением, появившемся на лице Ульрика, Бронуин покачала головой.

– Думаю, он где-то в дорожном мешке…

– А ведь в тот первый раз он вполне мог и растаять, изойдя влагой!

Она хлопнула его по животу, заставив подскочить с громким воплем.

– Черт тебя побери, я говорю серьезно!

К ее удивлению, Ульрик заключил ее в объятия и повалил на подушки с дьявольским выражением лица.

– Я тоже говорю серьезно, прекрасная дочь ворона… Седьмые сыновья имеют обыкновение по семь раз за ночь любить свою жену, – он коснулся ее губ и затем поцеловал каждую из грудей.

– Что?! – воскликнула Бронуин, чувствуя, как снова пробуждается в ней страсть.

– Уж не знаю, повезло ли вам, миледи, что не обычного человека взяли себе в мужья, – рассмеялся Ульрик, напряженно опускаясь на Бронуин.

Да, он был седьмым сыном.