Заложница любви

ГЛАВА 15

Оставшийся путь до Карадока прошел для Бронуин как в тумане. Ей запомнились лишь отдельные моменты. Помнила она, например, что муж держал ее в объятиях укутанной в плащ и одеяло, и как они ехали на фыркающем Пендрагоне. Смутно припоминались и ночи, проведенные в разных постелях и в различных комнатах, отличавшихся роскошью, которую, увы, она была не в состоянии оценить. Ульрик укачивал ее, положив руку ей на живот, где ужасная боль продолжала терзать внутренности, и его рука, казалось, облегчала ее страдания. Всюду, где муж оставлял целомудренные нежные поцелуи, Бронуин продолжала ощущать его прикосновения – на подбородке, кончике носа, макушке, щеках, на лбу… и губах.

Когда голова ее не была затуманена под действием отвара трав, которые им дал и с собой в дорогу добрый приор, она не могла понять, как можно было чувствовать ей себя так надежно в объятиях врага, если все более очевидным становилось, что он хотел от нее избавиться. Ульрик самолично готовил теперь для нее поднос с ужином. Об этом сказала ей Мириам и сразу же встала на защиту своего нового лорда, настаивая на том, что яд был в сухаре, которым Бронуин накормила бедного Эдди. Но Бронуин знала также, что она отдала Эдди и корочку хлеба, пропитанную подливкой от жаркого.

Необыкновенные проявления любви и заботы со стороны Ульрика могли быть вызваны необходимостью подтвердить его невиновность в случившемся. Она понимала это и все же не могла не принимать его заботу и внимание, как проголодавшийся мальчишка пищу. Как ей хотелось бы, чтоб все было по-другому! Сейчас она даже мечтала о том, против чего возражала не так давно – о свадьбе, на которой родители передали бы ее светловолосому англичанину, везущему теперь жену на своем благородном Пендрагоне по знакомой лесной дороге в Карадок. Как замечательно это было бы! Увы…

Голые ветви деревьев на фоне пасмурного зимнего неба были мрачным напоминанием о случившемся и возвращали к действительности. По крайней мере, в Карадоке у нее будет тетя Агнес. Она станет ей союзницей в борьбе с этим седьмым сыном Кента. Тетка, какой бы рассеянной ни была, сумеет вылечить ее, и тогда снова можно будет здраво смотреть на суть вещей. Может быть, тете Агнес даже что-то известно о напастях, обрушившихся на Карадок. Может быть…

Мысли Бронуин были прерваны тем, что дорога расширилась, а это значило: они приближаются к дому. Ульрик слегка подтолкнул ее.

– Смотрите, миледи! Вон ваш Карадок!

Бронуин не могла бы сказать наверняка, отчего развеялось уныние и прояснились мысли: то ли иной воздух вдруг коснулся ее ноздрей, когда отряд выехал из леса на открытое место, то ли приободрил вид знакомой башни, вырисовавшейся на серебристо-сером горизонте – но вдруг, обретя силы, она выпрямилась и погрузилась в созерцание гостеприимного пейзажа. Ветер с моря казался ей приветливым, в то время как чужеземные рыцари дрожали от холода.

– Не могли бы мы поскакать к скалам, милорд?

Ульрик повернул Пендрагона в сторону, и они помчались по устланной коричневатой травой пустоши к уступу, на котором была построена главная башня Карадока – каменная крепость над беспокойным морем, разбивавшем свои ледяные воды о скалистые стены. Был прилив, берег манил. Непривычный к шуму волн, скакун заартачился, Ульрику пришлось натянуть поводья и, потрепав по шее, заговорить с ним успокаивающим тоном.

Наверное, и ее можно так же легко успокоить, подумала Бронуин, соскальзывая со спины присмиревшего коня. Казалось, и воздух, и твердая земля наполняли силой ее ослабевшее тело. Ноги сами собой понесли к защищенному насыпью берегу. Ветер сбросил капюшон плаща и растрепал блестящие черные пряди, отведя их от лица и как бы вливая в жилы дочери ворона свой необузданный порыв.

«Они называют тебя диким краем, Уэльс! Холодным, суровым и угрюмым. А для меня ты мать… мать-Уэльс, дающая хлеб насущный и жизнь».

– Вот здесь, милорд, я буду завтра скакать на Макшейне, – объявила она Ульрику, также спешившемуся и присоединившемуся к ней.

– Черт побери, женщина! Ты, что, плавать собралась?

Бронуин рассмеялась над недоверием рыцаря, не зная, что щеки ее приобрели здоровый румянец, а глаза стали голубее сапфиров и сверкают удивительным оживлением.

«Это волшебство!» – подумал Ульрик, пораженный переменой. Бронуин сохраняла свою красоту даже во время болезни, но сейчас, когда стихии – ветер и море – носились вокруг нее в какой-то языческой колдовской пляске, она буквально светилась, на глазах возрождаясь к жизни. Никогда еще Ульрик не наблюдал в людях таких разительных перемен.

– Когда начинается отлив, милорд, берег становится прекрасной дорожкой для верховой езды. Ни один из карадокских скакунов не боится замочить ноги, – с вызовом проговорила она.

Если бы он знал, что для восстановления душевного спокойствия жены необходимо привезти ее домой, то, даже рискуя обидеть короля, отправился бы в путь гораздо раньше.

– Я помчусь за вами, миледи, по этому берегу, как за моей повелительницей, – любезно отозвался Ульрик хрипловатым голосом.

Он ощущал воздействие этого волшебства, что бы то ни было. «Какое удивительное место, – размышлял он, – место, где исчезает отчаяние, порожденное беспомощностью!» Или в том была заслуга самой Бронуин? Боже, она размягчала его душу своим невинным колдовством и зажигала огонь в крови, как никакая другая, женщина!

Волшебство, возникшее на берегу моря, постепенно загорелось совсем иным огнем в карих глазах, смотревших на Бронуин. Она вдруг увидела, как янтарные искорки страсти зажглись в смешении голубых, зеленых и коричневых тонов, составивших необычный цвет глаз Ульрика. Выражение этих глаз невозможно было определить, как немыслимым казалось, и постичь характер рыцаря. Лишь одни намеки оставляли самые приземленные страсти, гнев и неприкрытые желания. «Может, разгадав характер Ульрика, я отыщу и ответ на мучительный вопрос об убийстве?» – пришло в голову Бронуин, прекратившей пытливое изучение своей души, чтобы не затеряться в ее глубинах.

И вдруг… она увидела то, что прогнало всякие мысли о златовласом воине, стоявшем перед нею. Дубовая роща, посаженная сотни лет тому назад и пышно разросшаяся, несмотря на соленые ветры, исчезла! Что наделали эти негодяи – чужаки из Англии?

– Милорд! – воскликнула Бронуин, и краски исчезли с ее лица на глазах у потрясенного Ульрика.

Заметив ужас и смятение жены, он обернулся, готовый выхватить меч, к которому непроизвольно уже протянул руку. Но позади никого не было, и он не видел ничего угрожающего – только носился резкий и влажный ветер, пропитавший влагой его волосы и плащ.

– Проклятье, женщина, что случилось?

Бронуин указала на жалкие остатки некогда горделивой рощи. Когда она была маленькой, тетя Агнес рассказывала ей, что эта роща волшебная, посаженная специально для фей, живущих там под защитой духов деревьев.

– Вот где таится причина твоих будущих горестей, Ульрик Карадокский! Здесь, среди остатков дубовой рощи, столь бездумно уничтоженной!

– Деревья были срублены для постройки новых укреплений, – объяснил Ульрик, растерявшись перед новой волной иступленного страдания жены. – Я сам отдал приказание еще прошлой весной, и оно было исполнено, когда я уехал… – Ульрик заколебался, не зная, подливать ли масла в огонь подозрений, уже бушевавших в душе Бронуин, – … попытавшись нагнать отряд твоего отца, чтобы вместе добираться до Лондона.

Проклятье! Снова судьба поставила ему подножку, отвлекла колдовством голубых глаз! Как мог он забыть о подозрениях Бронуин, основанных всего лишь на том, что он находился поблизости, когда были убиты ее родители людьми, одетыми в его геральдические цвета! Подозрения укрепились оттого, что именно он накладывал ей еду в тарелку, когда кто-то попытался ее отравить. Но теперь почему она вела себя так, будто, срубив несколько деревьев, он совершил нечто, вызывающее крайнее осуждение?

– Для нужд строительства понадобились доски, – спокойно проговорил он, пытаясь сдержать раздражение.

Как легко эта женщина вызывает его гнев, едва оправившись от недомогания!

– Карадок нуждается в благословении больше, чем в досках! Ты проклял всех нас!

– Никого я не проклинал! – заявил огорченно Ульрик, он обхватил Бронуин за плечи и слегка встряхнул ее. – Это все ваши уэльские поверья! Я христианин, и всякие глупые россказни меня не испугают!

– Ах, вот как, глупые россказни?

Откуда только силы взялись у этой слабой женщины, чтобы вырваться из рук нетерпеливого рыцаря и сердито отдалиться на несколько ярдов. Когда она снова повернулась к нему лицом, то Ульрик решил, что его жена со своим развевающимся вокруг стройной фигуры плащом и темными, как вороново крыло, волосами, разметавшимися у лица, пылающего негодованием, похожа на саму волшебницу Моргану из сказаний о короле Артуре или же на сказочную королеву, а может, на разгневанную волшебницу. Голубой огонь, полыхавший во взгляде Бронуин, казалось, способен вызвать дьяволов из преисподней.

– Я тоже христианка, лорд Ульрик Карадокский, – надменно усмехнулась она, – но не так глупа! Даже папа Римский не отрицает существования духов и сил, недоступных нашему пониманию! Кто же ты такой, чтобы считать себя неприкосновенным для них? Собачья смерть, я не позволю тебе своим невежеством призвать силы тьмы напасть на мой народ!

Куда делось слабое беззащитное существо, покоившееся в его объятиях несколько последних дней? Ульрику пришлось призвать на помощь все свое самообладание. Но, может, выходка Бронуин – какая-то женская уловка, хитрость? В смятении ухватился он за единственное оружие, которое у него еще оставалось:

– Во имя всего святого, женщина, ты будешь повиноваться моим приказаниям! Прекрати же немедленно швырять мне в лицо столь нелепые обвинения! Заявляю, что всякий, кто осмелится хотя бы шепнуть об этом, будет высечен мною лично. Ясно?

Его слова были понятны, в этом Ульрик не сомневался, однако мрачное выражение лица, с которым жена его выслушала, не позволяло надеяться на действенность угрозы.

– Берегитесь, милорд, ибо вы и ваши люди уже испытали удар бича возмездия! – она вызывающе вздернула подбородок, не страшась ни грозного англичанина, ни сил природы. – Есть одна уэльская поговорка и ее тоже не следует вам забывать, сэр. Плохо придется тому, кто встанет на пути у ворона!

То была обыкновенная уэльская поговорка, бессмысленная, как и вся прочая чепуха, на которой оказалась, помешана его суеверная молодая жена, но поговорка, как последняя капля, переполнила чашу терпения. Сделав два шага, Ульрик оказался рядом с Бронуин и обхватил ее, накрыв складками плаща, словно не позволял улететь прекрасной дочери ворона. Как птица в клетке, билась Бронуин в крепких объятиях, бросая неукротимо-мятежные взгляды ему в лицо.

– Я намерен не вставать на пути у этой птицы, миледи, а приручить ее.

С этими словами он запечатлел поцелуй на вытянутых в струнку губах, намекая, каким именно образом собирается приручить. Неожиданное спокойствие Бронуин избавило его от необходимости применять грубую силу. Податливость губ облегчила победное проникновение его языка, и чресла начали наливаться желанием в предвкушении завоевания этого нежного тела, сжатого в его руках, как Ульрик вдруг понял: происходит нечто необычное, словно он столкнулся с пустотой, неведомой ранее – выйдя на поле битвы, обнаружить, что противник сдается без боя!

– Бронуин!

Ульрик поднял голову, услышав, как кто-то выкрикнул имя его жены, но все его внимание было приковано не к пожилой женщине, бегущей по лугу, а к каменному, застывшему лицу жены, встретившейся с ним взглядом. На могильных плитах он встречал более теплые изображения.

– А если птица не будет приручена, к какому средству вы прибегните, милорд? Отравите? Убьете?

Черт побери, как хотелось ему заставить жену немедленно отказаться от этих слов и овладеть ею прямо здесь, на этой влажной каменистой земле.

– Бронуин, детка!

Жесткий стальной взгляд голубых глаз на мгновение сместился в сторону пухлой женщины, пересекавшей пастбище, отделявшее их от замка, и вернулся к Ульрику. По-королевски величаво поведя тонкой бровью, Бронуин спросила:

– Мы оборвем размолвку на данный момент, милорд?

Тысячи проклятий готовы были сорваться с его уст, но Ульрик сдержался и кивнул, не в силах вымолвить ни слова. Он смотрел, как Бронуин отворачивается от него и быстрой грациозной походкой идет навстречу женщине, ее позвавшей. Они встретились на полпути, и пожилая женщина обняла молодую. Послышались радостные возгласы, но Ульрик не мог сказать, вскрикивают ли они обе или только одна. Неожиданно ликование сменилось одним пронзительным криком, полным тревоги.

Не успел потрясенный ум Ульрика осознать случившееся, как ноги уже принесли его к этим двум женщинам, одна из которых, молодая, без чувств упала к ногам пожилой, несмотря на все попытки своей тетки удержать ее. Бронуин лежала, как мертвая, голова покоилась на коленях Агнес. Черные ресницы, резко выделявшиеся на бледной коже, веером осеняли щеки, впалые от переживаний.

К удивлению Ульрика, когда он взял на руки потерявшую сознание Бронуин, пожилая женщина схватила его за рукав.

– Что вы сделали с моей племянницей?

– Ничего, кроме того, что попытался отнестись к ней с терпением, мадам, – напряженно ответил Ульрик.

Он обошел бесстрашную женщину, осмелившуюся бросить ему обвинение, и пошел к замку так быстро, что ей пришлось бежать следом, чтобы не отстать.

– Нельзя укротить силой дочь ворона, седьмой сын Кента! Это можно сделать только лаской, – запыхавшись, предупредила тетя Агнес. – Прислушайся, рыцарь, к своему сердцу!

Ульрик, ускорив шаг, легко оторвался от обвинителя, вдруг ставшего советчиком. Пожилая дама отстала, пыхтя и отдуваясь. Откуда, черт возьми, эта ведьма узнала, что размолвка произошла между ним и ее племянницей? Ведь Бронуин, конечно, не успела рассказать ей об их ссоре! Уж не провидицы ли они обе? Он отмел это предположение с таким же негодованием, с каким пренебрег суеверной чепухой, в которую верила Бронуин.

«Прислушайся, рыцарь, к сердцу своему!» Проклятье! Именно сердце обманом завлекло его в это щекотливое положение! Сначала он захотел владеть этими дикими землями, околдовавшими его сердце, а потом ему понадобилась не менее дикая леди. И в том, и в другом случае все получилось не так, как того хотелось бы. Как же теперь прислушиваться ему к голосу сердца, столь коварно обманувшего?

– Противоядие, разрази меня гром! Да это же одурманивающие травы! Они делают слабой душу! И давно она это принимает? – спросила Агнес у оробевшей Мириам.

Пожилая женщина, как оружием, потрясала мешочком с травами перед лицом служанки.

– Их мне дал приор в аббатстве, тетя Агнес, – отозвалась с постели Бронуин, она только что проснулась. – Ульрик подумал, что, если продолжать пить отвар, боль пройдет.

– В таком случае он утратил свой прирожденный здравый смысл!

Агнес открыла ставню и выбросила мешочек.

– Миледи! – в ужасе вскричала Мириам.

– А что, если… если боль вернется? – подала голос Бронуин.

Она еще помнила, какие муки претерпела. Несмотря на то, что Ульрик снимал пробу со всех блюд, которые она ела, во время еды желудок не давал ей покоя, как бы напоминая о случившемся.

– Здесь тебя не отравят! – заявила тетя Агнес с такой уверенностью, что племянница смогла еще больше расслабиться, лежа на мягких подушках. – Это надо же, уэльские поверья – глупые россказни! Не удивительно, что с таким вот безбожным «лекарством» и богохульством твоего мужа ты совсем лишилась сил! Мои больные колени совсем мне отказали бы, не будь я такой упрямой!

Тетя Агнес указала служанке на свою племянницу.

– Эта девочка с характером, имей в виду, – предупредила она Мириам, слегка усмехнувшись. – Характер, как у меня, только еще тверже!

Агнес склонилась над очагом и сняла с огня горшочек с отваром омелы, приготовленный ею. Не обращая внимания на горячий пар, поднимавшийся к лицу, она глубоко его вдохнула.

– Ах, это будет в самый раз, хоть и кипело не на очаге в большом зале! Надо же, – отрешенно усмехнулась она, – отдельная спальня с очагом! Этот новый лорд с причудами! Впрочем, так или иначе, уединением он воспользуется, чтобы поскорее заполучить наследника, такого же красивого, как сам.

– Миледи! Тетя Агнес! – одновременно вскрикнули Мириам и Бронуин, чрезвычайно смущенные.

Озорные искорки мелькнули в светло-карих глазах тетки.

– Если бы в Карадоке было заведено подобное при жизни твоих родителей, дорогая, то у тебя непременно было бы много братьев и сестер. А теперь выпей-ка, что я приготовила, а то твои голубые глазищи выкатятся на бледные щеки.

Бронуин выпила отвар, раздумывая, смотрит ли хоть кто-нибудь на нее как-то иначе, кроме как на племенную свинью для Ульрика.

– Ты сама знаешь, милая тетя, что никакого наследника в Карадоке не родится, если того не пожелает леди Карадок.

– Как же это может быть? – поинтересовалась Мириам, чье любопытство раздразнил многозначительный обмен взглядами между теткой и племянницей.

– Это секрет женщин с острова Англси.

Когда стало ясно, что секретом с нею не поделятся, Мириам принялась распаковывать сундук Бронуин. С появлением каждого красивого наряда или вещи, извлекаемой из сундука, тетя Агнес всплескивала руками и ахала от восхищения, что делало ее похожей на квохчущую курицу. Бронуин все больше убеждалась в том, что единственное, чего тетя не принимает в Ульрике, это его отказ подтвердить необыкновенность дарований седьмых сыновей, но «красивый», «щедрый» и «мужественный» были лишь немногими из хвалебных замечаний, которые обронила достойная дама в адрес нового лорда Карадока.

Мириам горячо поддерживала похвалы, и Бронуин снова задумалась над своими собственными суждениями. Тетя не знала всего, что произошло между ней и Ульриком. Бронуин предпочитала обсудить это наедине с теткой, несмотря на тесные взаимоотношения, сложившиеся у нее с Мириам.

Был ли отвар из листьев омелы причиной прилива сил, или это была радость от сознания, что она находится дома? Бронуин не знала, однако испытывала настоятельную потребность принять ванну и надеть одежду, которая не хранила бы на себе грязь и запахи всех этих дней, проведенных в пути. Отослав Мириам вниз сообщить слуге о ее намерениях, Бронуин поведала Агнес о событиях, заставивших ее заподозрить мужа.

– Ох, – задумчиво покачала головой тетка. – Все хуже, чем я думала.

– Ульрик?

– Нет! Он допустил, конечно, промах, но кое-кто другой выбрал не того человека, которому можно перейти дорогу, свалив с себя на него вину. Плохо придется тому…

– Ульрик не ворон! – усмехнулась Бронуин.

– Ворон, дитя мое! Он твой муж, соединенный с тобою перед Богом и людьми! Он отец будущего наследника Карадока. Да это все равно, как если бы в его жилах текла кровь самого Оуэна!

– Кто же тогда хочет сделать убийцу из моего мужа? – настаивала Бронуин.

Агнес взяла руку племянницы в свои теплые ладони.

– Никому не доверяй, девочка! Похоже, все дело в одержимости.

– Одержимости? Что еще за одержимость такая?

Появление Ульрика на пороге заставило замолчать обеих женщин.

– Ну, что вы языки проглотили?

– Вы запрещаете, кому бы то ни было говорить о таких вещах, милорд, по крайней мере, в вашем присутствии. Иначе вам придется высечь свою жену или, быть может, ее немощную тетку. Чтобы не пришлось прибегать к наказанию, извольте предупреждать о своем приближении.

Ульрик стиснул зубы, чтобы не дать прорваться волне гнева, опять взметнувшейся в душе. Со времени его отъезда никто не погиб в Карадоке, но работы на внешнем дворе замка и на сторожевых башнях застопорились, леса расшатались, веревки сгнили, а известковый раствор был испорчен солью – драгоценной солью, из его собственных запасов, без сомнения! Работа, выполненная в один день, рассыпалась в прах под тяжестью кладки, сделанной в последующие дни. Этого всего ему хватило бы. Но больше он уже вытерпеть не мог.

– Мне не требуется бросать клич, приближаясь к своей комнате, женщина. Она такая же моя, как и твоя.

– Ох, думай, прежде чем что-нибудь сказать, парень!

Бронуин не раз имела возможность хихикнуть, прикрывшись ладошкой, когда тетя Агнес, возмущаясь каким-нибудь изречением ее отца, так плотно закрывала рот, что подбородок почти касался носа. Если бы не охватившее негодование, Бронуин могла бы и сейчас усмотреть что-то смешное в высказывании тетки. Но было ей не до веселья. Агнес обиженно вылетела из комнаты. Бронуин выбралась из кровати и сунула ноги в туфли.

– Это ваша комната, милорд?

– Да, это комната лорда, миледи.

– Вы хотите сказать, что я не имею права находиться в этой комнате?

– Имеете, но только в тех случаях, когда ваше присутствие желательно вашему лорду и мужу.

Бронуин рассердилась, услышав неслыханное по наглости утверждение.

– Половина всего принадлежит мне по праву, согласно брачным обетам! А если бы суд вершился по справедливости, то все было бы моим, а вы так и остались бы безземельным бродягой, наемным воякой без денег и без какого бы то ни было здравого смысла!

– Разговоры о справедливости? Поражаюсь, миледи! Вы притворились слабой, чтобы добиться моей благосклонности, а потом взбунтовались против меня с безудержной яростью! Если вам удалось овладеть всякими женскими хитростями, то сообразительность могла бы помочь быть более последовательной.

Женские хитрости? Бронуин просто не могла объяснить себе намеки Ульрика. В самом деле, она сама не знала, откуда брались у нее силы возмущаться. И еще одно противоречие: как только муж покидал комнату, она чувствовала себя так, будто терпит поражение в изматывающем противостоянии. Но пока он находился рядом, она готова была стоять до конца перед натиском его оскорблений.

– Сам дьявол, что сидит в вас, лишает меня сил, милорд! – надменно заявила Бронуин. – До последнего издыхания я буду защищать от вас мой народ. Что же касается вашей комнаты, она мне не нужна! Зал хорошо служил моей семье прежде, послужит и теперь.

Ульрик преградил Бронуин дорогу, загородив дверь.

– Не испытывайте мое терпение, миледи! Вы моя жена и будете спать в этой комнате.

– Как какая-нибудь рабыня, лишенная всяких прав? Нет уж, милорд!

– У вас будут все права жены, когда я получу свои права мужа!

– У вас уже были однажды ночью права, милорд! Ваше же приказание остаться заставит меня страдать еще больше, учитывая мое болезненное состояние.

Бронуин не давала чувству вины завладеть собой. Ульрик вел нечистую игру, и, только действуя подобным же образом, могла она остаться в живых – так рассуждала Бронуин, опуская свою узкую ладонь на живот. Кроме всего прочего, то была совсем маленькая ложь в сравнении с тем, как он обманывал ее.

Глаза Ульрика подозрительно сощурились.

– Когда я спрашивал, не в тягости ли вы, то с большим жаром вы отвергли мое предположение. Так вы ждете ребенка или нет?

– Я пока не уверена, милорд, но в любом случае яд причинил страдания только телу, вынашивающему плод.

– Тогда вы непременно должны остаться в этой комнате.

– Нет, милорд, я вполне хорошо проведу ночь в зале, как прежде. Тетя Агнес ляжет спать со мной на одной постели и станет ухаживать за мной. Я не собираюсь купаться в роскоши за счет моего народа.

Ульрик поднял глаза к потолку, расписанному золотом художником из Италии. Роспись гармонировала с рисунками на стенах. Только зал и комната хозяина были украшены столь изысканно, причем за его собственный счет. Королевские деньги были истрачены на сооружение укреплений, чтобы эти строптивые люди, уэльсцы, разгневанная представительница которых стояла сейчас перед ним, помнили о подчинении Англии. Однако он не собирался опускаться до защиты самого себя в собственном замке, полученном вполне заслуженно, если уж ни за какие прочие подвиги, то хотя бы за терпение, проявленное в трудном деле быть мужем леди Бронуин Карадокской!

– Боже, вы невыносимы! – он отступил, галантно кланяясь и разводя руками. – В любом случае, миледи, я знаю, спать вы ляжете, где захотите, хотя вам прекрасно известно, что общество рыцарей не очень подходит вашей нежной и ранимой женской натуре.

– Если выбирать, с кем спать, с вами или со свиньей, я выбрала бы свинью, сэр!

– Однако за последние несколько ночей я не слышал жалоб!

Бронуин встала на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей вниз.

– Я находилась под одурманивающим воздействием отвара, который вы считали столь благотворным для моего здоровья! Но отныне я буду всегда настороже!

Ульрик буквально дрожал, ухватившись за ручку недавно поставленной дубовой двери. Проклятье, оба они должны почему-то плясать под мелодию безразличия, которая, как он подозревал, была фальшивой, исходя из медовых уст, с готовностью принимавших его поцелуи, когда исчезала, под действием ли дурманящих трав или по другой причине, настороженность. Если он не сможет усмирить бешеный нрав жены лаской, то, во имя неба, придется как-то иначе подчинить Бронуин своей воле. Если бы только удалось достаточно умно представить дело!

– Пусть будет так, женщина. Это избавит меня от докучной необходимости делить с тобой ложе и даст волю развлекаться по своему усмотрению, раз я лорд этого замка!

Бронуин уставилась на разделившую их враждебным хлопком дверь. «Я докучная необходимость?» – негодовала она, когда, круто развернувшись, спускалась по лестнице, еще пахнущей свежей известкой. Святые угодники, она станет докучать ему лишь настолько, насколько он заслуживает того своим упрямством!

На последней ступеньке винтовой лестницы она остановилась, удивленная теми изменениями, что произошли в этом, таком знакомом ей прежде, замке. С удивлением рассматривала Бронуин узоры бледно-голубого цвета, нанесенные на гладко оштукатуренную стену песочного цвета. Раньше здесь, прикрывая грубую каменную стену, где скреплявший камни раствор выкрошился и торчал безобразными кусками, висели ковры, вытканные ее матерью.

Подняв глаза вверх, Бронуин обнаружила, что свет проникает сквозь открытые окна, куда свободно залетает и ветер. Охватывая все стены зала, поверху тянулась галерея, а окна были расширены и теперь закрывались двустворчатыми ставнями, заменившими узкие щелеобразные отверстия, позволявшие лучникам стрелять по приближавшемуся неприятелю. Но, давая для освещения зала в два раза больше света, окна впускали в два раза больше холодного воздуха!

Однако холод проникал в основном через окна, выходившие на северо-запад, к морю, а они сейчас как раз были закрыты… и на них висели ковры ее матери! Открытыми оказались только окна, выходившие во двор, защищенный от ветра, и лишь сквозняки самого замка слегка шевелили знамена, украшавшие стены. Поднявшись на галерею второго этажа, где раньше едва могли разминуться два человека, она обратила внимание на сам зал.

Кровати, на которых спали ее родители и она сама, были вынесены вместе с вышитыми ширмами на прочных дубовых каркасах. Привычный ей зал стал похож на зал Вестминстерского дворца – помещение лишь для совместных трапез и времяпрепровождения. Даже от очага больше не исходили соблазнительные запахи, обычно будившие Бронуин по утрам и усыплявшие каждый вечер.

– Вы, кажется, растерялись, миледи. Могу я чем-нибудь помочь?

При виде Дэвида Эльвайдского по губам Бронуин скользнула улыбка. По крайней мере, если не что-то знакомое, то хоть кто-то знакомый попался ей на глаза.

– О, Дэвид, – грустно призналась она, – я хотела бы снова поставить мою кровать и ширму у очага, если бы только знала, где они!

К счастью, Дэвид не стал задавать вопросов, а воспринял ее пожелание как приказ. За сегодняшний день она уже достаточно потратила сил на борьбу, и нужно сохранить оставшиеся, чтобы противостоять Ульрику.

– Я спрошу о кровати у управляющего нашего лорда. Ваша тетя говорит, только она одна наблюдала за всем этим хаосом во время перестройки замка.

В это время в комнату лорда вошли трое слуг с большой деревянной лоханью, которую приказала принести Бронуин, чтобы выкупаться. Следом тянулась вереница служанок с ведрами, полными горячей воды.

– Как я понимаю, кухня теперь совсем в другом месте? – напряженно спросила Бронуин.

– Да, миледи. Многое изменилось. Я вам все покажу, но сейчас вы, может быть, присядете, чтобы немного отдохнуть после утомительного путешествия?

Бронуин не стала сопротивляться, когда Дэвид подхватил ее на руки и отнес на возвышение, находившееся на том же уровне, что и большой очаг. Пододвинув ногой большое кожаное кресло, служившее еще ее отцу, он галантно усадил на него Бронуин. По правде говоря, она была благодарна, что кто-то позаботился о ней. Перебранка с Ульриком совершенно лишила ее сил. И все же она слабо протестовала:

– Не следовало делать это, сэр!

– Честное слово, я чуть сам не лишился чувств от волнения, когда увидел, как вы упали в обморок на пастбище после того скандального поцелуя на глазах у всех. Помните, мой долг охранять вас, миледи, по приказу короля и по велению моего собственного сердца. Скажите, что вам нужно, и я сделаю все возможное, чтобы это было выполнено, – Дэвид приподнял руку Бронуин и поцеловал. – Я сейчас же поговорю с управляющим и пришлю вам служанку.

– Скажите ей, что нужно перенести из повозки мои вещи… – Бронуин поколебалась, взглянув на ступеньки лестницы, ведущей в комнату лорда. – Нет… пусть прихватит лишь то, что мне сейчас понадобится для купания, – деловито рассудила она.

Комната Ульрика достаточно просторна и она укроет от чужих взглядов, думала Бронуин, с досадой вспоминая, что вожделенная лохань с горячей водой ждет ее в логове златогривого льва. Но она не осмелилась рискнуть, потому что нахалу-мужу ничего не стоило присоединиться к ней во время купания. Когда будет в зале установлена ее кровать с ширмами, лучше уж вот там она и вымоется, не беспокоя лишний раз слуг из-за ссоры с лордом. Нужно дать урок этому ужасному английскому вояке, и никто, кроме нее, не осмелится это сделать.