Запретный мужчина

Глава 26

Херман очнулся в самолете и застонал. Первое, что он ощутил, была боль. Болела голова, болело тело. И так же больно забилась в сознании мысль:

«Ирена! Где Ирена? Дети! Где дети?»

Он вспомнил, как вытаскивал их через окно из горящего номера мотеля, а кто-то внизу принимал их и опускал на землю. Потом Херман собрался уже спуститься и сам, но тут… Больше он ничего не помнил.

«Где я? Что со мной?» — продолжала работать беспокойная мысль.

Но ответа на свои вопросы Херман получить не успел. Он не успел даже оглядеться и понять, что находится в салоне маленького частного самолета, какой когда-то был и у него. Не успел увидеть, кто еще летит с ним в небольшом тесном салоне. Темнота забытья опять навалилась на него, и он опять затерялся в этой темноте.

Смуглый молодой человек деловито сунул в пластиковый пакет шприц и ампулу от снотворного. Он вовремя сделал укол своему подопечному. Тот снова заснул, и это было для него сейчас даже необходимо — с его-то ожогами! Да и удар по голове он получил приличный. Тут вполне может быть основательное сотрясение мозга. Но это уже Цунигу мало беспокоило. Операция прошла без сучка, без задоринки, так что смотреть в глаза боссу будет не стыдно. Сейчас Цунига сдаст своего пленника Яриме, и дело с концом.

Ярима сидела в машине и ждала. Ждала, когда в небе появится серебристая птичка, будет расти, расти, пока наконец не сделается самолетом, самолет же пойдет на посадку и…

Ярима ждала с таким напряжением, что даже устала. Ждала того, кто был для нее всем на свете — жизнью, смертью, любовью, ненавистью, — ждала Хермана!

Сколько лет они уже были вместе! Совсем девчонкой она стала его любовницей. Тогда он еще не спешил записаться в святые, и жили они весело и отчаянно. Рисковали жизнью, а потом могли сутки провести в постели, пить хорошее вино и заниматься любовью… Сколько горя он ей принес, женившись на Ирене!.. Впрочем, и Ярима им в отместку сделала не меньше. Небольшое, но утешение. Однако Ирена все-таки ухитрилась родить ему дочь. А Ярима — нет, хоть и прожили они потом в законном браке чуть ли не девять лет! И Яриме казалось, что жили они распрекрасно. Лично она была очень счастлива. Но Херману вдруг до зарезу понадобились дети, и он сбежал от нее в дурацкий Иренин курятник. А вдобавок еще заделался святым.

Ярима никогда не испытывала особой надобности в детях. Ей был нужен мужчина, и она любила Хермана, лучшего из мужчин. Пока они были вместе, он и был настоящим мужчиной, а не какой-то размазней подстать своей унылой клуше Ирене. Он был сильным, веселым и рисковым, не щадил других и не жалел себя. А если Ярима пыталась добиться от него чего-нибудь слезами или громким криком, то в качестве самого веского аргумента Херман отвешивал ей пощечину, и Ярима понимала: он — хозяин, и она всегда будет служить ему как верная, преданная собака. При этом Херман был щедр, никогда не жадничал, не скупился — и домом, и деньгами она распоряжалась по своему усмотрению. Он не вмешивался в ее дела, не указывал, не мелочился. Но не терпел, чтобы и она вмешивалась в его дела, потому к ставил ее на место: нечего, мол, мне указывать! Эх, если бы Яриме удалось раскрутить его на старое! Расшевелить, заставить вспомнить молодые годы! Да он бы сто очков дал вперед Родриго Санчесу! По сравнению в Херманом Санчес все равно сосунок! Но вот как это сделать? Как?!

Самолет приземлился, и Ярима очнулась от своей глубокой задумчивости. Хермана перенесли в машину, устроили на заднем сиденье, и Ярима, разом поздоровавшись и попрощавшись с Цунигой небрежным кивком, тронулась с места.

Отъехав не слишком далеко, но сочтя, что никто уже ее не видит, Ярима остановила машину. Обернулась и стала смотреть на Гальярдо. Как она на него смотрела! Она ведь только мечтала, но никогда не надеялась на исполнение своей мечты. А теперь вот она, ее мечта: Херман спит в ее машине, и лицо у него измученное, страдающее. Но Ярима сделает все, чтобы он улыбался. Все сделает! Сделает все!

Теперь она лихорадочно гнала машину вперед. Спешила туда, где они будут в одиночестве и безопасности. Убежище — маленький охотничий домик в горах, со всеми удобствами и охраной — им предоставил Санчес.

Путь предстоял некороткий, и Ярима мчалась на предельной скорости. Она должна была доставить Хермана на место до его пробуждения. Гоня машину, все время прислушивалась — вот он шевельнулся, перевел дыхание, заворочался. Нет, все-таки спит, задышал ровнее, спокойнее. И опять заметался, даже застонал. И вновь тишина, и дыхание более или менее ровное…

Херман очнулся опять со стоном. Болели, наверное, ожоги, но вдобавок еще онемело все тело, и нельзя было без боли шевельнуть ни рукой, ни ногой. Открыв глаза, он понял, что находится в машине, и машина мчится на предельной скорости. Его увозят, но куда? В зеркальце он увидел напряженное, сосредоточенное лицо Яримы, которая гнала машину во всю мочь, и зеркальце повернула так, чтобы можно было наблюдать и за ним. Херман тут же зажмурил глаза и выровнял дыхание. Пусть считает, что он спит. Ему нужно было подумать. Присутствие здесь Яримы было для него немалой неожиданностью. Он еще не забыл, как она стреляла в него, не забыл смерти Альваро. С появлением Яримы многое для Хермана стало гораздо яснее. В чем-в чем, а в сметке, сообразительности и быстроте реакции ему нельзя было отказать. Он и сообразил, что Ярима, очевидно, и была тем заинтересованным лицом, которое, приведя в действие неведомые ему пружины, обрушило на него катастрофу.

«А Ирена? А дети?» — забилась тревожная мысль, и дыхание невольно участилось. В тот же момент Херман почувствовал, как напряглась, прислушиваясь, Ярима, и вновь постарался выровнять дыхание.

«Только бы они были живы! Только были бы живы!» — повторял он про себя. С остальным можно будет справиться. Он сумеет не только вернуть себе честное имя, но и поквитаться с теми, кто на него посягнул. Не так-то легко Херман его заслужил, чтобы теперь все спустить с рук негодяям! Он пытался понять, кто же мог через столько лет припомнить ему старые грехи. Но никто, кроме Яримы, не приходил ему в голову…

Херман почувствовал, что машина остановилась. И приготовился наблюдать сквозь полуприкрытые веки, что же будет дальше.

Открылась дверца, его взяли грубовато, но бережно. Что ж, значит, он представляет собой некую ценность. Хотя, увидев рядом с собой Яриму, он в этом и не сомневался. В лицо ему ударил свежий смолистый ветерок. И вокруг было тихо-тихо, как бывает только в большом отдалении от любого жилья. Значит, его привезли в какую-то глушь. Но в какую? Они с Иреной ехали в Колумбию. Но где он находился сейчас — неведомо. Ну ничего, постепенно он все узнает. А может, и не постепенно. Лишь бы не было ничего серьезного с ногами и с головой.

Та-ак, внесли в дом, налево, по лестнице вверх и потом направо, внесли в комнату. Значит, комната как раз где-то над входом. Положили на кровать и вышли, оставив его в покое. Что ж, можно оглядеться и пошевелить руками-ногами, чтобы определить, может ли он двигаться сам.

Дверь скрипнула, очевидно, закрылась, и наступила тишина. Сквозь ресницы Херман попытался оглядеться. Дверь обычная, без стекла, но в любую минуту может открыться. Ну и черт с ней! Ему все равно важнее всего знать, может ли он стоять на ногах. И Херман, поднявшись рывком, сел на кровати. От того, что поднялся он резко, у него закружилась голова, но зато Херман понял, что и сидеть, и стоять он может. А вот ходить? Это так и осталось не выясненным, потому что ручка в двери повернулась, и Херман вытянулся на кровати. Он успел понять, что находится в частном доме, что комната обставлена тяжелой мебелью под старину, что здесь есть камин, и значит, он в тех местах, где бывает довольно прохладно. Глаз он больше закрывать не стал, внимательно смотрел на дверь и ждал продолжения. Он не сомневался, что войдет Ярима.

Но вошел молодой человек, смуглый, с тонкими усиками. Херман не понял сразу, охранник это или слуга. Скорее всего, и то, и другое вместе.

— Игнасио. К вашим услугам, сеньор, — отрекомендовался он. — Позвольте осмотреть вас. Я хоть и не врач, но смыслю и в ожогах, и в переломах.

— Кто я, гость или пленник? — осведомился Гальярдо.

— Гость, конечно, вот только места у нас весьма уединенные, — приветливо улыбнулся Игнасио.

«Значит, я не ошибся, предположив, что привезли меня в глухое место, — подумал Херман. — Интересно, в какое?»

— И где же я гощу? — задал он следующий вопрос в то время, как Игнасио чем-то смазывал ему грудь и спину. Херман почувствовал жгучую боль и поморщился.

— Вскоре вам станет легче, — пообещал Игнасио, вопроса Хермана он будто и не слыхал.

— Так где же я гощу? — уже с напором спросил Херман.

— У добрых людей, — ответил Игнасио, разминая ему сперва руки, а потом ноги.

— И как далеко простирается их гостеприимство?

— Да хоть до конца ваших дней! — добродушно-весело ответил Игнасио. — Через недельку-другую будете бегать, как олень. А пока лежите, набирайтесь сил.

И Херман снова остался один. Теперь он знал, что является пленником, но таким, которым дорожат, поскольку заботятся о его лечении. Дверь не запирают, значит, полагают, что убежать отсюда невозможно, то ли из-за строгой и надежной охраны, то ли из-за отсутствия транспорта и людей в этих местах. Но все постепенно выяснится, а пока, раз ему дают такую возможность, надо и впрямь набраться сил. В том, что ко всему этому причастна Ярима, Херман не сомневался. Ее отсутствие только подтверждало догадку Хермана. Он слишком хорошо знал Яриму: подлечит его, потом станет уговаривать, чтобы опять на ней женился. Значит, времени для раздумий будет достаточно, а пока можно и поспать.

Ярима была очень довольна, что Херман так и не успел очнуться, пока она его везла в машине. Вступать в игру Ярима не спешила. Она хотела появиться перед Херманом как спасительница, а вовсе не как похитительница, и теперь тщательно обдумывала, каким образом ей обставить свое появление здесь.

Один из охранников по просьбе Яримы съездил в город и привез свежие газеты. Сообщение о пожаре в мотеле мелькнуло в двух или трех венесуэльских изданиях, и всюду было ясно сказано, что Ирена и дети остались живы, а погиб лишь Херман Гальярдо. Это совсем не устраивало Яриму. Зато в колумбийской провинциальной газетке сообщалось, что при пожаре в мотеле пограничного города Сан-Кристобаль погибло все семейство — муж, жена и двое детей. Вот это подходило куда лучше. Ярима отложила газету в сторону и велела отнести ее Гальярдо вместе с ужином. Сама она собиралась появиться у него денька через два, не раньше.

Так из газеты Херман узнал, что Ирена и дети все-таки погибли, а сам он находится в Колумбии, поскольку газета колумбийская. В ней говорилось о теракте, о похищенных деньгах и драгоценностях. Но Херман знал, что все это глупости. Кто-то сводил с ним старые счеты. Значит, их гибель была предрешена, и человек, которому он передал бесчувственную Ирену и детей, был убийцей. Прошлое мстило Херману. И как страшно оно мстило! Своими руками он погубил собственную семью. За его грехи пострадали невинные жертвы. Тупое безразличие овладело Херманом.

Зачем ему теперь жизнь? В ней нет никакой логики! Пока Херман подвизался в наркобизнесе, то никого не боялся и точно знал, что никто и пальцем не посмеет тронуть ни его, ни его семью. А когда зажил, как мирный обыватель, честный, благонамеренный и законопослушный, его тут же настигло возмездие.

Херман рассуждал, проговаривая про себя какие-то псевдоумные, псевдоморальные сентенции только для того, чтобы не завыть от боли диким звериным воем! Он не мог жить без Ирены! Не мог жить без Мартики! Без Хермансито! Не мог! Не хотел! Не желал! И Херман, в самом деле, завыл.

Услышав этот страшный, почти нечеловеческий крик, Ярима вздрогнула, ей сделалось не по себе.

К утру у Хермана начался жар, он впал в беспамятство, бредил. Ярима стала опасаться за его жизнь. Дни и ночи сидела она возле его постели как преданная сиделка, а Херман звал Ирену, Мартику, Хермансито, никого не узнавал и не приходил в себя. Затем температура постепенно стала падать, Херман уже не метался в лихорадке, и Ярима понемногу стала позволять себе отсыпаться в соседней комнате.

Наконец настал день, когда Херман очнулся. Он был слаб, как младенец, но в душе его царило столь же младенческое спокойствие. Болезнь, конечно, не примирила его с невозвратимой потерей, но принесла ему то решение, благодаря которому он теперь хотел жить и согласен был копить на это силы. Херман понял, что должен во что бы то ни стало восстановить свое честное имя. Его жена, его дети не могли остаться в памяти как жертвы очередной разборки между дельцами темного беззаконного мира. Они заплатили жизнью за его давнюю причастность к темным делам, именно поэтому он обязан был постоять за семью и за себя, распутать преступную махинацию и виновников сдать полиции. Херман не сомневался в участии и виновности Яримы, но одна справиться с такой сложной операцией она не могла, и поэтому надо было узнать, кого она призвала себе на помощь. Рано или поздно Херман найдет этих людей, поймает их с поличным и докажет идиоту Темесу чудовищную несправедливость его обвинений. Негодяи не останутся безнаказанными, они понесут заслуженную кару за то, что обагрили руки кровью невинной женщины и детей. Думая об этом, Херман чувствовал, как слезы жгут ему глаза, и к горлу подкатывает комок. В своем спасении он видел перст Божий: его оставили в живых, чтобы он мог восстановить справедливость.

Он старался не давать воли эмоциям, принуждая себя размышлять о намеченной цели и о том, как ее осуществить. Значит, выходит, что Ярима, наворотив Бог весть чего в Венесуэле, нашла себе приют в Колумбии? Херман пытался сообразить, кто же тут работает, с кем она могла войти в контакт? Но очень быстро понял: он так давно отошел от дел, что никого уже не знает.

Поэтому всю необходимую информацию придется выведать у Яримы, каким бы тяжким для Хермана ни было это общение. Ничего, кроме неприязни к этой маленькой злобной хищнице, он не испытывал. С годами, узнав истинную цену и хорошему, и дурному, Херман стал сторониться дурного. В Яриме же ему претили низменность ее примитивных инстинктов и врожденная грубость натуры. А теперь он вдобавок знал, что она виновна в гибели его близких. Но надо себя пересилить и поговорить с Яримой мирно…

Каждый вечер перед сном он клялся Ирене и детям, что восстановит их честное имя, что никто не посмеет считать их семьей преступника, застигнутого во время бегства от справедливого возмездия.