Чешская литература

ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА XIV ВЕКА

Нижеследующие три стихотворения по всем признакам принадлежат поэтам XIV в. (Рукопись стихотворения «Деревья оделись листвою...» хранится в Вене, рукописи двух других стихотворений — в Праге.) Попытки некоторых современных литературоведов (В. Черный) установить зависимость этих стихотворений от западноевропейских образцов (провансальских и итальянских) не могут быть признаны убедительными: и свободная форма, и содержание этих стихотворений в достаточной степени самобытны, чтобы воспринимать их как самостоятельные образцы чешской национальной поэзии. В стихотворении «Деревья оделись листвою...» очень характерен свойственный чешскому жизнерадостному мироощущению неожиданный переход от любовной грусти к совершенно шутливой концовке.

ДЕРЕВЬЯ ОДЕЛИСЬ ЛИСТВОЮ…

Деревья оделись листвою,

И в рощах поют соловьи...

О ласковый май! Пред тобою

Открою печали мои!

Я сам отошел от любимой

И сердце на муки обрек,

Но даже далекой, незримой

Неверным я стать бы не мог.

Дивлюсь, что так сердце упрямо,

Забвенья ему не дано.

Одною, все тою же самой,

По-прежнему полно оно.

Зачем называть ее имя?

Любовь я, как тайну, храню.

Она поделилась с другими

И выдала тайну свою.

Любовник нескромный, болтливый

Недолго любовь сохранит,

Какой бы он ни был счастливый,

Любовь все равно улетит.

И женщин на свете нет краше,

Чем та, что любила меня.

Не выдадим тайну мы нашу

Мы оба: ни сердце, ни я.

С раскрытием тайны на свете

Приходит и счастью конец.

Так пусть же не ведает третий

Про счастье двух верных сердец!

Совет мой вам, пани и панны,

Он сможет вам очень помочь:

Коль станет болтлив ваш желанный,

Гоните немедленно прочь!

СКОРБИ ТАЙНОЙ И ГЛУБОКОЙ...

Скорби тайной и глубокой

У меня на сердце след;

Разлучен я с сероокой,

И конца разлуки нет.

Мне бы с нею повидаться,

На нее взглянуть разок,

Перестал бы я терзаться,

Успокоиться бы смог.

Мне б узнать, что не забыла

Что никто еще другой

Не владеет сердцем милой,

Что она всегда со мной.

Но сказала как-то слово,

И его мне не забыть,

Вечно свеже, вечно ново

В сердце бедном будет жить.

Обещала неизменно

Оставаться мне верна,

И залогом драгоценным

Вся душа моя полна.

Сероглазой соколицей

Я навек заполонен.

Неужели только снится

Мне любви чудесный сон?

СТРАЖА ЗОРКАЯ ЛУКАВА...

Стража зоркая лукава...

На коне через дубраву

Я до милой доскачу,

Эту ночь с ней быть хочу!

Стража сонная дремала...

Эту ночь меня ласкала,

Верность сердца сохраня,

Панна нежная моя.

На деревьях зазвенели

Птичьи песни, свисты, трели,

Панна встала ото сна,

И промолвила она:

— Мой любимый! Утро скоро

И проснется злая свора

Беспощадных сторожей.

Уезжай же прочь скорей!

Им на радость наша мука —

Наша горькая разлука.

— Нет! Разлука не страшна,

Если будешь мне верна!

ЛЕКАРЬ

«Лекарь» («Mastickai», точнее — «Продавец мазей») является наряду с мистерией о «Гробе господнем» самым старым из дошедших до нас образцов чешской драматической поэзии. Автором пьесы был, вероятно, кто-либо из «жаков», т.е. студентов, или вообще человек ученый; это явствует хотя бы из того обстоятельства, что все ремарки к тексту написаны по-латыни и, кроме того, частично написаны по-латыни и роли трех жен-мироносиц. Поэтому можно допустить, что пьеса была создана студентами и разыгрывалась ими в большие церковные праздники. Однако особенности языка и орфографии указывают на ее принадлежность к периоду более раннему, чем 1348 г. (год основания в Праге постоянного университета), а именно — к последним десятилетиям XIII столетия. Известно, что в 90-х годах названного столетия король Вацлав II уже пытался создать в Праге университет, по-видимому, «Лекарь» и разыгрывался студентами этого «предварительного» университета.

Комедия дошла до нас в форме большого, но незаконченного отрывка. Наличие среди ее действующих лиц библейских и евангельских персонажей, затрагиваемые ею темы умащения христова тела и воскресения Исаака дают основание предположить, что «Лекарь» был чем-то вроде веселой интермедии, разыгрываемой между эпизодами главной пьесы религиозного содержания.

Ценность пьесы для современного читателя заключается главным образом в том, что в ней с вольной и безудержной веселостью получил выражение чешский народный юмор. В пьесе вышучивается очень много элементов современного ей быта: наука, представленная медициной и фармакологией, религия (жены-мироносицы и Авраам), кичливость своей родовитостью (хвастовство Пустерпалка и Рубина), супружеские отношения (ссора лекаря с женой), легковерие людей, лечащихся у шарлатанов, и т.п. Многие шутки не лишены сатирической заостренности, делающей пьесу интересной и в качестве своеобразного социального документа о быте эпохи.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Северин Гиппократ, лекарь.

Его жена.

Рубин из Бенатка (Венеции), шут.

Пустерпалк, слуга лекаря.

Три Марии.

Авраам.

Исаак.

Рубин

Разбежавшись сгоряча

Я приветствую врача,

Северина Гиппократа!

Заживем мы с ним богато.

Северин

Мой привет, веселый шут!

Как, скажи, тебя зовут?

Рубин

Звать Рубином из Бенатка.

Целиком и без остатка

Пред тобой я для услуг.

Северин

Что возьмешь с меня, мой друг?

Рубин

Киселю мне дай немножко,

А к нему — три новых ложки.

Расплатись такой ценой,

Буду верным я слугой.

Северин

По цене такой вольготной

Я найму тебя охотно, —

Ты ее назначил сам.

А теперь найти бы нам

Место, где расположиться

И на снадобьях разжиться.

Рубин

Далеко ходить — зачем?

Ведь лекарства нужны всем.

Здесь разбей свою палатку,

И пойдет наш торг прегладко.

Вот тебе и стул складной,

Отдохни на нем с женой.

Рубин и Пустерпалк

(поют).

Вы узнайте, стар и млад,

К вам приехал Гиппократ,

Врач de gratia divina[737],

Маг in arte medicina[738],

У кого здесь что болит,

Он вас вмиг оздоровит.

Рубин (к публике).

Люди добрые, по чести

Приношу такие вести,

Что послушать их не грех, —

Радость будет здесь для всех.

Бросьте, бабы, там шептаться,

Клеветою заниматься.

Помолчать вам в самый раз

И послушать мой рассказ.

К вам приехал мудрый, славный

Врач великий, что исправно

Исцелит любой недуг:

Равных нет ему вокруг.

Не стяжали столько славы

Никогда врачи — моравы,

Чехи, венгры, австрияки,

Ни баварцы, ни поляки,

Не лечил так ни один

Врач коринтец иль русин.

От захода до востока

Так никто не чтим глубоко,

Как великий Северин —

Мой искусный господин.

Из далекого он царства

Захватил с собой лекарства —

Дивных снадобий набор.

Не встречалось до сих пор

Раны, язвы или шрама,

Чтоб от действия бальзама

Не стянулись бы тотчас.

Если кто-нибудь из вас

Палкой бит, иль розгой сечен,

Иль клеймом каким отмечен, —

Все пожалуйте сюда!

Не останется следа

От клейма или дубины,

Стоит только господину

Раз взмахнуть своим мазком.

Если кто лежал пластом,

Тот от мази чудотворной

Вскочит вмиг, как пес проворный,

И завертится юлой.

Вы же, пани, кто красой

Дорожит лица и тела,

Покупайте мази смело:

Очень кстати наш товар

Для продленья ваших чар!

(Закончив монолог, Рубиу убегает в публику.)

Северин

Эй, Рубин! Рубин!

(Рубин не откликается.)

Эй, Рубин! Рубин!

Рубин (из публики).

Что прикажешь, господин?

Северин

Ну, Рубин, скажи, докуда

Звать тебя напрасно буду?

Рубин (из публики).

Я спешил к тебе с товаром

Да попался бабам старым.

Мази я тебе волок,

Разорвали мне мешок.

Глупым бабам в том потеха,

Мне же, право, не до смеха.

Приведу к тебе с собой

Покупателей толпой.

Северин

Эй, Рубин! Рубин!

(Рубин не откликается.)

Эй, Рубин! Рубин!

Рубин (из публики).

Что прикажешь, господин?

Северин

Ну, Рубин, скажи, докуда

Звать тебя напрасно буду?

Рубин

Ах, хозяин, ты напрасно

Так разгневался ужасно.

От учености большой

Ослабел ты головой.

Северин

Говорят о том преданья

И священное писанье:

Коли свяжешься с глупцом,

Мало проку будет в том.

Рубин

Вот что помнить хорошо бы:

Нету пользы нам от злобы.

Только ласка и привет

Ласку вызовут в ответ.

Северин

Так смирим наш гнев ненужный,

Впредь с тобою будем дружны.

Торг лекарствами начнем

И богато заживем.

Рубин

Так-то лучше, милый врач!

Гнев подальше ты запрячь.

Будет все у нас, как надо,

Назло дьяволу и аду.

Северин

Эй, Рубин! Рубин!

Рубин

Что прикажешь, господин?

Северин

Ты для нашего базара

Добывай скорей товара.

Не пора ль нам начинать

И народ сюда сзывать?

Рубин

Убедится каждый вскоре;

Нет болезни или хвори,

Пусть внедрившейся глубоко,

Чтоб не смог в мгновенье ока

Северин их излечить,

Стоит мази применить.

Исчезают без остатка

Кашель, насморк, лихорадка,

И тотчас же пропадут

Сыпь, чесотка или зуд.

Кроме разных болей тела,

Лечит также он умело

Червоточину души, —

Вот как мази хороши!

Северин

Где же мази? Где составы?

.Чудодейственные травы?

Рубин

Вот лекарств тебе мешок

Я с собою приволок.

Северин

Я горю от нетерпенья

Начинать скорей леченье.

Рубин

Гиппократ наш знаменитый,

Сам о них теперь суди ты!

Распишу тебе их вслух,

Помогай святой мне дух!

Много разной здесь посуды,

В каждой склянке — просто чудо!

В банке первой, например,

Мазь такая, что размер

Изменить способна зоба:

Раз мазнуть довольно, чтобы

Зоб разросся вглубь и вширь.

Но возьми второй пузырь,

И от бешеного роста

Он излечит очень просто.

Для душевного веселья

В банке третьей скрыто зелье:

Кто применит этот сорт,

Станет резвым, словно черт.

В этой склянке порошок

Будет тоже очень впрок:

И составлен он неглупо, —

Воскрешать им сможешь трупы.

А состав из банки пятой

Сделан ведьмою проклятой,

Хоть та ведьма и стара,

Но из жира комара

Умудрилась мазь сварить,

Чтобы недуги лечить.

А от этого раствора

Хромоногий очень скоро,

Распростившись с костылем,

Вскачь припустится козлом.

Вот еще здесь два флакона,

Эликсир из Вавилона

Заключен за их стеклом.

Кто страдает животом,

Не найти ему, бедняге,

В самой Вене или в Праге

Средства лучше и верней.

И еще один елей:

Эту мазь красотка-пани

Замесила на сметане,

Пересыпавши слегка

Нежной пыльцей мотылька.

Возбудит любви томленье.

Этой мази примененье.

Средством дивным дорожи

И в сохранности держи.

Вот лекарство — сущий страх!

Смастерил его монах.

В одинокой мрачной келье

Составлял он это зелье,

И в него он заключил

Нерастраченный свой пыл.

Истаскавшийся повеса

Станет вдруг живее беса, —

Как бы ни был раньше слаб,

Разохотится на баб.

Клад лекарств здесь непочатый, —

Так торгуй и будь богатый!

Но, пожалуй, в самый раз

Увеличить их запас:

Покупателей немало, —

Надо, чтобы всем достало.

Так вели-ка Пустерпалку,

Взявши пестик или палку,

Натолочь уже заране

Порошков из всякой дряни,

И, набрав погуще грязь,

Запасную сделать мазь.

(Выложив лекарства, Рубин убегает в публику.)

Северин

Эй, Рубин! Рубин!

(Рубин не откликается.)

От Рубина — ни следа.

Занесло бы к нам сюда

Хоть ворону или галку!

Мне товара, право, жалко,

Что без пользы он лежит.

Эй, Рубин! Опять молчит,

Непокорное ты чадо!

Сколько звать тебя мне надо?

Рубин

Слишком ты, хозяин, строг.

Погоди же, дай мне срок.

Я, в бегах или на месте,

О твоей пекусь лишь чести.

Северин

Нет, Рубин, слуга мой верный!

Убираться нам, наверно,

В самый раз из этих мест —

Поискать другой насест.

Знать, разгневался создатель —

Не идет к нам покупатель,

Рубин

Не мели, хозяин, вздора.

Покупатель очень скоро

За лекарством будет к нам:

Лысый старец Авраам.

Сам не болен он, однако,

А с собою Исаака,

Сына хворого, везет,

Коль заплатит старец тот

С той же самой широтою,

На башке его с какою

Ярко лысина блестит, —

Он тебя озолотит,

Северин

А еще, Рубин ты мой,

Я прослышал стороной,

Будто бродят по округе

Три красивые подруги,

Ищут мазей и помад —

Так здесь люди говорят.

Не нашел их почему ты?

Не теряя ни минуты,

Тех паненок раздобудь,

Укажи ко мне им путь,

Рубин

(женам-мироносицам).

Добрый день, красотки-пани!

Что вы робки, словно лани,

И в унынии глубоком?

Я проведал ненароком,

Что как будто нужны вам

Благовонья и бальзам?

Вы пришли сюда недаром:

Здесь хозяин мой с товаром.

1-я Мария (поет).

Omnipotens pater altissime!

angelorum rector mitissime!

quid faciemus nos miserrimae,

heu quantus est noster dolor!

Сонмов ангельских водитель!

Наш заступник и спаситель!

Ты покинул нас в юдоли,

И не зрим тебя мы боле!

2-я Мария (поет).

Amisimus omne solatium,

Jesum Christum, Marie filium;

ipse erat nostra redemptio:

heu quantus est noster dolor!

Пастырь ласковый и кроткий!

Ах, зачем такой короткий

На земле ты пробыл срок

И от нас теперь далек!

Прегрешения все наши

Искупил ты горькой чашей —

Смертной мукою креста,

Мы утратили Христа!

3-я Мария (поет).

Sed eamus unguentum emere

cum quo bene possumus ungere

corpus domini sacratum.

Наша радость и отрада!

Как овечек бедных стадо,

Позабытых пастухом,

Мы покинуты Христом!

Наших скорбей утешенье,

Всех болящих исцеленье,

Отряхнувши смертный прах,

Ты теперь на небесах!

Три Марии (поют).

Die nobis mercator juvenis,

unguentum si tu vendideris?

die pretium, quod tibi, dabimus.

Северин

Подходите посмелее,

Угодить я вам сумею.

(Рубину)

Ты, Рубин, скорей беги,

Старику там помоги:

К нам волочит кое-как

Тело мертвое бедняк.

Смазан мазью чудотворной,

Оживет мертвец бесспорно.

А паненки поглядят,

Мази что мои творят.

(Авраам, и Рубин вносят Исаака.)

Авраам

Я спрошу у Северина,

Не излечит ли мне сына.

За целебный эликсир

Я бы дал грибов и сыр

(Северину).

Здравствуй, лекарь знаменитый!

Злою скорбию убитый,

Я являюсь пред тобой.

Здесь со мною сын больной.

Он — как мертвый, без движенья.

Сделай чудо воскресенья!

Хоть лежит он распростертый,

Но капризный хуже черта:

Хлеб не ест совсем простой,

Лишь пшеничный, дорогой,

И воды не пьет строптиво,

А лакает только пиво.

Северин

Так узнай же, Авраам,

Что имею я бальзам:

Он излечивает дивно.

За лечение три гривны

Золотых я взять хочу.

Пастух. Миниатюра XV в.


Авраам

Врач великий, заплачу, —

Сын мне золота дороже.

Северин

Помоги мне, правый боже,

Совершить благое чудо!

Исаак, скажи, докуда

Будешь ты отца терзать

И вот так пластом лежать?

Это средство чудотворно:

Так вскочи скорей проворно.

И молися небесам,

Чтоб подействовал бальзам!

(Северин натирает Исааку мазью задницу. Исаак тотчас же вскакивает.)

Исаак

Ах и ох и ох и ах!

Спал я долго — просто страх!

Так, наверно, спят в гробах.

И еще раз; ох и ах!

Мудрый врач, тебе спасибо!

Ну, видал когда кто-либо

Чудодейственней бальзам?

Обращался я к врачам,

Надо мной они мудрили,

Только голову лечили,

И все было невпопад.

Ты ж, мудрец, натер мне зад!

Северин

(женам-мироносицам).

Мой привет, красотки-пани!

Нужно вам — я знал заране —

Разных мазей и помад.

Вам служить сердечно рад.

Прошлой пятницей страстною

Я сюда привез с собою

Из заморских дальних стран

Мазей, кремов и румян.

Угодить таким товаром

Я бы мог и бабам старым,

Применив его к лицу,

Им под стать идти к венцу:

Все морщины и все складки

Исчезают без остатка.

Мазь полезна и для лиц

Юных пани и девиц:

Смазав щечки или шею,

Заблестят они своею

Только ярче красотой.

Выбирайте крем любой!

Три Марии

Милый лекарь, до того ли

Нам, чтоб лица в холе

Наши скорбные держать?

Мы пришли тебе сказать

Про великую утрату:

Умер наш Христос распятый,

Погребен без умащенья.

Оберечь хотим от тленья

Мы его священный прах.

Так за совесть, не за страх,

Отпусти ты нам составы,

Чтобы в них входили травы,

Ладан, мирро, тимиан.

И, омывши кровь из ран,

Умастим мы труп священный,

Сохраним его нетленным.

Северин

Вам скажу без лишних слов:

Тот состав уже готов.

Так, я в день святого Яна

Смастерил из тимиана,

Примешав к нему шалфей,

Чудодейственный елей.

В нем — особые коренья:

От распада и от тленья

Сохраняют мертвецов.

Вам продать его готов.

Три Марии

А за средство против тлена

С нас возьмешь какую цену?

Северин

Знайте, пани! Продаю я

Мазь чудесную такую

За три гривны золотых,

Для печальниц молодых,

Не боясь себе убытка,

Я пойду теперь на скидку,

И отменный мой бальзам

За две гривны вам продам.

Жена лекаря

Милый муж мой, это что же

И на что оно похоже?

Молодых зазвав паненок,

Продаешь им за бесценок

Ты, ничтоже усомнясь,

Драгоценнейшую мазь!

Позаботься о жене ты!

Не накормлены, раздеты,

Мы скитаемся с тобой.

Пригодился б золотой...

Пренебречь ли нам достатком?

На дешевку, видно, падким,

Этим пани краткий сказ:

Ваши цены не по нас!

Я и муж не так богаты,

Чтобы за две гривны злата

Уступить могли бы вам

Этот редкостный бальзам.

Северин

Позабыв закон приличий,

Есть у пьяных баб обычай:

Распускать вовсю язык.

Подняла с чего ты крик?

Это, верно, с перепою

Помыкать взялася мною.

Ты уймись, вот мой совет!

Марш на место; если ж нет, —

Я разделаюсь с тобою,

Злой, сварливою женою!

Жена лекаря

Не умея накормить,

Он еще грозится бить!

Вместо ласки и ухода

Ждать побоев от урода,

Нет! Довольно издеваться,

Мы должны с тобой расстаться.

Я потребую развод,

Пусть с тобою черт живет!

Пустерпалк

(женам-мироносицам).

Пани дивные! Ваш вид

И пленяет, и томит!

Рубин (Пустерпалку).

Не молол бы здесь ты вздора, —

Не годишься в ухажеры.

Пустерпалк

Если б род ты мой узнал,

Ты меня бы почитал.

Рубин

Что ж! Послушать мне не жалко

Про семейство Пустерпалка!

Пустерпалк.

Средь родни моей, Рубин,

Славен дядя не один.

Дядя Соба, дядя Коба

Торговали долго оба

И торговлею своей

Честь стяжали у людей.

Хрен и лук, грибы и груши,

Хворостины, да посуше,

Для метения полов —

Вот, Рубин, их торг каков.

Рубин

Чем он хвалится, бедняга!

Непутевый ты бродяга!

Хороша твоя родня!

Есть две тети у меня.

И, замечу мимоходом,

Не чета твоим уродам,

Собе, Кобе дуракам,

Продававшим разный хлам.

Тетя старшая Вавржена

Продавать не стала б хрена,

Разной дряни и грибов.

Но она, без лишних слов,

Пренебрегши божьим страхом,

Спать легла с одним монахом

Под стеной монастыря.

И горжуся я не зря

Тетей младшею Годавой,

Киселем стяжавшей славу.

Был кисель — один восторг!

Им вела Годава торг.

А варен кисель чудесный

Из простой коры древесной.

Так молчи, хвастун ты жалкий!

А не то вот этой палкой

Я тебя измолочу,

Быть скромнее научу!

Северин

(женам-мироносицам).

Добродетельные пани!

Не внимайте этой брани…

СМИЛЬ ФЛЯШКА

Пан Смиль Фляшка из Пардубиц (Pan Smil Plaska z Pardubic), замечательный чешский деятель своего времени, родился в середине XIV столетия (год рождения точно неизвестен), погиб в 1403 г. в разгар междоусобных распрей между королями Вацлавом IV (он же германский император Венцель) и Зигмундом (Сигизмундом), представлявшим интересы чешских патриотов, сторонником которых и являлся Смиль Фляшка. В периоды, когда у власти находилась партия Зигмунда, Смиль Фляшка назначался этим последним «паном городов» (т. е. градоправителем) Старого и Рихенберга. В 1396 г. он был назначен на должность «высшего писца» чешского королевства (нечто вроде государственного летописца). Кроме того, был бакалавром Пражского университета.

Политическая, административная и историографическая деятельность не помешала Смилю Фляшке заниматься и поэтическим творчеством. Его литературное наследие значительно и по объему, и по содержанию. Ему принадлежит заслуга составления первого собрания старейших чешских поговорок («Sbirka nejstarsich prislowi ceskych») — сокровищницы народной мудрости и юмора.

В своих оригинальных произведениях Фляшка, преследуя дидактические цели, зачастую осуществляет их средствами веселой шутки; немало бытовых сатирических зарисовок в его сатирической поэме «Конюший и школяр» («Podkoni azak»), где эти два лица стараются доказать друг другу превосходство своей профессии и своего общественного положения, высмеивая дурные стороны профессии и положения оппонента. Таково же и самое значительное по объему его произведение — «Новый совет» («Nowa Rada») (имеется в виду совет зверей), где за масками выступающих с речами зверей ясно обозначаются черты разных сословий и классов. Элемент сатиры отсутствует лишь в поэме «Советы отца сыну» («Rada Otce Synowi»), представляющей собой пространный, в несколько сот стихов, монолог, в котором «мудрый добродетельный отец» поучает сына всем мирским и духовным добродетелям.

Характерна по своеобразному сочетанию морализации с юмором и шуточная поэма Фляшки «Спор воды с вином» («Swar Wody s Winem»), приводимая ниже с незначительными сокращениями. Спор как будто бы кончается вничью, но внимательный читатель сразу заметит, что симпатии автора все же больше склоняются на сторону веселого вина, чем добродетельной и полезной воды. Симпатиям этим автор, как средневековый христианский моралист, не может дать полного простора, но заключительные слова поэмы не оставляют на этот счет никаких сомнений: лишь тот человек не станет пить вина, «у кого пуста мошна».

Литературное наследие Смиля Фляшки ценно и еще в одном отношении: строя свои поэмы в форме живых диалогов или даже монологов («Советы отца сыну»), автор старался воспроизводить, насколько это позволяла стихотворная форма, современную ему разговорную бытовую речь; в результате его поэмы являются незаменимым подспорьем для изучения живого чешского языка той эпохи.

СПОР ВОДЫ С ВИНОМ

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Муж ученый жил когда-то,

Жил привольно и богато;

И хотя немного скуп,

Но покушать был не глуп.

За обедом неизменно

Ел он вкусно и отменно,

Яства разные притом

Запивал всегда вином.

И однажды так напился,

Что сознаньем помутился,

Погрузился в странный сон

И проспал так долго он,

Что друзья и домочадцы

Допустили: может статься,

Богу душу он отдал?

Нет, он только крепко спал.

В этой длительной дремоте

Увидал себя в полете:

Ангел светлый без усилья

Подхватил его на крылья

И тотчас же с ним взлетел

В неба третьего предел.

Впечатленьями своими,

Пробудившись, он с родными

Поделился тот же час,

Все поведал без прикрас.

Пред собой я видел бога.

Опишу ль мою тревогу?

Задрожал какой я дрожью,

Увидав фигуру божью!

Грозен был великий бог.

Заключить я сразу мог,

Что попал на суд небесный:

Ведь давно нам всем известно, —

Рано ль, поздно ль призовут

Наши души в страшный суд.

Оказалось, к счастью, скоро,

Что иное для разбора

Было дело на суде:

Предстояло там воде

В этот час с вином судиться,

Спор их должен был решиться,

У кого побольше есть

Прав на славу и на честь.

Решено самим судьей,

Чтоб был начат спор водой.

Получивши первой слово,

Говорит вода: «Основы

Света божьего какие —

Первозданные стихии?

Пламень, воздух и земля,

А четвертая — то я.

С мира самого начала

Я уже существовала,

Богом мудрым создана.

Благородней я вина».

«Как бы там оно ни было, —

Здесь вино вдруг перебило, —

У людей я в большей чести.

Собираясь люди вместе

Для торжественного дня,

Пьют не воду, а меня.

В знак успеха, в знак ли роста

Надо мной звучат их тосты.

А что ты сотворена

Раньше пенного вина,

В том большой заслуги нету, —

Ведь всему известно свету,

Что все ценное творец

Припасает под конец.

Так, начав с воды творенье,

Он всю радость завершенья

Воплотил затем во мне:

В благороднейшем вине».

Вновь вода вино прервала,

И ему она сказала:

«Было так: в земную плоть

Претворял себя господь;

Наравне со смертным родом

Он подвергся тем невзгодам,

Что составили удел

Человеческих всех тел.

И случилось так однажды,

Что Христос страдал от жажды.

Он сказал одной девице:

«Из ручья мне дай напиться».

Не побрезговал водой

Царь небесный и земной.

Не из райского ли корня

Я взялась из выси горней?

«Чтоб взялася ты из рая

Речь воды перебивая,

Говорит тогда вино, —

Мне сомнительно оно.

На земле, земным в усладу,

В сладком соке винограда

Я была заключена —

Сила чудная вина.

Из того возникнув сока,

Чтимо я людьми глубоко.

И скажу без всякой спеси,

Человек не любит смеси,

Где водой разжижено

Было б крепкое вино.

Лишь плуту или уроду

В ум придет добавить воду

К благородному вину.

И теперь, и в старину

За такую б он затею

Получил себе по шее...»

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

«А в тебе была ли сила,

Здесь вода вино спросила —

Муки тела утолять

И болящих исцелять?

Как гласит одно преданье

Ты прочтешь о нем в Писанье —

Над прудом в полночный час

Реял ангел как-то раз.

Над уснувшею водою

Он прошел своей стопою,

Освятил ее крылом.

С той поры на пруде том

Совершались исцеленья,

Всех страданий утоленья».

Ей вино тогда в ответ:

«Что так было, спору нет.

Ангел мог спуститься к пруду;

Повторится ль это чудо

Хоть бы раз еще в веках?

Но другую на прудах

Видим вечно мы картину:

Свиньи жирные щетину

Моют в илистом пруду,

И с тобой они в ладу.

А теперь ответь ты мне:

Кто купается в вине?

Я — напиток драгоценный

И моею влагой пенной

Веселю сердца людей,

Не купаю в ней свиней.

Век останешься собою —

Глупой, пошлою водою.

Кто тебя усердно пьет,

Раздувает лишь живот».

«Нету лучшего ответа,

Как сказать тебе вот это, —

Без смущенья и стыда

Отозвалася вода, —

После злого перепоя

Люди лечатся водою.

От тебя жестоко страждя,

В утоленье лютой жажде

И самих себя браня,

Пьют всегда они меня».

У вина в одно мгновенье

Вновь готово возраженье:

«Вспомни лишь, в какой посуде

Нас с тобою держат люди.

Ведра, бочки и ушат —

Вот где воду все хранят.

А с вином иное дело:

Золотилось и алело

Я в стекле уж с давних пор,

И подчас златой узор

Украшал края бокала,

Где кипела и играла,

В тот бокал заключена,

Влага пьяная вина.

А бывало ль так с тобою?

Кто приходит к водопою?

Бессловесный всякий скот

Сколько хочет воду пьет.

И воды любые дозы

Кони, телки или козы

Добывают без труда.

Я ж, вино, служу всегда

Человеческому роду:

Человеку я невзгоду,

Как начнет меня он пить,

Помогу всегда забыть.

Тешу сердце не одно

Я — веселое вино».

Сбор урожая. Миниатюра из Библии Вацлава IV, ок. 1390—1400 гг.


«Что ты этим доказало? —

Тут вину вода сказала. —

Будешь спорить ли о том,

Что нигде не сыщешь дом,

Где могли бы обходиться

Без меня, простой водицы?

Как готовили бы пищу,

Как бы вымыли почище

Люди горенки свои

Без моей живой струи?

А в лесу под пышной сенью

Наслаждались ли бы тенью,

Если б влагою своей

Не питала я корней?

И цветок нарядный сада —

Эта глаз людских отрада —

Без меня бы цвесть не мог,

А засохнул и поблёк».

Говорит вино сердито:

«Человеческого быта

Ты коснулася удачно.

Как уныло и как мрачно

Прозябает всякий дом,

Если беден он вином.

Коль вина к обеду нет,

Так не мил и божий свет, —

Веселее на погосте.

Зазывать друг друга в гости;

Не снискав себе стыда,

Люди могут лишь тогда,

Если есть вино к обеду,

Что всегда живит беседу,

Услаждает всем сердца.

Где, скажи, найдешь глупца,

Кто бы вздумал вдруг простою

Угощать гостей водою?..»

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Тут вода в ответ вину:

«А теперь упомяну

Про совсем другую сферу:

Про религию и веру.

Не в воде ли Иордана

От Предтечи-Иоанна

Дар крещенья получил

Сам Господь превышних сил?

Был во мне, воде смиренной,

Совершен обряд священный.

А когда на муке крестной

Умирал наш царь небесный,

Не вода ль текла из бока,

Что проткнул копьем глубоко

Злой языческий солдат?

Согласись, что во сто крат

Больше жалкого вина

Я от бога почтена».

Не смутилося вино,

И сказало так оно:

«Я оспаривать не стану;

Это ты текла из раны

В теле Господа Христа,

И прозрачна, и чиста.

Но ответь ты мне на это:

Кровью нового завета

Сам Христос кого назвал?

Не вино ли он призвал,

Силой божеского чуда, $

Заменить земному люду

Кровь небесную его?

Бога выбор самого

Указал, чего мы стоим:

Было выбрано вино им».

Возразила так тогда

Раздраженная вода;

«Ты сказало многократно,

Будто пить тебя приятно,

Будто ты сердца людей

Влагой радуешь своей.

Ах, хвастливое ты зелье!

Иль забыло, что похмелье

Всякий раз к тому придет,

Кто тебя, злодейка, пьет?

Никаким, вино, заразам

Не удастся людям разум

Так плачевно помутить,

Как тебе, коль станут пить

Чарки пьяного дурмана.

Будь то поздно, будь то рано

Но отравит винный яд:

Пеленой подернет взгляд,

А язык, вину покорный,

Речью дикою и вздорной,

Что страшней, чем всякий бред,

Доведет до многих бед».

Эта речь вино задела,

В нем обида закипела;

Чтобы гнев свой утолить,

Воду принялось язвить:

«Не в тебе ли, мутной луже,

Мерзким тварям — нет их хуже —

И раздолье, и приют?

Жабы там всегда живут,

И в тебе, воде болотной,

Гаду всякому вольготно.

Про себя ж скажу тебе я,

Что на свадьбе в Галилее

Средь гостей веселых пира

Сам Христос, спаситель мира,

Находился как-то раз.

Вдруг иссяк вина запас.

Он, на радость новобрачным

Из тебя, воды прозрачной,

Сделал крепкое вино.

Так, самим Христом дано

Спору нашему решенье.

Ну, останется ль сомненье,

Кто из нас двоих ценней:

Я ли — божеский елей,

Или ты — вода простая?

И была б беда лихая,

Сила будь кому дана,

Делать воду из вина.

Сотрапезники за чудо

Чудотворца, как Иуду,

Чтоб унять свою тоску,

Удавили б на суку».

Не смутясь, вину тогда

Отвечала так вода:

«Вспомни только, как когда-то

На вершине Арарата

Прародитель древний Ной,

Всласть упившийся тобой,

Пьяной дремой одоленный,

Спать улегся обнаженный,

Не прикрыв хотя бы срам;

И как сын, что звался Хам,

Силой движимый бесовской,

Осмеяв позор отцовский,

Кликнул Сима, Иафета

Посмотреть картину эту.

Только Иафет и Сим

Над родителем своим

Не глумились, вроде Хама.

Оберечь его от срама

Братья добрые спешат,

И прикрыли Ною зад.

И, наверно, неохота

Вспоминать тебе про Лота,

Как когда-то Лот-отец,

Перепивши под конец

Естеству на поруганье,

Вдруг почувствовал желанье

В жены взять родную дщерь.

И могла бы я, поверь,

Рассказать еще немало,

Что с людьми ты вытворяло,

Принесло какой им вред,

В сколько горьких ввергло бед».

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Длились долго эти пренья.

Муж ученый в изумленье

Молчаливо им внимал.

Первый страх его пропал,

Он владел теперь собою,

И, боясь, как бы бедою

Не был кончен этот спор,

Длань к противницам простер,

Сделать им решил внушенье,

Пусть хотя бы в нарушенье

Норм небесного суда.

Он боялся, чтоб вода,

Перейдя от слова к делу,

Там залить бы не успела,

Распрей злой разъярена,

Влагу ценную вина.

Это знают даже дети,

Что вина всегда на свете

Было меньше, чем воды,

И когда б его следы

Вдруг исчезли из вселенной,

Что бы делал муж почтенный?

За обедом в свой бокал

Что тогда б он наливал?

И, страшась исхода злого,

Он спешит тогда взять слово:

«Пани милые! В молчанье

Не под силу пререканья

Ваши дольше мне сносить!

Как могли вы позабыть —

Это вспомнить вам не лишне, —

Что обеим вам Всевышний

Дал на жизнь святое право;

Для своей вас создал славы

И для блага всех людей?

Без живой струи твоей

Не прожить, вода, ведь людям.

Но давай же не забудем,

Им нужна не ты одна, —

Жить им скучно без вина.

Повелось с начала мира,

Что для праздника иль пира

Лучше всякого подарка

Кружка, кубок или чарка

До краев полна вином.

Вспомяните и о том,

Что в церковном ритуале

Обе вы всегда играли

Благороднейшую роль.

И не только сыплют соль.

На младенца при крещенье

Но свершают погруженье —

Так велось оно досель —

В освященную купель.

Но и таинство причастья

Не бывает без участья

Освященного вина.

И выходит, что равна

Сила ваша в очень многом

Пред людьми и перед богом.

Тут спрошу вас: почему бы

Спор не кончить этот грубый,

Вновь его не затевать,

В мире жить да поживать?

Ты, вино, не будь надменно

Пред сестрой своей смиренной

И насмешкой не язви,

В дружбе с ней всегда живи.

Не считай, вода, обидой

И вину ты не завидуй,

Коль заметишь там и тут

Что его побольше чтут

Чем тебя — простую воду.

Кто бы стал, тебе в угоду

Вдруг тобою упиваться

Я за то могу ручаться, —

Потому не пьет вина,

Что пуста его мошна!

Загрузка...