Зарубежная литература средних веков. Хрестоматия

Здесь, у ограды, блуждая.

Бойкая, хоть и простая,

Мне повстречалась девица,

Шубка на ней меховая

И кацавейка цветная,

Чепчик — от ветра прикрыться.

К ней обратился тогда я:

— Милочка![282] Буря, какая!

Вьюга взметается злая!

— Дон! — отвечала девица, —

Право, здорова всегда я,

Сроду простуды не зная.

Вьюга пускай себе злится!

— Милочка! Лишь за цветами

Шел я, но вдруг будто в раме

Вижу вас между кустами.

Как хороши вы, девица!

Скучно одной тут часами,

Да и не справитесь сами —

Стадо у вас разбежится!

— Дон! Не одними словами,

Надо служить и делами

Донне, восславленной вами.

Право, — сказала девица, —

Столько забот со стадами!

С вами пустыми речами

Тешиться мне не годится.

— Милочка, честное слово,

Не от виллана простого,

А от сеньора младого

Мать родила вас, девица!

Сердце любить вас готово,

Око все снова и снова

Смотрит — и не наглядится.

— Дон! Нет селенья такого,

Где б не трудились сурово

Ради куска трудового.

Право, — сказала девица, —

Всякий день, кроме седьмого —

Дня воскресенья святого,

Должен и рыцарь трудиться.

— Милочка, феи успели

Вас одарить с колыбели, —

Но непонятно ужели

Вам, дорогая девица,

Как бы вы похорошели,

Если с собой бы велели

Рядышком мне приютиться!

— Дон! Те хвалы, что вы пели,

Слушала я еле-еле, —

Так они мне надоели!

Право, — сказала девица, —

Что бы вы там ни хотели,

Видно, судьба пустомеле

В замок ни с чем воротиться!

— Милочка, самой пугливой,

Даже и самой строптивой,

Можно привыкнуть на диво

К ласкам любовным, девица;

Судя по речи игривой,

Мы бы любовью счастливой

С вами могли насладиться.

— Дон! Говорите вы льстиво,

Как я мила и красива,

Что же, я буду правдива;

Право, — сказала девица, —

Честь берегу я стыдливо,

Чтоб из-за радости лживой

Вечным стыдом не покрыться.

— Милочка! Божье творенье

Ищет везде наслажденья,

И рождены, без сомненья,

Мы друг для друга, девица!

Вас призываю под сень я, —

Дайте же без промедленья

Сладкому делу свершиться!

— Дон! Лишь дурак от рожденья

Легкой любви развлеченья

Ищет у всех в нетерпенье.

Ровню пусть любит девица.

Исстари общее мненье:

Если душа в запустенье,

В ней лишь безумство плодится.

— Милочка! Вы загляденье!

Полно же без сожаленья

Так над любовью глумиться.

— Дон! Нам велит Провиденье:

Глупым — ловить наслажденье,

Мудрым — к блаженству стремиться!

В саду, у самого ручья,

Где плещет на траву струя,

Там, средь густых дерев снуя,

Сбирал я белые цветы,

Звенела песенка моя.

И вдруг — девица, вижу я,

Идет тропинкою одна.

Стройна, бела, то дочь была

Владельца замка и села.

И я подумал, что мила

Ей песня птиц, что в ней мечты

Рождает утренняя мгла,

Где песенка моя текла, —

Но тут заплакала она.

Глаза девицы слез полны,

И вздохи тяжкие слышны:

«Христос! К тебе нестись должны

Мои рыданья, — это ты

Послал мне горе с вышины.

Где мира лучшие сыны?

Не за тебя ль идет война?

Туда ушел и милый мой,

Красавец с доблестной душой.

О нем вздыхаю я с тоской,

И дни безрадостно пусты, —

Проклятье проповеди той,

Что вел Людовик[283] сам не свой!

Во всем, во всем его вина!»

И вдоль по берегу тотчас

Я поспешил на грустный глас

И молвил: «Слезы скорбных глаз

Враги цветущей красоты.

Поверьте, бог утешит вас!

Он шлет весну в урочный час —

И к вам придет души весна!»

«Сеньор, — она тогда в ответ, —

Господь прольет, сомненья нет,

На грешных милосердный свет

Небесной, вечной чистоты, —

Но сердцу дорог здешний свет,

А он любовью не согрет,

И с другом я разлучена».

¹ Нет, не вернусь я, милые друзья,

В наш Вентадорн: она ко мне сурова.

Там ждал любви — и ждал напрасно я,

Мне не дождаться жребия иного!

Люблю ее — то вся вина моя,

И вот я изгнан в дальние края,

Лишенный прежних милостей и крова.

² Как рыбку мчит игривая струя

К приманке злой, на смерть со дна морского,

Так устремила и любовь меня

Туда, где гибель мне была готова.

Не уберег я сердце от огня,

И пламя жжет сильней день ото дня,

И не вернуть беспечного былого.

³ Но я любви не удивлюсь моей, —

Кто Донну знал, все для того понятно:

На целом свете не сыскать милей

Красавицы приветливой и статной.

Она добра, и нет ее нежней, —

Со мной одним она строга, пред ней

Робею, что-то бормоча невнятно.

⁴ Слуга и друг, в покорности своей

Я лишь гневил ее неоднократно

Своей любовью, — но любви цепей,

Покуда жив, я не отдам обратно!

Легко сказать: с другою преуспей, —

Но я чуждаюсь этаких затей,

Хоть можно все изобразить превратно.

⁵ Да, я любезен с каждою иной —

Готов дарить ей все, что пожелала,

И лишь любовь я посвятил одной, —

Все прочее так бесконечно мало.

Зачем же Донна столь строга со мной?

Зачем меня услала с глаз долой?

Ах, ждать любви душа моя устала!

⁶ Я шлю в Прованс привет далекий мой,

В него вложил я и любви немало.

Считайте чудом щедрым дар такой:

Меня любовью жизнь не наделяла,

Лишь обольщала хитрою игрой, —

Овернец, правда, ласков был порой,

Очей Отрада[284] тоже обласкала.

Очей Отрада! Случай мой чудной,

Все чудеса затмили вы собой,

Вы, чья краса столь чудно воссияла!

Мне в пору долгих майских дней

Мил щебет птиц издалека,

Зато и мучает сильней

Меня любовь издалека.

И вот уже отрады нет,

И дикой розы белый цвет,

Как стужа зимняя, не мил.

Мне счастье, верю, Царь царей

Пошлет в любви издалека,

Но тем моей душе больней

В мечтах о ней — издалека!

Ах, пилигримам бы вослед,

Чтоб посох страннических лет

Прекрасною замечен был.

Что счастья этого полней —

Помчаться к ней издалека,

Усесться рядом, потесней,

Чтоб тут же, не издалека,

Я в сладкой близости бесед,

И друг далекий, и сосед,

Прекрасной голос жадно пил!

Надежду в горести моей

Дарит любовь издалека,

Но грезу, сердце, не лелей —

К ней поспешить издалека.

Длинна дорога — целый свет,

Не предсказать удач иль бед,

И будь, как бог определил!

Всей жизни счастье — только с ней,

С любимою издалека.

Прекраснее найти сумей

Вблизи или издалека!

Я бы, огнем любви согрет,

В отрепья нищего одет,

По царству сарацин бродил.

Молю, о тот, по воле чьей

Живет любовь издалека,

Пошли мне утолить скорей

Мою любовь издалека!

О, как мне мил мой сладкий бред:

Светлицы, сада больше нет —

Все замок Донны заменил!

Слывет сильнейшей из страстей

Моя любовь издалека,

Да, наслаждений нет хмельней,

Чем от любви издалека!

Одно молчанье — мне в ответ,

Святой мой строг, он дал завет,

Чтоб безответно я любил.

Одно молчанье — мне в ответ.

Будь проклят он за свой завет,

Чтоб безответно я любил!

¹ Наш век исполнен горя и тоски,

Не сосчитать утрат и грозных бед.

Но все они ничтожны и легки

Перед бедой, которой горше нет, —

То гибель Молодого Короля.

Скорбит душа у всех, кто юн и смел,

И ясный день как будто потемнел,

И мрачен мир, исполненный печали.

² Не одолеть бойцам своей тоски,

Грустит о нем задумчивый поэт,

Жонглер забыл веселые прыжки, —

Узнала смерть победу из побед,

Похитив Молодого Короля.

Как щедр он был! Как обласкать умел!

Нет, никогда столь тяжко не скорбел

Наш бедный век, исполненный печали.

³ Так радуйся, виновница тоски,

Ты, смерть несытая! Еще не видел свет

Столь славной жертвы злой твоей руки, —

Все доблести людские с юных лет

Венчали Молодого Короля.

И жил бы он, когда б господь велел, —

Живут же те, кто жалок и несмел,

Кто предал храбрых гневу и печали.

⁴ В наш слабый век, исполненный тоски,

Ушла любовь — и радость ей вослед,

И люди стали лживы и мелки,

И каждый день наносит новый вред,

И нет уж Молодого Короля...

Неслыханной отвагой он горел,

Но нет его — и мир осиротел,

Вместилище страданья и печали.

⁵ Кто ради нашей скорби и тоски

Сошел с небес и, благостью одет,

Сам смерть приял, чтоб, смерти вопреки,

Нам вечной жизни положить завет, —

Да снимет с Молодого Короля

Грехи и вольных, и невольных дел,

Чтоб он с друзьями там покой обрел,

Где нет ни воздыханья, ни печали!

Мила мне радость вешних дней,

И свежих листьев, и цветов,

И в зелени густых ветвей

Звучанье чистых голосов,

Там птиц ютится стая[285].

Еще милее по лугам

Считать шатры и здесь и там

И, схватки ожидая,

Скользить по рыцарским рядам

И по оседланным коням.

Мила разведка мне — и с ней

Смятенье мирных очагов,

И тяжкий топот лошадей,

И рать несметная врагов.

И весело всегда я

Спешу на приступ к высотам

И к крепким замковым стенам,

Верхом переплывая

Глубокий ров, — как горд и прям

Вознесся замок к облакам!

Лишь тот мне мил среди князей,

Кто в битву ринуться готов,

Чтоб пылкой доблестью своей

Бодрить сердца своих бойцов,

Доспехами бряцая.

Я ничего за тех не дам,

Чей меч в бездействии упрям,

Кто, в схватку попадая,

Так ран боится, что и сам

Не бьет по вражеским бойцам.

Вот, под немолчный стук мечей

О сталь щитов и шишаков

Бег обезумевших коней

По трупам павших седоков!

А стычка удалая

Вассалов! Любо их мечам

Гулять по грудям, по плечам,

Удары раздавая!

Здесь гибель ходит по пятам,

Но лучше смерть, чем стыд и срам.

Мне пыл сражения милей

Вина и всех земных плодов.

Вот слышен клич: «Вперед! Смелей!» —

И ржание, и стук подков.

Вот, кровью истекая,

Зовут своих: «На помощь! К нам!»

Боец и вождь в провалы ям

Летят, траву хватая,

С шипеньем кровь по головням

Бежит, подобная ручьям...

В бой, все бароны края!

Скарб, замки — все в заклад, а там

Недолго праздновать врагам!

Мужики, что злы и грубы,

На дворянство точат зубы,

Только нищии мне любы!

Любо видеть мне народ

Голодающим, раздетым,

Страждущим, не обогретым!

Пусть мне милая солжет,

Ежели солгал я в этом!

Нрав свиньи мужик имеет,

Жить пристойно не умеет,

Если же разбогатеет,

То безумствовать начнет.

Чтоб вилланы не жирели,

Чтоб лишения терпели,

Надобно из года в год

Всех держать их в черном теле.

Кто своих вилланов холит,

Их ни в чем не обездолит

И им головы позволит

Задирать, — безумен тот.

Ведь виллан, коль укрепится,

Коль в достатке утвердится,

В злости равных не найдет, —

Все разрушить он стремится.

Если причинят виллану

Вред, увечье или рану,

Я его жалеть не стану, —

Недостоин он забот.

Если кто о нем хлопочет,

Он тому помочь не хочет,

Хоть немножко, в свой черед,

Злобой он себя порочит.

Люд нахальный, нерадивый,

Подлый, скаредный и лживый,

Вероломный и кичливый!

Кто грехи его сочтет?

Он Адаму подражает,

Божью волю презирает,

Заповедей не блюдет.

Пусть господь их покарает!

Жадно издали впивая

Провансальский ветер милый,

Чувствую, как полнит силой

Грудь мою страна родная.

Без конца я слушать рад,

Чуть о ней заговорят,

Слух лаская похвалою.

По бокам пределы края

Рона с Венсой оградила,

С гор Дюранса путь закрыла,

С юга — глубь и зыбь морская.

Но для мысли нет преград,

И в Прованс, — сей дивный сад! —

В миг переношусь душою.

Сердце, Донну вспоминая,

О печалях позабыло, —

Без нее же все уныло.

Речь моя — не лесть пустая:

Я не славлю донн подряд:

Нет, хвалы мои летят

К лучшей, созданной землею.

В ней одной искал всегда я

Правды верное мерило.

Жизнь она мне обновила,

Даром песен награждая.

Славных дел свершил бы ряд

За единый только взгляд

Той, что стала мне судьбою.

— Сеньор Гираут, да как же так?

Вы утверждали, слух идет,

Что песням темный слог нейдет, —

Тогда я вам

Вопрос задам:

Ужель, избрав понятный слог,

Себя я показать бы мог?

— Сеньор Линьяуре[286], я не враг

Затей словесных, — пусть поет

Любой, как петь его влечет, —

Но все же сам

Хвалу воздам

Лишь простоте певучих строк:

Что всем понятно — в том и прок!

— Гираут, зачем тогда, чудак,

Трудиться, зная наперед,

Что труд усердный попадет

Не к знатокам,

А к простакам,

И вдохновенных слов поток

В них только вызовет зевок?

— Линьяуре, я — из работяг,

Мой стих — не скороспелый плод,

Лишенный смысла и красот.

Вот и не дам

Своим трудам

Лишь тешить узенький мирок.

Нет, песни путь — всегда широк!

— Гираут! А для меня — пустяк,

Широко ль песня потечет.

В стихе блестящем — мне почет.

Мой труд упрям,

И — буду прям, —

Я всем свой золотой песок

Не сыплю, словно соль в мешок!

— Линьяуре! Верьте, много благ

Спор с добрым другом принесет,

Коль бог от ссоры упасет.

Что здесь и там

По временам

Я допускал на вас намек, —

Поставлю сам себе в упрек!

— Гираут! И мне понятен смак

Задорных шуток и острот —

Нет! Вам их не поставлю в счет,

Вес не придам

Таким словам.

В другом — тревог моих исток:

Люблю я, сердцем изнемог!

— Линьяуре! Хоть отказа знак

Красавица нам подает,

Бывает смысл совсем не тот;

И по глазам

Дано сердцам

Узнать, что это все — предлог

Раздуть любовный огонек!

— Гираут! Сочельник недалек,

Зачем спешите за порог?

— Линьяуре, вдаль я не ездок,

Да сам король на пир повлек,

¹ «О царь лучей, бог праведный и вечный,

Свет истинный, единый, бесконечный,

Молю тебя за друга моего.

Уж с вечера не видел я его,

И близок час денницы!

² Предшественница утренних лучей

Давно горит во всей красе своей.

Товарищ мой, усталые ресницы

Откройте вы, — как утро, молода

Вдали горит восточная звезда,

И близок час денницы!

³ О милый друг, услышьте песнь мою:

Приветствуя пурпурную зарю,

Уже давно в лесу щебечут птицы,

О горе вам, настал ваш смертный час!

Соперник ваш сейчас застанет вас, —

Уж брезжит луч денницы!

⁴ Забылись вы — и плач напрасен мой.

Внемлите мне, товарищ дорогой,

И сонные свои откройте очи:

На небесах бледнеют звезды ночи,

И брезжит луч денницы!

⁵ Прекрасный друг, товарищ милый, где вы?

Расстались мы, и сына приснодевы

За вас всю ночь я пламенно молил

И, на коленях стоя, слезы лил, —

Уж блещет луч денницы!

⁶ Вас сторожить просили вы вчера,

И простоял я с ночи до утра;

Напрасно все: и плач мой, и моленье!

Соперник ваш свое готовит мщенье, —

Зарделся свет денницы!»

⁷ «Мой верный друг, могу ли вам внимать я,

Когда подруги жаркие объятья

Заставили меня забыть весь свет,

И до того мне вовсе дела нет,

Что рдеет луч денницы!»

¹ Повеселей бы песню я запела,

Да не могу — на сердце накипело!

Я ничего для друга не жалела,

Но что ему душа моя и тело,

И жалость, и любви закон святой!

Покинутая, я осиротела,

И он меня обходит стороной.

² Мой друг, всегда лишь тем была горда я,

Что вас не огорчала никогда я,

Что нежностью Сегвина превзошла я,

В отваге вам, быть может, уступая,

Но не в любви, и верной, и простой.

Так что же, всех приветом награждая,

Суровы и надменны вы со мной?

³ Я не пойму, как можно столь жестоко

Меня предать печали одинокой.

А может быть, я стала вам далекой

Из-за другой? Но вам не шлю упрека,

Лишь о любви напомню молодой.

Да охранит меня господне око:

Не мне, мой друг, разрыва быть виной.

⁴ Вам все дано — удача, слава, сила,

И ваше обхождение так мило!

Вам не одна бы сердце подарила

И знатный род свой тем не посрамила, —

Но позабыть вы не должны о той,

Что вас, мой друг, нежнее всех любила,

О клятвах и о радости былой!

⁵ Моя краса, мое происхожденье,

Но больше — сердца верного влеченье

Дают мне право все свои сомненья

Вам выразить в печальных звуках пенья.

Я знать хочу, о друг мой дорогой,

Откуда это гордое забвенье:

Что это — гнев? Или любовь к другой?

Прибавь, гонец мой, завершая пенье,

Что нет добра в надменности такой!

Мне любовь дарит отраду!

Чтобы звонче пела я,

И заботу и досаду

Прочь гоню, мои друзья.

И от всех наветов злых

Ненавистников моих

Становлюсь еще смелее —

Вдесятеро веселее!

Строит мне во всем преграду

Их лукавая семья, —

Добиваться с ними ладу

Не позволит честь моя!

Я сравню людей таких

С пеленою туч густых,

От которых день темнее, —

Я лукавить не умею.

Злобный ропот ваш не стих,

Но глушить мой смелый стих

Лишь напрасная затея.

О своей пою весне я!

Вместо нежного привета

Ей, царице всех услад,

Чтоб забыться, песнь рассвета

Я сложу на новый лад.

Лунный свет забрезжил где-то,

В птичьих трелях дремлет сад, —

Так мне тяжко бденье это,

Что заре я был бы рад.

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Хоть Евангельем осмелюсь

Я поклясться: ни Андрей[288],

Ни Тристан[289] или Амелис[290]

Даме не были верней.

Строки «Pater noster»[291] пелись

Наново душой моей:

«Господи, Qui es in coelis»[292]

Дай увидеться мне с ней!»

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Среди гор, в морской стихии

Не умрет любовь моя,

И, наветчики лихие,

Верить вам не буду я!

Провожу уныло дни я,

Без еды и без питья.

К ней от стен Антиохии

В смертный час помчался б я!

О боже, как

Наскучил мрак!

Как я жду рассвета!

Брал я с бою замок грозный,

Мне не страшен был медведь,

Леопард неосторожный

Попадал мне часто в сеть, —

Пред любовью же ничтожна

Мощь моя досель и впредь:

Трепет сердца невозможно

Ни унять, ни одолеть!

О боже, как

Наскучил мрак!

Отогнал он сон ленивый,

Забытье любви счастливой,

Стал он сетовать тоскливо:

— Дорогая, в небесах

Рдеет свет на облаках.

Ах!

Страж кричит нетерпеливо;

— Живо

Уходите! Настает

Час рассвета!

— Дорогая! Вот бы диво,

Если день бы суетливый

Не грозил любви пугливой

И она, царя в сердцах,

Позабыла вечный страх!

Ах!

Страж кричит нетерпеливо:

— Живо

Уходите! Настает

Час рассвета!

— Дорогая! Сколь правдиво

То, что счастье — прихотливо!

Вот и мы — тоски пожива!

Ночь промчалась в легких снах —

День мы встретили в слезах!

Ах!

Страж кричит нетерпеливо;

— Живо

Уходите! Настает

Час рассвета!

— Дорогая! Сиротливо

Я уйду, храня ревниво

В сердце образ горделивый,

Вкус лобзаний на устах, —

С вами вечно я в мечтах!

Ах!

Страж кричит нетерпеливо:

— Живо

Уходите! Настает

Час рассвета!

— Дорогая! Сердце живо —

В муке страстного порыва —

Тем, что свет любви нелживой

Вижу я у вас в очах.

А без вас я — жалкий прах!

Ах!

Страж кричит нетерпеливо!

— Живо

Уходите! Настает

Час рассвета!