Зарубежная литература средних веков. Хрестоматия

Жил конунг в Свитьоде, звали его Нидуд. Двое сыновей было у него и дочь по имени Бёдвильд.

Жили три брата — сыновья конунга финнов, — одного звали Слягфид, другого Эгиль, третьего Вёлюнд. Они ходили на лыжах и охотились. Пришли они в Ульвдалир[216] и построили себе дом. Есть там озеро, зовется оно Ульвсъяр[217]. Рано утром увидели они на берегу озера трех женщин, которые пряли лен, а около них лежали их лебяжьи одежды, — это были валькирии. Две из них были дочери конунга Хлёдвера: Хлядгуд Лебяжье-белая и Хервёр Чудесная, а третья была Эльрун, дочь Кьяра из Валлянда. Братья увели их с собой. Эгиль взял в жены Эльрун, Слягфид — Лебяжьебелую, а Вёлюнд — Чудесную. Так они прожили семь зим. Потом валькирии умчались в битвы и не возвратились. Тогда Эгиль отправился искать Эльрун. Слягфид пошел на поиски Лебяжьебелой. А Вёлюнд остался в Ульвдалире. Он был искуснейшим человеком среди всех людей, известных нам из древних сказаний. Конунг Нидуд велел схватить его, как здесь об этом рассказано.

О ВЁЛЮНДЕ И НИДУДЕ

Золотые бляшки с изображением мужчины и женщины, найденные при раскопках жилищ в Швеции и Норвегии.

(Вёлюнд сказал:)

(Вёлюнд сказал:)

Конунг Нидуд отдал дочери своей Бёдвильд золотое кольцо, которое он снял с лыковой веревки у Вёлюнда, а сам он стал носить меч Вёлюнда. Тогда жена Нидуда сказала:

Так и было сделано: ему подрезали сухожилья под коленями и оставили его на острове, что был недалеко от берега и назывался Севарстёд. Там он ковал конунгу всевозможные драгоценности. Никто не смел посещать его, кроме конунга. Вёлюнд сказал:

(Бёдвильд сказала:)

(Вёлюнд сказал:)

(Вёлюнд сказал:)

Битва, погребение павшего воина, въезд его в Валхаллу. Изображение на камне.

(Нидуд сказал:)

(Нидуд сказал:)

(Бёдвильд сказала:)

Один из важнейших памятников героической саги, сложившаяся в середине XIII в. «Сага о Волсунгах», в значительной своей части (начиная с IX главы) представляет прозаический пересказ героических песен «Старшей Эдды», излагающих трагические судьбы славных родов — Волсунгов и Гьюкунгов. Таким образом, «Сага о Волсунгах» дает в основном скандинавский вариант сюжета, получившего особую известность в его верхненемецкой разработке «Песни о Нибелунгах» (см. раздел «Немецкая литература»). Несмотря на то что «Сага о Волсунгах» возникла позднее «Песни о Нибелунгах», в ней в силу особенностей исторического развития Исландии, не знавшей феодализма, продолжают сохраняться более архаические черты старинного германского сказания. В «Саге о Волсунгах» еще живы языческие мифы, а также обычаи и воззрения родового строя. Трагическим лейтмотивом саги является вера в неодолимость судьбы, столь характерная для языческих воззрений древних скандинавов. В связи с этим большая роль в повествовании отводится проклятому кладу карлика Андвари, приносящему гибель каждому, кто им владеет. В архаические тона окрашена также в исландской саге тема мести Гудруны (Кримхильды). Ее ярость обрушивается не на братьев, умертвивших Сигурда (Зигфрида) (как об этом рассказывается в «Песни о нибелунгах»), но на Атли (Этцеля), ее второго мужа, который из алчности погубил ее братьев. Так кровные родовые связи оказываются выше связей супружеских.

В начале саги рассказывается о трагической гибели правнука Одина, конунга Волсунга, и его сыновей; о том, как Сигмунд, сын Волсунга, владелец чудесного меча, дарованного ему Одином, отомстил за гибель отца и как ему в этом помогал его молодой сын Синфйотли; о том, как в свой черед погибли и Сигмунд и Синфйотли; о том, как вторая жена Сигмунда — Хйордис родила, попав в полон после смерти мужа, сына-богатыря Сигурда; о том, как юного Сигурда, воспитанного в чужой семье, его дядька Регин подговаривает вступить в бой с могучим змием Фафни, хранителем драгоценного клада, некогда проклятого карликом Андвари.

XV. РЕГИН ВЫКОВАЛ ГРАМ

Тогда Регин смастерил меч и дает его Сигурду. Тот принял меч и молвил:

— Такова ли твоя ковка, Регин? — и ударил по наковальне и разбил меч. Он выбросил клинок тот и приказал сковать новый, получше. Смастерил Регин другой меч и дал Сигурду, и тот на него взглянул:

— Этот тебе уж верно понравится, хоть и трудно тебе угодить. Сигурд испытал этот меч и сломал, как и прежний. Тогда молвил Сигурд Регину:

— Видно, ты похож на древних своих родичей и очень коварен.

Тут пошел он к своей матери, и она хорошо его принимает, и вот они друг с другом беседуют и пьют. Молвил тогда Сигурд:

— Правда ли мы слыхали, будто Сигмунд-конунг отдал вам меч Грам, надвое сломанный?

Она отвечает:

— Это правда.

Сигурд молвил:

— Отдай его в мои руки! Я хочу им владеть.

Она сказала, что он обещает быть славным воином, и дала ему меч тот. Тут пошел Сигурд к Регину и приказал ему починить меч по своему уменью. Регин рассердился и пошел в кузницу с обломками меча, и думает он, что трудно угодить Сигурду ковкой. Вот смастерил Регин меч, и, когда вынул его из горна, почудилось кузнечным подмастерьям, будто пламя бьет из клинка. Тут велит он Сигурду взять меч тот, а сам говорит, что не может сковать другого, если этот не выдержит. Сигурд ударил по наковальне и рассек ее пополам до подножья, а меч не треснул и не сломался. Он сильно похвалил меч, и пошел к реке с комком шерсти, и бросил его против течения, и подставил меч, и рассек комок пополам. Тогда Сигурд весело пошел домой. Регин молвил:

— Нужно теперь выполнить наш уговор, раз я сковал меч, и разыскать Фафни.

Сигурд отвечает:

— Выполним мы это; но сперва — другое: отомщу я за отца своего.

Тем дороже был Сигурд народу, чем старше он становился, так что каждый ребенок любил его от всего сердца[235].

Эпизоды из сказаний о Сигурде. Резьба по дереву из Сетерсдальской церкви, начало XIII в.

XVIII. ВОТ ЕДУТ РЕГИН И СИГУРД

Вот едут Сигурд и Регин в пустынные горы к той тропе, по которой обычно проползал Фафни, когда шел на водопой, и сказывают, что с тридцать локтей был тот камень, на котором лежал он у воды, когда пил.

Тогда промолвил Сигурд:

— Сказал ты, Регин, что дракон этот не больше степного змея, а мне сдается, что следы у него огромные.

Регин молвил:

— Вырой яму и садись в нее, а когда змей поползет к воде, ударь его в сердце и так предай его смерти: добудешь ты этим великую славу.

Сигурд молвил:

— Как быть, если кровь змея того зальет меня?

Регин отвечает:

— Нечего тебе и советовать, раз ты все пугаешься и не похож ты отвагою на своих родичей.

Тут поехал Сигурд в пустыню, а Регин спрятался от сильного страха. Сигурд выкопал яму; а пока он был этим занят, пришел к нему старик с длинной бородой[236] и спросил, что он делает, и Сигурд ему сказал. Отвечает ему старик:

— Это дурной совет: вырой ям побольше, чтобы кровь туда стекала, а ты сиди в одной и бей змея того в сердце.

Тут старик исчез, а Сигурд выкопал ямы, как было сказано. А когда змей тот пополз к воде, то задрожала вся округа, точно сотряслась земля, и брызгал ядом он из ноздрей по всему пути, но не устрашился Сигурд и не испугался этого шума. А когда змей прополз над ямой той, вонзил Сигурд меч под левую ключицу, так что клинок вошел по рукоять. Тут выскакивает Сигурд из ямы той и тянет к себе меч, и руки у него — все в крови по самые плечи. И когда огромный тот змей почуял смертельную рану, стал он бить головой и хвостом, дробя все, что под удар попадало. И когда принял Фафни смертельную рану, стал он спрашивать:

— Кто ты таков, и кто твой отец, и какого ты роду, что дерзнул занести на меня оружье?

Сигурд отвечает:

— Род мой неведом, и имя мне — Статный зверь, и нет у меня ни отца, ни матери, и один совершил я путь.

Фафни отвечает:

— Если нет у тебя ни отца, ни матери, то от какого же чуда рожден ты? И если ты скрываешь от меня имя свое в смертный мой час, то знай, что ты — лжец.

Тот отвечает:

— Называюсь я Сигурд, а отец мой — Сигмунд.

Фафни отвечает:

— Кто подговорил тебя на это дело и как дал ты себя подговорить? Разве ты не слыхал, что все люди боятся меня и моего шлема-страшилища? Остроглазый отрок, отважен был твой отец.

Сигурд отвечает:

— Подстрекнул меня крепкий дух, а совершить помогла эта мощная длань и этот мой острый меч, как ты теперь изведал; и редко в старости стоек, кто в детстве дрябл.

Фафни говорит:

— Знаю я, что если бы взращен ты был в роду своем, то умел бы биться грозно; но большое диво, что полоняник отважился биться со мною, ибо редко пленник отважен в поле.

Сигурд молвил:

— Попрекаешь ты меня тем, что возрос я вдали от рода. Но хоть был я взят на войне, никогда я не был рабом, и ты на себе испытал, что я — свободнорожденный.

Фафни отвечает:

— За обиду принимаешь ты все, что я говорю. Но будет тебе на погибель золото то, которым я владел ... и всякому другому, кто им завладеет.

Сигурд встал и молвил:

— Поехал бы я домой, хоть бы и лишился великого этого богатства, если бы знал, что никогда не умру.

И отважнейший воин властен над золотом

По некий суженый срок.

Ты ж, Фафни, майся в предсмертных муках,

И пусть тебя примет Гэль[237].

И тут умер Фафни.

XIX. РЕГИН ИСПИЛ КРОВИ ФАФНИ

После этого пришел Регин к Сигурду и молвил:

— Благо тебе, господин мой! Великую победу ты одержал, убивши Фафни, и до сей поры никто не дерзал стать ему поперек дороги, и этот подвиг будут помнить, пока свет стоит.

Вот стоит Регин и глядит в землю, а затем говорит в великом гневе:

— Брата моего ты убил, и вряд ли я непричастен к этому делу.

Тут берет Сигурд свой меч Грам и вытирает о траву и молвит Регину:

— Далеко ушел ты, когда я совершил это дело и испытал этот острый меч своею рукою; и своей мощью поборол я силу змея, покуда ты лежал в степном кустарнике и не знал, ни где земля, ни где небо.

Регин отвечает:

— Долго пролежал бы этот змей в своем логове, если бы ты не владел мечом, что сковал я тебе своею рукою, и не совершил ты этого один без чужой помощи.

Сигурд отвечает:

— Когда доходит до боя между мужами, лучше тут служит человеку храброе сердце, чем острый меч.

Тогда молвил Регин Сигурду в великой печали:

— Ты убил моего брата, и вряд ли я непричастен к этому делу.

Тут вырезал Регин сердце у змея тем мечом, что звался Ридил; тут испил Регин крови Фафни и молвил:

— Исполни мою просьбу; для тебя это — легкое дело: пойдя к костру с сердцем этим, изжарь его и дай мне поесть.

XX. СИГУРД СЪЕЛ ЗМЕИНОЕ СЕРДЦЕ

Сигурд пошел и стал жарить на вертеле, а когда мясо зашипело, он тронул его пальцем, чтобы испытать, хорошо ли изжарилось. Он сунул палец в рот, и едва кровь из сердца змея попала ему на язык, как уразумел он птичий говор.

Услышал он, как сойки болтали на ветвях подле него:

— Вот сидит Сигурд, жарит сердце Фафни, что сам бы он должен был съесть. Стал бы он тогда мудрее людей.

Другая говорит:

— Вот лежит Регин и хочет изменить тому, кто во всем ему доверяет.

Тут молвила третья:

— Лучше бы он отрубил ему голову: мог бы он тогда один завладеть золотом этим несметным.

Тут молвит четвертая:

— Был бы он разумнее, если бы поступил так, как они ему советуют, а затем поехал к логову Фафни и взял несметное то золото, что там лежит, а после поскакал бы на Хиндарфйалл, туда, где спит Брюнхилд, и может он там набраться великой мудрости. И был бы он умнее, если бы принял наш совет и думал бы о своей выгоде, ибо волка я чую, коль вижу уши.

Тут молвила пятая:

— Не так он быстр рассудком, как мне казалось, раз он сразил врага, а брата его оставляет в живых.

Тут молвила шестая:

— Ловко было бы, если бы он его убил и один завладел богатством.

Тут молвил Сигурд:

— Да не будет такой напасти, чтобы Регин стал моим убийцей, и пусть лучше оба брата пойдут одной дорогой.

Взмахнул он тогда мечом тем Грамом и отрубил Регину голову, а затем съел он часть змеиного сердца, а часть его сохранил. После вскочил он на коня своего и поехал по следам Фафни к его пещере и застал ее открытой. И из железа были двери все и также все петли и ручки, и из железа же все стропила постройки, и все это — под землей. Сигурд нашел там многое множество золота и меч тот Хротти, и там взял он шлем-страшилище и золотую броню, и груду сокровищ. Он нашел там так много золота, что, казалось, не снесут ни двое коней, ни трое. Это золото он все выносит и складывает в два огромных ларя.

Вот берет он под уздцы коня того Грани. Конь тот не хочет идти, и понукание не помогает. Тут Сигурд понял, чего хочет конь: вскакивает ему на спину, дает шпоры — и мчится тот конь, словно совсем без ноши.

XXI. О СИГУРДЕ

Вот едет Сигурд по дальним дорогам. И все он ехал, пока не прибыл на Хиндарфйалл и не свернул на юг, к Франкской земле. На горе увидал он пред собою свет великий, точно огонь горит, и сияние поднималось до неба, а когда он подъехал, встала перед ним стена из щитов, и высилось над ней знамя. Сигурд вошел за ограду ту и увидал, что там спит человек и лежит в полном вооружении. Сигурд сперва снял с него шлем и увидел, что это — женщина: она была в броне, а броня сидела так плотно, точно приросла к телу. И вспорол он броню от шейного отверстия книзу и по обоим рукавам, и меч резал панцирь, словно платье. Сигурд сказал ей, что слишком долго она спала. Она спросила, что за мощное оружье вскрыло броню ту — «и кто разбил мою дрему? разве явился Сигурд Сигмундарсон, что носит на голове шлем Фафни и убийцу его[238] в руках?»

Отвечает на это Сигурд:

— От семени Волсунгов тот, кто это сделал; и слышал я, что ты — могучего конунга дочь. И сказывали нам тоже о вашей красе и мудрости, и это мы хотим проверить.

Брюнхилд поведала, как сразились два конунга — одного звали Хйалмгуннар; был он старик и величайший воин, и ему обещал Один победу, а другой звался Агнаром или братом Ауд.

— Я убила Хйалмгуннара в бою, а Один уколол меня сонным шипом в отместку за это и рек, что никогда больше не одержу я победы, и приказал мне выйти замуж[239]. А я в ответ дала клятву: не выходить за того, кому ведом страх.

Сигурд молвил:

— Научи меня великому веденью.

Она отвечает:

— Вы сами лучше знаете, но с радостью научу я вас, если есть что-либо, что нам известно, а вам может прийтись по сердцу: руны[240] и прочие знания на всякие случаи жизни. И выпьем мы вместе кубок, и да пошлют нам боги те счастливый день, а ты запомни нашу беседу.

Брюнхилд наполнила кубок, подала Сигурду и промолвила[241]:

Сигурд отвечает:

Сигурд молвил:

— Нет человека мудрее тебя, и в том я клянусь, что женюсь на тебе, ибо ты мне по сердцу.

Она отвечает:

— За тебя я пойду охотнее всего, хоть бы пришлось мне выбирать между всеми людьми.

И так обменялись они клятвами.

XXXI. РАЗРОСЛОСЬ ГОРЕ БРЮНХИЛД

После того ложится Брюнхилд в постель, доходит весть до Гуннара-конунга, что Брюнхилд хворает. Он едет к ней и спрашивает, что с ней приключилось, но она не отвечает ни слова и лежит словно мертвая. А когда он стал спрашивать настойчиво, она ответила:

— Что сделал ты с перстнем тем, что я дала тебе, а сама получила от Будли-конунга[256] при последнем расставании? Вы, Гьюкунги[257], пришли к нему и грозили войной и огнем, если вам меня не отдадут. В ту пору позвал меня отец на беседу и спросил, кого я выберу из тех, что прибыли; а я хотела оборонять землю и быть воеводой над третью дружины. Он же велел мне выбирать: либо выйти за того, кого он назначит, либо лишиться всего имения и отцовой приязни. Говорил он, что больше будет мне пользы от любви его, чем от гнева. Тут я стала размышлять про себя — должна ли я исполнить его волю или убить многих мужей. Решила я, что не в силах бороться с отцом, и кончилось тем, что обрекла я себя тому, кто прискачет на коне том Грани с наследием Фафни, и проедет сквозь полымя мое, и убьет тех людей, которых я назначу. И вот никто не посмел проехать, кроме Сигурда одного. Он проскакал сквозь огонь, потому что хватило у него мужества. Это он убил змея и Регина и пятерых конунгов, а не ты, Гуннар, что побледнел, как труп: не конунг ты и не витязь. Я же дала зарок у отца моего в доме, что полюблю лишь того, кто всех славнее, а это — Сигурд. А теперь я — клятвопреступница, потому что не с ним я живу; и за это замыслила я твою смерть, и должна я отплатить Гримхилд за зло: нет женщины бессердечнее ее и злее.

Гуннар отвечал так, что никто не слышал:

— Много остудных слов ты молвила, и злобная же ты женщина, если порочишь ту, что много лучше тебя: не роптала она на судьбу, как ты, не тревожила мертвых, никого не убила и живет похвально.

Брюнхилд отвечает:

— Я не совершала тайнодействий и дел нечестивых; не такова моя природа, но охотнее всего я убила бы тебя.

Тут она хотела убить Гуннара-конунга, но Хогни[258] связал ей руки.

Она сказала:

— Брось думать обо мне, ибо никогда больше не увидишь ты меня веселой в своей палате: не стану я ни пить, ни играть в тавлеи, ни вести разумные речи, ни вышивать золотом по добрым тканям, ни давать вам советы.

Почитала она за величайшую обиду, что не достался ей Сигурд. Она села и так ударила по своим пяльцам, что они разлетелись, и приказала запереть теремные двери, чтобы не разносились далеко горестные ее речи. И вот настала великая скорбь, и узнал об этом весь дом. Гудрун спрашивает девушек своих, почему они так невеселы и хмуры — «что с вами деется, и отчего ходите вы, как полоумные, и какая бука вас испугала?»

Отвечает ей одна челядинка по имени Свафрлод:

— Несчастный нынче день: палата наша полна скорби.

Тогда молвила Гудрун своей подруге:

— Вставай! Долго мы спали! Разбуди Брюнхилд, сядем за пяльцы и будем веселы.

— Не придется мне, — сказала та, — ни разбудить ее, ни говорить с нею; много дней не пила она ни вина, ни меда, и постиг ее гнев богов.

Тогда молвила Гудрун Гуннару:

— Пойди к ней, — говорит она, — скажи, что огорчает нас ее горесть.

Гуннар отвечает:

— Запрещено мне к ней входить и делить с ней благо.

Все же идет Гуннар к ней и всячески старается с ней заговорить, но не получает ответа; возвращается он и встречает Хогни и просит его посетить ее; а тот отвечал, что не хочет, но все-таки пошел и ничего от нее не добился. Разыскали тогда Сигурда и попросили зайти к ней; он ничего не ответил, и так прошел день до вечера. А на другой день, вернувшись с охоты, пошел он к Гудрун и молвил:

— Предвижу я, что не добром кончится гнев этот и умрет Брюнхилд.

Гудрун отвечает:

— Господин мой! великая на нее брошена порча: вот уже проспала она семь дней, и никто не посмел ее разбудить.

Сигурд отвечает:

— Не спит она: великое зло замышляет она против нас.

Тогда молвила Гудрун с плачем:

— Великое будет горе — услышать о твоей смерти; лучше пойди к ней и узнай, не уляжется ли ее гордыня; дай ей золота и умягчи ее гнев.

Сигурд вышел и нашел покой незапертым. Он думал, что она спит, и стянул с нее покрывало и молвил:

— Проснись же, Брюнхилд. Солнце сияет по всему дому, и довольно спать. Отбрось печаль и предайся радости.

Она молвила:

— Что это за дерзость, что ты являешься ко мне? Никто не обошелся со мной хуже, чем ты, при этом обмане.

Сигурд спрашивает:

— Почему не говоришь ты с людьми и что тебя огорчает?

Брюнхилд отвечает:

— Тебе я поведаю свой гнев.

Сигурд молвил:

— Околдована ты, если думаешь, что я мыслю на тебя зло. А Гуннар — твой муж, которого ты избрала.

— Нет! — говорит она. — Не проехал Гуннар к нам сквозь огонь, и не принес он мне на вено[259] убитых бойцов. Дивилась я тому человеку, что пришел ко мне в палату, и казалось мне, будто я узнаю ваши глаза, но не могла я ясно распознать из-за дымки, которая застилала мою хамингью[260].

Сигурд говорит:

— Не лучшие мои люди, чем сыны Гьюки: они убили датского конунга и великого хофдинга[261], брата Будли-конунга.

Брюнхилд отвечает;

— Много зла накопилось у нас против них, и не напоминай ты нам о наших горестях. Ты, Сигурд, победил змея и проехал сквозь огонь ради меня, а не сыны Гьюки-конунга.

Сигурд отвечает:

— Не был я твоим мужем, ни ты моей женой, и заплатил за тебя вено славный конунг.

Брюнхилд отвечает:

— Никогда не смотрела я на Гуннара так, что сердце во мне веселилось, и злобствую я на него, хоть и скрываю перед другими.

— Это бесчеловечно, — сказал Сигурд, — не любить такого конунга. Но что всего больше тебя печалит? Кажется мне, что любовь для тебя дороже золота.

Брюнхилд отвечает:

— Это — самое злое мое горе, что не могу я добиться, чтобы острый меч обагрился твоею кровью.

Сигурд отвечает:

— Не говори так. Недолго осталось ждать, пока острый меч вонзится мне в сердце, и не проси ты себе худшей участи, ибо ты меня не переживешь, да и мало дней жизни осталось нам обоим.

Брюнхилд отвечает:

— Ни малой беды не сулят мне твои слова, ибо всякой радости лишили вы меня своим обманом, и не дорожу я жизнью.

Сигурд отвечает:

— Живи и люби Гуннара-конунга и меня, и все свое богатство готов я отдать, чтобы ты не умерла.

Брюнхилд отвечает:

— Не знаешь ты моего нрава. Ты выше всех людей, но ни одна женщина не так ненавистна тебе, как я.

Сигурд отвечает:

Обратное — вернее: я люблю тебя больше себя самого, хоть я и помогал им в обмане, и теперь этого не изменишь. Но всегда с тех пор, как я опомнился, жалел я о том, что ты не стала моей женой; но я сносил это, как мог, когда бывал в королевской палате, и все же было мне любо, когда мы все сидели вместе. Может также случиться, что исполнится то, что предсказано, и незачем о том горевать.

Брюнхилд отвечает:

— Слишком поздно вздумал ты говорить, что печалит тебя мое горе; а теперь нет нам исцеления.

Сигурд отвечает:

— Охотно бы я хотел, чтоб взошли мы с тобой на одно ложе и ты стала моей женой.

Брюнхилд отвечает:

— Непристойны такие речи, и не буду я любить двух конунгов в одной палате, и прежде расстанусь я с жизнью, чем обману Гуннара-конунга. Но ты вспомни о том, как мы встретились на горе той и обменялись клятвами; а теперь они все нарушены, и не мила мне жизнь.

— Не помнил я твоего имени, — сказал Сигурд, — и не узнал тебя раньше, чем ты вышла замуж, и в этом великое горе.

Тогда молвила Брюнхилд:

— Я поклялась выйти за того, кто проскачет сквозь полымя, и эту клятву я хотела сдержать или умереть.

— Лучше женюсь я на тебе и покину Гудрун, лишь бы ты не умерла, — молвил Сигурд, и так вздымалась его грудь, что лопнули кольца брони.

— Не хочу я тебя, — сказала Брюнхилд, — и никого другого.

Сигурд пошел прочь, как поется в Сигурдовой песне:

И когда вернулся Сигурд в палату, спрашивает его Гуннар, знает ли он, в чем горе, и вернулась ли к ней речь. Сигурд отвечал, что она может говорить. И вот идет Гуннар к ней во второй раз и спрашивает, какая нанесена ей обида и нет ли какого-либо искупления.

— Не хочу я жить, — сказала Брюнхилд, — потому что Сигурд обманул меня, а я тебя, когда ты дал ему лечь в мою постель: теперь не хочу я иметь двух мужей в одной палате. И должен теперь умереть Сигурд, или ты, или я, потому что он все рассказал Гудрун, и она меня порочит.

XXXIII. ПРОСЬБА БРЮНХИЛД

— Прошу я тебя, Гуннар, последнею просьбой: прикажи воздвигнуть большой костер на ровном поле для всех нас — для меня и для Сигурда, и для тех, что вместе с ним были убиты. Вели устлать его тканью, обагренной человеческой кровью, и сжечь меня рядом с гуннским конунгом, а по другую сторону — моих людей (двоих в головах, двоих в ногах) и двух соколов; так будет все по обряду. Положите между нами обнаженный меч, как тогда, когда мы вошли на одно ложе и назвались именем супругов, и не упадет ему тогда дверь[264] на пятки, если я за ним последую, и не жалкая у нас будет дружина, если пойдут за нами пять служанок и восемь слуг, что отец мой дал мне, да еще сожжены будут те, кто убит вместе с Сигурдом. Больше хотела бы я сказать, если бы не была ранена; но теперь рана прорвалась и вскрылась. Сказала я истину.

Снарядили тут тело Сигурда по старинному обычаю и воздвигли высокий костер, а когда он слегка разгорелся, возложили на него тело Сигурда Фафниробойцы и сына его трехлетнего, которого Брюнхилд велела убить, и Готторма. Когда же запылал костер сверху донизу, взошла на него Брюнхилд и сказала своим девушкам, чтобы они взяли золото то, что она им подарила. И тут умерла Брюнхилд и сгорела вместе с Сигурдом, и так завершился их век.

Сложившаяся в конце XIII — начале XIV в. «Сага о Фридтйофе Смелом» относится к ряду более поздних скандинавских саг. Сага сохранилась в двух редакциях — более древней и краткой (А) и более поздней и распространенной (В); именно в последней редакции особенно ярко выступают черты художественного метода, выделяющие «Сагу о Фридтйофе» среди «саг былых времен»: реалистичность изображения, четкость и стройность композиции, строгость стиля. Эта редакция и дана в предлагаемом переводе.

[О СМЕРТИ КОНУНГА БЕЛИ И ТОРСТЕЙНА ВИКИНГССОНА И ИХ ДЕТЯХ][266]

Так начинают эту сагу: Бели-конунг правил Сюгнафюльки[267]. У него было трое детей. Хельги звали одного сына, другого — Хальфдан, а дочь — Ингибйорг. Ингибйорг была хороша собой и разумна. Она была лучшее дитя конунга.

Вдоль фьорда по западной стороне тянулся берег. Там было большое селение. Это селение называлось Бальдрсхаги[268]. Там было мирное убежище и обширный храм и высокий тын вокруг. Там было много богов, всех же более чтили Бальдра. Язычники так уважали святость этого места, что там нельзя было причинять вреда ни животным, ни людям. Никаких сношений не смели мужчины иметь там с женщинами.

Сюрстрандом назывался участок, которым владел конунг, а по ту сторону фьорда стояло селение, и называлось оно Фрамнес. Там жил муж, которого звали Торстейн, и был он сыном Викинга. Его селение стояло против конунгова. Торстейн от жены своей имел сына, которого звали Фридтйоф. Он был из всех мужей самый рослый и сильный и был хорошо подготовлен к доблестным делам уже в юности. Его прозвали Фридтйофом Смелым. Он был так любим, что все желали ему добра.

Дети конунга были еще малолетни, когда скончалась их мать. Хильдингом звали доброго бонда[269] в Согне. Он вызвался взять на воспитание дочь конунга. Была она воспитана у него хорошо и заботливо. Ее прозвали Ингибйорг Прекрасной. Фридтйоф был также на воспитании у бонда Хильдинга[270], и стал он (по воспитанию) побратимом дочери конунга, и выделялись они из всех детей.

У конунга Бели стало убывать движимое добро, потому что он состарился. Торстейн имел в своем ведении треть государства, и был он главною опорою конунга. Торстейн давал конунгу роскошный пир каждый третий год, а конунг давал пир Торстейну каждые два года. Хельги Белесон[271] рано сделался великим жрецом. Не были он и брат его любимы народом.

У Торстейна был корабль, который звали Эллиди. Там гребли пятнадцать человек на каждом борту. У него были круто выгнутые штевни, и был он крепок, как морское судно. Борт был обит железом. Так силен был Фридтйоф, что он греб двумя веслами на носу Эллиди, а каждое было длиною в тринадцать локтей; а за каждое из прочих весел бралось по два человека. Фридтйоф считался первым из молодых мужей того времени. Завидовали сыновья конунга, что его хвалили более их.

Вот Бели-конунг занемог, и когда стал терять силы, призвал он сыновей своих и молвил им: «От этой болезни будет мне смерть. А потому прошу вас, сохраняйте дружбу с теми, кто были мне друзьями, потому что мне кажется, что отец с сыном, Торстейн и Фридтйоф, будут вам нужны и для совета, и для дела. Курган должны вы насыпать надо мной». После того Бели умер.

После этого занемог Торстейн. Тогда он молвил Фридтйофу, сыну своему: «Прошу тебя, оказывай покорность сыновьям конунга, так как это подобает их сану; впрочем, я предчувствую, что ты будешь счастлив. Желаю, чтоб меня похоронили против самого кургана Бели, по сю сторону фьорда, у моря. Будет нам тогда привольно перекликаться о предстоящих событиях».

Бйорном и Асмундом звали побратимов Фридтйофа. Они были рослые мужи и сильные.

Вскоре Торстейн скончался. Он был похоронен, как он приказал, а Фридтйоф наследовал его землю и движимость.

[ФРИДТИОФ СВАТАЕТСЯ ЗА ИНГИБИОРГ, СЕСТРУ КОНУНГОВ]

Фридтйоф стал знаменитейшим мужем и вел себя храбро во всех воинских делах. Бйорн, побратим его, был ему особенно дорог; Асмунд же служил им обоим. Корабль Эллиди был лучшим сокровищем, доставшимся ему после отца, и вторым сокровищем было золотое кольцо. Не было другого дороже в Норвегии.

Фридтйоф был так щедр, что большинство людей ставило его не ниже обоих братьев, находя, что ему недоставало только сана конунга. За это Хельги и Хальфдан прониклись ненавистью и враждой к Фридтйофу и досадовали, что молва отдавала ему преимущество перед ними; притом же казалось им, что Ингибйорг, сестра их, и Фридтйоф имели склонность друг к другу.

Случилось, что конунги поехали на пир к Фридтйофу во Фрамнес, и он, по обыкновению, угостил их лучше, чем они были достойны. Ингибйорг также была там, и Фридтйоф долго разговаривал с нею. Дочь конунга молвила ему: «Ты имеешь хорошее золотое кольцо». — «Верно это», — сказал Фридтйоф. После того братья отправились домой, и росла их зависть к Фридтйофу.

Вскоре Фридтйоф стал очень грустен. Бйорн, побратим его, спросил, какая тому причина. Он сказал, что у него на сердце разыгралось желание свататься за Ингибйорг; «хотя я и ниже по званию, чем братья ее, все же мне кажется, что я не ниже по достоинству». Бйорн сказал: «Сделаем так». Потом поехал Фридтйоф с несколькими из своих мужей к братьям. Конунги сидели на кургане своего отца. Фридтйоф приветствовал их учтиво и потом высказал свою просьбу, сватался за сестру их Ингибйорг. Конунги отвечают: «Неразумно ты требуешь, чтоб мы выдали ее за незнатного мужа, отказываем мы в этом решительно». Фридтйоф отвечает: «В таком случае скоро сделано мое дело. Но это отплатится тем, что я никогда уже не окажу вам помощи, хотя бы вы в ней и нуждались». Они сказали, что не будут тужить о том. Поехал Фридтйоф домой после этого и стал снова весел.

(КОНУНГ ХРИНГ ОБЪЯВЛЯЕТ ВОЙНУ СЫНОВЬЯМ БЕЛИ)

Хрингом звали одного конунга. Он правил Хрингарики; это было в Норвегии. Он был могущественный областной конунг и доблестный муж, к тому времени достигший уже преклонного возраста. Он молвил своим мужам: «Я слышал, что сыновья конунга Бели поссорились с Фридтйофом, одним из славнейших мужей. Теперь хочу отправить послов к конунгам и объявить им, что или они должны покориться мне и платить дань, или я пойду на них войною. И это будет мне легко, так как они не могут сравниться со мною ни числом войска, ни разумом. Все же мне было бы великою славою на старости лет победить их». После того отправились послы конунга Хринга к братьям и сказали так: «Хринг-конунг велит вам объявить, чтобы вы прислали ему дань, а не то он опустошит ваше государство». Они отвечали, что не намерены в молодые годы учиться тому, чего не желают знать в старости, — позорно служить ему. «Нужно ныне собрать рать, какую можем добыть». Так и было сделано. Но когда им показалось, что рать их мала, послали они воспитателя Хильдинга к Фридтйофу, и должен он был просить его приехать на помощь к конунгам.

Фридтйоф сидел за игральной доской[272], когда Хильдинг вошел. Он молвил так: «Конунги наши шлют тебе поклон и хотят твоей помощи в войне против Хринга-конунга, который хочет нагло и несправедливо вторгнуться в их государство». Фридтйоф не отвечает ему ничего и молвил Бйорну, с которым играл: «Слабое место вот здесь, побратим. Но ты не переменяй хода. Лучше я нападу на красную шашку и посмотрю, защищена ли она». Хильдинг молвил тогда снова: «Хельги-конунг просил сказать тебе, Фридтйоф, чтобы ты также шел в поход, иначе тебе будет плохо, когда они воротятся». Бйорн молвил тогда: «Тут сомнительно, как поступить, побратим, и сыграть можно двояко». Фридтйоф сказал: «Тогда разумнее напасть прежде на главную шашку, и сомнению будет конец». Не получил Хильдинг иного ответа. Он поспешно поехал назад к конунгам и передал им речи Фридтйофа. Они спросили Хильдинга, как он разумеет эти слова. Хильдинг сказал: «Говоря про слабое место, он намекал, конечно, на свое неучастие в вашем походе. А когда собирался напасть на красную шашку, то выразил намерение идти к Ингибйорг, сестре вашей. Берегите же ее хорошенько. Когда я грозил ему вашим гневом, то Бйорн увидел в деле сомнение, а Фридтйоф сказал, что лучше прежде напасть на главную шашку. Тут он разумел конунга Хринга».

После того они стали снаряжаться и велели заблаговременно отправить Ингибйорг с восемью девушками в Бальдрсхаги. Сказали, что Фридтйоф не может быть таким дерзким, чтобы он поехал туда на свидание с нею: «ибо нет никого столь дерзкого, чтобы делать там зло». И братья отправились на юг к Ядару и нашли Хринга-конунга в Сокнарсунде. Конунг же Хринг был особенно раздражен тем, что братья сказали, что им казалось позорным сражаться с таким старым человеком, который не может сесть верхом на лошадь, если его не подсаживают.

[ПОЕЗДКИ ФРИДТЙОФА В БАЛЬДРСХАГИ]

Только что конунги отправились, Фридтйоф надел свое парадное платье, а на руку свое доброе золотое кольцо. Потом побратимы пошли к морю и спустили Эллиди. Бйорн молвил: «Куда держать путь, побратим?» Фридтйоф молвил: «К Бальдрсхаги, чтоб весело провести время с Ингибйорг». Бйорн молвил: «Не следует накликать на себя гнев богов». Фридтйоф отвечает: «Отважусь на это; мне важнее ласка Ингибйорг, чем гнев Бальдра». После того они переправились на веслах через фьорд и пошли в Бальдрсхаги в палату Ингибйорг. Она сидела там с восемью девушками. Их было тоже восемь. Когда ‘они вошли туда, все было там убрано паволоками и дорогими тканями. Ингибйорг встала и молвила: «Как ты столь дерзок, Фридтйоф, что приходишь сюда вопреки запрещению моих братьев и тем раздражаешь против себя богов?» Фридтйоф сказал: «Что бы ни случилось, твоя любовь мне важнее, чем гнев богов». Ингибйорг отвечает: «Будь тогда моим дорогим гостем со всеми твоими мужами». Потом она посадила его возле себя и пила за его здоровье лучшее вино, и так они сидели и весело проводили время. Тут увидела Ингибйорг доброе кольцо на руке его и спрашивает, ему ли принадлежит сокровище. Фридтйоф сказал, что ему. Она много хвалит кольцо. Фридтйоф промолвил: «Я дам тебе кольцо, если ты обещаешь не выпускать его из рук и прислать мне назад, когда не захочешь более иметь его. И таким образом мы дадим друг другу обет верности». При этой помолвке они поменялись кольцами. Фридтйоф часто бывал по ночам в Бальдрсхаги и между тем ездил туда каждый день и весело проводил время с Ингибйорг.

[ПЛАВАНЬЕ ФРИДТЙОФА К ОРКНЕЙСКИМ ОСТРОВАМ]

Только что Фридтйоф со своими людьми вышел из Согна, посвежел ветер и сделалась сильная буря. Поднялась тогда большая волна. Понесся корабль очень быстро, ибо он был легок на ходу и лучшего не могло быть на море. Тогда Фридтйоф запел песню:

Бйорн промолвил: «Лучше бы тебе заняться другим делом, чем петь о девах Бальдрсхаги». — «От того не стало бы тише», — сказал Фридтйоф. Вот их понесло на север к проливу между островами, которые называются Солундами. Был тогда ветер всего сильнее. Тогда запел Фридтйоф:

Они пристали к Солундским островам и решились там обождать, и тогда погода утихла. Тогда они переменили намерение и отчалили от острова. Плавание казалось им приятным, ибо ветер сначала был попутный. Но вот ветер стал крепчать. Тогда запел Фридтйоф:

И когда они отплыли далеко от земли, море во второй раз сильно взволновалось, и сделалась великая буря с такою снежною метелью, что от одного штевня не виден был другой. И так стало заливать корабль, что нужно было беспрестанно черпать воду. Тогда запел Фридтйоф:

Бйорн молвил: «Многое увидит, кто далеко поедет». — «Правда, побратим», — сказал Фридтйоф и запел:

«Может быть, — говорит Бйорн, — она желает, чтоб тебе было лучше теперешнего. Все же и это теперь неплохо». Фридтйоф сказал, что представился случай испытать добрых спутников, хотя приятнее было бы в Бальдрсхаги. Они принялись за работу бойко, ибо тут сошлись все могучие мужи, и корабль был из лучших, какие виданы в северных странах. Фридтйоф запел песню:

[КОНУНГ ХРИНГ ПОЛУЧАЕТ ИНГИБЙОРГ]

Теперь нужно сказать о том, что происходило в Норвегии после отъезда Фридтйофа. Братья велели сжечь все строения во Фрамнесе; между тем колдовавшие сестры свалились с колдовских подмостков и обе переломили себе спину. В ту осень конунг Хринг приехал на север в Согн, чтобы жениться, и был великолепный пир, когда он праздновал свою свадьбу с Ингибйорг. Он спрашивает Ингибйорг: «Как тебе досталось доброе кольцо, что у тебя на руке?» Она сказала, что оно прежде принадлежало отцу ее. Конунг сказал: «Это дар Фридтйофа, и ты его сейчас же сними с руки: у тебя не будет недостатка в золоте, когда ты приедешь в Альфхейм». Тогда она отдала кольцо жене Хельги и просила передать его Фридтйофу, когда он воротится. Хринг-конунг отправился тогда домой с женою своей и очень полюбил ее.

[ФРИДТЙОФ ВОЗВРАЩАЕТСЯ С ДАНЬЮ]

Следующею весною уехал Фридтйоф с Оркнейских островов, и расстались они с Ангантюром в дружбе. Хальвард отправился с Фридтйофом. А когда они прибыли в Норвегию, узнал он, что жилье его сожжено, и когда он прибыл во Фрамнес, молвил Фридтйоф: «Почернело мое жилище, и недруги побывали здесь», — и он пропел песню:

Тогда он стал советоваться со своими мужами, что ему предпринять; но они просили, чтоб он сам подумал о том. Он сказал, что прежде всего хочет вручить дань. Они поплыли на веслах через фьорд в Сюрстранд. Там услышали они, что конунги Бальдрсхаги при жертвоприношении Дисам[276]. Фридтйоф отправился туда с Бйорном, Хальварду же и Асмунду поручил потопить между тем все суда, большие и малые, стоявшие поблизости; так они и сделали. Потом Фридтйоф и Бйорн пошли к воротам Бальдрсхаги. Фридтйоф хотел войти. Бйорн просил его поступать осторожно, когда он захотел войти один. Фридтйоф попросил его остаться перед входом на страже и запел:

Бйорн отвечал: «Хорошо сказано!» Здесь Фридтйоф вошел и увидел, что в палате Дис немного народу. Конунги были при жертвоприношении Дисам, сидели и пили. На полу был разложен огонь, а перед огнем сидели женщины и грели богов; другие мазали их и тканями вытирали. Фридтйоф подошел к конунгу Хельги и сказал:

«Теперь ты, конечно, желаешь получить дань». Тут он замахнулся кошельком, в котором было серебро, и ударил конунга по носу так сильно, что у него вывалилось изо рта два зуба, а сам он упал с седалища в беспамятстве. Хальфдан подхватил его так, что он не упал в огонь. Тогда Фридтйоф пропел песню:

В той палате было немного людей, потому что пили в другом месте. Отходя от стола, Фридтйоф увидел дорогое кольцо на руке у жены Хельги, которая грела Бальдра перед огнем. Фридтйоф схватил кольцо, но оно крепко держалось у нее на руке, и он потянул ее по полу к двери; тогда Бальдр упал в огонь. Жена Хальфдана быстро схватила ее, и тогда бог, которого она грела, также упал в огонь. Пламя охватило обоих богов, перед тем обмазанных, и потом ударило в крышу, так что весь дом запылал. Фридтйоф завладел кольцом, прежде чем он вышел. Тогда Бйорн спросил его, что случилось при нем в храме, а Фридтйоф поднял кольцо и пропел песню:

Люди говорят, что Фридтйоф закинул горящую головню на покрытую берестой кровлю, так что зал запылал весь. И он запел песню:

[ФРИДТЙОФ У КОНУНГА ХРИНГА И ИНГИБЙОРГ)

Осенью Фридтйоф поехал в Упланд, так как он хотел увидеть любовь Хринга-конунга и Ингибйорг. Перед приездом туда он надел сверх платья широкую шубу и был весь космат; у него были две палки в руках, а на лице маска, и он притворился очень старым. Потом встретил он мальчиков-пастухов, приблизился нерешительно и спрашивает: «Откуда вы?» Они ответили: «Мы живем в Стрейталанде, близ конунгова жилища». Старик спрашивает: «Что, Хринг — могущественный конунг?» Они отвечали: «Нам кажется, ты уже так стар, что мог бы и сам знать все, что касается конунга Хринга». Старик сказал, что он более заботится о выварке соли, чем о делах конунгов. Потом он отправился к палате и под вечер вошел в палату и представился очень жалким и, заняв место у двери, надвинул капюшон на голову и спрятался под ним. Хринг-конунг молвил Ингибйорг: «Там вошел в палату человек, ростом гораздо выше других». Королева отвечает: «Тут нет ничего необыкновенного». Тогда конунг сказал молодому служителю, стоявшему у стола: «Поди спроси, кто этот человек в шубе, откуда он и какого он рода». Юноша побежал к пришельцу и сказал: «Как тебя зовут, старик? Где ты ночевал, откуда ты родом?» Человек в шубе отвечал: «Много зараз ты спрашиваешь, юноша, но сумеешь ли отдать отчет во всем, что я тебе скажу?» — «Сумею», — отвечал тот. Человек в шубе сказал: «Вором[277] меня зовут; у Волка был я этой ночью, а в Скорби был я вскормлен». Слуга побежал к конунгу и передал ему ответ пришельца. Конунг сказал: «Ты хорошо понял, юноша! Я знаю округ, который зовут «Скорбь», возможно также, что этому человеку невесело жить на свете. Он, наверное, умный человек и мне нравится». Королева сказала, что странен такой обычай, «что ты столь охотно разговариваешь со всяким, кто сюда придет. Чего же в этом человеке хорошего?» Конунг молвил: «Тебе это не лучше известно. Я вижу, что он думает про себя более, чем говорит, и зорко осматривается кругом». После того конунг велел подозвать его к себе, и человек в шубе приблизился к конунгу, совершенно сгорбившись, и приветствовал его тихим голосом. Конунг сказал: «Как зовут тебя, великий муж?» Человек в шубе в ответ пропел песню:

Конунг молвил: «От многого принял ты название вора, но где ты ночевал и где твое жилище? где ты вскормлен и что привело тебя сюда?» Человек в шубе отвечает: «В Скорби я вскормлен, у Волка я ночевал, желание привело меня сюда, жилища не имею». Конунг ответил: «Может быть, ты несколько времени питался в Скорби, но возможно также, что ты родился в Мире[279]. Ты должен был ночевать в лесу, ибо здесь поблизости нет поселянина, которого звали бы Волком. А что ты говоришь, будто у тебя нет жилища, так это, может быть, потому, что оно для тебя мало имеет цены в сравнении с желанием, привлекшим тебя сюда». Тогда промолвила Ингибйорг: «Поди, Тйоф, на другое угощение или в гридню[280]». Конунг сказал: «Я уж достиг таких лет, что сам могу назначать место своим гостям. Скинь с себя шубу, пришелец, и садись по другую сторону возле меня». Королева отвечает: «Да ты от старости впал в детство, что сажаешь нищих подле себя». Тйоф молвил: «Не подобает, государь; лучше сделать так, как говорит королева, ибо я более привык варить соль, нежели сидеть у вождей». Конунг сказал: «Сделай, как я приказываю, ибо хочу поставить на своем». Тйоф сбросил с себя шубу, и был под нею темно-синий кафтан, и на руке доброе кольцо; стан был обтянут тяжелым, серебряным поясом, за которым был большой кошель с светлыми серебряными деньгами, а на бедре висел меч. На голове он носил большую меховую шапку; у него были очень глубокие глаза и все лицо обросло волосами. «Вот так лучше, — говорит конунг. — Ты, королева, припаси ему хороший и приличный плащ». Королева сказала: «Ваша воля, государь! а мне дела нет до этого вора». Потом ему принесли прекрасный плащ и посадили его на почетное место возле конунга. Королева покраснела, как кровь, когда увидела доброе кольцо; однако же не захотела ни единым словом обменяться с гостем. Конунг же был очень ласков к нему и молвил: «У тебя на руке доброе кольцо, и, конечно, ты долго варил соль, чтобы добыть его». Тот отвечал: «Это — все мое наследство после отца». — «Может быть, — сказал конунг, — у тебя не более этого, но я думаю, что мало равных тебе солеваров, если только старость не слишком затемняет глаза».

Тйоф прожил там всю зиму и был радушно угощаем и всеми любим; он был ласков и весел со всеми. Королева редко с ним говорила, но конунг всегда был к нему приветлив.

[КОНУНГ ХРИНГ ЕДЕТ В ГОСТИ]

Случилось однажды, что Хринг-конунг собрался ехать на пир, а также и королева, со многими мужами. Конунг сказал Тйофу: «Хочешь ли ты ехать с нами или останешься дома?» Тот отвечал, что лучше поедет. «Это мне более нравится», — сказал конунг. Они отправились и в одном месте должны были ехать по льду. Тйоф сказал конунгу: «Лед кажется мне ненадежен, и мы здесь неосторожно поехали». Конунг сказал: «Часто бывает видно, что ты о нас заботишься». Вскоре лед под ними проломился. Тйоф подбежал и рванул к себе повозку со всем, что было на ней и внутри ее. Конунг и королева сидели в ней оба; все это и лошадей, запряженных в повозку, он вытащил на лед. Хринг-конунг сказал: «Ты славно вытащил нас, и сам Фридтйоф Смелый не сильнее потянул бы, если б он был здесь; вот каково иметь удалых спутников». Приехали они на пир; там ничего особенного не случилось, и конунг отправился домой с почетными дарами.

[КОНУНГ ХРИНГ В ЛЕСУ]

Проходит зима, и когда наступает весна, погода начинает улучшаться и лес зеленеть, а трава расти, и корабли могут ходить между странами.

Однажды конунг Хринг говорит своим людям: «Желаю, чтобы вы сегодня поехали со мною в лес погулять и полюбоваться прекрасными местами». Так и сделали; множество людей отправилось с конунгом в лес. Случилось, что конунг и Фридтйоф очутились вместе в лесу вдали от других мужей. Конунг говорит, что чувствует усталость: «Хочу соснуть». Тйоф отвечает: «Поезжайте домой, государь! Это знатному мужу приличнее, чем лежать под открытым небом». Конунг молвил: «Этого бы мне не хотелось». Потом он лег на землю и крепко уснул и громко захрапел. Тйоф сидел около него и вынул меч из ножен и бросил его далеко прочь от себя. Через несколько мгновений конунг приподнялся и сказал: «Не правда ли, Фридтйоф, что многое приходило тебе на ум, против чего ты однако ж устоял? За это будет тебе у нас большой почет. Я тотчас же узнал тебя в первый вечер, когда ты вошел в нашу палату, и мы не скоро тебя отпустим; может быть, тебе предстоит здесь что-нибудь великое». Фридтйоф сказал: «Угощали вы меня, государь, хорошо и приветливо, а теперь мне в путь пора скорее, так как дружина моя придет вскоре ко мне навстречу, как я раньше распорядился». Затем они верхом поехали домой из лесу. К ним присоединилась челядь конунга, и они возвратились в палату и пировали вечером. Тогда народу стало известно, что Фридтйоф Смелый прогостил у них зиму.

И здесь заканчивают ныне сагу о Фридтйофе Смелом.