Застенец 3

Глава 22

Когда мы наконец покинули негостеприимный Петербург, первым моим желанием было надеть Перчатку и уйти в свой родной мир. Уж он-то намного поприветливее этого.

Остановила меня лишь экономия сил. Магических, само собой. Потому что когда я достигну Самары мне все равно нужно встретиться с Ситниковым, значит, придется перемещаться обратно. А это дополнительные траты.

К тому же, мне думалось, что путешествие может выйти относительно безопасным по одной простой причине: я надеялся на защиту кулона, который проявлял беспокойство раньше, чем его обладатель начинал подозревать. Самый крутой подгон от Максутова. Самый — потому что единственный. Но в данном случае Игорь Вениаминович невероятно расщедрился. Одолжить фамильную реликвию, которая действительно очень неплохо помогает — это серьезный поступок. Несмотря на все наши разногласия и различные взгляды на одни и те же вопросы, в этой ситуации вел себя Максутов выше всяких похвал.

Поэтому мы с Васькой какое-то время двигались по земле, а после, удостоверившись в отсутствии крыланов, поднялись в воздух. Сначала оказались под плотной завесой облаков, но скоро перемахнули и их. Надо отметить, что путешествовать днем и в темное время суток — это две большие разницы.

К тому же облака послужили своеобразным щитом — из-за них с земли нас не было видно значительную часть дороги. Единственный раз, когда кулон нас вновь выручил, произошел, стоило попытаться спуститься для короткого отдыха кьярда.

По уже отработанной схеме: я увидел крохотный расчищенный участок берега и направил Ваську туда. Вот только чем ближе мы оказывались, тем явственнее нагревался кулон. И влекомый артефактом, я увел кьярда чуть дальше. Как выяснилось — не зря.

В самый последний момент из густой чащи показалось несколько десятков горящих адским пламенем глаз и раздался недовольный ропот. Внизу что-то еще долго шуршало, сопровождая по лесополосе наш путь, но вскоре твари отстали.

Не представляю, что могло там оказаться, но благодарен Максутову, что так и не узнал. Вряд ли мне бы понравилось новое знакомство.

Ближе к обеду мы, как и предполагалось, без всяких приключений добрались до Самары. В лучах уставшего от своего неблагодарной работы солнца, крохотный городок выглядел немного лубочным, ненастоящим, как самая глухая провинциальная деревня. Собственно, отчасти таковой местная крепость-поселение и была. Уж в моем понимании точно.

Я неторопливо облетел городок, чтобы дозорные меня заметили, а затем медленно приземлился у западный ворот. И обратил внимание, что защитный купол вновь вернулся на свое место. Значит, у самарцев хватало сил поддерживать его. Что сказать, любопытно.

На сей раз ждать меня не заставили. Впустили внутрь почти сразу, хотя кто-то уже и побежал за генерал-губернатором.

Ситников встретил с легкой тревогой в глазах. Оглядел, словно ожидал, что за время отсутствия у меня может отрасти дополнительная конечность. А после крепко обнял и расцеловал в щеки.

— Живой, — только и сказал он.

— И относительно целый. По крайней мере, был до недавнего времени.

Не уверен, что Ситников понял намек, но из крепкой хватки меня высвободил. Ну, слава Богу, хоть дышать есть чем.

— Подкинул ты мне тут неприятностей, конечно, — покачал головой генерал-губернатор. — Вчера до ночи эти пацаны мяч гоняли, пришлось пригрозить, что все подаренное отберу, если не разойдутся. Три окна разбили и гуся зашибли. Сегодня с самого утра уже орут.

— Дело житейское, — сказал я. — Это же футбол. Зато ничем плохим не занимаются. Туда вся лишняя энергия уходит.

— Может, твоя правда, — усмехнулся Ситников. — Ладно, пойдем, посидим, пообедаем, да покалякаем о том, о сем.

— Пить не буду! — сразу предупредил я.

— Да окстись, кто тебе предлагает? День на дворе, еще дел невпроворот.

Правда, как оказалось, при появлении одного дорогого и уважаемого гостя все дела отодвигались на неопределенное время. По крайней мере, два раза, пока мы разговаривали и одновременно ели, к генерал-губернатору заходили адъютанты, которых Его Превосходительство с лицом человека, съевшего редьку, отсылал взмахами руки.

Сначала я рассказывал о том, как съездил в Петербург. Недопадшие не произвели на Ситникова никакого впечатления. А говорило это лишь об одном — генерал-губернатор знал, как и откуда берутся тошкены. Оно и понятно, мальчик взрослый, в магическом и биологическом вопросе подкован. Меня же данный факт заинтересовал. Нужно будет выведать у Ситникова все, что тот знает по этому поводу.

В общем, мой собеседник скучное для него (как мне показалось) повествование о путешествии из Самары в Петербург, вынес стоически. Мол, надо было непутевому отроку смотаться, про корни свои вспомнить — смотался и вспомнил. Ну да, чуть не умер заодно, разворошил осиное гнездо и навел шороху в северной столице. Так сам дурак.

Зато когда я стал рассказывать, как и обещал, подробно, об оружии своего мира, генерал-губернатор весь подобрался. И надо отметить, что мое повествование очень ему не понравилось. Мне даже показалось, что я так и не смог разубедить его в отсутствии магии у застенцев. Иначе — как еще можно с помощью одной бомбы разрушить целый японский город? Как говорил генерал-губернатор, был он лет тридцать назад у «косоглазых». Они пусть в магическом плане и отсталые, зато так поселения отстраивают — мама не горюй.

Не понравились генерал-губернатору и самолеты, и танки. В его мире лишь появились прототипы оных, которые, впрочем, не привели к улучшению отрасли машиностроения в целом. Хотя я здесь успокоил Ситникова. Мол, пока у нас все на электронике, бояться магам нечего. На что генерал-губернатор ответил, что это «пока». Вот как попадет к застенцам Осадилка, да как начнут наши умельцы ее массово копировать — так сразу худо станет.

«Осадилкой» или «Осадилом» называли тот самый артефакт, блокирующий магию. По мне, нейминг дурацкий. Так бы и сказали — блокиратор. Однако в XIX веке английская империя сошла на нет, соответственно и влияние языка значительно снизилась. Оттого ни стопоров, ни блокираторов не появилось.

— Осадило — вещица редкая, — продолжал генерал-губернатор. — И дорогая. Да и, опять же, не каждый сульфар под них приспособить можно. А чтобы сделать артефакт, его создатель мастерством определенным обладать должен. Это ладно мне повезло, до Разломов у меня в ведении две подобных вещички имелись. После того, как мир рухнул, мои отряды еще три нашли. В былые времена богатеем бы прослыл, а теперь…

Генерал-губернатор махнул рукой и налил себе рюмку чего-то пряного, цвета коры дуба. Как он сказал, исключительно для аппетиту. Справедливости ради, действительно, всего полрюмки. Я в прошлый раз видел, как Ситников вливает в себя настойку, налитую до краев. И мало того, что не морщится, еще довольно причмокивает.

— И где вы эти Осадила используете?

— Известно где, — пожал плечами Ситников. — Кто послабее в магическом плане, тот дома размещает. И никакой враг ему не страшен, если охрана спать не будет. Ну, а в основном, в тюрьмах, конечно. У меня так.

— Зачем? — удивился я. — Неужели здесь есть маги, которые нарушают закон?

— Из моих людей — нет, конечно, тут разговор будет короткий. Два раза в каталажку, а в третий на мороз. Никто бродить за стенами в одиночку не захочет. Да и с магов, как бы странно не звучало, спрос иной. Ответственности у них больше, лишнего сделать нельзя. Я за ними строго гляжу. А вот другие создания имеются.

Ситников замолчал, словно раздумывая, открыть мне секрет или нет. Но все же решился. Правда, говорить не стал. Поднялся, всем своим видом выражая крайнее нетерпение и дал мне знак следовать за ним.

— Владимир Георгиевич, мы куда? — не удержался я.

— Иногда лучше один раз показать, чем сто рассказывать. Мы тут тоже, знаешь ли, не лаптем щи хлебаем. И по поводу Падших свое представление имеем.

Тюрьму я мог бы найти и без генерал-губернатора. Надо было просто идти ко второму по численности охраны дому после обители Ситникова. Как оказалось, здесь располагались военные казармы. Ну, на первом этаже. А вот в подвале, куда вела разбитая узкая лестница из камня, находилась темница.

— Игорь, пропусти-ка нас, — генерал-губернатор присовокупил к словам легкое движение рукой. Будто игрушечную фигурку со стола убрал.

И мы спустились в темный подвал. Тут было холодно и что более мерзко — влажно. В середине длинного коридора за потрескивающей свечой сидел, борясь с самым злобным врагом — сном — еще один солдатик. Совсем молоденький. Правда, он красавец, сразу же вскочил, готовясь отчитаться, что за время его дежурства никаких эксцессов не произошло.

Ситников махнул, мол, не надо. Лишь спросил:

— Тихо все, Прохор?

— Тихо. Илья, из лесорубов который, только скулил. Да и то затих, Ваше Превосходительство.

— Ну добре, — отозвался генерал-губернатор. — Поди, погрейся, Прохор. Чаю горячего попей. Я пока нашему гостю хозяйство покажу.

Он неторопливо подошел к столу и запалил еще одну свечу, толстую, в крохотном подсвечнике. Пришлось кстати. Тьма здесь была такая, что хоть глаз выколи. Но я уже понял обустройство подвала — широкий коридор и узкие камеры, отгороженные решетками с двух сторон. Ситников подошел к ближайшей, что находилась у выхода.

В ней оказался сухонький бородатый мужичонка, который прежде спал, а теперь подслеповато пытался разглядеть, кто решил его беспокоить. А когда узнал, бухнулся на колени и чуть не зарыдал.

— Ваше Превосходительство, не губите, все осознал, все понял. Помилуйте, Ваше Превосходительство.

— Коли осознал, второй раз бы сюда не попал. Жену учить — это одно. А с пьяных глаз так избивать, что она шагу ступить не может — другое.

— Да я же не со зла.

— Понятно, что с дури. Вот только по итогу все одинаково. Коли решат мужики, что можно баб до полусмерти бить, то что будет? То-то и оно. А так — посиди, померзни, о жизни своей беспутной подумай, раз пить не умеешь. И вот что, дурья твоя башка, третий раз такое случится, более цацкаться не буду. Посажу в камеру, только не эту, а что напротив твоей. Понял?

Было видно, что на лесоруба данная угроза подействовала должным образом. Он стал пятиться, то и дело крестясь, пока не скрылся во тьме камеры.

— А что там, напротив, Владимир Георгиевич? — спросил я.

— Камера с Осадилом. В ней гость, — хмыкнул генерал-губернатор. — Пойдем, покажу.

Мы сделали несколько шагов, и танцующий огонек наконец потянулся вверх, освещая соседа лесника. От внезапно вцепившихся в прутья обезображенных струпьями пальцев я вздрогнул и сделал шаг назад, разглядывая лицо пленника. Красивого там было мало и при жизни, а уж после смерти…

— Вы держите Падших?! — мне казалось, что я не потерял самообладание, однако мой голос дал петуха.

— Разве это Падший? — усмехнулся Ситников. — Так, грязь, что под ногтями заводится. Падшим ему не стать. Уж я об этом позабочусь. И так отъелся на дармовых харчах.

— Это как? — не понял я.

— Мы его нашли месяца три назад, в одной деревне вниз по Волге. Там Разлом случился. Многих твари сожрали, а вот некоторых Падшие заразили.

— Как заразили?

Ситников почесал макушку, словно впервые задумавшись над природой этого явления.

— Я тебе того не скажу. Как они людей для своих гнусных целей выбирают. Кого-то убивают без всякого сожаления, а вот других оставляют. В них магию свою мерзкую всовывают. И все. Был человек и нет его. Пропала душа. С тех пор оскверненный он.

Ситников убрал свечу от камеры и повел меня к следующей, все продолжая говорить.

— Чтобы Падшим стать, по-настоящему Падшим, много времени должно пройти. Еда, опять же, ему нужна.

— Люди?

— Не в том смысле, как твари действуют. Самое главное здесь — магия. Эта мерзость как-то способна дар из нас вычерпывать. За этот счет сильнее и становятся. Если достаточно наберут, да времени пройдет сколько надо, то они вроде как перерождаются.

— В Падших, — понял я.

— Ага, так и есть. У того, — указал он на мрачный угол камеры, в который до сих пор цеплялся оскверненный, — шансов немного было. Деревня вдалеке, еды для него там нет. Либо бродить пошел бы по округе, либо ждал бы хозяина.

— Хозяина?

— Того, кто его осквернил черной магией. А уж какой у хозяина расчет был — одному Богу известно. Может, хотел там вроде перевалочного пункта сделать, да только мы пришли. Все, что могли уничтожили, а вот этого забрали. Чтобы понаблюдать, поизучать, а то кончаются оскверненные. Не могут без силы.

При этих словах он поднес свечу ко второй камере. Я рассмотрел распластавшийся на полу труп, который впрочем, шевельнулся и утробно замычал.

— Этот у нас разговорчивый, — улыбнулся Ситников. — Да его скверна плохо тронула, оттого и слабый такой. Человеческого в нем много осталось, а оно убивает. Представляешь, даже есть просил. Не словами, само собой, жестами.

— А вы его не кормите? Может, существует какой-нибудь способ их исцелить?

— Нельзя исцелить, — отрицательно замотал головой Ситников. — А если и есть, то он мне неведом. Пробовали разное, да только сульфары и иные артефакты впустую профукали. Коли уж на роду написано, так тому и быть.

Мы проследовали к третьей камере. Пленник здесь не лежал — сидел, облокотившись о стену. Его бледное, словно частично осыпавшееся лицо, не выражало никаких эмоций. Тусклые глаза застыли в немом укоре.

— Он живой, вообще?

— Да они все давно уже не живые, — резонно ответил Ситников. — Если душа умерла, как бы тело не трепыхалось — это уже не жизнь. Существование. Но ежели ты решишь, что он никакой угрозы не представляет и захочешь подойти ближе, то очень об этом пожалеешь.

— Понятно, он, типа, в анабиозе?

— Да нет, вон же, лежит.

— Я имею в виду, вроде спит, но если почует еду, то набросится.

— Вроде того.

— Типичный зомби, — заключил я. — С той лишь разницей, что в наших фильмах они не превращаются в Падших.

— Вроде все показал тебе, — поежился генерал-губернатор. — Пойдем, а то озяб совсем. Всем тут хорошо, только холодно. Зимой людей вместо камер приходится розгами наказывать. А то не дело, застынут еще, умрут. Но через розги разве ум появляется? Нет, — ответил он на собственный вопрос. — Шкура заживет, и опять непотребства творят. Когда же в каталажке сидят, слушают, как вода капает, как минуты в вечность растягиваются, совсем другое понимание приходит.

— То есть, Владимир Георгиевич, Вы из тех, кто считает, что тюрьмы исправляют людей?

— Тю, глупости какие, — усмехнулся Ситников. — Человека каленое железо не всегда исправляет, а ты — тюрьма. Но вот ума прибавляет, у кого он есть, конечно. Заставляет свое непотребство и греховное нутро в узде держать. Это да. Ну, пойдем, голубчик, чаю горячего попьем, отогреемся. Мы же не твари, вон, безмозглые, это им холода нипочем.

Мы вернулись домой к генерал-губернатору, где и правда попили горячего чаю, после чего перешли к делам. Если быть точнее, Ситников приказал приволочь шкатулку с сульфарами и стал наказывать мне, что бы хорошего им привезти.

— Это как получится, — отозвался я. — Игорь Вениаминович уже заказал какие-то артефакты. Но Вашу просьбу я озвучу.

— Добре, — кивнул генерал-губернатор. — Только держи ухо востро с этим Максутовым. Видел я его в жизни всего раз, да мне хватило. Хитрый лис, себе на уме.

— Другие при Его Величестве бы и не остались, — пожал плечами я.

— Твоя правда. Но все же мои слова помяни.

— Пока он больше помогает. Кулон, вот, дал, который выручил.

— Запомни одну важную вещь, Николай, — посуровел Ситников. — Никто и никогда ничего не делает просто так. Я тоже раньше верил в чистоту души и праведников. Да только пожил на земле чуть побольше твоего, разное повидал. Все всегда ищут своей выгоды.

— Даже Вы?

— А чем я хуже, — пожал плечами громадный генерал-губернатор. — Именно потому мне и выгодно, чтобы с тобой ничего не случилось. Чтобы ты и дальше сюда приходил, артефакты приносил, нам помогал. Я же к тебе в друзья не набиваюсь и не пою соловьем, как мы с тобой заживем, если рука об руку пойдем.

Генерал-губернатор тяжело вздохнул, думая о чем-то своем, а после добавил.

— Думаешь, не понимаю я, что наша карта бита? Понимаю, Николай. Что может крохотная крепость супротив целого мира Падших сделать? Ничего. Покряхтеть да побрыкаться, чтобы не так позорно было умирать. Вот только к Императору и Максутову я не побегу, чтобы живот свой спасти. Прости уж, не из того теста. Ответственный я перед людьми. И костьми лягу, но их не брошу. Тьфу, разговор какой пошел, может настойки?

— Нет! — решительно поднялся я. — Да и пора мне, Владимир Георгиевич.

— Эх, вот, всем ты, Николай, хорош. Умный, честный, добрый, боец, опять же, каких поискать. Да вот только некомпанейский…