Завоевание 2.0. Книга 3

ГЛАВА 19

Сейчас идет вторая половина февраля 1522 года. Торопимся доделать все наши проекты: строительство Мехико, разработку рудников, развитие промышленных предприятий и мануфактур, и прочее. Так как в марте начинается посевная кукурузы, и все индейцы разбегутся по своим полям, а я останусь в пустоте. Страна сельскохозяйственная, так что с подобным приходится мириться. Герхард тоже ушел на юг, со своим небольшим войском, и ему также придется торопиться. На юг, до границы, десять дней пути, столько же обратно, большинство из его союзных индейцев так же через десять дней побегут обратно до дому, до хаты. Одна надежда, что к тому времени они разорят пару-тройку мятежных индейских городков и у него будут новые рабы носильщики.

Но испанцы и немцы и сами прекрасно справятся с остальными противниками. Там более сотни европейцев, в том числе 10 всадников, по здешним понятиям грозная сила. Местные мятежники также будут заняты посевной, так что они или сдадутся сами, не в силах сопротивляться (в это время тут никто не воюет), или же будут действовать разрозненными отрядами в 100 или 150 человек, по месту прописки, которых моя конница порубит на окровавленные ошметки. Постреляют этих дерзких койотов, пустят им кровь. И естественно, что Герхард фон Розенберг обещал меня всемерно поддерживать, жизнь наемника не сахар, свои деньги он зарабатывает своей же кровью. А у меня всегда найдется в запасе несколько песо для моих друзей.

Сильно переживаю за судьбу моей эскадры Кристобаля и Диего, по плану они должны уже двинуться в обратный путь. А на этом этапе потеря даже одного корабля для меня будет критической. Конечно, сейчас не сезон штормов и ураганов, но Атлантический океан шутить не любит. Итак, три корабля это 150 лояльных лично мне человек. В первую очередь, по максимуму грузим купленных русских рабов, далее в приоритете мои родственники, потом пойдут для перевозки мятежники республиканцы коммунерос, которых в Испании ждет виселица, каторга или галеры. В крайнем случае, можно будет взять несколько французов, их мы сумеем потом ассимилировать. Особенно, если это будут гасконцы, то есть те же баски, только французские. А толпы проходимцев и висельников мне тут не нужны.

Между тем за всеми этими важными делами, наступает очередная весна. Короткая южная зима уже в целом позади и природа торопиться взять свое. Мы все еще находимся в Кайоакане. В Мехико уже строится мой дворец из белого известняка, но, как вы понимаете, строительство такого дома-крепости займет намного больше времени, чем глинобитного дворца, по ацтекским технологиям. Вечер, около девяти часов; ночь выдалась великолепная, светлая и прозрачная, которая несвойственна этому климату. Темно синее небо сияет миллиардами ярких звезд, а тростник на озере Тескоко колышется под легким дуновением ветерка, таинственно нашептывая что-то. На улицах до сих пор слышен шум гуляющей толпы, но они постепенно пустели, а я наслаждаюсь кружкой тамариндовой настойки.

Целый день я распределял места под гасиенды для своих людей, было много споров и даже криков среди этих истинных кабальеро, теперь можно просто наслаждаться отдыхом. Посижу немного и наведаюсь в свой гарем, как честный человек, я должен ублажать моих многочисленных туземных жен, скрепляющих союзы с индейскими вождями. Но эта работа не лишена удовольствия. А где ты научишься еще ценить удовольствия, как не в Мексике? Мексиканцы столетиями будут жить как на вулкане, в постоянных ожиданиях очередных восстаний, революций, землетрясений и всяких иных напастей, ежечасно грозящих обрушиться им на головы, поэтому здесь так ценят любые удовольствия, и ничто не в силах помешать им наслаждаться ими.

Так кто там у меня сегодня по графику? Очередная дочь Монтесумы. Вопреки воспетым в литературе образам восхитительных красавиц, это не самый лучший вариант. Мотекусома на пятом десятке отдал богу душу два года назад, так что моей молодой жене почти тридцать лет. Уже не раз была замужем, а уж любовников, наверное, меняла как перчатки. Тростиночкой ее тоже не назовешь, но нужно же всячески крепить дружбу с ацтеками, а то они могут обидеться. Зовут Анной, еще Кортес всех пленников царской фамилии приказал перекрестить.

Пошли. Процедура проста. Ее величество ждет меня в своем зале для приемов в Серебряном дворце – глинобитной палате, не лишенной некоторого рода великолепия: там есть золотые и серебряные украшения, огромная роскошная кровать, и углубленная в пол керамическая ванная, отделанная перламутром, а по стенам развешены хлопковые занавески с вышитыми узорами. Там принцесса совершает свои церемонии, принимая присягу на верность от различного рода ацтекским чиновников, которые затем ползком удаляются, и внимание Ее Величества, оставшейся в обществе нескольких прислужниц, обращается к последнему пункту повестки дня, то бишь белому богу. Тут у них в ходу национальная доктрина: Мексика – это весь мир, причем совершенный, и не может быть предательства чернее, чем придерживаться другого мнения. Одна из служанок выводит меня вперед – и я поднимаю глаза на мою принцессу.

На ней был головной убор из перьев и золотых цепочек, и хлопковый шарф обрамлял черты, которые трудно было назвать милыми или приятными. Лет тридцати, с лицом скорее округлым, с маленьким прямым носом, чистым лбом и небольшим, с широкими губами, ртом; кожа смуглая, и рыхлая. Глаза у нее были маленькие, блестящие и злые, словно у змеи, а немигающий взгляд выражал такую безграничную жестокость, что кровь стыла в жилах…

Ах, дьявол, не ждет же она, что я буду лизать ее треклятые копыта, как ее ацтеки! Я поискал взглядом нижние конечности индейской принцессы: ноги целиком скрывал алый плащ – не лезть же под него? Шалишь, Лизетт, бог я или не бог? Тут до меня дошло, что хлопок ее плаща намок – ясное дело, ее же не вытирали, а белья на ней нет – и облегает ее члены самым соблазнительным образом. Мой взгляд скользнул по обрисовывавшимся под алой тканью ногам и округлым бедрам, отметил мягкий изгиб живота и талии, налитые груди.

Тут одна из служанок издала смешок, тут же подавленный – и, к дикому своему ужасу, я вижу, что мои бедные штаны не в силах оказались сокрыть мое инстинктивное восхищение женскими прелестями Ее Величества! Любовь, как видите, побеждает все, мне ничего с этим не поделать. Заметила она? Божьи силы, она же не слепая… Мадам, уверяю вас, и никакого преднамеренного неуважения, что вы…

Залившись краской, я украдкой поглядел на нее. Эти темные глаза встретились с моими, потом медленно, но непреклонно ее взгляд стал скользить вниз. Выражение лица принцессы не изменилось, но она вздрогнула, что вовсе не прибавило мне храбрости, и, не поворачивая головы, гортанно скомандовала что-то служанкам. Те послушно заспешили вон; я ждал. Она поднялась и сбросила с себя хлопковый плащ, оставшись стоять, совершенно нагая и блестящая. Я сглотнул, пытаясь решить, будет ли мне уместно подойти и коснуться ее… Нет, лучше не надо, предоставим Ее величеству самой править бал.

Так я простоял столбом с добрую минуту, пока эти чужие ледяные глаза буравили меня, потом она подошла и приблизила свое лицо к моему, обнюхивая меня, как животное, и слегка касаясь носом моих щек и губ. "Сигнал на старт", – думаю я. Один рывок, и мои штаны охапкой сваливаются на пол, я хватаю ее за ягодицы и впиваюсь в губы. Поцелуи у индейцев Мексики не очень хорошо известны, – они предпочитают тереться носами, как обитатели Южных морей. Принцесса снова приблизилась и осторожно коснулась моих губ своими; от них пахло ванильным маслом. Она лизнула меня, как бы для пробы, и я, выждав мгновение, с жаром поцеловал ее снова, и на этот раз все прошло на ура.

Потом Анна потянула меня за собой в направлении ванной. Развязав шарф, она сняла свой головной убор, высвободив копну длинных черных и прямых волос и тяжелые золотые ушные кольца, свисавшие до самых плеч. Принцесса скользнула в ванную, оказавшуюся достаточно глубокой, чтобы плавать в ней, и поманила меня за собой. Так я и поступил, распалившись к тому времени почти докрасна. Но она все плавала, заигрывая со мной самым соблазнительным образом: дразнила, терлась носом, целовала – но ни единой улыбки, ни единого слова; даже ледяной взгляд не потеплел ни на миг – и вдруг обхватила меня своими длинными ногами, и мы понеслись, кувыркаясь и плескаясь как одержимые – один миг на поверхности, один миг под водой.

Когда все кончилось, я привалился к стенке, отдуваясь, а она лениво скользила туда-сюда, время от времени окидывая меня взором своих колючих глаз, мерцавших на неподвижном, как маска, лице. Когда принцесса вылезла из ванной и я послушно выбрался за ней, она направилась к кровати и улеглась, молча разглядывая меня, пока я колебался, не зная, что делать дальше. Большинство из женщин ждет, что мужчина шлепнет любимую по заду в качестве благодарности, прикажет подать закуски или поболтает о том о сем, но чутье подсказывало – это не ее стиль. Она так и лежала, нагая, смуглая и блестящая, пока я старался делать вид, что так и должно быть, а потом начался второй раунд. На этот раз мы по серьезному подошли к этому вопросу. Ох, тяжела ты, шапка Мономаха!

Так, в разнообразных трудах и заботах, прошла зима и началась весна. Наступил март, кое-где на юге уже начали сеять маис. В центре страны пока еще выжидали, опасаясь внезапных заморозков, которые могут погубить посевы. В целом, индейцы выращивают несколько разновидностей кукурузы. Сеют они маис, в зависимости от высоты и климата, в период с марта по начало мая – уже довольно поздно для заморозков, но самое время для дождей, которые обычно начинаются в мае и достигают максимума в июле и августе. Как правило, осенью откладывают лучшие семена с собранного урожая, затем перед севом их приносят в храм, чтобы благословила богиня маиса, Чикомекоатль, праздник в честь которой выпадал на четвертый месяц ацтекского года (13 апреля – 2 мая). После этого зерна очищают и замачивают в воде на два или три дня, чтобы они набухли перед посадкой.

Тем временем крестьяне готовили поля, рыхля землю своей палкой-копалкой (тяпок пока крайне мало) и насыпая земляные кучки, образовывающие ряды на расстоянии около 30 сантиметров друг от друга. В вершине каждой кучки делалось углубление. Во время сева индеец двигается вдоль рядов, неся зерна в полотняном мешке, висящем у него на шее, бросая в каждое углубление по нескольку зерен и ловким движением ноги присыпая углубление землей. В случае необходимости зерна поливали водой, а в период роста маиса почва два или три раза рыхлилась. В целом сельскохозяйственный труд на этом, до сбора урожая, заканчивается. Как я уже не раз говорил, много трудится на поле, индейцам не приходится. Ста дней с головой хватает на все про все. Остальное получается свободное время.

Ацтекская жизнь с ее бесконечными празднествами и церемониями, часто затягивавшимися на несколько дней, была бы невозможна на земле, где сельское хозяйство требовало бы большего количества времени и сил. В Европе бы эти индейцы уже давно вымерли с голоду. А тут живут и не тужат.

На случай неурожая кукурузы, являющейся здесь практически монокультурой, сеют амарант, из которого можно сделать кашу, типа овсянки. Амарант был тоже важной культурой для крестьян – он созревал в конце сезона дождей и непосредственно перед тем, как можно было убирать кукурузу. Таким образом, хороший урожай амаранта давал некоторую уверенность в том, что удастся собрать столь же хороший урожай маиса.

Естественно, что все мои развернутые производства и рудники лихорадит, так как крестьяне готовятся к посевной, на это время почти вся жизнь в стране остановится. Приходится пока как-то выкручиваться.

А мои рабочие уже освоили литье по мелочам, делают бронзовые детали, в формах, сделанных по методу замещения воска. Воск у нас тут тоже свой туземный от диких пчел. Нормальные печи тоже вступили в строй. Скорее бы все эти авральные работы закончились, и мы бы стали лить в земляных формах вещички побольше, типа фальконетов.

В середине марта прислал с юга весточку Герхард. Все хорошо, наши враги повержены, осознали свою вину и теперь весь юг покорен мне до самого перешейка, между двумя океанами. Герхард собирает добычу и дары и в конце марта уже будет в Мехико.