Завтра будет солнце

15

Я остановил свой выбор на Фернанде, потому что у нее была силиконовая грудь, а я всегда питал слабость к силиконовым сиськам. Мне нравится ощущать в ладони искусственную каучуковую упругость, клубок ниток, который гасит эмоции и возбуждает только взор. Есть на что полюбоваться, а потрогать — так себе. На эту вечеринку вполне достаточно — и людей посмотреть, и повыкореживаться, как говорит мой брат, в переводе на земной язык.

Само собой, я боялся показаться Фернанде банальным, ведь я хотел как-то выделиться из толпы мажоров, жаждущих ухватить ее за задницу. Надеюсь, в ягодицы-то она силикон не зашивала — вечером я собственноручно это проверю, однако, для пущей надежности я решил прицепить к пригласительному что-нибудь весомое из Wolford. Для девушки из категории «иметь» и еще не «поиметой» намерение выглядело несколько рискованным. Слишком высокий риск, что она вдруг почувствует себя шлюхой, а я не мог допустить такого социально неадекватного позора в присутствии Аниты и Беттеги.

Я зашел в магазин Dolce&Gabbana и обратился за советом. Я расписал ситуацию до мелочей, о да, девицам из бутиков я готов даже исповедываться, только им, да еще, пожалуй, путанам. Думаю, что они меня понимают лучше, чем я сам, и несмотря на это не завидуют мне ни на йоту. Ну разве что когда я вытаскиваю колоду швейцарских кредитных карточек, вот тогда-то я просто засранец.

Арианна, которой я особенно доверяю, посоветовала мне послать приглашение в сумочке усыпанной стразами Swarovsky из тех, что выпускаются ограниченными партиями. Тысяча евро — разумная цена за компанию Фернанды, не правда ли? Я положил пригласительный в сумочку и отправил с курьером в на флэт, который Фернанда снимала с двумя другими моделями.

Ее согласие пришло в виде полной ошибок SMSки со смайликом на конце (с круглой скобкой). Подумаешь! Как говорит мой отец, «лучше две груди в нужном месте, чем апостроф не там, где надо».

Я буквально запрыгал от радости. С тех пор как я прервал отношения с Беттегой, круг моего общения сузился неимоверно, более того, меня буквально обложили вежливым молчанием, принятым в нашей компании. Руди, Альби, Биянка, Звева, Том, Бетти Котолетта. Все пропали. Никаких E-mail, ни одного утешительного звонка. Народ предпочитал отмалчиваться, нежели, не дай бог, показаться навязчивым. Эта ситуация порождала во мне чувство, честно сознаюсь, будто меня все покинули, оставили, хотя, может, я просто излишне мнительный человек.

Я с трепетом ожидал вечеринки, и все эти дни накануне оставался прозрачным, как стеклышко — такая у меня была игра с фатумом — Дука даже позвонил мне, обеспокоенный. Уж он-то помнил обо мне. До кучи я принялся перечитывать последние серии «Дьяболик» и начал даже сочинять для себя историю с арестом Евы. С финалом, правда, у меня не получилось, в голову никакого оригинального поворота не пришло.

Единственным сюрпризом как раз в день party стал звонок Стефана, бесцельный, рутинный — будто он обзванивал всех подряд, чтобы просто поинтересоваться, как дела. Сте человек все-таки необычный. Он прекрасно знал мое состояние, но сердечные проблемы не затрагивал, просто болтал о погоде, вспоминал наши прошлые проказы, рассказывал, как у него идут дела в студии, и что собирается приехать в Италию, прикупить что-нибудь из антиквариата. Пока мы так с ним беседовали, я вдруг почувствовал какое-то странное спокойствие и уверенность. Такое ощущение, будто спишь с кем-то в одной постели и вдруг во сне невзначай касаешься его пяткой, кончиками пальцев или там икрой заденешь. Но спишь и не двигаешься, потому что при утере тактильного контакта почувствуешь себя гораздо хуже. Стефан в этот момент, образно говоря, коснулся меня своей лодыжкой — вот только не надо зубоскалить, я вас умоляю — и я между делом посоветовался с ним, что бы мне такое надеть на праздник. Он посмеялся, чуть подумал, а потом выразился как-то уж очень по-особенному, чем меня немало удивил: «Будь понаглее и оставайся самим собой».

И я Стефана послушался, ведь я такой зависимый, вы же знаете. Я надел тертые джинсы из разряда «домашние», черную рубашку, пиджак от смокинга и сапоги из змеиной кожи зеленоватого оттенка без всяких прибамбасов. Пьер вернулся в дом после того, как выгуливал своего Ламенто на поводке — комично, не правда ли? — и принялся обсуждать мой внешний вид. По его мнению, такие джинсы носят только грузчики, автостопперы и футболисты. Но он был рад, что я немного отвлекся от своих душевных трагедий. Пьер сообщил, что для нас забронирован столик у самого подиума.

В приглашении время было обозначено 22:30, Пьер просил прийти где-то к 23:15, потому, что нужно всегда добавлять к официальному началу сорок пять минут. Если вечеринка после ужина, тридцать минут, если это фуршет, пятнадцать минут, если это обычный ужин, приходить вовремя, если это домашний ужин, и немного раньше, если ожидаются мировые знаменитости, поющие, как правило, и поэтому все приходят заблаговременно. Нужно. Нужно. Из каждых пяти слов, произнесенных Пьером, два были «нужно». Я ему не раз об этом говорил, а он смотрел на меня такими глазами, будто хотел сказать «марш-на-работу!» и, возможно, был прав. Хотя, конечно, дико признавать правоту за человеком, который выгуливает кота на поводке.

Я решил немного разогреть Фернанду, пригласив ее на ранний ужин в «Голд» — ну так, чтобы включиться в тему. Едва мы вошли, я тут же отправил ее в сортир пописать — только ради того, чтобы она посмотрела на плазменную панель, которые они там развесили в своих уборных. Крутизна неимоверная.

Фернанда вернулась совершенно потрясенная, пролепетала «вполне-сойдет-и-пицца», а я, наблюдая, как она вся расклеивается, только и подумал «вот же дрянь». Впрочем дрянь довольно симпатичная. Наверное, это карибская кровь делала ее не такой вульгарной. Даже то, что я использовал ее по-черному, превращало все в прикольную игру. Короче, в этой правильно позолоченной рамке блистала нужным блеском и сумочка от Swarovsky.

— Me gusta muchissimo, Леонардо… С тобой я чувствую себя просто как королева…

— Я давно хотел тебя пригласить, да все не представлялось удобного случая.

— О чем ты думаешь?

— Я представил тебя в красном платье… от Валентино.

— Ох, Леонардо! Ты хочешь сказать, что это платье тебе по gusta?

Я улыбнулся своей промашке и погладил ее по щеке. Фернанда потупила очи, изображая, что обиделась. Прелесть девушек «иметь» в том, что они никогда не сердятся по-настоящему. Они отходчивы, а если еще и в постели поведут себя правильно, то всегда найдут способ взять свое. Обычный секс превращался у меня в целое событие, в том смысле, что был несоизмерим с моими расходами на ужин, гостиницу и финтифлюшки: любовь, в конце концов, это бартер или не бартер? Да и способен ли кто в этом мире определить истинное содержание обмениваемых ценностей?

Заплатив фиг знает сколько за какое-то Clos Des Goisses, я еще прождал минут десять, пока Фернанда бегала попудрить носик — скорее всего, чтобы еще разок пошариться у плазмы — но выглядела она действительно потрясающе. Жгучие глаза молодой лани, точеные скулы, убийственный маникюр, попка стульчиком. Анита сдохнет от злости, я не сомневаюсь.

Моя уверенность улетучилась, едва я миновал бронированные подступы к «Метрополю» с Фернандой под ручку. Темы мероприятия я не знал, какие-то там мужские дефиле; должно быть, обыгрывалась тема серебра, поскольку даже тротуар перед отелем весь сверкал, как пьяная комета. Брат мой давно был на месте и прислал мне SMS с местоположением столика. Публика излучала шарм, но выпендривалась несколько меньше обычного, хотя я заметил, что мои оригинальные джинсы были на каждом втором.

Единственное, чем я выделялся в толпе, если не считать стрижки под горшок, замазанной гелем, так это казаки из зеленой змеиной кожи. Едва мы оказались в тесной тусовке перед огромным подиумом, как от нас буквально ничего не осталось — пипл пялился лишь на мою стрижку под горшок да на груди Фернанды. Ну, должен признать, в сочетании с моей прической ее добро лишь усиливало эффект. Я просвистел в десяти метрах от Пьера, потом притормозил, заправился парой мартини и приготовился отрываться по-полной.

Ничего не могу сказать плохого, тусовка меня принимала замечательно. Никто из моих друзей меня не предал и не забыл, они все быстренько подключились: кто усаживал Фернанду за столик, кто наливал ей Dom Perignon. Мы прикольно так сидели все вместе, выпивали, закусывали фруктами на шпажках, и тут я увидел, как с верхнего яруса, прямо от столика, что был над нами, спускается Анита. Впереди шел Беттега. Он ее и за ручку так мило придерживал, будто это его девушка. Сукин сын, чтоб ему…

Я пристроил Фернанду с одного бока, с другого — бокал с алкоголем, успокоил брата взглядом и приготовился сыграть самую трудную мизансцену в своей жизни. Эх, сейчас бы закинуться как следует, не по-детски, но сегодня вечером низззя — игра с фатумом, — и мне разрешен только алкоголь. Я взглянул на них обоих прямо и без страха, мне так хотелось посмотреть Беттеге в глаза. Не раздумывая, я выпалил:

— Шампанского?

Оба испуганно уставились на меня, но мой миролюбивый вид их успокоил.

— Да, нет, Леон, спасибо… Ты так любезен. Ты же знаешь, я не люблю шампанское.

— Да знаю, блин… Так сказал, по привычке.

— Ничего. Как у тебя дела?

— Все в ажуре, Ани. Ну а, ты, Беттега, как поживаешь?

— Нормально… Извините, мне надо в туалет.

Беттега в замешательстве выпустил руку Аниты, и в мгновение ока испарился, я же с резкостью невежи оттолкнул Фернанду. Я весь светился любезностью, но за этим скрывалась лишь смятение, бешеный стук сердца, слепая ярость и отчаяние. Держать себя в руках. Не повышать голоса. Держать себя в руках. Не повышать голоса. Забудь промах с шампанским. Очаруй ее своим вниманием. Задави ее волей, убей чистой любовью. Пронзи ее стрелами, из тех, что еще остались у тебя, давай, Леон, если любишь, пара острых стрел всегда отыщется в сердце.

У Фернанды хватило ума не убежать, и она терлась рядом, под масляными взглядами моих приятелей. На мгновение я подумал, насколько менее любопытны консьержи в наших подъездах, нежели эти гребаные лицемеры, мои друзья.

— Как дела на работе, Ани? Разрываешься между Майами, Нью-Йорком и Бразилией?

— Но это же все обычные командировки! В последние дни, в основном, в Милане, аукционы один за другим… Ты знаешь, я открыла одного молодого китайского художника, он недавно выставлялся в Шанхае. Твоим бы наверняка очень понравилось.

— …

— А ты, у тебя как дела? Ты в порядке?

— Мне плохо, Анита. Ты нужна мне.

Вот что я ей ответил. По идее, мне надо было сказать: «Какого хрена ты все еще с этим козлом?». Но у меня не хватило мужества. Я стушевался, я обделался, обделался на глазах у всех. Я чего-то мямлил, и глупые мои слова были последней соломинкой, за которую я пытался ухватиться. Когда Беттега вновь нарисовался на горизонте, на мгновение у меня возникло чувство, будто Анита ко мне вернется. Туфелька у нее сползала с ноги, она ее все пыталась подцепить, такая скромница, чистое, непорочное дитя… Анита явно нервничала, ее Леон стоял перед нею, словно ясно солнышко, выпив всего лишь два бокала мартини да полбутылки шампани. О, я был чист, как стеклышко, таким трезвым она меня ни разу не видела, ни на одной тусовке. И тут неожиданно для себя я злобно посмотрел на нее, развернулся и пошел прочь. Все таращились на меня: брат с пониманием, друзья с любопытством, Фернанда — так та просто моргала, не врубаясь в свой неожиданный облом. Я подошел к ней, как ни в чем не бывало, и повел танцевать.

На танцполе сердце чуть успокоилось, а может, наоборот, заколотилось еще сильнее, я не помню точно, помню только, что сердце работало как-то не так. Нет, ничего не кончилось, не может все так кончиться. Я весь отдался танцу и заставил себя отметить, что попал на реально крутую тусовку. По бокам подиума около шестов извивались девушки go-go, а два гламурных паренька разливали шампанское всем, кто проходил мимо. Фернанда не удержалась и тоже было протянула свой бокал, но я ее одернул. Мне казалось, что момент неподходящий, хотя парочка ее признала.

Я изобразил пошлое объятие в надежде, что Анита меня видит. Я ощущал ее взгляд на себе, я исполнял роль пьяного и счастливого, я пытался тащиться под эту ужасную, завораживающую музыку. Искусственные груди Фернанды накрывали меня всего без остатка, но обычного своего эффекта не производили и не возбуждали меня, может быть, потому, что все это было неприкрытым свинством и латентным эксгибиционизмом. Открытки, вернувшиеся к отправителю. Пирожные в финале обильного ужина. Я больше не хотел сисек несмотря на то, что оплатил их.

И вот, когда я совсем уже пришел в себя, я обнаружил, что все мои приятели уже танцуют вокруг. Я все это воспринял не иначе как демонстрацию дружеской поддержки с их стороны, и был им бесконечно благодарен. Хотя, может, они просто-напросто уже закинулись, блин, и ни один не предложил мне дернуть — подонки они все, и больше никто.

Я стал водить жалом по всем лестницам, на которых было полным-полно секьюрити, в поисках Аниты. Я заметил ее: она беседовала с одной из своих фальшивых подруг, может, о живописи, может обо мне, в руке бокал, в нескольких метрах — Беттега. Несмотря на подлянку, которую он мне подсунул, никто из моих друзей не стал с ним менее вежлив. Честно говоря, такая чистота нравов меня несколько обескуражила. Только Котолетта — видимо, я недостаточно хорошо ее знал — имела мужество встать на мою сторону. Она сказала мне, что Беттега — полное дерьмо и что Анита в конце концов приползет ко мне на коленях. О, я был ей бесконечно признателен за такие слова, но напрямую выразиться не посмел, протянув ей зубочистку с земляникой в знак благодарности — на большее меня не хватило.

Я продолжал тусоваться с Фернандой — как-никак штуку евро заплатил, чего деньгами разбрасываться. Задумав поцеловать ее, я перед этим бросил внимательный взгляд на лестницу, чтобы удостовериться, хорошо ли Анита меня видит. Аниты не было. Я искал ее глазами на танцполе, у туалетов, среди болтавшихся по партеру компаний, в толпе у гардероба, в очереди за сувенирными маечками и даже на посеребренном асфальте.

Анита ушла, не попрощавшись со мной. Они ушли, не попрощавшись со мной. Я пощупал в кармане, на месте ли ключи от машины, и побежал к своему «жучку», запаркованному на каком-то далеком тротуаре, потом поехал домой, один, без никого, без единого жалкого «камешка» в кармане, без обычного литра выпивки, чтобы посадить печень. Я физически чувствовал, как тоска пожирает мое тело, я упивался собственным поражением. Так было надо. Но когда я прибыл на улицу Боргонуово, и уж фотоэлемент замигал, и парадная дверь стала открываться, тут я все-таки сдунул к Порта-Венециа, чтобы взять дури у черных.