Завтра будет солнце

19

Разумеется, джи-пи-эс не сумел найти никакой Фаттории-дель-Колле.

По навигатору я сумел добраться только до Трекуандо, местечка, которое сильно мне напомнило городок из Dylan Dog, а дальше я конкретно подвис. Честно говоря, у меня и адреса-то точного не было, только название усадьбы да номер телефона, но я затеял очередную игру с фатумом — добраться до места, ни разу не используя мобильный телефон.

Я пару раз объехал городок по периметру, выискивая какой-нибудь проезд, чтобы просочиться в центр, но, возможно, центра просто не существовало. Помню только извилистые спуски и высокие стены, одинокие кипарисы и башню, в которую я каждый раз упирался на очередном круге. Пораспрашивал прохожих, но те немногие, к которым я обращался, никакого воодушевления у меня не вызвали. Чего они все так смотрят на меня, будто я зомби? Или они тоже тут все под кайфом? Или не слышали, как у «мадджолино» ревет мотор с прибамбасами?

Пришлось прибегнуть к статистике, и я остановился в единственном месте в мире, где можно на что-то рассчитывать: на бензоколонке. Очевидно, я был единственным, желающим получить информацию у «Петрол-Транс», но это меня даже забавляло. Я въехал на заправку, заглушил двигатель и стал ждать. Никто не выскочил обслужить меня, больше того, похоже, здесь ни одной живой души не было. Блин, только забастовки мне еще тут не хватало. Рядом располагался киоск с кладбищенскими цветочками: желтые маргаритки, гладиолусы и всякая разная петрушка, которую моя мать не желала видеть даже на садовых лужайках.

Я был почти уверен, что проиграю игру с фатумом, и тут какая-то старушка быстрыми шажками перешла дорогу и направилась ко мне.

— Синьор желает заправиться?

— Ну… в общем, да…

— Прошу прощения, мне надо было купить у Летиции батарейки для моего внука.

— Кто такая эта Летиция?

— Летиция, из магазина инструментов… А вы поди иностранец, у вас номер-то неместный?

— Я из Швейцарии, но живу в Милане. Мне нужно проехать к Фаттории-дель-Колле.

— А, вы в Колле едете… молодой человек. Там отлично кормят.

У старушки был настолько необычный акцент, что ее ворчливость меня нисколько не раздражала. Более того, я с восхищением наблюдал, как эта пожилая женщина, которой лет шестьдесят-то уже было, не меньше, ловко управляется с заправочным оборудованием. Она мне даже водительское стекло протерла, а чаевые гордо отвергла. Потом старушка вновь заговорила на своем симпатичном наречии, пытаясь объяснить мне дорогу к дедушкиному раю.

— Так вам поезжать туда вниз, до проселка… хорошо?

— До проселка?

— Туда, в общем, в сторону Ашьяно. Вот сейчас будет дорожка, внизу, а над ней статуя мадонны… так вы поезжайте по ней, два или три километра… А через пару поворотов увидите проселок… по нему как раз до Колле. Не бойтесь, не заплутаете.

Как обычно, я сумел запомнить только первую часть объяснений — какой смысл выслушивать до конца, если ты не в состоянии зафиксировать начальную часть маршрута? Я помахал женщине рукой и покатил к своей цели, доверившись природным инстинктами и послав этот гадский бесполезный навигатор ко всем чертям. Солнце скрывалось то за облаками, то за крышами одиноких домов. Я надеялся, что дом, который я искал, не окажется столь же тоскливым, а может, усадьбы по своей природе все такие, попробуй пойми. Шоссе вилось между холмами и оврагами, проходя то мимо вспаханного поля, то возле нежданной рощицы. Наверное, здорово было бы ехать здесь выпимши, глубокой ночью, с потушенными фарами, и с какой-нибудь телкой на плече. Неожиданно на одном из подъемов указатель слева:

ФАТТОРИЯ-ДЕЛЬ-КОЛЛЕ — 1000 м.

Асфальт кончился, начался проселок. Моя черная тачка в момент покрылась пылью. Солнце едва пробивалось из-за облаков, оливы плотно обступали проселок со всех сторон, лишь там и сям пробивались среди них чудные виноградники. Наконец справа я увидел какую-то усадьбу, но, к счастью, тревога оказалось ложной. Дом был так себе, вместо ворот была натянута цепочка — в общем, полный аут. Моя матушка всегда говорит: «Прежде всего ворота, а потом уже дом». Она не так щепетильно выбирала обстановку для гостиной, как кованое железо для ворот.

Дорога петляла, виляла, все круче, все извилистей, и вдруг кустарник по обочинам вытянулся в струнку — я увидел усадьбу Фаттория-дель-Колле.

Она стояла как-то боком, этакий сельский нонконформизм. На первый взгляд усадьба мне показалась запущенной, и я понял, почему дед не захотел никому передавать ее по наследству. Ворота были распахнуты, вернее, ворот как таковых не существовало. Я проник через некое окошко в пространстве, будто Алиса через зеркало, и вдруг обнаружил себя выброшенным в иную реальность.

Я въехал, стараясь не задеть какое-нибудь дерево в саду, и тут осознал, что все — я на месте. Вот дверь, вот гипсовый лев на задних лапах, вот зеленые жалюзи и стены из камня, возведенные бог знает когда. Неподалеку была даже небольшая часовенка, охраняемая двумя кипарисами. Блин, эти кипарисы, они повсюду.

У меня было ощущение, что я попал в место, где все делали вид, что не существуют. Может, я здесь нежеланный гость, может, они боялись, что я прибыл с адвокатами оспаривать стариковское завещание. Прислуга получила строжайший приказ отвечать по телефону как можно любезней, но исчезать сразу же при твоем появлении.

Я сделал несколько шагов вокруг дома и наткнулся на второй, боковой дворик. Надпись «бюро» немедленно вернула меня к реальности, в которой существуют понятия услуг и эффективности. В тот момент, когда я читал это название, я услышал, как кто-то зовет меня по имени. Я обернулся, и увидел латиноамериканца, спускавшегося по одной из лестниц с террас густого сада.

— Это ты Леонардо?

— Да, я Леон.

— Mucho gusto. Я — Рикардо, мы вчера разговаривали по телефону. Мы тебя целый день ждем…

— Уж извините.

— Никаких проблем… Донна Лавиния немного в запарке из-за анализов.

— Она плохо себя чувствует?

— Да нет, это анализы винограда. Похоже, мерло уже созрел, и завтра надо начинать сбор. Сейчас донна Лавиния разговаривает с бригадиром сборщиков, чтобы организовать все как следует. А ты что, без багажа?

У парня был акцент наполовину тосканский, наполовину испанский, а еще ослепительные голубые глаза, которые излучали радость, даже когда он произносил слово «проблема». Этот тип — просто моя вторая копия. Вел он себя достаточно фамильярно, не знаю даже, почему я вдруг согласился, что он сразу же стал называть меня на «ты», хотя я его и не просил. Нет, он точно не был благовоспитанным мексиканцем, как Маризела.

Я сделал ему знак, что запарковал «мадджолино» напротив главного входа, будто приехал в свой собственный дом.

— Извини, что я сразу начал называть тебя на «ты», Леонардо, но мы с тобой вроде бы одного возраста…

— Да ладно, я и сам хотел тебе предложить. Знаешь, только не зови меня Леонардо, как моя мать. Мое имя Леон.

— Представляешь, а моя продолжает называть меня Рикардито, хотя мне уже двадцать восемь.

— А откуда твоя мать?

— Из Санкти-Спиритус, это в центре Кубы.

Блин, Куба! Мне говорили, что там можно… что там полно шлюх, которые дают за копейки, потому что они все там дохнут с голоду из-за этого гребанного коммунизма.

— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Не знаю, с чего это Рикардо вдруг перешел со мной на «вы», капризы прислуги с каждым разом мне становятся все более непонятными. Он поднял мой чемодан, как пушинку, и я последовал за ним. Мы поднялись по лестнице, прошли коридором и вошли в гостиную, посреди которой возвышался огромный бильярдный стол. Кубинец остановился.

— Mira[13]… Эта гостиная к услугам всех гостей Колле, но донна Лавинья говорит, что если вы пожелаете, то мы ее закроем и оставим в полном вашем распоряжении, entiendes[14]?

— Почему ты обращаешься ко мне на «вы»?

— Извините, я плохо говорю по-итальянски. Сейчас я отведу тебя в комнату Грандуки.

Мы миновали пару дверей, запертых на шпингалеты, и оказались в предназначенной для меня комнате. Это была огромная старинная зала, на потолке — фрески с изображением замков и птиц, а еще — тяжелая кровать со стеганым покрывалом, массивный платяной шкаф, письменный стол, трюмо и кувшин для умывания, будто мне придется мыть голову самой Мерил Стрип.

— Те gusta[15], Леон?

— Да, очень мило. Не пойму, а где телевизор?

— Ни в одной из комнат для агротуристов нет телевизора. Ни телефона. Ни даже Интернета. Это решение донны Лавинии. Кто приезжает сюда, должен на несколько дней отсоединиться от всего мира. Так говорят по-итальянски — «отсоединиться»?

Я посмотрел на него так, будто он меня классно разыграл, а потом, чтобы понять, нравиться мне это место или нет, распахнул окно в глубине комнаты и выглянул наружу.

Я увидел красное заходящее солнце, будто на картине, которую, возможно, купила бы моя мать, если бы ее нарисовали. Но не я. Мне нравятся вещи грубые, экспрессионизм, неопределенность. «Крик» того норвежца[16], как его? Или шведа? Ну того, знаменитого, вот это был для меня пик счастья.

На горизонте, справа, виднелись множество маленьких огоньков, которые сверкали и переливались в закатных сумерках.

— Там внизу — Сиена. Если внимательно приглядитесь, увидите даже башню дель Манджа и колокольню собора…

— Эта вон та, что ли?

— Нет, это Монтальчино.

— Город вина?

— Город донны Лавинии. У нее там есть свой маленький виноградник, Казато.

— Большое спасибо, Рикардо. Можешь идти.

Рикардо стоял молча, чего-то ожидая, как обычно бывает, когда люди спрашивают у тебя, как, мол, дела. Затем в течение двадцати минут выслушивают твои истории, а потом наконец выкладывают истинную причину, чего они от тебя на самом деле хотят.

— Донна Лавиния просила узнать, сможешь ли ты завтра помочь со сбором винограда… Поскольку ситуация сложилась критическая, у нас возникли проблемы с набором людей в бригаду, в последнюю минуту.

— Не понял?

— Мы тебя просим помочь нам на виноградниках. Прямо с завтрашнего утра. Только на первые дни…

— Я не понимаю.

Уста мои были закрыты, но глаза высказали все, что я думал. Я положил Рикардо руку на плечо и проводил до двери. Он вышел, и я резко захлопнул за ним дверь. В отчаянии я бросился на кровать, спрашивая себя, зачем я сюда приехал.