Завязать след. Часть 2

8

СКАЙЛАР

— Хэй. Хэй.

Грубая рука трясет меня за плечо, и я пытаюсь оттолкнуть ее.

Я хочу остаться, свернувшись калачиком у стены ванной под одеялом.

Есть причина, по которой я хочу спать, но я не могу точно вспомнить…

На этот раз рука грубее, она дергает меня, пока я не сажусь прямо.

Я встречаю пару диких, налитых кровью глаз, и все возвращается на круги своя.

Я поворачиваю голову, зажмуриваю глаза и готовлюсь ко всему, что должно произойти.

Сколько я уже здесь? Я потеряла счет дням.

Моя правая рука болит из-за того места, где он брал у меня кровь. Он сделал это уже три раза. Сегодня будет четвертый.

— Нет, — бормочу я, скрещивая руки на груди. — Пожалуйста.

Я просто хочу спать, используя приглушенное жужжание света в ванной как колыбельную.

— Нет, это вкусно, — быстро говорит мой похититель, тряся меня за плечо. — Я обещаю. Это действительно вкусно. Я хочу, чтобы ты пришла посмотреть.

Кажется, он взволнован.

Я слишком слаба, чтобы протестовать, когда он поднимает меня на ноги. Я спотыкаюсь и опираюсь на его плечо в поисках поддержки, когда он обнимает меня.

Я не хочу прикасаться к нему. От химического запаха его поддельных Альфа-феромонов у меня кружится голова.

Я начинаю повторять рецепты в уме.

Ванильный сливочный крем: пять яичных желтков, одна чашка сливочного масла, одна чайная ложка ванили…

Цепочка гремит, когда он ведет меня обратно через темную комнату и открытую дверь.

Это иллюзия побега.

Цепь держит меня здесь в плену, независимо от того, как далеко от моей комнаты он меня ведет.

Мы останавливаемся сразу за дверью, и я осматриваюсь по сторонам.

Я нахожусь в передвижном доме с такими же панелями из искусственного дерева по стенам. Мини-кухня находится в нескольких футах передо мной, а справа я вижу открытое жилое пространство с телевизором на пыльном столе. Оно обращено к заляпанному синему дивану с беспорядочно расставленными подушками. Слева — закрытая дверь, которая, как я предполагаю, является его спальней.

Журнальный столик перед диваном завален маленькими пластиковыми пакетами. На его торце расположены цифровые весы.

Я сглатываю и отвожу взгляд.

Рядом с плитой установлены еще одни цифровые весы. Рядом с ними стеклянный противень, полный… чего-то.

— Смотри, — говорит он, ведя меня в тесное кухонное пространство. Я добираюсь до дешевого кремового линолеума, прежде чем цепочка натягивается. — Смотри.

Он медленно открывает грязный холодильник.

В нем ничего нет, если не считать нескольких приправ на дверце и нескольких банок пива.

И флаконы с кровью, которые он забрал у меня, аккуратно сложены рядом друг с другом.

Это фильм ужасов.

У меня отвисает челюсть, когда он похлопывает меня по плечу. — Твоя самая лучшая, — добавляет он, слегка встряхивая меня. — Лучшая. Ты самая чистая партия O на рынке.

Наконец-то щелкает.

Он делал O из моей крови.

Стеклянная форма для выпечки рядом с плитой, весы на журнальном столике…

— Нет, — недоверчиво шепчу я, встречаясь с ним взглядом.

Он улыбается и прижимается губами к моему уху. — Ты моя дойная корова, — шепчет он, от его дыхания у меня по спине пробегает ужасный холодок. Он обнимает меня за талию и заключает в какие-то неловкие объятия, на которые я не отвечаю взаимностью. — Мы богаты.

Мы.

Я вдыхаю его запах, и мне хочется плакать.

— Ты не можешь продолжать пить мою кровь, — бормочу я срывающимся голосом.

Я умру.

Что, если спрос будет больше, чем он сможет удовлетворить?

— Все в порядке, Скайлар, правда, — настаивает он, и мой желудок переворачивается, когда он называет меня по имени. Я не понимаю, что плачу, пока он не протягивает руку и не вытирает слезу с моей щеки. — Хэй. Я обещаю. Я не причиню тебе вреда.

Моя рука все еще болит от его последнего укола.

— Раньше я был флеботомистом, — добавляет он, как будто от этого становится лучше. — Каждый раз, когда я беру кровь, это делается чистой одноразовой иглой.

Я больше не хочу быть на кухне. Это самое бо́льшее, о чем он удосужился поговорить со мной, и чем дольше я с ним, тем хуже себя чувствую.

Стена в ванной теперь кажется раем.

Мне нужно быть где угодно, только не рядом с ним.

Этот монстр, который превращает мою кровь в наркотики.

Он наконец отпускает меня, и я делаю небольшой шаг назад от него.

Однако ухмылка не сходит с его лица. В его глазах восторг, и он сияет, глядя на меня.

— Можно мне супрессанты? — Мягко спрашиваю я.

Я откладывал запрос на них. Я полагала, что ответ будет отрицательным, но мое тело начинает ощущать последствия столь долгого отсутствия.

Ноет. Знобит.

Крайняя усталость.

Но теперь, когда он в таком отличном настроении из-за меня, возможно, он мог бы проявить хоть каплю доброты в этой долбаной ситуации.

Его лицо вытягивается, и маленькая надежда, которая у меня была, умирает.

Он качает головой. — Это испортит партии, — говорит он, как будто это очевидно.

Я моргаю.

Он пожимает плечами.

— Если у меня есть лекарство, которое мне нужно, это испортит ваши партии, — медленно повторяю я, подбирая слова.

Они кажутся ненастоящими.

— Извини, — говорит он, застенчиво улыбаясь и пропуская волосы сквозь пальцы. — Ты ведь понимаешь, правда? Ты не злишься на меня? — Он делает шаг вперед, вытягивая руку, и я отскакиваю назад, звеня цепью.

Его зрачки огромны.

— Не злись на меня, Скайлар, — настаивает он с нотками истерики в голосе. — Разве я недостаточно для тебя делаю?

О, нет.

Я качаю головой. — Нет, это ты, — говорю я мягко, делая все возможное, чтобы успокоить его.

Перепады его настроения ужасают.

— Я предоставляю тебе комнату в полное твое распоряжение, я забочусь о тебе, а ты собираешься так ко мне относиться? — Он хватает меня за руку и притягивает обратно к себе, и я утыкаюсь ему в грудь, упираясь в него руками.

— Нет, — прохрипела я. — Прости. Ты прав. Мне так жаль.

Тошнота подкатывает к моему животу, когда я говорю это. Мои руки дрожат, когда они прижимаются к его твердой груди, ужас пронзает мою нервную систему.

— Я просто хочу, чтобы я тебе понравился, Скайлар, — скулит он, его налитые кровью глаза наполняются слезами, когда я в шоке смотрю на него. Его настроение резко изменилось, и это причиняет мне боль. — Я не хочу тебя расстраивать.

Я понимаю, что именно отчаяние из-за O делает его таким.

Его руки сжимают мои плечи. — Я хочу, чтобы мы были друзьями, — шепчет он, его глаза отчаянно ищут мои.

Я не могу унять дрожь. — Мы можем это сделать, — выдыхаю я, желая, чтобы мое сердцебиение замедлилось.

Я скажу все, что нужно, пока он остается спокойным. Это стратегия, которой я научилась, имея дело с Джейсоном. Я бы предпочла успокоить его, чем обострять ситуацию.

Все так запутано, говорит внутренняя часть меня.

— Хорошо, — говорит он, глубоко дыша. — Хорошо.

Затем он отпускает мои плечи и отступает от меня. Он проводит рукой по своим волосам и стонет.

— Черт… прости, — добавляет он, зажмуривая глаза. — Черт, прости… Мне снова придется запереть тебя в твоей комнате.

Мое сердце замирает, но я киваю.

Я в последний раз оглядываюсь по сторонам, запоминая все, что могу. Вид из кухонного окна ни о чем не говорит — все, что я вижу, это несколько деревьев вдалеке и темную, сочную землю.

То же самое и с окном рядом с телевизором.

Я понятия не имею, где мы находимся.

В зависимости от того, как долго я пробыла в багажнике, мы, возможно, даже больше не в Калифорнии.

Слеза скатывается по моей щеке, но он сохраняет дистанцию, когда я возвращаюсь в комнату. Я сворачиваюсь калачиком на своем месте у стены ванной и тихо всхлипываю, когда слышу, как он запирает дверь.

Я учусь справляться с перепадами настроения.

— Меня зовут Джон, — объявляет он, когда в следующий раз приносит мне еду. Он одет в коричневую толстовку и серые спортивные штаны, его волосы влажные после душа.

Если бы не его налитые кровью глаза и безумный взгляд, я бы подумала, что он прилично выглядит.

Но его манеры неуместны. Они неправильные.

Он под кайфом от О.

— Мне действительно нравится твое имя, — бормочет он, ставя поднос с едой на стойку в ванной. — Скайлар. Это как небо. И небо действительно красивое.

Я слабо киваю. — Спасибо.

— Я не хочу заниматься с тобой сексом или что-то в этом роде, — выпаливает он. — Я не собираюсь этого делать. Я не хочу, чтобы ты думала, что я собираюсь это сделать.

— Я ценю это, — бормочу я, чувствуя небольшой прилив облегчения.

Я понятия не имею, что еще я должна сказать.

Я бы хотела, чтобы он просто ушел.

Он остается в ванной невыносимо долго, а я пялюсь на плитку, отказываясь уделять ему то внимание, которого он хочет. Я пью из бутылки с водой, которую он мне дает, не совсем уверенная, что он не подсыпает в нее наркотик, чтобы успокоить меня.

Так продолжаются дни.

Я ем, пью и сплю. Он берет у меня кровь, затем пытается завязать разговор.

Мой отказ от подавляющих средств растет.

Иногда он злится, и я слышу, как он кричит по телефону через дверь. Как только разговор закончится, он протопает в ванную, возьмет у меня еще крови, а затем уйдет.

В других случаях он вне себя от радости. Он будет говорить ни о чем важном, а я притворяюсь, что слушаю.

Он приносит мне мешковатые толстовки и повседневные брюки, чтобы я переоделась, так что я не застряла в одной и той же одежде каждый день. Я изо всех сил стараюсь быть благодарной и позволяю ему жить в его заблуждении. Когда его нет в комнате, я пользуюсь душем с молниеносной скоростью; поддерживаю себя в относительной чистоте с помощью куска мыла, которое он мне предоставил.

Наконец, мне дали временные рамки.

— Ты здесь почти месяц, — говорит он, присаживаясь на закрытый унитаз. Он толкает меня кроссовкой по колену. — Думаю, я отлично справляюсь с заботой о тебе.

Он в одном из своих хороших настроений, поэтому я изо всех сил стараюсь улыбнуться ему. Я уверена, что это выходит как гримаса.

Месяц.

Месяц без подавляющих средств.

Недели пребывания в этой комнате без окон, сна у стены ванной.

Недели не было никаких известий от Лэндона или Ривера.

Когда я думаю о них, дыхание покидает мои легкие.

Они ищут меня? Или я просто еще одна Омега в длинном списке пропавших без вести?

Печаль охватывает меня, мое сердце разрывается каждый раз, когда я думаю о них.

Они забыли меня.

Я им не нужна.

Интересно, помнит ли меня Винсент вообще?

Моя брачная железа болит и сердится из-за пренебрежения.

От поддельных феромонов, которые носит мой похититель — Джон — у меня кружится голова.

— Что ты думаешь? — внезапно спрашивает он, вырывая меня из хода моих мыслей.

— Что? — прохрипела я.

— Как ты думаешь, я хорошо справляюсь? Я мог бы позаботиться об Омеге, верно? Я забочусь о тебе. Я хорошо справляюсь? — Он выпаливает свои вопросы в быстром темпе, глядя на меня сверху вниз широко раскрытыми глазами.

Я со стоном кладу руку на лоб.

— О черт, я принесу тебе аспирин. Черт, — шипит он, вскакивая и выбегая из ванной. Он чертыхается про себя, выбегая из комнаты.

Я морщусь и сажусь, обхватив голову руками.

Тошнота подкатывает к моему животу.

“Я мог бы позаботиться об Омеге, верно?”

Есть что-то очевидное, чего я не понимаю.

Да, он производитель лекарств, но это еще не все.

Почему он так сильно хочет пахнуть Альфой?

У меня раскалывается голова, мне холодно, и я не могу долго бодрствовать.

Когда я снова засыпаю, он наконец щелкает.

Он хочет собственную Омегу.