Зеленый гедонист

3. Путешествия

Путешествия не сулят больше никаких приключений. В сущности, это снижает качество жизни, не так ли? Нынче во время перелета самой серьезной проблемой может оказаться отсутствие в меню бесплатного арахиса. Или слишком близкое соседство сидящего впереди пассажира. Вряд ли это свидетельствует в пользу нашей цивилизации. «Сначала наш самолет опоздал на два часа. И потом еще битый час проторчал на взлетной полосе». Так в наше время люди живописуют трудности когда-то рискованного воздушного сообщения, демонстрируя тем самым, как высоко — в самом прямом смысле слова — мы с тех пор поднялись. Это и меня касается, хоть я человек еще не старый. Я помню время, когда полет был чем-то особенным. Вы заранее бронировали билет (а вдруг все билеты раскупят и вам ничего не достанется?). Вы отправлялись в турбюро или в офис авиакомпании. В обмен на крупную сумму денег получали документ, изящно напечатанный на плотной бумаге. Берегли его как зеницу ока. И в какой-то счастливый момент, слегка волнуясь, вместе с другими, наверняка более искушенными пассажирами, отправлялись в полет. Сегодня я делаю два клика в соответствующем приложении мобильника и по цене одного обеда лечу через всю Европу.

Теперь самолетами летают только так называемые «частотники». И если все-таки мой сосед во время старта судорожно хватается за подлокотник, а потом в полном восторге жмет на кнопку откидной спинки кресла и, может быть, даже с интересом листает рекламный журнал, он вызывает (у меня, во всяком случае) благожелательное сочувствие. А следовало бы, в сущности, считать необычайной удачей встречу с одним из немногих человеческих экземпляров, для кого все это внове, а не рутина, как для прочих. Хотелось бы разделить его восторги, например, поглощая обед, принесенный стюардессой, мечтательно процитировать знаменитую фразу Лорио^[29]: «Человек — единственное создание, способное на лету есть горячее».

Недавно (благодаря цейтноту) мне удалось вернуть путешествию авантюризм, по крайней мере, на несколько часов. Вечером у меня были дела в Берлине, а утром в 11 меня ждали в Кракове. Расстояние между Берлином и Краковом примерно 530 километров. Нормальный современный городской житель полетел бы самолетом, пусть и с экологически нечистой совестью. Но прямого рейса из Берлина на Краков ни утром, ни вечером не было. Был рейс с пересадкой в Варшаве, но тогда я заведомо опоздал бы на встречу в Кракове. Я поискал в Интернете, но с некоторым беспокойством убедился, что оставался лишь один шанс успеть вовремя: ехать на ночной маршрутке, которая, как известно, не отличается гламурностью, но прибывает в Краков в 9 утра. Она отправлялась в полночь с автобусной стоянки у Берлинского выставочного центра. «Вот где можно встретить истинных героев Европы», — сказал мой старый друг, журналист Штефан Митчин, когда я изложил ему план своего путешествия. В его голосе звучало то ли злорадство, то ли восхищение. Штефан много лет живет в Польше. «Маршрутками ездят женщины, которые бросают мужа и детей, неделями живут в Германии, нанимаются за гроши уборщицами, чтобы прокормить семью или заработать на лекарства. И строители, к которым в Германии относятся с высокомерием. Они будут страшно рады пообщаться ради разнообразия с вежливым немцем». За девять часов избалованные пижоны, вроде меня, успевают пересечь глобус. А здесь маршрут проходил через Коттбус, Вроцлав, Катовицы и промежуточные остановки у одиноких заправок. В общем-то Краков не так уж далек от Берлина. Но я всю ночь не смыкал глаз. Во-первых, потому, что сиденье было слишком неудобным. Во-вторых, потому, что дорога после Коттбуса явно нуждается в ремонте и вас трясет, как в шейкере для коктейлей. В-третьих, потому, что меня интересовали разговоры в салоне маршрутки. Никакой поезд, никакой самолет не создает у пассажиров такого чувства общности, как ночной рейс в автобусе. Здесь нет бизнесменов, прячущих лица за развернутыми газетами, и бездельников, сосредоточенно терзающих клавиатуры ноутбуков. Зато здесь едут описанные Штефаном дамы с огромными брезентовыми тюками, сшитыми из тентов для грузовиков.

Впрочем, в таких поездках пассажиры не просто проходят на свое место. Здесь вежливо представляются попутчикам, делятся опытом и беседуют всю ночь напролет. Позади меня сидела группа шведских студентов, возвращавшихся с экскурсии в Освенцим, и молодая дама из Украины. Студенты самым очаровательным образом заигрывали с украинкой, хотя она в каждой третьей фразе упоминала о своем бойфренде в Берлине, успешно пресекая попытки более серьезного сближения. Вопрос, чем она профессионально занимается в Берлине, дама проигнорировала, но сообщила, что мечтает устроиться на работу продавщицей. Через некоторое время компания поддатых, пропахших табаком мужчин развернула пакеты с хлебом и колбасой и стала угощать друг друга бутербродами. Как сказано выше, о том, чтобы соснуть часок, не могло быть и речи. Наконец-то я снова совершал путешествие, где вместо скверного кофе отведал немного смирения. От попутчиков-земляков в самолетах то и дело слышишь: «Какая наглость!», а в заграничных рейсах: «Outrageous!» («Возмутительно!»). От моих ночных попутчиков из польской маршрутки в памяти сохранилось слово: «Dziękuję!» («Спасибо!»).

Не скрою, по прибытии в Краков я засыпал на ходу. А чего другого следовало ожидать после такой поездки по Европе? Кто сказал, что путешествие непременно должно быть комфортным? В Берлин я возвращался на удобном самолете польской авиакомпании «ЛОТ». Хотя мы, разумеется, прибыли с опозданием, обратный рейс не обогатил меня опытом, достойным упоминания. Варшавский аэропорт, который всего несколько лет назад был типичным сооружением Восточного блока в стиле советского барокко, теперь ничем не отличается от терминалов в Штутгарте или Осло: киоски «Старбакс», филиалы «Макдоналдс», зона дьюти-фри. Я снова оказался в толпе деловых людей, с их очень-очень важными физиономиями, и наглых «частотников». Это особый сорт часто летающих в командировки функционеров. Они принципиально лезут вперед, воспринимают малейшее опоздание как нарушение письменно зафиксированных ООН прав человека и считают себя вправе срывать дурное настроение на наземном персонале любой авиакомпании.

В Лондонском аэропорту Хитроу появились щиты с объявлением, что в рукаве безопасности хамское поведение нетерпимо и бранить персонал воспрещается. В сущности, эти щиты и есть примета времени, грозное предупреждение, что эра «частотников» подходит к концу.

Так что наше поведение в воздухе придется скорректировать. Не угодно ли вернуться в прошлое, в эпоху гламурных перелетов на аэропланах компании «Пан-Американ»? Недавно мне попались на глаза их старые рекламные брошюры. Авиаперелет должен снова стать именно таким. Хочу сидеть в ресторане аэропорта за столом с белой накрахмаленной скатертью, и чтобы на ней красовалась ваза с розочкой. Хочу, чтобы меня обслуживала стюардесса в синей униформе с умопомрачительно высокой прической. Хочу, чтобы в салоне самолета сидели дамы в элегантных дорожных костюмах, а господа читали газеты. В ту эпоху люди, отправляясь в полет, заботились о своей одежде. Нынешние пассажиры летают в растянутых тренировочных костюмах или, что еще хуже, в шортах, четко обрисовывающих гениталии. Думаю, что напоминание о времени, когда полет был чем-то из ряда вон выходящим, — самая неотложная задача по защите окружающей среды. Экономист и радикальный эколог Нико Паэх, сторонник концепции антироста, совершенно справедливо замечает, что воздушные перелеты — декадентская роскошь. И я требую, чтобы их снова признали таковой.

В наше время авиаперелеты — дело довольно опасное, и виноваты в этом два человека. Оба, конечно, британцы. Один из них, Ричард Рид^[30], попытался в подошвах своих ботинок пронести на борт самолета взрывчатку. Произошло это в 2001 году. С тех пор аэропорты подвергают нас унизительной процедуре разувания. Другой британец, Джон Мюррей, в 1836 году опубликовал первый путеводитель. Он был одним из создателей напасти, которая сегодня называется индустрией туризма. И он же изобрел «звездочную» систему оценки гостиничных и прочих услуг. Теперь эти звездочки мозолят нам глаза во всех приложениях, будь то Amazon, Qype или Uber. Он втемяшил нам идею, что каждый вправе помечать звездочками все что угодно, а вскоре, возможно, и кого угодно.

Изобретение системного туристического бизнеса произошло во время промышленной революции. Он отвечал потребности пролетариата бежать куда глаза глядят из зловонных городов и индустриальных центров Северной Англии. До этого туристами были только праздные английские аристократы, младшие братья наследников фамильных состояний. Не найдя своего призвания ни в семье, ни в церкви, ни в дипломатии, ни в армии, эти бездельники в коротких штанах попирали руины греческих храмов. Но туризм стал массовым только тогда, когда появились промышленные города. Началась такая безжалостная эксплуатация древностей, что теперь мы не знаем, как ее избежать.

Первым в мире предпринимателем в сфере туризма был Томас Кук, баптистский проповедник и сторонник трезвости. Он начал устраивать для рабочих из промышленных городов экскурсии в сельскую местность. Приглашал английский пролетариат на пикники с марширующими оркестрами, чтобы хоть на некоторое время удержать его от выпивки. В долгосрочной перспективе этот благочестивый проект, как известно каждому, кто побывал на Майорке, с треском провалился.

Концерн Томаса Кука был основан с самыми благими намерениями, но последствия его были ужасны. Возможно, крах концерна ровно через 180 лет, в 2019 году, — это сигнал «Стоп!», и к нему следует отнестись серьезно. Уже в год смерти Кука (1892) внимательные наблюдатели догадывались, что, создав массовый туризм, Кук породил на свет монстра. В почтительном некрологе, опубликованном газетой «Таймс», отчетливо звучит снобистская интонация: «Мы желаем фирме, гарантирующей все удобства, каким-то образом способствовать возвышению духа и исправлению манер путешественников».

Вскоре стало очевидным, что выведена новая порода человека, жалкое чудовище — турист. Слово «турист» стало синонимом самодовольного обывателя, тупого невежи. Он невежественней даже дурачка, которого играет Герхардт Полт в классическом фильме великого Дитера Хильдебрандта «Здесь говорят по-немецки» (1988). Тот дурачок считал себя большим знатоком заграницы, заявлялся в ресторан и на ломаном местном языке с важным видом заказывал несуществующую марку вина. Консервативный культуролог Герхард Небель в начале 1950-х описывал туристов как скопища огромных бактерий. «Западный туризм, — уже тогда писал он, — это страшное нигилистическое поветрие, страшная западная чума, вряд ли уступающая по вредоносным последствиям эпидемиям Ближнего Востока и Центральной Азии, но куда более коварная».

Разоблачение туризма, конечно, началось не вчера. Нет ничего легче, чем презирать туристов, которые топчут и растаптывают то, что ищут. В издевках над туристами, как и в моих придирках к эстетической деградации воздушного сообщения, есть изрядная порция снобизма, возможно даже, отвратительного элитаризма. Ханс Магнус Энценсбергер в статье о туризме (1958) утверждал, что громче всех протестуют против туризма те, кто видит в нем угрозу своим привилегиям. «Они по умолчанию требуют, чтобы путешествия были эксклюзивными, доступными только им и им подобным». Энценсбергер цитирует книгу «Путешествия в старое доброе время», вышедшую в 1903 году: «Сорок лет назад гостиницы были уютными и удобными, а неудобной массы гостей не было». И еще: «Тогда туристы были редкостью, а вульгарной публики вроде нынешней не было и в помине».

Снобизм обвиняют во всех грехах. Но все ли обвинения справедливы? Когда в аристократических кругах было принято одобряемое обществом пристойное поведение, которому подражали честолюбивые простолюдины, снобизм, возможно, играл положительную роль. И если современным элитам надоест летать два раза в год на Сейшелы или Мальдивы, а писком моды станет альпинизм или пешие походы по Гарцу, это весьма благотворно отразится на климате. Говорили же в старину, что путешествия не имеют ничего общего с отдыхом.

Путешествия, объяснила нам Гарриет Кёлер в своей книге «Инструкция для домоседов», утоляют нашу тоску по дальним странам. Она свойственна людям ущербным, которым всегда чего-то не хватает. Мы изначально стремимся к какой-то другой жизни, хотим сбросить не только зимнее шерстяное белье, но и наши будни. Хотим высвободить под чужим солнцем все, что отдаляет нас от нас самих. «Тоска, которая гонит нас вдаль, — пишет Гарриет Кёлер, — это желание стряхнуть наше будничное Я. В каждой из нас тайно живет парижский шик, не так ли? Нам бы только прогуляться по Маре. Ведь, в сущности, мы — столичные космополиты. Едем в Нью-Йорк!» Но если большинство людей, считающихся образцами хорошего вкуса и не страдающих комплексом неполноценности, придет к выводу, что шикарными можно быть и не на фоне фасадов чужих городов, тогда главный аргумент в пользу путешествий отпадет сам собой.

Изменение потребностей верхних десяти тысяч изменяет динамику моды, порождает все новые увлечения. Одной из причин банкротства фирмы Кука в 2019 году было то, что ее менеджеры цеплялись за устаревшую модель массового туризма и, не понимая ничего в снобизме, прошляпили моду на индивидуальные поездки. Нынче богатые люди считают верхом шика отказ от шика. Они предпочитают бродить в лесах Исландии или Норвегии, охотиться, спать в палатках или ночевать под открытым небом. За эту имитацию аутентичности и первобытности они платят бешеные деньги (путевки можно забронировать на модных туристических порталах типа Canopy & Stars). А те, чей кошелек набит не так туго, позволяют себе иногда провести отпуск в очень дорогом отеле, нынче перед шикарными отелями стоят туристические автобусы. А бывшие постояльцы этих отелей обретаются в «глампингах», то бишь гламурных кемпингах. Итак, состоятельные люди явно мечтают о простоте, а люди победнее — о роскоши. Развивая эту мысль, рискну утверждать, что от роскоши туризма скорее отрекутся богатые, чем те, кто победнее. В сущности, у жильца панельного дома больше причин лететь на Майорку, чем у владельца виллы, окруженной старинным парком.

Мне было лет двенадцать, когда меня вместе со старшей сестрой отправили на каникулы в Даллас. После чего я прославился на всю школу как мальчик, побывавший в Америке. До недавнего времени на моих детей в школе смотрели с состраданием, ведь они в который раз отдыхали на Боденском озере, а их одноклассники возвращались из Перу или Таиланда. Но кажется, теперь это отношение кардинально изменилось.

Как могло случиться, что каждый житель Центральной Европы считает поездку в дальние страны одним из неотъемлемых прав человека? В моей семье поездки в отпуск всегда считались мещанством. Само слово «отпуск» было нам чуждо, Отец объяснил мне, что оно происходит от глагола «отпускать», означает разрешение покинуть двор, где подданный государя был обязан безотлучно находиться круглый год, за исключением церковных праздников. Даже когда отец служил в Союзе охотников, а потом работал главным редактором «Журнала охотников», он не употреблял лакейского слова «отпуск», оно оскорбляло его чувство собственного достоинства. Мы использовали слово «каникулы». Для нас оно означало посещение родственников, с которыми отец мог ходить на охоту. В сущности, все школьные каникулы я провел в лесу или у моей любимой бабушки Таты в Шварцвальде, совсем близко от красивого озера Титизее. Об этих каникулах я сохранил больше прекрасных воспоминаний, чем от разного рода путешествий по воздуху, которые совершил потом.

Если правда, что каждый немец выбрасывает в атмосферу в среднем 10–11 тонн углекислого газа (африканец — 0,9 тонны), а всего один рейс Мюнхен — Нью-Йорк добавляет еще 2,5 тоны, то воздушное сообщение должно обходиться очень дорого. Так дорого, что полет могли бы позволить себе только полные идиоты или миллионеры. Первый класс можно оборудовать с абсурдной роскошью, пусть себе пассажиры играют в мини-гольф и принимают ванны с джакузи. Полет во втором классе, назовем его бизнес-классом, тоже будет абсурдно дорогим; там будут летать, сидя в такой тесноте, как в самолетах компании «Райанэйр», и обслуживание будет соответственно скверным. Командированные взбунтуются и потребуют от начальства, чтобы оно проводило конференции и деловые встречи онлайн. Ну и останется, если угодно, туристический класс, тоже не дешевый, для тех, кто упрямо не пожелает отказаться от полетов. Но им придется летать стоймя, пристегнувшись друг к другу ремнями безопасности.

Защитники дешевых полетов кричат об их демократичности и доступности, игнорируя тот факт, что по дешевке часто летают отнюдь не для расширения кругозора. Английские пивные туристы, например, любят устраивать мальчишники в Любляне или в Таллине. Не лучше ли им оставаться в Бирмингеме и не вредить климату?

Так ли уж это плохо, если полеты будут доступны лишь немногим людям? Мне возразят, что это требование элитарно. Что и люди среднего достатка, даже жители бедных и развивающихся стран, должны позволять себе дальние перелеты. Что воздушное сообщение вообще доступно лишь очень тонкому, привилегированному слою населения. Что всего три процента жителей Земли летают на самолетах чаще одного раза в год.

Совершая всего один перелет из Мюнхена в Гамбург, я оставляю в атмосфере больше углекислого газа, чем выбрасывает за целый год среднестатистический африканец со всеми его делами и потреблением. Каждый день между городами Германии снуют 65 000 авиапассажиров. В 2018 году более 23,5 миллионов человек воспользовались самолетами для перемещения внутри страны. Среди них, по всей вероятности, много тех, кто сортирует домашний мусор и симпатизирует Грете Тунберг. Они отдают себе отчет, что один внутренний рейс между Берлином и Мюнхеном это примерно 122 кг CO₂? Они понимают, что на фоне этой цифры вся экономия, которой они добиваются ездой на велосипеде, покупкой местных продуктов, использованием многоразовых стаканов и энергосберегающих лампочек, выглядит совершенно бессмысленной? Хуже обстоит дело только с потреблением мяса (см. главу о еде). Они понимают, что, по сравнению с огромными экологическими издержками, выигрыш во времени пренебрежимо мал? Тот, кто летит из Мюнхена в Гамбург, тратит время на поездку в аэропорт и из аэропорта, на очереди и прочую суету. Выигрыш во времени всего 60 минут, а выбросы CO₂ в атмосферу увеличиваются в 13 раз. Не говоря уж о выбросах серы и частиц сажи.

Может быть, есть некий глубинный смысл в том, что новый берлинский аэропорт БЕР стал бесконечным долгостроем? Может быть, аэропорт сам знал, что строить его глупо? Ведь Германия не нуждается в очередном крупном аэропорте: они есть во Франкфурте и Мюнхене, а также в Цюрихе, Вене и Амстердаме. Со стратегической точки зрения в Центральной Европе уже построены как минимум два лишних транспортных узла. Стоило бы отказаться от прямого сообщения между большинством пунктов назначения, используя небольшие аэродромы как места доставки пассажиров к одному (пусть даже к трем) узлам. Ведь БЕР строили не для улучшения трафика, а по настоянию политиков, которые решили, что еще один гигантский аэропорт повысит престиж Берлина. По-хорошему, БЕР нужно немедленно снести, а на его месте воздвигнуть памятник бредовой транспортной политике. Или сделать его скромным региональным пересадочным пунктом, связав с Мюнхеном, да хоть бы и с Варшавой. Идея, что каждому городу чуть больше Падерборна необходим собственный международный аэропорт, давно устарела. Это чистое безумие. Как и все субсидии, которые до сих пор получает воздушный транспорт.

Чтобы избежать запретов или справедливого налогообложения, авиационное лобби пускает в ход волшебное слово «возмещение» или «компенсация». Компенсация означает, что за каждую тонну CO₂, выброшенную в атмосферу во время одного полета, взимается дополнительная плата, которая затем перечисляется организациям типа «Атмосфэр» или «Майклаймит», а те, в свою очередь, на эти деньги финансируют проекты по защите климата где-то там, в третьем мире. Проблема в том, что никто не может проверить, как используются эти поступления, а многие из так называемых проектов по охране среды совершенно бессмысленны. В частности, неоднократно подвергались критике проекты по защите джунглей. Потому что вырубки просто переносились в другое место. Выходит, в момент бронирования мы добровольно, одним кликом повышаем цену билета, впрыскивая деньги в новомодную отрасль экономики — торговлю сертификатами. И благодаря нашей нечистой экологической совести, смекалистые люди быстро становятся очень богатыми. Компенсация — это цена индульгенции, сомнительная в моральном отношении плата за отпущение грехов. Она рассчитана на людей с огромной покупательной способностью, чтобы они могли и впредь так же неутомимо летать на авиалайнерах по всему свету. Купи себе индульгенцию и с чистой совестью сразу же бронируй очередной рейс на Карибы.

Вместо того чтобы поощрять культурную перестройку, организации типа «Атмосфэр» как бы от имени общества оправдывают роскошный образ жизни богачей. По их логике было бы недурно принципиально летать только на личном вертолете и плавать только на личной яхте, как Леонардо ди Каприо. Просто для этого нужно каждый раз покупать делянку в джунглях.

Кстати: один колумнист из журнала «Тайм» предложил распространить этот принцип на другие сферы жизни. Узаконить, например, компенсационную плату для плохих родителей. Если ты бьешь своего ребенка, изволь компенсировать причиненный вред, пожертвуй несколько евро в какой-нибудь Фонд защиты детства. Чтобы показать абсурдность идеи «возмещения», два англичанина открыли в интернете сайт www.cheatneutral.com. Эти шутники предлагают ввести в практику компенсацию за адюльтер. Хочешь ходить налево, уплати несколько евро компенсации и греши дальше с чистой совестью. А твои денежки будут перечислены в какой-нибудь консультационный центр для супружеских пар или фонд поощрения супружеской верности.

Понятно, что возвращение в эпоху «Пан-Американ» и прочие абсурдные идеи вроде компенсации — всего лишь красивые фантазии. Но есть ли другие, хоть сколько-нибудь реальные возможности как-то притормозить, как-то преодолеть безумие частых полетов? Только в Германии количество пассажиров за два десятилетия удвоилось, а количество рейсов из Германии в другие страны за тот же период увеличилось более чем в три раза.

Пожалуй, наиболее конкретное предложение выдвинул немецкий эколог Михаэль Копац. В качестве первого шага он предлагает строго лимитировать, ограничив современным уровнем, число пассажиров и количество взлетов и посадок в аэропортах. Повысив таким образом КПД самолетов, нужно сделать следующий шаг — ввести запрет на особо сомнительные внутренние рейсы. И очень скоро эти меры привели бы к значительному снижению парниковых газов, вызываемых воздушным трафиком. Но гораздо важнее, говорит сторонник антироста, экономист Нико Паэх, культурное преображение, и оно должно исходить от нас, от общества. «Культурное преображение никогда не происходило в обществе, не созревшем для него. Сначала его испытывают энтузиасты-пионеры, чтобы прочие могли ориентироваться на них и подражать им. Все начинается с малого. Это называется горизонтальным умножением или социальной диффузией». В какой-то момент, благодаря человеческим контактам, зрелищности, конфронтации и имитации, войдут в моду, станут популярными новые культурные практики. И только тогда на них, возможно, отреагирует политика. «Не стоит рассчитывать на политические партии, имеющие большинство в парламентах. Дело обстоит как раз наоборот: это мы должны измениться, чтобы изменилась политика», — пишет Паэх.

Итак, изменение взглядов — это культурная, а не политическая задача, и именно здесь вступает в игру каждый из нас. Кто, как не мы, та часть населения, которая читает книги, пристойно одевается и ест с помощью ножа и вилки, подаст пример обществу? Право на путешествия не относится к числу неотъемлемых прав человека. Дворяне и крестьяне когда-то вообще не путешествовали. Путешествовали те, кто был вынужден это делать: купцы, монахи, разбойники с большой дороги. Как пишет Юваль Ной Харари в «Краткой истории человечества», богатому человеку Древнего Египта не пришло бы в голову заказать романтическую поездку в Вавилон или Рим, чтобы наладить отношения с любимой девушкой. Скорее, он построил бы для нее красивую гробницу. Разумеется, возможность путешествия должна сохраниться. Но тогда уж в старомодном смысле слова, как его понимают сторонники медленного перемещения: вы не торопитесь и получаете удовольствие не только в момент прибытия, а «всю дорогу». Но когда дети одного моего коллеги под влиянием речей Греты с негодованием отвергают школьный обмен, не желая садиться в самолет, — это, конечно, абсурд. Как раз путешествия ради расширения кругозора должны быть обязательными. Нелепо лететь через всю Европу на шопинг или вечеринку. Или два раза в год тащиться на другой край света, чтобы просто покачаться в гамаке и послушать по мобильнику новости из Германии.

В поисках ответа на вопрос, можно ли в наши дни путешествовать разумно и ответственно, я наткнулся на статью в «Цайт» «Путешествия без раскаяния». В ней содержатся некоторые данные и факты, которые стоило бы привести здесь. Однако еще более информативными, чем умная статья, оказались опубликованные через неделю отклики на нее. Самым мудрым из читателей оказался некий Винфрид Кречмер. Он прислал стихи боннского поэта Карла Симрока, современника и друга братьев Гримм:

Так что в следующий раз отправлюсь в Рейнскую область. Поездом.