Земля заката

Интермедия 1. Основание

Конец сентября 2019 г.

окраина города Берген

Нижняя Саксония, Германия

Солнце в этот день так и не показалось.

По металлическим крышам модульных строений, где размещались беженцы, стучал дождь. Был он совсем не ласковый, струи хлестали, как из брандспойта. От сильного ветра непрочные строения колыхались, заставив Элиота Мастерсона порадоваться, что сам он с командой находится в капитальном кирпичном здании. Но в то же время почувствовать и нечто вроде стыда.

Толстый стеклопакет приглушал барабанную дробь падающих капель. Скрадывал он и шаги патруля, обходящего периметр базы. Мастерсон видел лишь отблески их фонарей на стене. Это вселяло немного спокойствия. База охранялась, как и размещённая на её территории организованная часть лагеря беженцев.

А за стеной – только неровный свет костров и огоньки светильников в полумраке.

Штаб кризисной администрации НАТО-ЕС в Северной Германии был расквартирован на территории военной базы, которая занимала почти десять квадратных километров. Здесь светили прожекторы, по бетонным подъездным путям то и дело проезжал грузовой транспорт. Тут расположились военные и их семьи, представители гражданской власти и те беженцы, которым повезло.

А рядом с базой за последние недели вырос второй лагерь беженцев, уже стихийный, палаточный, больше первого в десять раз. Ведь жизнь в мегаполисах стала невозможной даже там, где не прозвучало ни одного взрыва. Элиот подумал, что, если бы о существовании базы было больше известно населению в радиусе ста километров – её просто смыло бы людским морем. Но знали далеко не все, и не у всех была возможность сюда добраться. Большинство умирало молча. От «простуды», от голода, холода, антисанитарии. Хаоса.

Этот день был ещё сравнительно тёплый, хотя ранее температура уже падала ниже нуля.

В самом Бергене расположились различные службы, пытавшиеся хоть как-то оказывать помощь пострадавшим в треугольнике Бремен-Ганновер-Гамбург. Связь с другими частями страны сохранялась номинальная – несколько радиопередач в день. Ни интернета, ни спутниковой связи. Даже вертолеты уже не летали, не говоря о самолетах. Все имеющиеся ресурсы каждый очаг силы зарезервировал для себя.

Посреди ещё недавно цивилизованного континента они оказались, словно на острове.

Именно здесь, на краю базы, Элиот Мастерсон получил место для размещения своих людей. Чуть в стороне от обычных беженцев. Из окна административного корпуса хорошо просматривался ряд железобетонных складских корпусов и небольшой торговый центр, где персонал базы раньше мог купить всё необходимое. Теперь торговля запрещена, а после кулуарных переговоров с несколькими генералами этот блок зданий был целиком предоставлен бывшим сотрудникам X-Space и ряда других связанных с ней фирм, находившихся в собственности Изобретателя. Именно здесь формировалась будущая колонна, сюда свозились все необходимые ресурсы. Всё, что понадобится для рывка. Исхода.

Из-за угла складского здания показались две фигуры в британских защитных костюмах из усиленного нейлона. Из-под белых капюшонов блеснули в свете прожектора стёкла противогазов. Стволы автоматов FN-FAL покачивались в такт шагам. Ноги в защитной обуви шлепали по лужам. Дождь вряд ли был настолько опасным, но костюмы химической и радиационной защиты подвергались тщательному обеззараживанию после выхода на патрулирование. При проезде или проходе на территорию базы каждый проверялся радиометром и был налажен дозиметрический контроль личного состава. Всё, как положено, по руководствам ещё времен Холодной войны.

В стихийном лагере с этим было проще. Ходили, как попало. Радиация была там далеко не главной проблемой.

Своих людей Элиот тоже заставлял применять счётчики, но без фанатизма.

Патрулирование было не данью протоколам или регламентам, а насущной необходимостью. Не проходило и дня, когда военные не ловили воров из «дикого» лагеря. Местные жители ещё не начали голодать, но мест в официальном лагере беженцев давно не было, и продовольственные пайки тем, кто не записался на их получение в первые дни, уже перестали выдавать. А точное количество «дикарей» даже нельзя было посчитать.

Как такое могло случиться в самой развитой стране континентальной Европы? Говорили, что продуктовые запасы были то ли намеренно заражены, то ли сгорели в диверсиях, то ли украдены и вывезены. Причём это касалось не только запасов стратегических резервов для чрезвычайных ситуаций, но и многих оптовых складов крупных компаний, занимавшихся поставками продуктов в супермаркеты.

Как только стало ясно, что старый мир накрылся, началось повальное, хорошо организованное мародёрство. И вскоре даже кошачий и собачий корм разобрали. Возможно, отнюдь не для собак.

Да и тем, кто успел записаться, выдавалось последнее. Граждане федеральной земли Нижняя Саксония быстро перестроились на новый лад. Хотя патрули ловили и поляков, и сербов, и ливийцев, и даже индонезийцев. Всех, независимо от происхождения, ждало одинаковое обращение – их грубо выпроваживали из лагеря. За попытку сопротивления уже пятеро за эту неделю были убиты на месте. На ограждениях снова появилась снятая много лет назад колючая проволока, по которой вскоре пустили ток. Энергию давали дизельные генераторы. Гигантские поля ветряков, гордость этих мест, были выведены из строя – электромагнитным импульсом или аномальными бурями с градом. Прожекторы работали с перебоями, и ночами лагерь то и дело погружался в угрожающую темноту. В эти часы и беженцы, и горожане обычно ходили на штурм периметра – карабкались, подставляли лестницы, резали проволоку, порой даже делали подкопы. Часто у них при себе было оружие – револьвер, а иногда и ружье. Мастерсон не раз слышал у периметра грохот перестрелки, в котором различал звук автоматов охраны базы. А ещё чаще – выстрелы в самом палаточном лагере, крики на немецком и на других языках. Там, наверное, у кого-то что-то отбирали.

Мастерсон с трудом поборол желание надеть защитный костюм и выйти, чтобы самому обойти гаражи, где готовились его машины. Но нет. Надо держать себя в руках. Картинку можно получить с камер, а распоряжения отдать по телефону. Проводная связь между базой, лагерем и Бергеном работала без сбоев, была и радиосвязь, а вот все остальные виды были недоступны. Поэтому он никак не мог связаться по спутнику с Убежищем-1. Оставалось надеяться, что его горный приют не пострадал. Ведь первые сеансы связи, сразу после Катастрофы, не давали повода для тревоги.

Секрет успеха любого дела, будь-то пиццерия или аэрокосмический гигант – в грамотном делегировании полномочий. Его помощник Рудольф Миллер оправился от шока первых дней и больше поводов для сомнений в своей компетентности не давал, взяв на себя все хозяйственные вопросы на тактическом уровне и не давая ни одному уцелевшему инженеру фирмы “X-Space” просиживать без дела.

Но все равно дважды в день Мастерсон обходил здания и наблюдал за тем, как переоборудуются шестиосные грузовики и автобусы, как герметизируются их корпуса.

Они уже были почти готовы к дальней дороге. Всё, что понадобится взять с собой, может быть погружено за один рабочий день.

В этой части страны радиоактивных осадков пока не случалось. Ближайшая АЭС «Эмсланд» в городе Линген, не затронутая взрывами, прекратила работу только двадцать шестого августа. Реактор заглушили из соображений безопасности. Тогда ещё казалось, что эта мера – временная.

Незадолго до остановки реактора на станции удалось предотвратить попытку диверсии. Несостоявшиеся террористы являлись обычной семейной парой. Грета и Ганс Химмельсдорфы, с маленьким сыном Мартином. Жена – администратор в супермаркете, муж – инженер-строитель, ребёнок посещал Kindergarten. Типичная семья добропорядочных бюргеров, считали соседи. Типичная «спящая ячейка» шпионов, как выяснилось потом.

Их нельзя было назвать суперпрофессионалами. Боевая подготовка не превышала начальный уровень.

Должно быть, прежде у них были другие задачи, вроде сбора и первичного анализа информации в ожидании приказа из Центра.

В тот день при себе у парочки имелось два пистолета-пулемета, два пистолета с глушителями и четыре килограмма взрывчатки с радиоуправляемыми детонаторами. У них не было шансов добраться ни до реакторного блока, ни до контрольного зала, они шли на операцию без продуманного плана. Пройдя по территории электростанции всего сто метров, диверсанты оставили за собой дорожку из трупов и истекающих кровью раненых. Стреляли они без колебаний.

Охрана электростанции и чудом оказавшийся поблизости наряд полиции заблокировали их в закрытом на ремонт корпусе, куда те пришли по ошибке. Должно быть, плохо изучили планировку станции.

Здесь они и были ликвидированы после долгой перестрелки. Вернее, последнюю пару патронов диверсанты оставили для себя.

Дома у них нашли боеприпасы, которых хватило бы на небольшую локальную войну, ещё восемь единиц оружия, сломанный радиопередатчик и килограмм похожего на зефир пластида. Все электронные носители хозяева уничтожили физически. Для этого у них было специальное устройство.

Мартин лежал в манеже, напичканный снотворным, но живой. Его пришлось забрать полицейским. Свой дом Химмельсдорфы (или как их звали на самом деле) не взорвали и не сожгли только для того, чтобы не привлекать внимания раньше времени. Он должен был загореться от искры, полученной из хитроумного приборчика, современного подобия огнива, который привело бы в действие небольшое радиоуправляемое устройство. Но опять что-то не сработало. В доме стоял одуряющий запах бензина.

О том, на кого они работали, особых сомнений у полиции не было. Хотя русских корней у диверсантов не имелось: обычные немцы. И они оставили записку в почтовом ящике: «Великий Рейх живет в наших сердцах! Грядёт очищение Европы от либеральной гнили! За кровь и почву!». Но вряд ли их вооружили марсиане. И вряд ли они действовали по своей безумной инициативе. Тем более, что подобных им оказались десятки и кто-то их деятельность координировал.

Увы, коллеги убитых террористов оказались более удачливыми. Сразу шесть Чернобылей накрыли Германию черными кляксами радиоактивных облаков. Хотя не везде заражение получилось таким уж сильным. Некоторые подрывы были проведены довольно топорно, лишь повредив кожух генераторов. И только в двух случаях утечка оказалась крайне опасной. Но мишени были выбраны точно – страх перед атомом сидел у многих европейцев в подкорке. А были и другие хорошо срежессированные теракты: на предприятиях химической промышленности и с использованием боевых отравляющих веществ.

К счастью, благодаря «зеленым» и предпоследнему канцлеру атомных электростанций в Германии оставалось всего семь. Соседней Франции досталось гораздо больше, там их было почти сорок, атакована оказалась почти треть. Причем на двух из них аварии произошли по самому неприятному сценарию, напомнив всем значение страшного слова “meltdown”.

С этого времени наций на значительной части территории бывшего ЕС не стало, только обезумевшие от ужаса толпы, боящиеся и воды из крана, и дождя с неба. Про диверсии в США Элиот не слышал. Возможно, если и там имелись агенты Некой Силы, то по иронии судьбы все погибли в огне удара той проклятой подлодки, принадлежавшей державе, их направившей. Но новостей из-за Атлантического океана не было давно.

А здесь в Германии самой страшной из бед был, конечно, вирус.

Стук по крыше прекратился. Выглянув в окно, Элиот ожидал увидеть, что дождь сменился мокрым снегом. Но нет. Тот был уже не мокрый – с неба падала сухая снежная крупа, как бывает, когда температура заметно ниже нуля. Холодало буквально на глазах.

Вот уж точно "Kyrie Eleison"[1].

А каково там людям в едва отапливаемых палатках с самодельными печками?

На экране компьютера появилось сообщение о входящем сигнале по внутренней сети. Элиот нажал кнопку, и на мониторе появился мужчина в камуфляже раскраски «woodland». Мастерсон слегка кивнул, не показывая эмоций, которые его переполняли. Этих новостей он давно ждал.

Хаим Лейбер был командиром оперативной группы и первым заместителем начальника СБ Альберта Бреммера.

В области физической защиты Элиот Мастерсон на сторонние фирмы типа “Academi” (которая раньше называлась “Blackwater”) не полагался, а держал собственную компактную службу безопасности, в которой были только отборные кадры. Вот и этот худощавый мужчина с короткой стрижкой и незапоминающейся внешностью был в прошлом израильским спецназовцем. Теперь он командовал оперативной группой, которой Элиот поручал самые ответственные задания. Судя по изображению, Хаим только что вышел из шлюзовой камеры, лицо красное, волосы мокрые – то есть он смыл с себя пыль и грязь, но даже не дал себе отдышаться после дороги. За пять дней израильтянин и его отряд должны были проехать сотни миль по дорогам вновь разъединённой Германии. Объезжая баррикады и зоны беспорядков, минуя карантинные заслоны, а иногда и пробиваясь с боем.

«Все ли его люди вернулись живыми?».

И он держался очень хорошо для человека, который знал, что его страна выжжена дотла, а его собственный народ наверняка уничтожен почти поголовно.

– Мы вернулись без потерь. Убежище в порядке, сэр. Были небольшие проблемы с энергоснабжением и передатчиком из-за электромагнитного импульса, но уже всё починили. Я передал ваш приказ о радиомолчании.

– Отлично.

Это была прекрасная новость. Значит, двадцать человек в горном убежище в горах Гарца, возле городка Эльбингероде, недалеко от ведьминой горы Броккен, выполнили свою задачу. Подготовили бункер к приему беженцев из Компании.

Это, конечно, не бункер времен Второй Мировой, а просто заброшенная шахта по добыче руды, которую он выкупил и переоборудовал. И ещё несколько объектов было у компании в том районе. Оставалось перевезти всех людей и оборудование.

– Проблема в дороге. Нас несколько раз обстреляли.

А вот это уже совсем не здорово. Элиот выругался. Фразы с универсальным английским словом на букву “f” и в его родной Южной Африке тоже популярны.

– Нападали три раза. Первые два – местная шелупонь. Пьяная настолько, что не узнала в наших джипах военные «хамви». Мы их разогнали, даже никого не убив. Но уже недалеко отсюда, дорогу перегородил большой truck, и из засады начали стрелять из автоматов. Нас спасла броня. И пулеметы, конечно. Но мы их достали. Это были арабы с калашниковыми. – Хаим хищно усмехнулся. – Не было времени допрашивать, из какой страны родом.

– Мне всё равно, хоть с Плутона, – Элиот мысленно пожалел бедолаг – ближневосточных мародеров, которые случайно попали в руки одного из последних евреев.

Сами виноваты. Совсем обнаглели – обстреливать вооружённые бронеавтомобили под самым боком у Кризисной Администрации. Но это тревожный знак – времени мало. И зона безопасности в «треугольнике», в которой сохранялось подобие власти, скоро падёт.

– Но и это ещё не всё, – продолжал Хаим. – Чем ближе к крупным городам, тем больше больных «простудой». Возле Ганновера люди лежат прямо на улицах, на скамейках в парках – в основном живые, но очень ослабленные. Но и мёртвых никто не убирает. Это страшно.

Для других Лейбер был просто бывшим сержантом ЦАХАЛа, но Элиот знал, что он – бывший боец-коммандос из отряда "Мистарвим[2]", чьё название примерно означало «переодевающиеся в арабов». Это антитеррористическое подразделение пограничной службы Израиля несло очень специфическую службу. Диверсанты-разведчики внедрялись в ряды террористов для оперативной или подрывной работы и либо добывали сведения, либо сами вырезали целые ячейки изнутри. То есть они привыкли работать на чужой территории, где опасность повсюду.

По своему отношению к своей и чужой жизни Лейбовиц мог заткнуть за пояс даже безопасника Бреммера, ветерана Ирака. Если уж ему было страшно – значит, дела действительно дерьмовые.

– Им ничем нельзя помочь. Но скоро зима сократит контакты между выжившими. Люди, как вид, не вымрут. А вот вирус, что бы в него ни заложили создатели, должен исчезнуть.

Биотехнологии были для разведчика вроде хобби, и в этом он разбирался.

«А мы будем в относительной безопасности в малообитаемом месте, рядом с непроходимыми горами и природными заповедниками. Мало кто из беженцев сунется туда. А если и попытаются, то вряд ли дойдут в лютые морозы, которые наступят уже скоро».

Прослушав подробный отчет и отпустив израильтянина отдыхать, сделав пометки в электронном блокноте, Элиот взглянул на часы. Держа в уме основы «тим-билдинга», Мастерсон взял за правило каждый день обедать вместе со всеми. А сейчас как раз приближалось время обеда.

«Словно секта. Долбаная секта, – подумал Мастерсон, входя в столовую, где ещё висела на стене большая пробковая доска для объявлений с одиноким приколотым листком. Это был график дежурства на август, на котором его взгляд почему-то задержался. Его встречали почтительно, все разговоры сразу смолкли. Несколько человек попытались встать.

– Сидите, чёрт бы вас побрал, – вместо приветствия произнес Элиот. – Я что, похож на Далай-ламу или Папу Римского? Руди! – обратился он к помощнику. – Ты бы ещё трон эрцгерцогов из музея привез.

От его взгляда не ускользнуло, что Рудольф сильно сдал за эти дни. Похудевший на десяток килограммов, его помощник из Баварии был похож на бледную тень себя прежнего. Итальянский пиджак висел на нём, как на вешалке. Ввалившиеся щёки и подбородок покрыты щетиной, хотя раньше такое невозможно было представить. В Руди теперь не узнать прежнего щёголя, бонвивана и любителя фестиваля «Октоберфест», а также «ледяной» бараньей ноги – Icebein. И исхудал он не от физического голодания.

– Are you all right, Rudy? – спросил Элиот тихо.

– Alles ist gut, Boss.

Ещё недавно Рудольф был топ-менеджером и руководил филиалом почти автономно, в рамках корпоративной стратегии.

Теперь он стал лишь помощником босса. И не чурался работы, которую раньше поручили мы «менеджеру среднего звена». Корпеть в офисе не нужно, зато нужно много ходить и ездить. Но баварец сам попросился на эту роль, лишь бы как можно реже сидеть без дела. И Мастерсон понимал почему.

Жена и две дочери Руди в «день Х» находились в самолёте «Люфтганзы», возвращаясь в Мюнхен из Мексики, и попали над американской сушей в зону поражения одной из боеголовок. Поэтому, в отличие от других, тот был избавлен от проклятого чувства неопределённости. На последней фотографии со спутника той точки, где самолёт находился в момент взрыва первых бомб, был чётко виден тепловой след от пожара и хорошо просматривались разбросанные на земле обломки, а среди них – разорванный надвое искорёженный фюзеляж.

Стул был антикварный, в стиле ампир. Чёрт его знает, как он попал сюда. Но если уж отыгрывать «главного злодея», то подойдет. Элиот уселся на приготовленное ему место, и тут же почувствовал на себе взгляды нескольких сотен пар глаз. Эти люди были напуганы и ждали от него помощи. Рады были свалить всю ответственность за свои жизни.

Двое учёных-ракетчиков, чьё дежурство выпало на этот день, как раз разносили ланч, проходя вдоль столов с пластиковыми подносами. Получалось это у них на удивление ловко, будто они всю жизнь трудились официантами, а не конструировали ступени к тяжелым ракетам «Грифон».

В молчании несколько сот человек, часть из которых была одета в форменные комбинезоны с логотипом X-Space, а остальные – в смесь рабочей одежды и одежды в стиле кэжуал, ели консервированные бобы с соусом карри.

Пару дней назад была курица с соусом карри, вспомнилось Элиоту. Курятина замороженная, конечно. Впрочем, и консервов у них было в достатке, как и муки, соли, сахара, яичного порошка… А в Убежище-1 всего этого ещё больше, там забиты едой холодильные камеры, и четыре артезианские скважины. И ферма с разнообразной живностью рядом, и запасы семян, и удобрения. Много чего.

Главное – добраться туда inonepiece[3]. В лагере беженцев не было и того, что имелось здесь, и в глазах людей, вереницей стоявших с канистрами за водой или скудным пайком от лагерной администрации, была такая безнадега, что Мастерсон чувствовал уколы вины, появляясь там. Он решил оставить для беженцев часть продуктов, освободить место в грузовиках. Вряд ли это их поддержит надолго, но кому-то жизнь может спасти. Лучше взять больше оборудования.

Закончив с основным блюдом, перешли к десерту. На десерт были пирожки-самосы с консервированными фруктами – это для тех, кто ещё не понял, что за шеф-повара у них теперь старший инженер проектов из Индии – Арджун Сингх.

Правда, тот постоянно подчеркивал, что он не индус, а пенджабец и сикх. Это уже не вызывало шуток про ситхов Дарта Вейдера и императора Палпатина, сикхов в компании работало много. Да и не до шуток в последнее время.

Треугольники из нежного теста, из которых вытекал сладкий ананасовый и персиковый сок, были очень хороши, и слегка подняли настроение людям, измученным дурными новостями. Из кухни Индостана использовались только те рецепты, которые годятся для европейского желудка. Персики, допустим, они смогут вырастить в оранжерее… но более экзотические фрукты исчезнут из них жизни. И чёрт бы с ними… но каждая такая мелочь – это потерянный кусок минувшего. От которого и так почти ничего не осталось. А завтра, вспомнил Элиот, дежурным поваром будет Моретти. У него как у техника сейчас немного работы. Итальянская кухня тем хороша, что может быть адаптирована под небогатое существование. Пицца способна стать кулинарным шедевром, но может готовиться из шматка теста, да остатков всего, что залежалось в холодильнике. А для пасты болоньезе (русские почему-то называли это блюдо макаронами по-флотски), если совсем уж прижмёт, можно использовать мясо любого вида, хотя бы даже тушёнку.

Когда они только добрались до Бергена, городка на двенадцать тысяч жителей, еды было достаточно для всех. Но продуктовое изобилие закончилось сразу же, когда подтянулись беженцы из нескольких мегаполисов.

Теперь город был затоплен беженцами, а база существовала на осадном положении.

Одна её часть была непосредственно военной, «зеленой зоной» безопасности, другая представляла собой место проживания гражданского персонала. Половину территории там отдали под организованный лагерь беженцев. На самом его краю был сектор, временно отданный Элиоту.

Далее за железобетонным забором, контрольно-следовой полосой и еще одним забором из проволоки – теснилось бескрайнее море потерявших кров жителей гамбургской агломерации, которые ютились в общественных зданиях, но чаще в туристских палатках и других временных жилищах.

Периметр патрулировался вооруженной охраной. Были и собаки, и все необходимые средства контроля.

«Диких» было в разы больше, чем коренных жителей города и округа, больше, чем персонала базы и больше, чем «культурных» беженцев. И они уже тащили всё, что попадётся под руку и были в шаге от того, чтобы начать добывать себе пропитание грабежами.

Если хозяйственные вопросы он доверил немцу, то с военными Мастерсон общался только сам. Всеми правдами и неправдами Элиот выбил своим людям хорошие здания, достал калориферы, биотуалеты, договорился о снабжении обеззараженной водой.

Любой культуролог съел бы свою шляпу, увидев, как быстро деградировали общественные отношения – за месяц от постиндустриальной экономики до нигерийской «экономики бакшиша». Где в ходу и связи, и блат, и примитивный бартер типа «мы вам палатки, а вы нам diesel fuel».

«А вскоре будет и экономика калашникова».

Внезапно оказалось, что тот, кто при капитализме был на вершине пищевой цепочки, и при таком «социализме» не пропадает, а хорошо подвешенный язык и инстинкт хищника могут компенсировать даже потерю миллиардных активов. Наёмным менеджерам без предпринимательской жилки было труднее, как и тем политикам, кто привык к спокойной административной работе, а не к манипуляциям людьми. Они обычно теряли всё.

Элиот сам «подкормил» нескольких министров и руководителей общественных служб земли Нижняя-Саксония, а в ответ они помогли ему заполучить те вещи, которые в довоенное время он не успел купить, либо потерял в хаосе, либо не имел права покупать – вроде портативного бурового оборудования, кое-каких химреактивов и, конечно, оружия – как гражданского, так и штурмовых винтовок. Раздобыл он в небольшом количестве и пулеметы, и армейские снайперские винтовки, и даже противотанковые комплексы. И боеприпасы ко всему этому.

Хотя для Кризисного Центра он был беден как церковная мышь, чтобы у них не возникло желания конфисковать его имущество. Военному командованию в лице генерала Коллинза было пока не до них. И на территорию ангаров «астронавтов» (как их тут все называли со смесью уважения и издёвки) военные не заглядывали. А Элиот изо всех сил показывал энтузиазм в проведении спасательной операции.

Поэтому почти сразу у его людей появились бейджики внештатных сотрудников Центра, продуктовые пайки и пропуски на территорию всего комплекса. Разве что карантинный осмотр им приходилось проходить на общих основаниях.

И тем, кто подхватил бы «простуду», он ничем не смог бы помочь. Разве что (по желанию) быстрой смертью в виде препарата, который убивал вернее, чем пуля в голову. Но пока, к счастью, никто не заразился.

Вакцины не было, да и не факт, что будет. Он не верил в то, что зараза волшебным образом попала в популяцию из-за случайной утечки. Конечно, это сделали люди. Но защиты у того, кто это применил, могло и не быть. Это явно оружие даже не последнего шанса, а финальной мести.

«Осталось придумать хорошую легенду для экспедиции. И – к Убежищу, полным ходом, – подумал он. – Главное, чтобы никто не проболтался».

От командования базы ожидать содействия было глупо. Элиот много для них сделал. Но кому понравится, если уходят ценные специалисты, да ещё забрав часть ресурсов, которые можно было бы у них когда-нибудь изъять?

Так что подготовка к отъезду шла в тайне. Генерал Коллинз может и не посадил бы никого в карцер, но вполне мог отъезд запретить, топливо изъять, приставить надзор. И объявить Мастерсона и его подопечных ненормальными сукиными детьми, чьи трупы через неделю будут лежать под снегом на каком-нибудь перевале, а оттают только к глобальному потеплению.

Чтобы увидеть деяния Дьявола, сейчас не нужно карабкаться на гору Броккен.

Отовсюду, где ещё были радиопередатчики, сообщали об аномально низких температурах и невиданном снежном покрове в более северных частях Европы.

Но с другой стороны – «простуда». В малозаселённых, к тому же труднодоступных районах гораздо безопаснее. Им придётся прожить там годы, и невозможно просидеть всё это время в бункере.

Пока хаос не начал набирать обороты, покойников в городах ещё успевали цивилизованно хоронить. Потом пришлось закапывать их в братских могилах, или предавать огню на мусоросжигательных заводах. А возможно, скоро некому будет хоть как-то позаботиться о мёртвых. Заражённых помещали в карантины, иногда это были неприспособленные помещения вроде ангаров или спортзалов, где большинство из них были обречены. В прежнем мире, возможно, многим из них смогли бы помочь, но в этом мире полного дефицита и бардака, где не было палат интенсивной терапии и аппаратов ИВЛ… просто не хватит ресурсов.

Но на территории базы случаев пока не было. Те, кто добрались сюда в первые дни, не успели заразиться. А дальше кордоны и пробки сдерживали потоки миграции. Ослабленный болезнью человек далеко уйти или уехать не мог. Самолеты и поезда перестали разносить заразу, да и автобаны были перекрыты, чаще всего пробками. Теперь проехать можно только на внедорожнике.

А в «диком» лагере люди просто прогоняли любого, который начинал кашлять, прочь, и ничего с этим нельзя было поделать.

«Простуду» можно было спутать с привычными респираторными заболеваниями. Её отличало только то, что ни лекарства, ни покой и обильное питьё не помогали. Инкубационный период от суток до недели. Развитие болезни стремительное. Насморк, слезящиеся глаза, кашель – потом легочная недостаточность, которая и приводила к смерти. Те, кто не смотря ни на что, выздоравливал, ещё долго могли заражать других.

По поводу жизнестойкости возбудителя единого мнения пока не было. Во всяком случае, он мог существовать во внешней среде дольше, чем вирус обычного гриппа.

Единственное, что снижало шансы заболеть, это хорошие респираторы. А ещё качественное питание.

Судя по радиопередачам, за пределами отдельных очагов порядка, вся Европа коллапсировала, как звезда-гигант в черную дыру. Не очень большие армии и слабовооружённая полиция не могли противостоять миллионам обезумевших людей, думающих только о том, как спастись.

Бомбы, чума, хаос. Куда уж хуже?.. Но появилась ещё одна напасть, которая могла перевесить эти три.

Был сентябрьский полдень, обычно в этой части Германии в начале осени ещё тепло и солнечно. Но за окном уже почти неделю висела хмурая мгла. Вечные сумерки. Впрочем, не совсем так. Элиот знал, что на смену сумеркам придёт настоящая ночь.

Почти каждый из сидящих за столами выглядел постаревшим на несколько лет. Не все из тех, кто спасся из-под руин небоскреба, были тут. Многие разъехались, в надежде добраться до близких. Три человека из прежнего состава Гамбургского отделения X-Space довели до завершения свои планы по уходу. Один повис в петле, один застрелился, одна женщина выпила упаковку снотворного. Лихорадочные попытки свести счеты с жизнью были ещё у семерых – но им или помешали, или они не сумели довести задуманное до конца и передумали в последний момент. Элиот не мог их осуждать. Они хотели воссоединиться с теми, кто лежал сейчас под развалинами, или в «лучшем» случае – в вырытых бульдозером братских могилах. Или умерли от «простуды» и так и не были найдены. Или были застрелены мародерами.

Но, по крайней мере, никто больше не рыдал и не бился в истерике, и даже аппетит был у всех завидный. Когда тарелки опустели, Мастерсон поднялся со своего места.

– Всё очень плохо, леди и джентльмены, а будет ещё хуже, – заговорил он на английском. С этим смирились даже те, кто считал, что, находясь в другой стране, хорошо бы говорить на местном языке. – И да, мы все умрём. От нас зависит только то, насколько быстро и как мучительно это произойдет.

Так он их подбадривал. Впрочем, черный юмор был его своеобразной визитной карточкой.

Он рефлекторно взглянул на часы. «Да, у меня плотный график. Надо успеть быстро провести совещание, чтобы мчаться в аэропорт и…».

Нет, пожалуй, юмора уже хватит.

– Коллеги, друзья, переходим к основной части нашего собрания...

Внезапно он чихнул и потянулся за носовым платком.

– Нет, это не то, что вы подумали, – сказал Элиот, видя, как переглянулись Моретти и Бреммер, сидящие за соседним столом. – Просто слишком долго находился на холоде в ангарах. Я недавно делал тест. А если бы было то, нас бы уже ничего не спасло.

Как вы знаете, автомобили почти готовы. Через несколько дней мы сможем отправиться в путь. Я бы хотел рассказать о наших планах. О том, зачем это всё нужно. Рудольф, включите проектор, пожалуйста.

На большом экране на стене появились карты разрушенных мегаполисов, снятых, судя по всему, с беспилотника.

– Этого мира больше нет, – продолжил Мастерсон. – Кто его разрушил, сейчас не имеет значения. Да мы и не узнаем никогда со стопроцентной точностью.

Он перехватил ехидный взгляд Кшиштофа: «Как же! Даже рождественский индюк это знает».

– Нам известно только то, что после обмена ударами 23-го августа США и Россия перестали существовать. Европа пострадала меньше, но Лондон, Париж, Гамбург, Берлин – поражены ядерными ракетами, боеголовками разной мощности, а еще больше десяти городов – ядерными фугасами. Пятая часть территории Франции и половина Великобритании подверглась радиоактивному заражению.

Кто-то за дальним столом горестно вскрикнул, хотя новостью это для них не было.

– В Азии продолжается война, – продолжал Мастерсон. – Вернее, сразу три, и это только те, где применено ядерное оружие. Вспышки «простуды» или подобных ей инфекций зафиксированы во многих регионах. В этой ситуации начавшаяся «ядерная зима» будет лишь последним гвоздем в крышку гроба… хотя она в конечном итоге прекратит эпидемии. Аналитическая группа, с учетом площадей пожаров и движения массивов воздуха, спрогнозировала резкое падение температуры в наших широтах уже на этой неделе. По всей Западной и Восточной Европе. Как минимум.

Все поёжились, словно от налетевшего порыва ветра. База, включая эти здания, обогревалась от нескольких котельных, запас топлива для которых, как и для дизельных и бензиновых генераторов, не был бесконечным.

Энергию уже экономили. Свет в здании давали люминесцентные лампы, которые могли бы работать от солнечных батарей на крыше, но по понятным причинам пришлось запитать их от дизельного генератора. Ближайшие полгода, а может и дольше, солнечные генераторы будут бесполезны.

Что будут делать люди в палаточном лагере, когда температура опустится до минус сорока по Цельсию? Минус шестидесяти? А такое возможно. Тогда не только у пунктов временного размещения будут проблемы. Почти всё жилье в этих местах – кроме домов старинной постройки – не предназначено для таких температур. Мягкий климат последних лет привёл к тому, что не у всех есть подходящие котлы, которые можно топить углем, торфом или дровами. Декоративный камин не поможет. Газовое и электрическое отопление стало бесполезным. Не говоря уже о проблемах с топливом. И не только с дизельным, но даже с обычным углём и дровами.

Элиот отхлебнул холодной газированной воды, думая, какой бы слоган могла теперь придумать компания “Pepsico”.

”Your last taste of life?”

– Итак, участвуя в работе Кризисного Центра, мы сделали всё, что могли. Дальше нам придется идти своим путем. Почти тридцать человек уже ушли, чтобы попытаться найти своих.

«И, скорее всего, они теперь так же мертвы, как их близкие», – подумалось ему, хотя вслух он этого не сказал.

– Те из вас, кто надеется, что ему есть куда возвращаться… вы ещё можете попытаться вернуться домой.

Среди тех, кто остался, немцев и австрийцев было не больше трети, да и вряд ли они смогут добраться до Берлина, Дрездена или Вены. Проехать четыреста-пятьсот миль по немецким автобанам в эти дни выглядело чертовски трудной задачей. А тем более, пройти пешком.

Для остальных, из более дальних краёв, добраться до дома просто нереально. Даже для жителей тех стран, которые вроде бы никак не участвовали в мировой войне… точнее, войнах (вроде Индонезии или Бразилии).

Нет. Больше желающих уйти не было.

Несколько дней назад их покинули трое корейцев и два японца. Попрощались с коллегами, отвесили им и шефу лично по прощальному поклону и направились к выходу. Дверь за ними закрыли, но не заперли, потому что чуть погодя также вышли несколько китайцев, державшихся плотной кучкой, а через пару минут – двое жителей индийского субконтинента. Все они пошли из лагеря разными дорогами.

«Как они будут добираться? Морем вокруг Европы и через Суэцкий канал? Сушей через Центральную Азию? Безумцы! Хотя мы тогда кто...».

Но большинство были рациональнее.

– Либо вы можете остаться в лагере и попытаться выжить здесь, – продолжал Мастерсон. – Но я должен предупредить, что это не очень хороший вариант. Лучше держаться подальше от скоплений людей и попытаться осесть в сельской местности. Может, вам удастся прибиться к какой-нибудь общине, которой повезет уцелеть. А для тех, кто доверяет мне и хочет большего… у меня есть другое предложение.

Слушали его внимательно, никто не перебивал. Хотя в обычное время это было не слишком дисциплинированное сборище.

– The last but not the least, – Элиот поднял вверх указательный палец, призывая к вниманию, – Меня некоторые упрекают в авторитарном стиле управления. Но это только от незнания того, что такое настоящий авторитаризм. На время дороги и решения проблем выживания я буду Наполеоном периода Первой империи. А после обустройства на месте вернёмся к демократии. Готов стать Наполеоном с острова Святой Елены. Это я вам обещаю. Тому, кто хоть на йоту мне не верит, рекомендую остаться. Кто знает, вдруг я сумасшедший, который, потеряв всё, что ему было дорого – всех, кого мог считать семьёй, дело моей жизни, капиталы – идёт на верную смерть. Но хочет сделать эту смерть красивой, а других забрать с собой за компанию? Как древние короли.

Он снова обвёл их взглядом. Лица были серьёзны. – Либо я гуманист и добряк, который хочет наполнить ваши последние дни иллюзией смысла. Дать возможность умереть с чувством великой цели? Нет! Ни то, ни другое. Я – практик. Проекты, за которые берусь, довожу до конца. Даже сейчас остаюсь реалистом. Мы с нашими знаниями можем сделать больше, чем просто выжить. Мы можем сохранить хотя бы часть из того наследия, которое поможет нашим ближайшим потомкам начать выбираться из этой пропасти, куда человечество себя загнало. Загнало… в том числе по нашей вине. Выбор за вами. Можете оставаться здесь и попытаться продлить личное существование. Или можете поехать со мной и попытаться сделать что-то для будущего. Корпорация X-Space сегодня прекращает своё существование. Давайте считать этот день датой создания «Основания».

Мастерсон еще раз оглядел пеструю толпу людей в зале. Американцы, британцы, немцы, шведы, несколько россиян (Кшиштоф всё ещё недружелюбно косился на них, явно бормоча под нос «пся крев» и «курвы радзецки», но за его таланты в инженерном деле ему прощалось многое), один украинец (вдоль линии соприкосновения еще в начале сентября воевали, на уровне подразделений, которые не получат нового приказа). Много выходцев из юго-восточной Азии. Африканцы. Никто не собирался уходить. Все оставшиеся приняли его план.

– Отлично. И да поможет нам Бог. А тем, кто исповедует политеизм, Боги! – Изобретатель усмехнулся, – Просите всех. Даже отца нашего великого Макаронного монстра, да святятся его тефтели. В этом царстве хаоса он – наша опора… Итак, я открою свой план. В ближайшее время мы поедем в убежище в горах Гарца, что не так далеко отсюда. Но дороги опасны. Добраться могут не все. И меня может не стать. В этом случае нового председателя выберете голосованием. Я предлагаю кандидатуру господина Рудольфа Миллера. Но решать вам.

После обсуждения действительно важных моментов, перешли к вопросу о символике новой организации. Элиот намеренно молчал, ожидая инициативы от других. Вопрос был не из самых главных, но символ должен сплотить коллектив.

– Мы, конечно, могли поручить разработку эмблемы компьютеру. Но для нас важно, чтобы эскиз нарисовал человек, – со значением произнёс профессор Джошуа Маккуин, специалист по аэродинамике и баллистике, один из тех, кто раньше занимался проектом многоразовой ракеты, которую так и не успели воплотить в металле. – Мы рассмотрели больше двадцати вариантов. Многие из них – замечательные. Например, взлетающая ракета, похожая на наш логотип. Галактика. Солнечная система. Знак атома. Но у всего этого либо есть сомнительные коннотации, либо оно будет непонятно потерянным людям будущего. Мрачного будущего. Где галактика Млечный Путь и где жители Северного Сентинельского острова из Андаманского архипелага? Поэтому после обсуждения и голосования мы выбрали вариант мисс Форрестер.

Ученый вывел на экран эскиз, на котором стилизованный факел в круге, разгонял стилизованную тьму.

– Огонь Прометея, который укажет человечеству путь к спасению. Все согласны, леди и джентльмены?

Невысокий лысоватый ракетчик обвел глазами зал.

А Мастерсон посмотрел в ту сторону, где в третьем ряду сидела женщина, этот простенький, но точный эскиз нарисовавшая. Диана Форрестер была совсем не художницей, а ведущим специалистом HR-департамента американского отделения, недавно переведённая в немецкое.

Именно она предоставила ему личные дела всех работников, которых удалось собрать здесь в Бергене. Раньше она отвечала за рекрутинг новобранцев. Которым на собеседованиях задавались каверзные вопросы типа: «Вы находитесь где-то на поверхности Земли. Проходите одну милю на юг, одну милю на запад, одну милю на север и оказываетесь в том же месте, откуда начали своё движение. Где вы находитесь?».

Ответы бывали не только правильные, но и забавные. Например, «во сне» или «в наркотическом трипе». Главное, не молчать и не мямлить, а проявить разум и смекалку.

Элиот требовал искать тех, кто хочет «служить человечеству, а не просто выполнять свои обязанности за бабки. Тех, в ком есть искра и страсть. Конечно, тут имелся и шкурный интерес. Ведь тот, кто хочет не просто работать в абстрактной фирме, а служить человечеству, будет иметь более высокую лояльность компании и производительность труда. И даже с большей готовностью возьмется за сверхурочные работы.

Но прежде всего он искал людей, похожих на него. Что не отменяло того факта, что, отыскав, с готовностью их эксплуатировал. Хотя никогда не считал себя «атлантом, расправившим плечи», а своих подчинённых – неполноценными. Просто жизнь так распорядилась, а могло бы быть и наоборот. Но, в конце концов, они сами приходили именно для того, чтобы их немножко эксплуатировали. Таковы, чёрт возьми, правила игры.

«Форрестер, – сделал он мысленную пометку. – Посмотреть её досье. Узнать вкусы и предпочтения».

Конечно, это нечестно. Когда знаешь о ком-то всё, а о тебе не знают ничего. Но что в этой жизни честно? Главное, чтобы это было во благо.

Свитер с высоким горлом, никаких украшений, узкие черные брюки. Приятный голос, контральто. Волосы цвета, который называется “dirtyblond”, довольно коротко подстрижены. Похожа на школьную учительницу, хотя в пору его детства в ЮАР школьные учительницы выглядели строже и скромнее. Он не мог ничего поделать, ему нравилось на неё смотреть, и он находил, что очки её совсем не портят.

Разведена, вспомнил он. Бывший муж – довольно известный архитектор – проживал в Лондоне.

– Не надо факела, – произнес из заднего ряда довольно крупный чувак, не просто высокий, но ещё и с полцентнером лишних килограммов. – Только не факел! Факел может быть оружием погромщика. От факела можно зажечь костёр из книг… или из еретиков.

Мастерсон узнал стиль «борцов за социальную справедливость». Видимо, такова карма… Небольшой акцент говорил о том, что парень немец.

Элиот не знал говорящего, это был не его работник. Может, кто-то из членов семей, а може,т просто прибившийся к ним в ходе эвакуации. Но если этот человек был здесь, значит, ускоренное собеседование он прошёл.

– Что ж, давайте это обсудим, – поддержал возражающего Маккуин. – Устроим мозговой штурм. Есть у вас свой вариант?

– Тот же фон, но со свечой, как знаком памяти и символом тех, кто скрывается в катакомбах. Хранителей знаний. И веры тоже. Веры в человека. И в то, что любая тьма когда-нибудь рассеется.

– Всё понятно. Но это слишком мрачно. И вызывает явные оккультные и религиозные ассоциации.

– Ну а факел – ассоциации… с нехорошими людьми.

– А как же олимпийский огонь, тоже связан с нацистами? – не удержался Изобретатель.

– Вообще-то да, – с ходу нашёлся этот парень с заднего ряда. – Ведь любая олимпиада – это символ неравенства людей!

Услышав это, Мастерсон хмыкнул и замолчал. Он не любил такой тип людей, но в данном случае парень был прав. Жизнь на каждом шагу нас тыкает в неравенство. Любое соревнование обнажает то, как мир несправедлив даже в том, что один родился здоровым и красивым, а другой болезненным и страшным.

Но молчание было нарушено гулом голосов. Начался спор. Он не мог поверить своим ушам, настолько незначительным казался повод. Но так уж работает демократия.

С разных концов зала донеслись слова в поддержку эскиза и с критикой оного. Сама мисс Форрестер в прениях участия не принимала и защищать свой проект не пыталась, сидела ровно и смотрела прямо перед собой. А Элиот не мог вмешиваться.

Наконец, проект был принят с доработками. Эмблему перерисовали, факел заменили на свечу.

Всю остальную символику приняли без возражений.

Мастерсон поблагодарил профессора, поблагодарил толстяка-критика (и даже не пошутил, что тот будет съеден одним из первых), поблагодарил мисс Форрестер, чуть подмигнув ей, и не преминул похвалить всех за работу во время спасательной операции.

«Которая теперь потеряла всякий смысл, как и дурацкая ракета, которая приземлялась точно на океанскую баржу», – подумал Изобретатель.

И провозгласил (а как ещё это назвать?):

– Итак! Символика утверждена. А значит, на сегодня все вопросы рассмотрены, заседание окончено. Завтра вы узнаете точную дату отправки и все детали. Всем спасибо!

Стук в дверь заставил его замолчать, а всех – обернуться. После короткой заминки двое охранников у входа впустили человека в черном комбинезоне. Он был мрачен, как жнец с косой. Хотя по происхождению роль Агасфера подошла бы Хаиму Лейберу больше.

– Мистер Мастерсон… срочное сообщение.

– Пройдёмте в мой кабинет.

– У нас были устаревшие данные, сэр – с порога произнёс израильтянин, когда они остались втроем вместе с шефом и главой СБ Бреммером. – Только что я разговаривал по телефону с информатором из офицеров. Чума уже здесь. Среди сотрудников, не среди беженцев! В лазарете базы есть первый умерший от «простуды». В карантинном блоке еще двадцать пять предположительно инфицированных. Тесты не дают точной информации.

Элиот, конечно, знал, что для анализа используется тест на родственный возбудитель. Всё, что удалось найти.

– А что генерал Коллинз?..

– Скрывал, чтобы не создавать паники. Сегодня заболело восемь заключённых в карцере. Там их не меньше пяти десятков: нарушители, как из персонала, так и из зарегистрированных.

– Их держат на строгом карантине? Покидал ли кто-нибудь карцер за последние дни? – задал вопрос Бреммер.

– Да, вчера отпустили нескольких. Камеры переполнены. Вроде бы у выпущенных не было симптомов, и они не контактировали с заболевшими. С нами они тоже не контактировали.

– Чёрта с два, – Элиот Мастерсон поднялся, стараясь придать своему лицу невозмутимость, как у героев Клинта Иствуда. Хотя всё это казалось кошмарным сном, который никак не прекращался. И с каждым витком делался всё ужаснее. – Надо сваливать. Иначе можно залезать в чёрные мешки и застегиваться на «молнию». Хотя не знаю, удобно ли застегивать её изнутри… Я свяжусь с Рудольфом, пусть заправляют все машины и начинают погрузку.

Через несколько секунд Изобретатель отдавал распоряжения по сети, а через пару минут баварец уже шёл быстрым шагом по бетонированной дорожке в сторону гаражных боксов, в наглухо застегнутой куртке с капюшоном и в респираторе, чтобы лично проконтролировать начало работ. Это было видно по камере наблюдения.

– А вы займитесь датчиками, – сказал Элиот начальнику СБ, когда израильтянин тоже вышел. – Лично!

Об этой маленькой вещи должны были знать только они двое. По распоряжению Мастерсона в жилых помещениях были установлены датчики температуры, которые покажут появление у сотрудников первых симптомов любой простуды. И с высокой вероятностью температура выше 39 по Цельсию означает ту «простуду», самую страшную. Если так случится, что кто-то заразится, его придётся оставить здесь. Кто бы это ни был. Даже он сам.

* ****

Когда часть Европы и половина Северной Америки сгорели в ядерном пламени, казалось, что хуже быть не может. Когда появились первые заболевшие, Европейский Кризисный Центр не сразу понял, с чем имеет дело. Повсюду горели пожары, сотни тысяч тел лежали под завалами. Поезда встали, дороги были запружены машинами, заторы тянулись на многие километры.

Нет, эти проблемы потом никуда не делись. Просто уцелевшие с ними смирились. Да и самих уцелевших в Северной Европе скоро стало меньше, а значит, меньше стало и проблем.

Почти с первых дней катастрофы с разных сторон стали поступать сообщения об острой респираторной инфекции, которая косила людей как траву. Аналитическая группа пришла к выводу, что только прекращение авиаперелётов уменьшило скорость распространения Чумы. Или, «простуды». Но болезнь шла вперёд, медленно, но верно. Была даже версия, что она начала распространяться ДО начала войны. И очагов было много, очень много. Болезнь выводила людей из строя, а летальность в отсутствии лечения приближалась к девяноста процентам. Карантин был введён по всей территории, где сохранялась власть, но даже он мало помогал, потому что власть сохранялась только в анклавах-островках вокруг военных и полицейских контингентов, а со всех сторон беспорядочно перемещались людские массы. Тем, кто успел удалиться от мегаполисов, повезло больше.

К концу сентября боевые действия главной войны уже стихли. В прибалтийских государствах, в Украине, в Калининградской области России – там, где войска НАТО соприкасались с уцелевшими российскими соединениями, очаговые стычки еще продолжались. Но в основном никто не стрелял, кроме мародеров. Не потому, что кто-то победил. Просто управление войсками было потеряно у обеих сторон.

А в Западной Европе бушевала эпидемия, «простуда» распространялась, как лавина. Косила и тех, кто носил военную форму – любую, и мирных жителей – всех без разбора.

Зафиксировано было тридцать шесть очагов – все в городах с населением свыше трехсот тысяч человек – в Германии, а ещё в Голландии, Бельгии, Дании, Швеции, Польше... А сколько остались неустановленными, никто не знал. Телевидение продержалось только до тридцатого августа, да и то мало где.

По подсчетам аналитической группы Кризисного Штаба до сорока процентов населения стран Европейского Союза должно было погибнуть именно из-за пандемии в течение трех месяцев. Не говоря про возможные последствия голода и морозов.

Про Северную и Южную Америку данных не было. По Азии и Африке процент заболевших был ниже, но в абсолютных величинах – потери тоже будут огромны. Плюс небывалое в истории похолодание – впервые со времен Ледникового периода.

Только на территориях, где мегатоннаж взорванных боеголовок был велик, вирус проиграл конкуренцию другим видам смерти.

Всё происходило по принципу домино. Конфликт Японии и Китая развивался по нарастающей и закончился второй крупномасштабной войной. Связь с Тайванем прервалась. Токио подвергся массированной химической атаке, а вскоре на Японские острова были высажены парашютно-десантные дивизии КНР, вслед за чем произошла и высадка с моря. А потом и туда пришло Всесожжение. Оказалось, что у японцев таки было ядерное оружие (Элиот об этом знал) и ценой своей гибели и опустошения островов они нанесли агрессору тяжелый урон. Знал Изобретатель и о том, что, несмотря на колоссальные потери в материковом Китае (больше, чем в России и США вместе взятых), силы КНР не уничтожены полностью, китайское руководство затаилось и выжидает.

На Ближнем Востоке прокатилась новая война, которую уже называли второй войной Судного дня. Теперь она называлась так не потому, что началась в еврейский религиозный праздник, а потому, что стороны вели её на полное уничтожение, по принципу après moi la deluge. После нас – хоть потоп. С самого начала у руководителей нового Союза Арабских государств были подозрения что, припёртые к стенке, израильтяне не остановятся перед применением ядерного оружия. Но они понадеялись на авось. На кураж, на панику врага и свой стремительный рывок. И на помощь Всевышнего, конечно.

Судя по всему, первыми оружие массового поражения – химическое – применили именно они для поддержки наступающей армии на Синае, столкнувшейся с большими потерями. Рассчитывали на неожиданность и запугивание. Этим они показали, что не остановятся ни перед чем. Применение ядерного оружия еврейским государством по их столицам, а заодно религиозным центрам – было закономерным итогом, подумал Элиот.

То, что КНДР нападёт на Южную Корею, тоже было ожидаемо – по всему фронту, с массированными артиллерийскими и авиаударами, а также с привлечением всего своего подводного флота и баллистических ракет. Судьба Юга без помощи внешних сил была предрешена, хотя какое-то время они смогли продержаться. Но у них не было ядерного оружия, а у северных корейцев пусть немного, но было.

А в самих США правительством через FEMA введен в действие давно разработанный проект по эвакуации людей из мегаполисов в малонаселённые районы.

Да, это была по сути эвакуация в никуда. Но она даст шанс выжить хоть части людей, которые смогут адаптироваться к жизни в сельскохозяйственных общинах.

Небольшая часть населения была вывезена на кораблях в Австралию. Именно там предпринята попытка сохранить хотя бы часть боеспособной армии, технологической базы, государственных органов. Науки, культуры... то есть всего самого важного. Что стало с ними, Мастерсон пока не знал.

Но пока люди выясняли отношения и рвали друг другу глотки, процессы совсем другого уровня набирали обороты. Они являли собой систему не с отрицательной, как некоторые ученые надеялись, а с положительной обратной связью.

Карл Саган был прав. И Моисеев – русский учёный, под руководством которого группа тогда ещё советских служителей науки впервые спрогнозировала климатические последствия ядерного конфликта. Его библейская фамилия была созвучна страшному будущему, в которое они заглянули. Хотя у них сорок лет не было всех данных, и они не знали половины факторов, но угадали.

Среднемесячная температура на Земле падала – на двадцать, на тридцать, на сорок градусов в зависимости от широты. Вероятно, продолжительность полного затмения Солнца для Северного Полушария составит от пяти до восьми месяцев.

Из-за обмена воздушными массами в экваториальной области Южное полушарие также затронет этот эффект. И пусть интенсивность его к югу от экватора должна была быть ниже, этого более чем достаточно, учитывая худшую подготовленность людей, инфраструктуры, жилищ к суровой зиме. А также меньшую адаптированность флоры и фауны. Достаточно для полной катастрофы. Для глобального экоцида и геноцида.

*****

Мир погружался в хаос, а Элиот Мастерсон вёл горстку своих людей на юг. Они ехали хорошо организованной колонной, с передовым дозором, с арьергардным прикрытием. Преодолели карантинные заставы полиции и местных ополчений, где-то дипломатией, где-то угрозами, где-то заплатив мзду. Обошли завалы и небезопасные перевалы. Выше над уровнем моря уже царила настоящая зима.

Когда до цели оставалось полдня, он направил несколько человек к городу Клаусталь-Целлерфельд, тоже в горах Гарца, километрах в сорока западнее Эльбингероде. Рядом с ним находился комплекс зданий, принадлежащих компании через подставных лиц. Масштабный, основательный, но якобы закрытый и пустующий. Под ним тоже располагались катакомбы с секретными запасами, но всё это было законсервировано, замаскировано и охранялось только электронными системами. Жители в городе об этом едва ли догадывались.

Это место тоже будет одним из форпостов.

Но пока им надо добраться до главного убежища.

Миновали толпы пеших беженцев, которые просили еду, были готовы грабить, хотели идти за ними. Смотреть на это было мучительно, до слёз.

Несколько раз на колонну нападали с оружием. Но им удалось прорваться и отогнать налётчиков. Или убить их.

Перед ними подняли шлагбаум на последнем пропускном пункте, где оставалось подобие власти. Пришлось откупиться продуктами, хотя можно было просто перебить полицейских, уже голодных, без связи и растерянных.

И вот последний перевал, впереди высокогорный край.

– Вы прекрасные люди и уникальные специалисты. Я горжусь, что работал с вами и пытался строить будущее, которое этому миру оказалось не нужно, – произнес Элиот, наверное, в десятый раз. – А теперь пойдемте. К новому сезону нашего сериала.

С помощью саркастического тона и таких шуточек он пытался снизить пафос.

В деревушке горели только редкие огни. Их никто не встречал.

Скрываться уже было не нужно. Наоборот, надо было заявить о своем присутствии.

Лучше объясниться с вооруженными жителями сразу, а не красться как воры.

Поэтому Бреммер выстрелил из ракетницы в воздух несколько раз.

Вся группа контакта надела респираторы. Хоть Лейбер и говорил, что в его приезд здесь не было заражённых и уже было прекращено всякое общение с жителями равнины. Но с тех пор ситуация могла ухудшиться.

Страх перед «простудой» и радиацией заставлял маленькие общины стать махровыми изоляционистами.

И вот они услышали звук моторов снегоходов. Увидели прожекторы и фонари.

К ним прибыла делегация. И Элиот с облегчением увидел в ней членов своего филиала, направленных сюда ещё в начале лета.

От сердца отлегло.

И опять пришлось произносить речь.

– Вы все талантливы. Но мы ничуть не лучше тех, кто сейчас погибает от радиации, холода, голода, болезней, насилия – на всех континентах. Другие могли бы быть на нашем месте. Просто у нас есть общее дело и чуть больше ресурсов и знаний. У остатков военного и гражданского командования Европы нет планов, что делать дальше. Как один прекрасный лайнер, континент идет на дно под звуки оркестра и при полной иллюминации. Но мы попробуем спасти хоть что-то.

Он оглядел своих сотрудников.

«Как же они будут жить? – подумал Изобретатель. – Без смузи, без Wi-Fi, без свежеотжатых соков, без электромобилей, без занятий йогой, без велосипедных дорожек».

Познать ужас африканской нищеты, африканской дикости… в холодном, возможно ледниковом климате.

Он вспомнил фотографию, как несколько чернокожих детей, не старше пяти лет, с проступающими сквозь кожу костями, пьют, словно маленькие поросята, из корыта с мутной водой. А за ними наблюдают стервятники с голыми шеями. Наблюдают будто даже заботливо. Как за своей законной добычей, нижестоящей частью пищевой цепи.

Это изнанка его мира. Плата за то, что кто-то богат и успешен. Что кто-то строил блестящие – в прямом и переносном смысле – ракеты и самолеты.

Но была и изнанка изнанки. О которой левацкие крикуны обычно не говорят. О том, что раньше мир так жил ВЕСЬ.

Он вспомнил, что рассказывал отец о первых днях после крушения апартеида.

«Убей бура! Убей фермера! Ожерелье ему! Ожерелье всем белым! Пусть станут черными!» – кричала толпа. Ожерельем называлась горящая покрышка, орудие мучительной казни. Во время расовых беспорядков и терактов их многие «примерили», и белые, и чёрные «предавшие свою расу».

Тогда, в 1994-м, города ЮАР, где жили только европеоиды, затопили бывшие жители черных бантустанов. И это было похоже на взятие Рима варварами. Коз и овец новые, незаконные обитатели небоскрёбов, занявшие их по праву победителей, держали прямо на лестничных площадках. А шахты лифта использовали вместо туалетов.

И дело не в том, что африканцы плохие. А в том, что человек по природе не склонен к цивилизации, и только благодаря случайности, причудам климата, географии и культуры, возникла античность, как аномалия.

Да, в ней было много мерзкого. Греко-римский мир поставил рабство на промышленную основу. Но, если подумать, заслуга античности даже не в том, что она привнесла – научный метод, эстетику, философию – а в том, что она начала размывать родоплеменную структуру общества, которая гирями висела на ногах у индивида. И это дало начало уже настоящей цивилизации.

Да, потом, после крушения Рима, под натиском разных факторов, силы дикости взяли реванш, продолжавшийся сотни лет. Но все-таки искра была сохранена, и семена проросли. Возрождение пришло.

И, несмотря на все эксцессы и откаты, начался экспоненциальный рост. Который заставил людей Европы покорить остальной мир, возгордиться, и в конце двадцатого века забыть, что такое норма. А норма… это голые голодные дети, пьющие из лужи под присмотром стервятников. И девятилетние девочки, выданные замуж насильно, и дети-солдаты, добывающие первый трофей, и головы на кольях, и побивание камнями, и пытки, длящиеся часами. Это – вечная норма, добрая традиция, которую западная цивилизация – ценой многих преступлений и ошибок – слегка отодвинула, расшатала, вытащила из неё некоторых, хоть и не всех.

«Можно ли все беды объяснить несправедливым распределением благ? – рассуждал Элиот. – Кому стало бы лучше, если бы у богатых всё отняли, но половина богатства бы сгнила, сгорела и была бы разворована? Не дошла бы до бедных. Никому. Просто все жили бы как нищие, а многое бы исчезло. Разумнее было постепенно поднимать общий уровень благосостояния, используя достижения технологий стран-локомотивов. Ведь это происходило. Пусть и медленно, достаток просачивался в бедные слои и государства».

Но всё рухнуло. Теперь и человеку Запада предстоит путь на Голгофу. И говорить тут о вине или, наоборот – невиновности, о справедливости или несправедливости – это самое глупое, на что можно сейчас тратить время. Надо позаботиться о выживании. И во вторую очередь – о сохранении искры цивилизации.

Ведь это хрупкая вещь. Как высокотехнологичный завод, где делали его электромобили. Даже в Калифорнии, где здания не нужно было обогревать (только кондиционировать), фабрика потребляла уйму электроэнергии, а её структура была настолько же сложна, насколько уязвима для обычной авиабомбы. Даже без мировых войн цивилизация постоянно находилась под угрозой из-за множества хаотических факторов. И от большой войны человечество удерживало именно понимание этой взаимозависимости. Но, наверное, крах был вопросом времени.

А теперь им предстоит провести жизнь в этой долине. Сберегая искру знаний, помогая тем, кто выжил. Смягчая последствия Великой беды. Если это хоть как-то возможно. Времени у них впереди… вся вечность.

Примечания:

[1]Kyrie eleison, Кирие элеисон/элейсон (от греч. Господи, помилуй) — молитвенное призывание, часто используемое в молитвословии и богослужении (как песнопение) в христианских церквях. В католических литургиях присутствует в виде восклицания на греческом языке.

[2] ЯМАС (ивр. ‏ימס‏‎‎‎) (ивр. ‏יחידת מסתערבים‏‎‎‎ (сокращение от «Йехидат Мистарвим» Секретное подразделение, буквально: Подразделение маскирующихся арабами) — спецподразделение пограничной полиции Израиля (МАГАВ).

[3] In one piece (англ., идиом.) – живым и здоровым, в буквальном переводе: «одним куском».