Земля заката

Глава 6. На берег

На борту снова потянулись дни, наполненные рутиной.

Приобретя какой-никакой опыт, Младший уже не уставал до полусмерти, вот только желания делать записи оставалось всё меньше. Какое-то отупение и опрощение накатывало на него. Он подумал, что если останется тут ещё, то станет похожим на Скараоско, только более грустным и меланхоличным.

Хотя в целом это были неплохие дни. Высшие силы хранили его и всю команду от тяжелых травм и болезней, хотя неприятности, конечно, случались.

Один раз ему пришлось снова обратиться за помощью к садисту-повару, когда занозил ладонь об поддон из нестроганых досок. Несколько дней Саша пытался сам извлечь занозу иголкой, но сделал только хуже. Началось воспаление, кожа вокруг вроде бы небольшого острого кусочка деревяшки сделалась красной и горячей, любое движение кистью руки причиняло боль. Старшие товарищи, видя мучения парня, погнали его лечиться, припугнув возможными последствиями.

– Ещё немного, и только ампутация поможет – привёл последний аргумент Скаро. Повар дал Саше какую-то тряпку.

– И чем это поможет?

«Закуси», – жестом показал швед. А когда Младший сжал эту штуку зубами, ножом вскрыл ему нарыв, залил спиртом и вытолкал в коридор ещё не до конца пришедшего в себя пациента, чтобы не орал тут, как резаный и не травмировал музыкальный слух старого кока, любившего играть на губной гармошке, которую он всегда носил в кармане.

*****

Следующей их стоянкой должен был стать город Оденсе в Дании, где капитан собирался закупить ещё какое-то оборудование. Опытные члены команды говорили, что этот космополитичный город – один из самых отвязных, по сравнению с которым Свиноустье – просто монастырь, и предвкушали приключения.

Но в последний момент капитан отложил визит в этот порт, и моряки вздыхали, что не удастся побывать в цитадели порока.

У капитана был свой резон. Нет, он не боялся новых дебошей на берегу и проноса алкоголя на борт, просто хотел, чтобы команда не слишком расслаблялась, чтобы жизнь мёдом не казалась. А без тех деталей какое-то время ещё можно потянуть.

В Дании и Голландии были города, чуть ли не полностью находящиеся ниже уровня моря, которое сдерживали старые дамбы, регулярно подновляемые.

Вдоль берегов континента располагались обширные затопленные территории с множеством бывших поселений, в которых можно было бы неплохо поживиться. Но товарищи просветили Младшего, что тут действует суровый закон – заниматься поиском могут только местные, купившие лицензию. Даже подводные руины в этих «Низовых Землях» были недоступны для пришлых.

– Жадюги эти европейцы», – ворчал Василий.

Очень хотелось хотя бы немного тут понырять, но капитан специально всех предупредил, что нарушителей ждёт нехилый штраф, и не от местных властей, а от него лично. Находки назывались «лут» – прижилось универсальное английское слово. Скаро рассказал, что в прошлые рейсы они бывали в местах, где лут собирать можно всем желающим, и это оказалось важной статьей дохода, более крупной даже, чем прибыль от рыбы.

Но чем дальше, тем меньше по берегам оставалось халявы.

Ночью отошёл в мир иной один из кочегаров. Просто не проснулся.

Младший припомнил, что Старый Ивар был исландец, тощий, высокий и седой. Явно с огромным жизненным опытом, но совсем не болтливый. Если говорил, то только по делу и все его слушали.

Он бы мог уже и не работать, а пить чай с плюшками, сидя в кресле-качалке у камина, курить трубку и читать старые книги. Если бы он захотел, то мог бы спокойно читать даже древние саги, ведь исландский язык за тысячу лет не изменился ни на йоту. Но Ивар вовсе не читал никаких книг, ни древних, ни современных. Зато он знал всё о топках и печах. А ещё никогда не вмешивался в дрязги и ни о ком не сказал худого слова.

Утром его уже хоронили в море, привязав к ногам тяжёлый колосник. Прямо как в старой песне. Только священника у них не было, краткое пастырское слово сказал сам капитан.

«Он был правильным человеком, поэтому там, куда он попадёт, не будет жарко. Аминь».

В свой последний день Ивар ни на что не жаловался и был такой же, как всегда. Скорее всего – сердце или инсульт, а не что-то заразное. Печально, но и это было обычной частью судовой жизни (и не только судовой).

Как узнал Младший, старик, фамилию которого никто не знал, ходил на этом корабле с самой даты его «второго рождения», то есть капитального ремонта с установкой паровых машин на судно, имевшее раньше другую двигательную систему.

На поминках, где капитан разрешил всем немного выпить, говорили мало. Скаро переводил для Младшего некоторые скупые факты биографии этого деда с северо-западного края известной Ойкумены, ребёнком заставшего Старый Мир.

Его история побудила Младшего задуматься о людях, живших в море и живших морем.

Только ли в заработке дело? Или человек привыкает к этому ритму, к этим традициям и среде… и твёрдая земля после этого уже не кажется такой желанной и родной?

Вот взять хотя бы боцмана. Все знают, что у Бориса остались внуки и ещё какие-то родственники. Он их любит, иногда рассказывает про них, показывает фотокарточки, говорит, что его там, на берегу, ждут. Но почему тогда, чёрт возьми, он десять месяцев из двенадцати проводит тут, в холодных волнах Балтики? Неужели ему не хочется пожить в окружении родных стен и родных людей?

А некоторые особо и не скрывают, что у них на берегу никого близкого нет. Конечно, в подушку по ночам не плачут… находят разные утешения. Но что-то есть в этом неправильное.

Значит, надо постараться не вляпаться. Не привыкнуть самому. А то вдруг затянет. Это пока кажется, что ужас, ужас. Многие ругают такую жизнь, но стабильно записываются на следующий рейс. Даже когда кормить на берегу некого.

Впрочем, ему ли говорить про отсутствие родных стен? Ему, выбравшему дорогу добровольно. Куда? Один бог знает. Но даже это неточно.

Младший чуть приуныл, узнав, что далеко они не пойдут, и Британии, Исландии, а тем более Гренландии он не увидит.

– Не переживай. Ничего там интересного, – махнул рукой Скаро. – Я видел Лондон. Остров почти мертвый, аборигенов мало, много где уровень радиации до сих пор высокий.

– А океан?

– Такое же море, только без краёв. Я в нём ботинки помыл. На удачу. Я даже в Евротоннель заглядывал. Думал, там золото спрятано, раз туннель в честь монет назвали. Надевал аквалангу. Ни хрена. Одна ржавчина и кости, кости, кости.

– А Исландия?

– Тоже мало обитателей. Только деревушки. Мы там были. Холодно. Видел тюленей и пару человек, натуральных эскимосов. Не знаю, где там жил Ивар. Хотя Исландию не бомбили. Наверное, вымерзла. Её правильно назвали, льда там много. А Гренландия… какой идиот назвал ее «зелёной землей»? Там льда ещё больше. Летом путь туда свободен, хотя и опасен из-за штормов и случайных айсбергов… но делать там нечего. Местные жители промышляют охотой на морского зверя и разбоем.

– А дальше?

– До Нового Света вроде никто из наших не добирался. Наверное, его придётся открывать заново. Из Канады вроде кто-то приплывал, раз или два. Регулярных рейсов точно нет. Невыгодно, опасно. Я слышал о чуваке из Швеции, который дошёл до северо-западного побережья, хотел повторить путешествие древних викингов. Но проплыл возле берега «Дистрикт оф Коламбиа» и у места под названием Новая Англия повернул назад. Говорит, уровень радиации до сих пор неполезный. Животных там видел, людей – нет. Возможно, дальше от берега есть поселения, он не проверял. К югу возле Виргинии было лучше, но высаживаться не стал, у него горючее кончалось, а тут ещё с берега обстреляли... С радиацией шутки плохи, – рассказывал Скаро. – Но странно, что она ещё где-то держится. Я бывал в местах, по которым ядерное оружие отработали. В разных странах. Почти везде природа уже очистилась настолько, что живность стадами бродит. И растения мясистые, жирные…

– Если фон до сих пор есть… это значит, взрыв атомной станции был, или хранилища отходов. Либо грязной бомбы, – объяснил Младший.

– Грязной? Это с неё прямо грязь льется? Никогда не слыхал о таких.

Сколько же краёв обошел этот молдавский румын, при всей его кажущейся простоте. Если, конечно, не врал. А он мог. Даже по поводу своей национальности. Саша постепенно понял, что Скаро – нечто среднее между Тартареном из Тараскона и Гаргантюа. Но эти книги Данилов читал по диагонали, поэтому чаще вспоминал мушкетёра Портоса.

Любителей поесть и выпить полно, а вот если к этому добавляется желание рассказывать о своих подвигах – это как раз такой пример.

Ещё Скаро знал кучу поговорок. Матерился редко. Зато любил едкие шуточки про разные народы.

«Заходят в бар еврей, русский и немец…».

Иногда все начинали смеяться ещё на этом предисловии, потому что ясно, что ничего хорошего не выйдет. Иногда он шутил на грани фола: «Упал человек одной нации с дерева. А почему до земли не долетел? Веревка помешала».

Порой ему хотели набить морду, но он обычно выходил победителем. А поскольку на самом деле себя ни к одной национальности не причислял, ответить ему симметрично было трудно. То есть Скаро был тем самым интернационалистом, который всех людей в грош не ставит.

*****

К Голландии не пошли, а повернули к северу на Треллеборг, что в Швеции.

По пути тоже хватало зрелищ.

Один раз долго плыли мимо огромных паромов с надписями на разных языках, мимо танкеров для сжиженного газа и нефти, мимо буровых платформ, похожих на здания на опорах посреди моря.

Многие из них были взорваны, хотя никакая взрывная волна с суши сюда бы не достала. Да и вряд ли эти взрывы были ядерными – воронки в металле выглядели так, будто взрывались тактические ракеты.

– Это не мы. Это всё подлые англосаксы, – вещал Николаевич, собрав свою компашку, – Союзников не пощадили, лишь бы нам не досталось. Наши платформы возле Калининградского побережья тоже расхерачены.

По изрезанному заливами берегу тянулись относительно населенные земли. Все деревни жались к морю. Их можно было различить по дымкам. И по лодкам, с которых ловили рыбу в прибрежных водах. Парусные шхуны отходили от своих гаваней чуть дальше, но не забирались в море, как мог себе позволить «Харальд» и другие корабли с мощной двигательной установкой.

Судя по всему, биосфера мирового океана тоже пострадала изрядно и не восстановилась полностью, хотя люди забирали из нее на несколько порядков меньше, чем до Войны. Но все равно её запасы были существенным подспорьем для тех, кто тут жил. По сравнению с истощённой и местами отравленной сушей, море – настоящее богатство. Да, попадались и в выловленной рыбе радионуклиды и химия… но к этому относились философски – «все мы смертны».

Не случайно узкая полоса вдоль берега заселена почти везде, кроме самых северных и самых отравленных районов.

Люди здесь жили тем, что можно было добыть с моря, и не обязательно это была рыба или морепродукты. Выброшенные на берег суда и их обломки тоже приносили много интересного.

К одному из таких мест Младшего все-таки однажды взяли. За ничейным лутом. После они должны были догнать траулер, который как раз «выбирал» раскинутые сети.

Это оказалось совсем не весело. Было тревожно, что с кораблем что-то случится, либо что он уйдет, и они его не догонят. Или у лодки мотор откажет в открытом море, или ещё какая напасть приключится. На небольшом сухогрузе ничего мало-мальски ценного не нашли, только ерунду. Выдрали какие-то запчасти в машинном и на мостике, да перенесли в лодку несколько тяжёлых плотно запечатанных банок, то ли с краской, то ли со смазкой. Боцман сказал, что много с этого не получить, но с паршивой овцы…Груза давно и след простыл.

Вечерело. Разбили лагерь, поставили палатку. На берегу, конечно, не на судне. Моряки очень суеверны и боятся призраков больше, чем пиратов.

Шаман и Юхо наловили леммингов.

– Я слышал, эти звери кончают с собой от невыносимости бытия. Бросаются со скал в море. Совсем как люди.

– Чушня. Только если дать им пинка. Эти твари не дураки, и воды боятся… А они неплохо жира накопили к зиме. Коку понравятся.

Ещё они видели на песчаной косе вдалеке тюленей. Младший хотел бы посмотреть на их детенышей, судя по картинкам, они мимимишные. Но на песке валялись только две взрослые особи. По словам Скаро, два самца.

Этим увальням крупно повезло, что их было всего два. Хотя корабль не специализировался на добыче тюленей, не пропадать же мясу и жиру. Но, пока люди колебались, те лениво прошлепали к воде и были таковы. Вот если бы они нашли настоящее лежбище… как понял Александр, команда превратилась бы в охотников. Про природу как-то никто не задумывался, и запретов от экологов больше не было, как и самих экологов.

Ещё они увидели на берегу оленя. Неясно только, благородного или северного. Но в любом случае, северная фауна теперь хорошо чувствовала себя там, где её раньше не было.

– Пока мы тут лямку тянем, наши там рога нам наставляют, – сказал Василий.

Норвежцы его вряд ли поняли бы. Это русское выражение.

– Мне в этом плане легче, чем тебе, Васька, – сказал Скаро, хлопнув по плечу женатика.

– Ага. Как и Юхо. Ему вообще легко. Одной проблемой меньше.

Кто-то шибко грамотный однажды пошутил, что Финн от человека на четыре хромосомы отличается, а даун – всего на одну. И он, мол, только на лицо нормальный, а по сути – мутант. Шутка очень злая, и скажи шутник это Юхо в глаза, схлопотал бы дырку от ножа.

Вообще, мутации – больная для многих тема. Раньше можно было если не вылечить таких людей, то хотя бы анализы генетические сделать, чтобы знать, от чего умрёшь. Дед рассказывал Саше, что ещё до Войны только более-менее распространённых синдромов знали десятка два, а всего было несколько сотен, а то и тысяч болезней в результате отклонений в структуре молекулы ДНК. А теперь, наверное, совсем здоровых людей не осталось. Только проверить это уже некому. Обычный-то врач – редкость, а врач-генетик – вообще из области фантастики.

– На судне много одиночек с нормальным кариотипом (Младший знал такое умное слово), которые в виде дамы сердца имеют журнал.

Похохотали. Но как-то невесело.

– А может, они и правы? Те, у кого журналы?… Вроде рвешься к ней… но уже на пятый день понимаешь… нет чего-то. И хочется дольше оставаться в море. А им на берегу лучше без нас, – произнес обычно не склонный к философии Вася.

– Отставить нытье! – почти приказал боцман. – Фигня это. В задницу мировую скорбь. Взбодритесь. Мы здесь ради них. И точка. Ради них.

Разогрели ужин. Полностью рыбный, но им не привыкать.

Боцман Борис, который на борту, даже во внерабочее время, даже если был чуть навеселе, даже если поучал и рассказывал, дистанцию между собой и командой всегда выдерживал. А здесь вдруг разговорился, когда они, поев, расселись отдыхать, разложив спальные мешки.

Его рассказ был менее красочным, чем у Скаро, но явно более достоверным.

И пусть он не рассказывал про Гренландию, где под снегом и скалами якобы есть убежища и стоят гигантские, размером с дом, локомотивы с ядерными двигателями, про спящие подо льдом ракетоносцы и баллистические ракеты, или про Америку и Китай, где никто из них никогда не был и не будет.

Нет. Боцман рассказал про маленький островок на далеком-далеком севере. Куда он попал, когда был боцманом на другом рыболове, поменьше. И где они нашли покойников в ледниках. Солдат, замёрзших. И натовских и российских. Что они там делали накануне Войны или сразу после неё? Что это была за боевая операция? Дневников не нашли, как и записей. Если что-то и было, последние из выживших всё уничтожили, сожгли и стёрли.

Младший многое бы отдал за такие артефакты. Но Борис сказал, что даже если бы и нашёл, то ничего из этого на борт не принёс бы.

От некоторых тел на поверхности островка остались только кости, трупы других были высушены, как мумии. Но в ледяной пещере боцман нашёл несколько хорошо сохранившихся тел русских морпехов и решил забрать с собой. Хотел похоронить на суше с почётом, как подобает героям. Когда Борис это рассказывал, в глазах у него были слёзы благоговения.

Но наверху тела сразу начали распадаться, будто законсервированное внутри время ускорилось и наверстало упущенные годы. А холодильник на корабле – для припасов. Кто бы его пустил туда с трупами…. Пришлось хоронить в море. С грузом на ногах.

«Это тоже почётно. А проклятых пиндосов пусть Обама хоронит».

Ещё боцман рассказывал про Шпицберген, который норги звали Свальбард, но Борис говорил, что этот исконно-русский остров называется Грумант.

Пару раз он там побывал. Там стояло несколько заброшенных городков и угольная шахта, а людей не нашли. Хотя это же целый «архипелаг-гулаг» (Борис эти слова всегда ставил парой, в шутку), и места там много. А рядом и военные базы, и нефтяные платформы, и много чего ещё.

В общем, больше они туда не заходили. Без толку и опасно – много льдов, мало добычи. С ледоколом бы проще, но столько солярки никто зря тратить не будет.

– Вот и весь сказ. Просрали и страну, и мир, и всё, что можно. Остался только полярный песец. Без шуток. Набили и шкурок привезли. А Младший подумал: вдруг с тех пор что-то изменилось? И «полярники», такие как Шаман, там всё-таки живут? Хотя таймырец в этом и не признаётся, а может, и правда, сам не знает.

На Шпицбергене, как знал Младший от деда, находилось хранилище «Ковчег» с запасом семян на случай Судного дня. Кому оно досталось, интересно? Наверное, его содержимое не испортилось. Оно было устроено так, чтобы даже без электричества поддерживать минусовую температуру.

Много загадок таил в себе мир. И всё больше распадался на изолированные ареалы.

Но Александр понимал, что в дальней Арктике настолько холодно и сурово, что идти туда – самоубийство, даже если там рыбное изобилие.

Чем севернее, тем больше было воды в твердом состоянии. То есть льда. И если зимой он обычно тихо себе лежал, то летом от массива то и дело откалывались крупные куски – айсберги. Одно столкновение даже с не очень большим – и кораблю каюк. Он помнил про «Титаник». Ну, а для судов поменьше лёд ещё опаснее. Настоящих айсбергов Младший пока не видал, но наслушался рассказов и знал, что основная часть ледяных гор – под водой. Как и многие опасности в жизни, эта была скрытой.

Наверное, северяне как-то приспособились там выживать. Хотя, возможно, они сейчас размышляют о том, как бы откочевать южнее.

Небо казалось чужим, хотя широта была привычной. Рассвет заставил вспомнить о мерячении.

Ночью ударил мороз, и бухта покрылась коркой льда.

Лёд поймал их в капкан, будто желая превратить лодку в айсберг, а людей в снеговиков.

Раньше климат всё же был помягче, хоть это и бездоказательно. Говорили, что Гольфстрим совсем слабый стал. Младший сначала даже попытался вспомнить скандинавский пантеон, когда в первый раз услышал это слово на корабле; подумал ещё – снова суеверие, вот божка какого-то поминают.

Потом сообразил, что Гольфстрим – это не бог, а теплое течение, благодаря которому дядя его деда, живший когда-то в Мурманске, не имел меховой шапки-ушанки и тёплой дублёнки, чем сильно огорчал своих родителей-сибиряков.

Хорошо, что на лодке оказался укомплектованный ящик с инструментом. Быстро разобрали всё, чем можно долбить лёд – топор, лом, кайло, тяжёлую кувалду. Работали без остановок под встревоженные крики птиц, время от времени сменяя друг друга. Никому не хотелось оставаться тут навсегда.

Панический иррациональный страх не проходил. А вдруг «Король Харальд» налетел на скалы или достался пиратам? Или про них просто забыли?

И только потребность не показывать свой страх другим… спасала. А ещё ударный труд.

Освободив лодку, рванули вон из коварной бухты, и облегчённо выдохнули, разглядев в бинокль знакомые очертания. Корабль шёл им навстречу. Никто, конечно, не собирался их бросать.

Как же Александр был рад снова ступить на палубу временного дома. Настолько пустым и холодным был мир за его пределами.

Саше нравилось обозревать берег, даже если это была едва различимая полоска на горизонте. Не раз ему за это прилетало – заняться больше нечем? И всё равно, в редкие минуты отдыха он старался хотя бы ненадолго подняться из кубрика, подойти вплотную к леерному ограждению, и, придерживаясь за него на всякий случай, смотреть во все глаза вдаль. Из кубрика ничего разглядеть нельзя, иллюминаторы всегда были мутные от брызг и находились слишком низко над водой, за исключением нескольких «начальственных» кают в надстройке. «Как перестать называть эти штуки иллюминатами?».

А с палубы можно увидеть больше. В глубине души он втайне надеялся встретить что-то необычное.

Среди рыбаков и грузовозов ходило много легенд о «летучих голландцах». Так назывались суда без экипажа или с мертвой командой. Обычно это были небольшие яхты. Гораздо реже попадалось и крупное судно. Натолкнуться на такое считалось очень плохим предзнаменованием. Хуже не придумаешь. Особенно если судно быстро движется по воле волн.

Младший думал над научными объяснениями этого явления. Должно быть, переменчивые течения… а может, небольшое землетрясение (моретрясение?) снимало корабль с мели. А может, оно стояло вмёрзшим в лед, а потом тот таял и выпускал пленника.

Скаро рассказывал, как однажды (он тогда работал на другую фирму) мимо их катера проплыл целый военный корабль-призрак. Не очень большой – не авианосец и не ракетный крейсер. Но с антеннами, тарелками локаторов, орудиями. Без видимых повреждений.

Откуда он взялся? Младший высказал своё «научное» предположение, что после окончания Зимы в Арктике у полюса стало чуть теплее, и он оттаял, и был подхвачен Гольфстримом или чем-то ещё.

Но молдаванин только махнул рукой.

– Духи, – замогильным голосом произнес он. – Духи… Ты совсем не знаешь жизни, парень. Наш мир… это типа плёнка над болотом. А под ней… у-у-у. У тебя самого смерть ни разу над ухом не свистела?

– Я вообще удивляюсь, что до сих пор живой.

– То-то же… Боги и духи. Он чуть ли не борт в борт с нами проплыл… У нас радар стоял, по винтику пересобранный, швейцарский. Не было на радаре никакого корабля. Я видел, как мой товарищ подошел к борту так близко, будто хотел перепрыгнуть… и я свалил его на палубу, так что он ухо отбил. И он потом на меня совсем не обижался. Слава богу.

Наверное, Скаро имел в виду христианского бога, но Младший подумал про богов подводного и подземного царства. У норгов в речи постоянно был Gott и Heer, а русскоязычные моряки чаще, чем Бога, вспоминали такую-то матерь (Мать Сыру Землю?).

Скаро ещё раз повторил, что встретить такого неупокоенного скитальца – дурной знак, хотя Младший склонялся к мысли, что тут не без влияния каких-нибудь раздвигающих сознание веществ.

Пару дней они шли в густом тумане. Не то, что далёкого берега не было видно, а и дальше собственного носа угадывались только смутные силуэты. Так и брели они в этом «молоке», усилив бдительность, почти на ощупь, обмениваясь гудками и лучами прожекторов с редкими встречными кораблями, прощупывая эхолотом фарватер.

Но, ни в этот день, ни на второй, ни на третий ничего экстраординарного не произошло. Младший давно понял, что когда предчувствуешь недоброе… оно никогда не случается… Или это только у него так? Всё самое страшное в жизни начиналось неожиданно, на фоне если не полного благополучия, то хотя бы стабильности.

Боязнь ледяных заторов и айсбергов (которых боцман почему-то иногда называл Кацманы, Зальцманы, а то и вовсе Рабиновичи) не была особенностью их экипажа. Льда боялись едва ли не сильнее других вещей – все, кто плавал… точнее, ходил… по этим морям. Говорили, что их ещё больше в Северном и Норвежском морях. Но там, как ни странно, этого добра больше бывало летом: тогда куски чаще откалывались от ледников. А зимой даже уже отколовшиеся глыбы примерзали намертво.

А вот на Балтике наоборот. Больше льдин встречалось в холодное время года, особенно в Ботническом заливе. Может, до Войны было не так, но никто из их экипажа этого не застал.

Младший опять вспомнил мрачные пророчества деда о ледниковой эре.

Но ещё он не забыл слова Денисова: что уже в исторические времена колебания среднегодовой температуры бывали очень сильными. Тёплые периоды могли подстегнуть развитие, а холодные – вызвать кризисы или обрушить целые цивилизации.

Один раз они всё-таки увидели айсберг. Именно ледяную гору. Потому что пласты плавучего льда попадались им не раз. И пусть гора была не такой огромной, как показывали в фильмах, она вызвала тревогу не только у такого юнца, как Саша.

Но самым тревожным была даже не самая эта глыба замёрзшей воды. На ней в бинокль вахтенный разглядел что-то похожее на тряпку. Он потом божился, что это спальный мешок. Может, конечно, это был просто кусок брезента, но Скаро перекрестился. Никто ничего не сказал, но все должны были подумать: а вдруг там внутри нетленный покойник, в глазах которого отпечатался пламень давних взрывов той бессмысленной бойни, которая отправила мир в ад? Холод отлично консервировал, сохранял для потомков свидетельства прошедших катастроф. А мертвецы во льдах, если не тревожить, ещё и всех живых переживут.

*****

Через неделю они достигли финальной точки маршрута.

Треллеборг. Здесь команда получала расчёт. Срок действия контрактов заканчивался. Желающие, а их было большинство, подписывало новые контракты. Саша, поколебавшись, подписался ещё на месяц.

Когда-то тут был крупнейший в Швеции порт и крупный завод по производству автомобильных шин. Склады заполнены покрышками всех калибров, на любой вкус. Конечно, резина уже давно потеряла свои свойства. Но спрос, хоть и небольшой, всё-таки остался, поэтому состарившиеся покрышки измельчали в крошку и из этого сырья понемногу выпускали новые, маленькие. В основном, для телег-прицепов. Морская торговля процветала. Конечно, по нынешним меркам.

В большой гавани было много места.

Вдалеке на мели ржавел военный корабль, судя по всему, просто брошенный. Говорили, что американский. Русскому тут взяться неоткуда. Российский флот, как говорили, был уничтожен в первые дни Войны. За исключением подлодок.

Падал снежок и к утру земля была покрыта тонким слоем.

Младший сошел по трапу вместе с другими членами команды в грузовой гавани, отделённой от моря волноломом. Было не так уж холодно, хотя ветерок дул неприятный.

Берег усыпан галькой и крупными булыжниками, края которых море ещё не успело закруглить. Возможно, их насыпали люди.

Рядом с «Харальдом» стоял корабль поменьше. Первое, что Младший увидел, была наваленная рядом с тем судном гора тушек животных, частично прикрытая брезентом. Штабелем лежали, как бревна, тюлени… или моржи? Нет, с ластами, но не очень крупные. Значит, тюлени. Запах стоял тот ещё. По тушкам ползали вялые, словно сонные, мухи.

Тошнотворное зрелище. Но моряки смотрели на это по-другому.

– Хорошая добыча у них. Всё пойдет в переработку. Будет и смазка, и жир для готовки, и мыло, и свечи.

А рыбы, рыбы тоже было много. На пристани рядами стоят бочки – металлические и сделанные из дерева по старинной технологии.

Много контейнеров, поддонов с ящиками и другой разной тары. Всё это заполнено рыбой, выгруженной из кораблей, которых стояло тут целых шесть. Рыбаки привезли на здешнюю ярмарку свой улов.

Суетились перекупщики, грузчики, и другой деловой и рабочий люд. Сушились лодки, конопатились, чинились. Для крупных кораблей тут имелся большой док.

Но «Харальд» ограничится тем, что продаст засоленный улов и всю выловленную недавно свежую рыбу.

На этот раз никаких заданий от боцмана не было. Поэтому можно просто пройтись, размять ноги.

Его обычная компания осталась на «Харальде». Скаро последние дни был мрачен, говорил, что ему нездоровится. Видимо, переживал, что отдых на берегу будет испорчен. Обычно-то у него в каждом порту друзья, а чаще подруги. А тут, видимо, отравился, на живот жаловался, его даже от работы освободили. У Василия нарисовалась внеочередная вахта, Юхо опять помогал кочегарам с конвейером для подачи угля. Шаман куда-то ушёл один. А остальных Младший знал не настолько хорошо, чтобы навязываться.

Поэтому предпочёл просто погулять по окрестностям, посмотреть берег.

От «сталкерства» друзья его предостерегли: здесь, мол, необитаемых домов мало, а за взлом могут и застрелить на месте. Или «легионеры» повесят. Ближайшее место, где можно поискать лут – это Мальмё, а до него километров пятнадцать.

Так далеко, да ещё один, он не пойдёт. И хотя корабль будет стоять еще минимум трое суток, увольнительная у него только на сегодня.

Оружия у Саши с собой не было, только нож. Про эти места было сказано, что они абсолютно безопасны. Ни банд, ни диких зверей.

Сразу за территорией порта тянулась равнина.

Но не пустошь. Было видно, что дороги ремонтируются, поля обрабатываются, и как раз недавно с них собрали урожай.

Из-за туч выглянуло солнце, температура воздуха поднялась, тонкий снежный покров начал таять, превращаясь в грязь. Но асфальт на дороге, которая шла вдоль берега, был почти сухим. Младший ожидал увидеть тундру, но на свободных от снега участках росла густая пожухлая трава. Летом тут, наверное, всё зеленеет. Есть и луга, и перелески. Этот юг Скандинавии будет потеплее, чем большинство краёв России.

С вышки на краю гавани его проводили подозрительным взглядом стражники в камуфляже и меховых шапках. Ни один из них не носил рогатый шлем, как «викингов» Легиона часто представляют те, кто их не видел.

А жаль. Младший любил артефакты в духе карго-культа. Он называл их «скрепушки» и хотел бы написать монографию про всякое такое. Как разные народы в постъядерную эпоху воспроизводили элементы прошлого… даже вымышленного. Это позволяло им… более уверенно смотреть в будущее.

Но практичные легионеры вряд ли стали бы носить то, что только мешает в битве.

Портовые сооружения остались позади. Жаль, что нельзя в город. Младший еще не бывал в шведских городах, и ему было интересно.

Пригород Треллеборга застроен деревянными домами. Кое-где из труб поднимались дымки. Другие выглядели как временно нежилые, на дверях висели замки. Но развалин не было.

Жаль, конечно, что нельзя сходить в Мальмё. Этот город гораздо больше, третий по величине в Швеции, там когда-то жило больше трехсот тысяч, и он заброшен. Обезлюдел во время «простудной чумы».

Про такие города в Европе ходили легенды, что там живут диковинные уродцы. Хотя с чего бы?

В Швеции вроде бы не было ядерных взрывов. Правда, тут имелось несколько АЭС, но их собирались перед Войной демонтировать, из-за экологии. Счётчика у него не было, и всё же Младший не сомневался, что тут он не запиликал бы: южное побережье выглядело слишком процветающим, чтобы быть заражённым.

Он вспомнил рассказы про то, что в заброшенных городах якобы можно встретить столетнюю на вид старуху, которая родилась двадцать лет назад. Или человека с телом, закрученным спиралью, как древесина у «вертолётных» сосен. Или с четырьмя руками. По некоторым поверьям встреча с уродцем была к удаче, по некоторым – наоборот. Но сами по себе они были, якобы, не опасны. А вот Скаро не верил, что обитатели некрополей безобидны. Он говорил, что те, кому они плохое сделали, об этом не расскажут.

«Товарищи упыри!.. Отпустите меня, я никому не скажу!»

«Конечно. Кому ты расскажешь? Гуляш не разговаривает», – Скаро рассказывал это так, будто сам сочинил, но Младший не удивился бы, узнав, что многие из шуточек перекочевали в голову румына из довоенных телепередач и интернета. Хотя Скараоско говорил, что с компами дела не имеет. Не доверял он шайтан-технике.

Младший всё же предпочитал верить, что такая «живность» является плодом воображения.

Размышляя, он шёл, не забывая посматривать по сторонам. И вдруг резко остановился. В землю был вкопан странный металлический шест с почерневшим черепом лошади.

– Это нитсшес, – услышал он голос за спиной. – Знак.

Свенсон появился так неожиданно, будто следил за Младшим и подкрался, чтобы напугать. Но нет, вряд ли. Скорее, у штурмана были здесь какие-то свои дела, Саше даже показалось, что он знает, какие. Парень ожидал, что Свенсон снова будет заманивать его рекрутом в Легион, но тот лишь ухмыльнулся.

– Когда-то давно в здании шинного завода жило племя. Легионеры из «Копья Рагнарёка» наказали его жителей. Убили вождя и его сыновей, забрали себе всех женщин, а мужчин превратили в траллсов.

«Знакомая картина», – Младший вспомнил деревню под Уфой.

– Но те люди были сами виноваты, – продолжал Свенсон. – Они заманивали корабли на скалы прожекторами. Грабили их, а выживших порабощали. И ладно бы только это. Ещё они похищали девушек и насильно делали их своими жёнами. Чертовы любители инцеста нуждались в притоке свежей крови. Насчет мяса тоже ходили разные слухи.

– Как я понимаю, они больше не будут?

– Давно. С тех пор тут спокойно… Ну что, ты понял? Попав в Европу, ты не попал в сказку, русский?

– Я и не надеялся. Просто хочу посмотреть мир. А сказки бывают только в книжках.

– Да. В реальности мы выбираем между разными людоедами. Хотя вегетарианцы еще страшнее людоедов, парень.

Штурман был тот ещё философ. Он точно не был людоедом, любил курятину. Но почему-то Саше захотелось поскорее избавиться от его общества.

Впрочем, тот и сам не собирался задерживаться. И направлялся он не в порт, а куда-то на запад. Похоже, его тут везде пускали беспрепятственно.

Кивнув на прощание (всё равно увидятся на корабле), Младший был рад, что снова остался один. Он не собирался искать компанию, хотел просто побродить в одиночку. Ему это было нужно. Как в своё время на Урале, когда он жил у Елены.

По левую руку от дороги было поселение без названия, настоящая деревня викингов – бревенчатые дома с характерными крышами окружены невысоким частоколом из заостренных жердей. Младший подумал, что даже корова или заяц смогут перепрыгнуть такое ограждение, но смотрелось оно очень самобытно.

Снаружи, на перекрестке асфальтовой дороги и еще одной, попроще, грунтовой, но ровной, стояло что-то вроде таверны. Видимо, местные поставили забегаловку не в самом посёлке, чтобы не платить какой-нибудь налог.

Младший продолжал идти дальше. На асфальте не росло не единой травинки. Вдоль шоссе, немного в отдалении, был сделан вал из старых машин. С проросшей внутри травой, переплетенные чем-то типа плюща, они смотрелись как исполинская живая изгородь. В чувстве вкуса местным не откажешь.

Вдруг парень заметил что-то на асфальте, подошёл поближе и усмехнулся. Похоже, тут прошел караван или стадо. Наверное, потом придёт кто-то, соберет и коровьи лепёшки, и конские яблоки, использует в хозяйстве. Навоз – символ богатства, а не отсталости. Значит, тут есть тучные табуны или стада.

«Раньше они у нас газ и нефть покупали. А теперь говном топят. Хорошо им теперь, а?» – вспомнил он слова боцмана.

Младший тогда только хмыкнул, подумав: «Какая разница, что там было раньше? Ты тогда не жил и я не жил, боцман. Ты просто выбираешь, каким книжкам верить, а каким не верить… выбираешь комфортный для тебя образ прошлого. А я не хочу жить прошлым. Меня больше волнует, что будет завтра».

Таверну он обошёл. Может, конечно, там цивильно, чисто и помещение проветривается, но пьяные рожи ему еще в Питере обрыдли. И плевать, что они там пьют, бормотуху, или медовуху. Да хоть эль!

Он нашел тропинку вверх по склону холма, и решил повторить свой уральский опыт. Отсюда он сможет оглядеть все окрестности.

Треллеборг хорошо просматривался, а посёлок викингов вообще был, как на ладони.

Кроме частокола он окружен земляными насыпями. Дома расходились от центра по концентрическим окружностям. В середине стоял самый большой дом, метров тридцать в длину. Выглядел он в точности как так называемый «длинный дом» из книжек, также известный как «бражный зал», место, где жил знатный скандинав или германец и где собирался весь род. Всё, как в кино про викингов. Хотя в таких домах могли и скотину держать поближе к дверям. Этот тип архитектуры с неолита известен.

На козырьках красовались резные головы хищников. На крышах кое-где ещё лежал снег, придавая картине какой-то первобытный уют. Легко представить, как это смотрится в сумерках, пока люди ещё не легли спать, и в небольших окнах дрожат огоньки масляных светильников. А ведь посёлок построен недавно, но на старый манер. Как же велика тяга к корням, к тому, что может дать опору в этом безумном мире!

Любуясь открывшимся с холма видом, Саша сообразил, что отошёл довольно далеко от гавани. Но ещё не вечер, часы на руке, да и корабль никуда не денется.

Не так много мест в мире, где можно спокойно прогуливаться. Может, их вообще не осталось. Но его уверили, что окрестности Треллеборга – именно такое место. Что Легион «конфисковывал» у воров пальцы, у грабителей руки. А у насильников… да, именно то.

Поэтому тут вроде можно ходить без боязни. Но праздно гуляющей публики что-то незаметно. Видимо, все заняты делами.

Александр спустился с холма и, не торопясь, пошёл в сторону гавани. Но долго наслаждаться красотой и покоем ему не дали. Благодушный настрой испортили трое в камуфляже, с автоматами, подъехавшие на мотоцикле с коляской. Саша как раз решил немного передохнуть и собирался присесть на лавочку около заброшенной землянки со стенами из дёрна, с травой на крыше… Камуфляжники перегородили парню дорогу и молча рассматривали его. Саша и не испугался даже сначала – он же не нарушает ничего. Узнал символику Легиона у них на рукавах. Штурман Свенсон называл эту молнию руной Зиг. А Скаро говорил, что правильно она называется «сол» и означает солнце.

Но что это за «молотки» на шевронах? Ремонтники? Ну, хотя бы не копьё. «Копейщиков» он опасался, наслушавшись рассказов.

Но тут Данилов вспомнился давнишний разговор в кубрике. Про «Молот Тора». Специальное подразделение. Не стражники и не патрульные, а охотники за головами. В полутемной кают-компании матросы обсуждали их дела. Довольно страшные.

– Hey, you! Stop right there! – грубо окликнули его по-английски. – Don’t fucking move!

Младший и так стоял смирно, а теперь и вовсе застыл.– Не стреляйте, пожалуйста! – ответил он тоже на инглише.

«Лингва-франка» – вспомнилось ему слово из бездны прошлого. Так дед называл языки, которые используют для общения между разными народами, хотя они и не родные для пользователей.

Младший произнёс фразу старательно, как школьник, пытаясь не скрыть акцент, а сделать неочевидным, откуда он. Но его все равно вычислили.

Его выговор произвёл странное действие. Легионеры разразились хохотом и потоком непонятных слов, которые могли быть площадными ругательствами. Возможно, на шведском. Хотя не такой уж Саша искушённый лингвист.

А один достал из кармана монетку и отдал другому, будто проиграл спор.

– Ну, и что это у нас здесь? – усмехнулся он. – Один хороший русский. Или плохой? Откуда ты, дорогой друг?

Это был здоровый блондин с обветренным красным лицом и болезненно прозрачными глазами. Шапку он снял и сунул в карман, будто жарко стало.

Разговор продолжился на английском, хотя Младший иногда заговаривался и вставлял русские фразы. Когда нервничал, он часто путался. А тут понял: повод нервничать есть. Как там, в старом фильме? Вечер перестаёт быть томным?

– С корабля, – ответил Младший, не реагируя на слова, в которых ему почудилась издёвка. – Фром шип.

Они смотрели внимательно. Похоже, язык Пушкина был им тоже знаком.

Не верят? Да, они видят в его глазах испуг. Но что ещё там может быть? У бедного путника-чужака перед вооружённым патрулем.

– С какого ты корабля?

Младший пытался ответить, но от волнения забыл название судна. Грюнвальд? Геральд? Хармонд?

Пока он мычал и таращил глаза, высокий и сухопарый легионер, про таких говорят, верста коломенская, заржал:

– Можно было не спрашивать. Сразу видно, откуда он.

– Русский. Слушай сюда, – сказал первый более доброжелательным… или холодно-вежливым тоном. Но взгляд его был пристальный, неприятный – Мы ищем один человек. Здоровый мужик, примерно метр девяносто. Толстый. Особые приметы… Борода. И татуировка с волк. Гляди, – он протянул Младшему распечатку плохого качества, но узнать Скаро было легко. – Если скажешь, где он, и мы его поймать, получишь тридцать талеров.

«А если не скажу? Или скажу неправильно? Пулю?», – догадался Саша. Или удар под дых?

Конечно, он не собирался выдавать друга. Но охотно поверил, что за Скараоско в этих краях водились какие-то грешки. Может, неспроста тот остался на судне?

– Я не видел такого, – сказал Младший, опять перейдя на английский.

– А ты знаешь языки. Необычно для ваших. Знаком с румыном? Только честно. В глаза смотри, когда с тобой говорят, русский.

– Не знаю никаких румынов.

– Да ну его, – заговорил второй патрульный. – Посмотри, какой тормоз. Не может быть дружок Скараоско таким. Наверное, он с лодки, которая зашла вчера, привезла вонючих моржей… Время тратим…

– Подождите, парни, – заговорил третий, невысокий крепыш. – Если он с русского «Витязя», значит – из Сталинграда. У нас таких звали «тибла». Это они сожгли весь этот грёбаный мир. Ненавижу гадов. Но в клетке места нет, там уже бродяга сидит.

Его напарники хмыкнули и перекинулись непонятными словами.

«А ты думал, что неприязнь к русским – это миф, дурачок?», – мысленно обратился к себе Младший. Но нет, он так не думал, всё-таки в психологии кое-что понимал.

«Тибла». Финн однажды так высказался в сердцах, когда чуть не упал, запнувшись о большую рыбину, которую Эдик не удержал в руках, и та выскользнула прямо Юхо под ноги. Обычно молчаливый Юхо не употреблял бранные слова, и потом явно смутился. Младший тогда подумал, что это просто искажённое русское ругательство. А уже потом узнал, что это – обидная кличка для национальности.

– Где твой паспорт, русский? – не унимался низенький. – У хорошего тиблы должен быть паспорт. Фиолетовый, как его морда.

Паспорта у Младшего, конечно, не было. Единственный документ, который у него остался, это продлённый контракт, да и тот лежал в кубрике в рюкзаке.

– Не нужен паспорт. Он шутит. Вали, – и долговязый подтолкнул Александра. Ты не против, Мартин?

Младший понял, что «скелет» здесь не главный, коротыш – тем более, а решает всё светловолосый амбал. Именно он – начальник патруля. Или команды ловцов?

Мартин коротко кивнул.

Крепыш был явно раздосадован, но смирился. Они с командиром чуть отошли что-то обсудить.

– Скажи спасибо, что мы сегодня добрые, тибла, – повторил на чистом русском высокий, задержавшийся рядом, – Мне дед говорил, что таких, как ты, надо отправлять в Подземную Советскую Республику. Чтоб росло её население. Чтоб она процветала… Чертовы коммуняки. Из-за вас всё. У моей матери на каждой руке по два лишних пальца, двое братьев неживые родились. А сколько вы в Войну крови нам попортили… Превратить любой город в Сталинград... это вы можете. Хоть свой, хоть чужой. А компьютер сделать слабо? А? Ты вообще знаешь, что такое компьютер?

У него на скулах ходили желваки, глаза сузились. Видно было, что охотник изо всех сил сдерживает себя. Младший тоже сцепил зубы, чтобы не сказать что-нибудь резкое в ответ. Так они и стояли.

– Дед вас терпеть не мог. А прадед, когда в маразм впал, песни ваши пел и орал: «какую страну просрали». Вали отсюда, русский. Скажи спасибо.

– Спасибо.

– Ох, и тупица, – прибалт (а Саша, наконец, понял, откуда родом этот длинный) закрыл лицо рукой. – И таких – целый материк до самого Китая… Боже, боже мой. Жалко, стеной не отгородились.

– Кирпичей не напасётесь.

Легионер заржал. Он, похоже, остывал.

Скороговоркой сказал что-то, судя по всему, на своём языке.

– Янис, ну его к черту. Поехали! – сказал блондин, возвращаясь. – Ублюдок румынский уходит.

Интересные дела. Служат в Швеции, но не шведы; разговаривают в основном на английском, но инглиш – не их родной язык. Интернационал какой-то.

Наверное, лучше всего им подошёл бы немецкий.

Подойдя к мотоциклу, они не торопились рассаживаться по местам. Похоже, им надо было обсудить ситуацию. Говорили без смущения, считая, что Саша знает инглиш на уровне «бе-бе ме-ме». Или просто настолько не воспринимали его как угрозу. Но, скорее всего, они уже забыли про русского парня, у них были дела поважнее.

Саша замешкался. Он не мог решить, как правильнее поступить – продолжить движение, подставив этим головорезам спину? Или тихонько постоять, подождать, когда они уедут? Не напоминать о себе?

– Сука... чтоб ему! – ворчал высокий патрульный. – Надо было брать больше людей. Целое отделение. Он опасный чёрт, разбойник, оружием владеет. Может, он на корабль вернулся? Поехали, ещё с капитаном поговорим? Может, выдаст?

– Хрен там, – сказал его начальник. – Капитан не врёт. Он и сам теперь рад его вздёрнуть. После того как румын там сегодня навёл шороху. И он же не дурак – возвращаться, где наследил!

Младший не очень понимал, о чем это. Какого «шороху»? Может, они ошиблись и говорят про другого румына со схожим именем?

– Жжем бензин и морозим задницы. А могли бы сидеть в тепле. С бабами.

– Надо вернуться за собаками, – заговорил низкорослый. – Нам же говорили, что он сойдет с корабля здесь. Если он ушёл и будет буран, мы его никогда не найдём. А этого тиблу я бы проверил. Рожа подозрительная.

Они вспомнили о «подозрительном» русском. Младший затаил дыхание и присел, будто завязывая шнурок на ботинке. Но неожиданно на него напал кашель.

– Да ну его, – бросил высокий, литовец или латыш. – Вдруг заразный? Кто его знает, откуда он выбрался. Не похож на сталинградца. Он, наверное, из оборвышей.

– Классно, что они там друг друга режут. Но мало… ох мало.

«Если они не уедут сейчас, то загребут», – подумал Младший. – В какую-нибудь свою комендатуру. И там неизвестно, как всё обернется. Закон у того, кто с оружием. А они ещё имеют лицензию или мандат, они тут власть, а я чужак. Выкупать меня никто не будет. Никто даже не узнает, куда я делся.

Но аргумент про кашель оказался решающим.

Они сели на свой мотоцикл и укатили на север. Пронесло. Младший выдохнул, когда они скрылись с глаз. Впрочем, такое с ним бывало и в родных краях, и не раз, тут он ещё легко отделался. Даже не побили.

«Надо бы предупредить товарища… хотя не такой уж он хороший товарищ, – подумал Саша. – Наоборот, подставил меня, гад. Явно не всё про себя рассказывал! За просто так таких волкодавов не посылают. И что он натворил на корабле?»

Неожиданно Саша услышал знакомый голос.

– И ведь не пожалели топлива. Значит, ценят. Я и не знал, что стою тридцатник.

Из землянки, около которой как раз всё и происходило, вышел Скаро собственной персоной.

Но что-то в его лице было такое, что заставило Младшего напрячься. Что-то незнакомое.

Молдавский дьявол отряхнул свою лохматую шапку от снега, насыпавшегося на него с козырька крыши. Стоял он так, что с дороги его не было видно.

– Кажись, до сих пор меня помнят, раз так жопы себе рвут. Хорошо, что пёсиков забыли захватить. Иначе пришлось бы убивать. Всех. И тебя за компанию. Мне бы этого не хотелось.

В руках у молдаванина был короткий черный автомат. Может, финский или немецкий, подумал Саша. Он видел похожий в кино. Пушка была явно скорострельной, хотя для дальних дистанций не годилась из-за короткого ствола. И не автомат это, а пистолет-пулемет.

Видишь ли, Александру, – переиначил он его имя на румынский лад. – Я не преступник по жизни.

– Ага, рассказывай, – Младший был сильно зол, что его впутали в чужие разборки.

– Серьезно. Просто мне не везет на людей. Ещё до вербовки к норгам я вел бизнес. Тюленьи шкуры, китовый жир, моржовые клыки. Не смейся, это ценный товар. Даже бивни мамонтовые продавал. Но меня кинули. Мой же партнёр, барыга чёртов, Якоб Аронсен, меня подставил. И теперь я должен кучу бабок и мне нельзя ни здесь, ни в соседних городах показываться. Самое смешное, что Якоб скупил все мои долги и теперь он – главный мой кредитор. Но, поскольку он не ярл, а торговец мехом, за мной идут не его дружки, а наёмные хедхантеры. Что-то типа здешнего «Интерпола». Эти самые «молотобойцы».

– «Молот Тора»?

– Угу. Работают под крышей Легиона по всей Скандинавии. Видимо, он им кучу талеров за меня забашлял. Вот и плаваю теперь как простой морячок, под чужим именем. Вернее, моим вторым. Я Бэсеску по жизни. Устал уже прятаться как заяц. Решил сам визит нанести. Якоб живет тут на бывшей электростанции, под охраной. Но в порту меня ждали, хорошо, что смог просечь. Видно, крыса какая-то сдала…. Я не отступлю. Не привык. Решу проблему. А потом думаю свалить подальше отсюда. Ты понял, на корабль я не вернусь. Буду искать другие пути. А вот это, – он достал мешочек, – мое выходное пособие.

Младший посмотрел на мешок. Увесистый. Если там талеры – а что ещё там могло быть? – то сумма большая. Неужели он…?

– Да, позаимствовал. Капитан – неплохой мужик… но жмот и думает только о своей семье, – продолжал Скаро. – И это правильно. Но я буду думать о своей. Моя семья – это я. Мы немного поцапались с ним на днях. И Ярл пошёл на принцип. Сверхурочных, сказал, не платить… голый тариф и никаких «за вредность». И Борис его поддержал, собака морская… Говорит, что оборзел я. А я не борзел. Я честность люблю. И вот ночью навестил сейф и нашел там клад. Вспомнил, что я немного «медвежатник», хоть мишек и не обижаю. И я не всё забрал, а только то, что мне причитается. Они меня три года накалывали с оплатой сверхурочных. И за боевые должны были доплатить. Вот и накопилось. Да еще плюс пеня.

Скаро встряхнул мешком и тот звякнул.

– Я не хотел так. Но мне эти деньги нужны сейчас, а не через месяц.

– Ты хочешь заплатить долг, чтоб от тебя отстали?

– Почти. Прикупить патронов у одного… лица ближневосточной национальности. И разобраться с Якобом. Вырезать его поганый язык, – Скаро показал на свой финский нож. Покончу с этим или подохну сам.

Молдаванин отхлебнул из фляжки.

– Будешь?

– Не пью.

– Пей, – Скаро наставил на Младшего автомат. – Мы всё равно не доживём до старости. А этот мир рушится. Рагнарёк.

Потом расхохотался и хлопнул парня по плечу так, что тот чуть не упал.

– Да ладно, пей, шучу. Я на предохранитель поставил.

Младший послушно отхлебнул, косясь на автомат.

– Не буду я в тебя стрелять, и не собирался. Скаро закинул «пушку» за спину.

Пойло отдавало дрожжами, но на вкус было приятным.

После нескольких глотков, бородатый забрал у Саши фляжку.

– Хорош. Мне оставь. А насчёт того, что такие, как мы сдохнем раньше, чем природой отпущено... Это факт. Вот я и хочу свалить. Жизнь одна, устал коченеть. Ты был прав. Я со знакомыми поговорил. Дело труба. Последние зимы одна холоднее другой, рыбы мало… хотя её ловят не такие стаи кораблей, как раньше. Значит, что-то в течениях изменилось. Я не метеохеролог, но секу фишку. И я не хочу думать, временно это или навсегда. На сто лет, на двести. Просто собираюсь свалить в южные моря. Там реально на женщинах одежды меньше, подумай.

Похоже, для него это был главный аргумент.

– Короче, в зимний сезон меня уже тут не будет.

– Как ты туда доберешься? – спросил Младший. – До южных морей. Это хренова прорва километров.

– Да уж не пешком по суше. Каботажным плаваньем. Вдоль бережка, на перекладных.

– И ты думаешь, там будет лучше? А корабль где возьмешь?

– Где-нибудь найду. Или подвезут, или матросом наймусь. Это уже мои проблемы. Или угоню, – он осклабился. – А ты умный чувак. Поэтому я тебя не пристрелю и даже не зарежу. Старый я стал… Людей теперь мало... и те, кто непростой... сильно на виду. Как алмазы в угольной куче. Нельзя топить ими котёл. Они не должны подыхать вот так. В разборках таких ублюдков, как я, или эти легионеры, или викинги, или оборвыши. Я-то что?.. Таких – каждый второй на любом базаре. А ты – непростой. Найди цыганку, пусть погадает по руке. Вдруг у тебя… миссия?

Саша вспомнил слова Денисова, и ему стало обидно. Это похоже на «черную метку». Почему ему нельзя быть как все, простым, не особенным? Просто жить и работать, как эти моряки и рыбаки, наёмники и воры? Семью завести… Почему каждый встречный предрекает ему особую судьбу? Они что, не знают, как это страшно? Особая судьба.

– На хрен гадания. Не верю в такое.

– А зря. Кстати… сколько тебе заплатят? Дай угадаю. Норги зажали и твою оплату тоже?

– Не зажали. Заплатят именно столько, сколько обещали. Я отрабатывал проезд и моё спасение. И лодку мне вернули. И ещё двадцатку заплатят. Или тридцатку, забыл. Потом.

Скаро рассмеялся, показав зубы. Два из них были золотыми.

– А я знаю, сколько тебе дали. Ты лузером-то не будь. Они воспользовались твоим положением, когда ты бежал со своей Раши, без ничего. Койко-место и жратва?! За три месяца в обнимку с рыбой?! Ты ведь и сверхурочные брал. И двадцать-тридцать талеров на расходы? Без обид, но это херня! Твой труд принес им в пять раз больше. Они должны тебе больше отсыпать. Это тебя ещё не оштрафовали за вшивую драку с чехами. Нас – штрафанули, а тебя мы выгородили. И это не по закону, а по справедливости. Так у вас, русских, принято? Я не русский, Шаман ошибается. Но это неважно. Хочешь, поделюсь с тобой? Ты же не захотел заработать на мне свои тридцать сребреников, – с этими словами Скаро зачерпнул горсть монет из денежного мешочка. – Бери!

– Не надо мне от тебя никаких денег. И тебе они вроде для другого были нужны.

– Что ж, мудро, – Скараоско, не споря, ссыпал деньги назад и затянул завязки. – Ты меня не знаешь. Может, я тебя подставить хочу, а патрульные караулят вон за тем ржавым автобусом? И ты не хочешь быть мне обязанным. Тоже умно. За услуги надо платить, а деньги отрабатывать. Ещё не хочешь пачкать руки ворованным. Я же говорю –умный ты парень, Саня. Ладно, ладно… и без них ко дну не пойдешь. Деньги – зло. Если что-то хорошее и принес «чёрный день»… где я слышал такой оборот, а? – если что-то хорошее принес этот звездец, то это избавление от власти денег. Нет, они остались, но теперь это уже не бог, а так… божок, сидит в углу. Так наш священник говорил… Аминь. Хотя я боюсь, что время пройдет, и они снова силу наберут, кровью напьются. А пока в мире правит нож, кулак и «ствол». Дьявол – князь мира сего, парень. Ведь так?

Саша кивнул в знак согласия, непроизвольно покосившись на автомат.

– Ты и вправду молчун. А я вот люблю потрепаться. Поэтому некоторые считают меня глупым. Иногда это последняя ошибка в их жизни. Может, потом загляну в Амстердам. Рассказать про «Квартал красных фонарей»? На самом деле никаких фонарей там нету, а только горящие бочки. Прикинь? Но «Квартал коптящих бочек» – как-то не звучит, правда? Зато там тёлки в витринах, крутятся как мясо на вертеле для шаурмы. Только вместо вертела у них шесты. Я там такую себе нашёл однажды…ммм. Стоп! – Скаро вдруг мотнул головой. – Время поджимает. Потом расскажу. Если судьба за каким-то демоном нас снова сведет. Ну ладно, бывай. Земля круглая! Что бы там ни гнал долбанутый штурман. Иначе бы океаны с неё стекли черепахе за шиворот… Если что, я буду на Адриатике. Это море такое.

– Я знаю, – кивнул Саша. В его планы появляться на юге Европы совсем не входило.

– Ну ладно, чао. Участвовать в моём деле не предлагаю. Напарники уже есть, местные чуваки. На этом всё. Хотя подожди…

Скаро достал из рюкзака свёрток, замотанный в бумагу, а сверху – в полиэтилен. И протянул парню. Там был хлеб, какая-то зелень… и здоровый шмат сала.

– Шпиг. Срезал с одного жирного засранца.

Младший непроизвольно дернулся.

– Да блин. Купил у одного поляка, не думай. Венгерский вкуснее, но и этот ничего. Надумаешь валить с корабля – пригодится. Эскимосы умудряются питаться одним жиром всю зиму. Ешь. А я себе еду добуду.

– Спасибо. Но я не буду валить.

– Ну, значит поделись с нашими. Или один под одеялом захомячь. Но не болтай про меня. Всё. Не благодари. Это чистый холистернин.

– Все люди, потреблявшие холистернин, рано или поздно умрут, – пробормотал Младший.

– Верно подмечено, – поднял палец Скаро. – Вопрос в том, когда и как.

Данилов убрал пакет к себе за пазуху, хоть и подумал, что теперь весь пропахнет этим. Но после сюрстреминга это плёвое дело.

– Dosvidania, – сказал Скаро с новым акцентом. Он умел менять голос, будто актер. Представлениями он тоже когда-то зарабатывал на хлеб, – Моя мать и правда была из Молдавии. А оттуда до русских не так уж далеко…

Дальше явно предполагалось: «к сожалению», но было пропущено. Александр понял, что непроизвольно нахмурился. Достали его такие шутки. Но его путь среди других наций только начинался. Надо привыкать.

– Да ладно! Забей на то, что думают о тебе. Дураки судят по роже, по племени, по достатку. А ты будь выше. Короче, иди своей дорогой, сталкер.

– Пока. Goodbye, – ответил Данилов, понимая, что вероятность повторной встречи стремится к нулю. Возможно, это к лучшему. И почему Скаро назвал его сталкером?

– Бывай, друже. Если эти трое мне попадутся, выпишу им «паспорта» к Святому Петру. Сами они толстые… А я побуду грузовым оленем Санты. Счастливо! Умчи меня олень, в твою страну Олению… Эх, надо было тележку брать, рано ещё с санками.

Молдаванин ушёл, волоча за собой санки, на которых лежал объёмистый мешок с пожитками. Уже успел добыть. Напевая, Скаро направился на восток от шоссе, где за «лесом» из поломанных ветряков возвышались поросшие редкими соснами холмы.

Удивительно, что он знал старую русско-советскую песню. Хотя – как понял Младший за время вояжа – каких только песен Скаро не знал. И даже какую-то молдавскую с непонятными словами «нума-нума-нума-ей…».

Раньше Александр думал, что такие люди только в книжках бывают. Не просто пройдоха, но вор и, похоже, убийца. Но с понятиями о честности и правде. В галерее людей, которых Данилов встретил на Дороге, этот был не самый странный, но один из самых колоритных. Надо уделить ему пару строк или короткий абзац. Не так много у него было знакомых, которых он мог бы назвать товарищами.

Младший иногда делал заметки, но сил, а главное энергии после тяжелого труда обычно не оставалось. Поэтому блокнот заполнялся медленно. По строчке в неделю. И из этой галереи портретов он обязательно сошьет свою историю… если останется жив.

Надо поторопиться. Интуиция подсказывала, что ему срочно пора возвращаться.

И он оказался прав. Раздалась серия громких созывающих гудков. Младший готов был поклясться, что это «голос» именно их траулера. Похоже, планы изменились.

Гудок надрывался так, будто не просто торопил, а был наполнен раздражением. Младший пошёл, а потом и побежал на этот глас. Но всё равно прибыл последним. Все уже были на палубе. Такой тип сигнала означал Общий сбор. Всех вернули на корабль раньше времени из-за того, что случилось ЧП. И Младший уже знал, какое именно.

Младший нашел своих. Юхо, Василия, Шамана и других. Быстро отнес пакет с салом в рундук, чтобы успеть к сбору на палубе. Они построились довольно ровными рядами, глаза каждого устремлены к надстройке.

И вот показался Ярл и сразу заговорил по-норвежски, Младший понял от силы одно слово из десяти, но смысл уловил, да и боцман потом перевёл.

Капитан Рагнар Халворсен метал молнии, как Тор.

– Вы уже знаете, что произошло. Среди нас всё время была крыса! Мы делили с ним стол, а он нас обворовал. Мы считали его другом, а он оказался мерзавцем. Теперь ему на этом море больше не быть. Не только на этом корабле. Я не отдам его Легиону, если он мне попадется. Я отдам его рыбам, причем кусками. Я всё сказал. Экипаж, разойтись.

Капитан поднял кулак, будто собирался стукнуть по рейлингу от злости, но сдержался. На этом собрание было закончено.

Погоню посылать смысла не было, и отплытие не стали откладывать. Случившееся посчитали дурным знаком.

Переполох, вызванный кражей со взломом, вышел страшный и длился целую неделю. Вся команда стояла на ушах. Обыскивали каюты. Допрашивали всех, в том числе перекрестно. Начальство подозревало, что Младший что-то знает. В такие моменты английский Данилова портился, и говорить с ним было очень трудно. Поэтому допрос вёл боцман. Младший понимал, что он не сильно навредит бывшему бригадиру, если всё расскажет, как есть. Но изложил полуправду. «Видел его издалека, молдаванин пошел в другую сторону и больше я его не встречал».

Он умел косить под дурачка, так что боцман, а затем и капитан махнули рукой.

Но через день Борис Николаевич вызвал его для разговора один на один, и пришлось рассказать честно, подробно. Боцман сказал, что он и так в курсе, но капитану об этом знать необязательно. Как говорили, Скаро не тронул всех монет и ценностей, а взял только то, что считал «недоплатой» себе. Но команде придётся возмещать эти деньги фирме.

Получилось понемногу на каждого, но неприятно. Бывшего товарища многие были бы рады сварить в кипятке или протащить на веревке под килем. Ведь Скараоско явно давно решил их покинуть. И никому не проговорился. Но вскоре всё успокоилось. Жизнь на борту вернулась в рабочее русло, будто и не было на нем румыно-молдавского хвастуна и буяна.

И снова была рыба, рыба, рыба, рыба, рыба, рыба, рыба… и еще раз рыба.

Шторма. Качка. Вахты. И снова рыба, рыба, рыба.

Погрузка рыбы, переработка рыбы, разгрузка рыбы… А еще рыба в супе и рыба вареная с лапшой.

Но Александр знал, что это скоро кончится, так проще было мириться.

Теперь бригадиром их звена стал немногословный Финн.

И если как товарищ он был нормальный и готовый всегда помочь, то как босс оказался очень требовательный, дотошный к любым мелочам, которых Скаро не замечал – вроде плохо убранного рабочего места или небольших дефектов на рыбе. Младший, конечно, мысленно взвыл, но терпел. Куда деваться.

Зато к их бригаде присоединился уже окончательно Шаман. Он не очень ладил с техникой, но от северянина этого и не требовали. А вот в рыбе он наоборот понимал даже больше, чем норвежцы. И просто обладал большой смекалкой.

Младший опасался, что теперь, когда поручившийся за пленного молдаванин сбежал – не будет ли у ненца проблем? Но нет. Говорят, тот поклялся капитану какой-то страшной клятвой, и этого хватило.

Шамана держали, так как он не только был хорош в драке, но и работал за троих.

Саша проплавал ещё месяц. Ничего особо интересного не случилось. И слава богу.

По побережьям Скандинавии жизнь теплилась, кроме самого севера, где была ледяная пустыня. А вот вдали от берега в центральной части полуострова места были уже в основном полудикие.

Английский понимали многие, но это был совсем не тот английский, который он учил с дедом по учебникам… На новом английском вряд ли можно написать философский трактат. Но объяснить чужаку, сколько надо заплатить за комнату и койку, а сколько за обед – можно вполне.

Впрочем, как и русский пустошей России был не похож на русский Пушкина.

В диких местах не останавливались. Так и не суждено было Саше пособирать здесь лут, как он надеялся. По берегам всё вычищено или занято, а в глушь они не рискнут забираться. Поэтому пришлось пока забыть про романтику и целиком уйти в рутинный труд.

В Гамбург они шли потому, что по слухам, там в конце этого сезона предлагали самую выгодную цену за рыбу.

Причем везти надо в сам Гамбург, к которому можно было доплыть, только спустившись вниз по Эльбе из Северного моря.

Можно было, конечно, выгрузить всё в городках Киль или Любек, с выходом на Балтику, но это было не так выгодно. Там перекупы скупили бы по дешёвке, и сами наварились бы на перепродаже.

В общем, надо было обогнуть Данию. Раньше через неё был прорыт канал, но теперь он засорен, завален и непроходим. Но даже с учетом крюка в тысячу с лишним миль поход обещал быть выгодным. А ещё после продажи улова они смогут или в самом Гамбурге, или в Киле встать в док на основательный ремонт, подешевле чем у шведов, и корабль продлит свой срок службы.

Младший голову себе этой экономикой не забивал, хотя иногда записывал в блокнот, просто для пухлости. Может, когда-то его «Хождения за три моря» будут кому-то интересны. Если он снова не потеряет записи в очередном пожарище.

Саша просто радовался такому совпадению. Гамбург ему и был нужен. Откладывать нельзя. Неизвестно, когда он ещё сможет тут побывать.

А когда до Гамбурга оставалась неделя – он честно рассказал всё боцману Борису Николаевичу.

– Зря, – покачал головой, не выпуская трубки из зубов, боцман. – Зря. Где еще такую работу найдешь?

– Просто хочу попробовать себя в другом. А тут большой город. Не пропаду.

– Да что ты умеешь? – не унимался Николаич. – Быть моряком – это всегда иметь кусок хлеба! Ну… или рыбы. И не обязательно сюрстреминга. Давай, продлевай контракт. Наше судно уже старое. Чинить его всё труднее. Но капитан уже накопил «тарелок», чтоб купить потом на верфи в Ландскруне посудину поменьше – хороший сейнер после капремонта. А может, два или три. Целый флот! Повысишь свою квалификацию. Когда-нибудь дорастешь если не до меня, то до старшего матроса.

На какую-то секунду в Младшем закопошилось что-то, похожее на червяка сомнения.

– Ты парень толковый… будь в команде, и мы тебя не бросим. Даже если вдруг покалечишься или заболеешь, будем лечить. А если после десяти лет спишешься на берег и будешь жить в любом порту, где есть наши фактории, то сможешь чинить баркасы, такелаж или рыбу перерабатывать… будем платить стабильную копеечку. Ну, а если до старости доживешь, то даже типа пенсия будет. Слово Ярла железное. Где ты ещё найдешь такие условия? Оставайся.

Но Саша не дал себя уговорить. Даже на один рейс. Он знал, что из него не получился хороший моряк. Приемлемый, но таких, как он, в любом порту можно нанять пучок за пятачок. . Но главное даже не в этом. У него – цель.

– Извините, но у меня другие планы. Я, наверное, и в Гамбурге не задержусь. Пойду дальше.

– Бродячая душа, значит. Жаль. Человек должен иметь Родину. Пусть иногда и Родина имеет человека. Ну, тогда рассчитаемся. Кстати, увидишь этого румынского говнюка – вломи ему от меня. Я его не сдал, хотя были подозрения. Но и не простил. Как его настоящая фамилия… забыл. Что-то связано с бесами. Ну и падлой он оказался. Кладоискатель, нах.

Саше заплатили даже меньше, чем он ожидал, с учётом того, что на всю команду раскидали похищенную Скаро сумму. Зато дали «гернсийский» свитер, их вязали где-то на островах рядом с Англией. Очень ноский и тёплый. Хотя и не новый. Вряд ли с покойника снято или с больного. А если и снято, то выстирано и прожарено.

И еще разных вещей. Табаку (хоть он и не курил), пару бутылок водки (пригодится на обмен), кофе и чая. Какая-то часть этого была подарена, а в основном – дана в счёт оплаты его каторжного труда. Но, учитывая, что ему спасли жизнь, приютили, дали работу, не хотелось привередничать.

Остался бы дольше – заработал бы больше.

Боцман вручил Саше ещё один свитер, с оленями.

– От меня лично, на память. Хороший ты парень («Редкий, ага», – чуть не вырвалось у того, еле сдержался). Это внучатая племянница мне связала, а я постирал неправильно, в горячей воде, он и того… маленький мне стал. А тебе в самый раз. Как наденешь, так и вспомнишь и «Харальда», и жизнь нашу корабельную, и меня, может быть.

Разобрался с вещами, которые хранил в рундуке. Что-то выкинул, что-то подарил, что-то поменял. За свою (ну ладно – не свою, а честно добытую) лодку взял деньгами, оставив её боцману. Куртец болотных дикарей поменял у штурмана на куртку моряка. Ведь свою придется сдать при расчете. Так он получил другую, без нашивки с названием судна. Швед собирал всякие раритеты и обрадовался питерской шмотке, сшитой из полос грубой ткани и кожи. А Младший получил куда более удобную непромокаемую куртку с капюшоном, к которой уже привык.

Выпили на прощание с товарищами в кают-компании, а потом в кубрике, и Младший, закинув рюкзак за плечи, сбежал по трапу на берег. Ему подумалось: в который это уже раз? Снова меняются декорации и персонажи. Неизменным остаётся только путь.

Уходя, он вспоминал слова боцмана про то, что у каждого должна быть своя стая.

Может, и прав Николаевич. Но пока Александр не чувствовал, что его место – здесь, и с этой «стаей». И у него было ещё одно важное дело, для которого он должен идти вперед.