Земля заката

Глава 3. Соотечественник

Первый день знакомства с городом выдался на редкость неудачным. Но теперь он должен взять себя в руки и быть внимательнее. Не опростоволоситься, как вчера. И всё будет путём.

Отряхнул куртку от налипшего сора, маленькой лысеющей щёткой очистил ботинки от пыли и высохшей грязи, потом протёр их кожаный верх слегка смоченной тряпицей. Напрасный труд при здешней погоде – то снег, то дождь. Но Саша делал это уже на автомате, привыкнув ухаживать за обувью на службе в «Бойцовых котах». Остатки воды потратил, чтобы смочить совсем уже ветхое, а потому мягкое полотенце. Но раздеться, чтобы обтереть всё тело, не хватило духу – холодно. Ограничился тем, что протёр лицо, руки, шею и другие места. Душ он принимал ещё на корабле, поэтому пообещал себе поскорее разобраться с квартирным вопросом. Вместо чистки зубов пожевал кусочек смолы. Заглянул в пакетик – совсем мало осталось. Интересно, сможет ли он пополнить её запасы здесь, в Европе. Или для немцев жевать смолу – варварство? После всех манипуляций фляжка совсем опустела. Ничего, он не в пустыне. Надел рюкзак (тяжёлый, зараза!) и вышел из здания.

Сразу увидел человека, выбирающегося из окна первого этажа соседнего небоскрёба. Немного поодаль шёл среди руин ещё один, за ним спешили, негромко переговариваясь, двое. Саша вдруг осознал, что в поле его зрения находится десятка полтора то ли бичей, то ли люмпенов, деловито пробирающихся через завалы и лужи. Все они направлялись в одну сторону, на Младшего никто не обращал внимания. Он сделал из увиденного несколько умозаключений: не так уж и необитаем район, облюбованный им для ночлега; эти люди – неагрессивны; идут они на промысел, а может, у кого-то и работа постоянная есть.

Благодаря наблюдениям за местными, Данилов быстро нашёл удобную лазейку во Внешний город. Забора, по сути, не было, но лучше ходить нахоженными тропами.

Или гарнизонная служба тут неслась ненамного лучше, чем у ордынцев (и где тогда хвалёный Орднунг?), или проходить из Руин во Внешний было негласно разрешено.

Наверное, если поймают, то могут erschossen. Вот только никто никого не торопился ловить.

Второй день начинался неплохо. В первой же мелочной лавке Саша поменял свои трофеи на талеры. Можно было поискать подольше, но хотелось избавиться от груза. Он не «вернул» себе всё украденное, но на «поддержку штанов» хватит. Настроение поднялось. Потерянное время будет уроком – нигде нельзя зевать и считать ворон. Что-то он вчера расслабился, думал – Европа, цивилизация.… А тут – как везде – человек человеку – волк.

Сегодня он без труда нашёл Храм Разума, но двери его оказались закрыты. И даже опущены рольставни.

Дворник с метлой, по виду турок, заметил Александра и окликнул:

– Закрыто. И откроется нескоро. Но настоятель герр Бринкерхоф сейчас в харчевне «Козлиная голова», обедает.

Недолго думая, Младший побежал искать это заведение, даже не спросив дорогу. Оно ему попалось всего в нескольких шагах. Не узнать было бы трудно, над вывеской действительно висела голова козла. Но, в отличие от Урала, от неё за версту несло бутафорией. Пластик.

Внутри было накурено, пахло пивом и жарящейся свининой. А ещё кислой капустой. В полумраке, который создавался приспущенными шторами, слышны были голоса, в основном, мужчин. Горели электрические светильники, стилизованные под факелы.

Почти у самого входа за столом сидел человек в балахоне. Младший подумал, что это и есть проповедник. Он был гладко выбрит и довольно упитан.

Можно было подождать. Но Александр и так уже достаточно ждал. Поэтому решил включить бесцеремонность. Никого рядом не было, а человек сидел, задумавшись над тарелкой.

– Простите, херр, вы не из экуменистов?

– Нет, сын мой, – человек выглядел уязвлённым. – Мы слуги Божьи, а не какие-то язычники.

Надо же, ещё один церковник. Гамбург – протестантский город, но миссионеры разных толков христианства, орденов, культов и сект, которых, похоже, развелось как собак нерезаных, ходили по дорогам и обращали чад неразумных в свою веру.

Блюдо на столе было мясным, в глиняной кружке явно алкоголь. Видимо, умеренность и посты для этого течения не свойственны.

«Откуда вас столько? Интересно, у вашего бога тоже был выходной, когда запускали ракеты? А когда люди Уполномоченного напали на жителей моего города? Или только у нашего бога он был?».

Такую чушь Александр мог бы выдать в шестнадцать лет. А сейчас он просто вежливо извинился. Ни один человек не виноват в нерасторопности своего шефа.

– Тебе к нему, – священник указал на человека, похожего на пожилого школьного учителя, который пил за соседним столиком пиво маленькими глотками. Ему очень хотелось, чтобы странный чужак, который говорит с диким акцентом и стоит над душой, отвязался.

После того как Младший отстал, он, вздохнув с облегчением, вернулся к свиной ножке.

Проповедник Церкви Экуменистов, в цивильном, хоть и не новом костюме с галстуком-бабочкой был худощав, в отличие от пышущего здоровьем проповедника эпикурейства.

Младший знал такой типаж. Лицо заурядное и невыразительное – светлые глаза, безвольный подбородок… Незапоминающееся. Но в глазах – огонёк убеждённости. Он вспомнил англичанина с табличкой «Конец близок!». На тарелке проповедника в основном овощи, порция пива была малюсенькой.

– Excuse me.

– Что ты хотел, брат‑путешественник? Ты ищешь истину?

– Истин много, – произнес Александр, радуясь, что этот не против отвечать на английском.

– Да, но есть основная. Она простая. Что главное в нашем мире – разум и знание.

– Не спорю. Надеюсь, вы имеете в виду науку, а не тайные знания из тибетского Астрала.

Старичок, кажется, не обиделся на его колкость, усмехнувшись.

– Тогда ты по адресу. Никто не верит в науку так, как мы.

– Хочу служить вашему «Разуму». Но сначала мне надо немного подучиться. Я слышал…

– Похвально, молодой человек. Но вы уже слишком стары, чтобы учиться в нашей начальной школе. Людей вашего возраста обучают только в Академии в Гарце. У нас был университет в Гамбурге, но его закрыл Магистрат. Под нажимом консервативной партии и религиозных общин этого прекрасного города.

Около столика остановился хмурый немец в чёрном костюме с грубым обветренным лицом. Почему-то Младший подумал, что так мог выглядеть гробовщик с Дикого Запада из старинного вестерна. И, как впоследствии оказалось, он почти угадал. Последовавший между этими двумя диалог странник понял лишь наполовину, но то, что не понял, то домыслил.

– Ещё одного олуха нашел, Клаус? Давай, втирай ему свои сказки. Вы затрахали всех своей Академией и прочим дерьмом.

– Scheisse, – прокаркал тощий экуменист. – Mistkerl! Ты говнюк, Шульц. Иди, напейся, но не мешай мне работать. Я же не мешаю тебе делать гробы.

– Лучше делать гробы, чем врать как сивый мерин. Ты же это сам делаешь, только за талеры. Ты работал старьевщиком, пока не уверовал в вашего Изобретателя и его машины!

– Мы не фанатики. Мы распространяем знания…

– Да не за это вас хочет выгнать Магистрат. Вы сектанты и заговорщики!

– Неправда. Мы люди науки.

Старичок обиженно отвернулся, а сердитый посетитель обратился к Младшему на инглише с резким акцентом, опознав в нём иностранца. – Не слушай его, чужеземец. Мы в Гамбурге не против знаний. Но они – шарлатаны. Забивают молодым головы всяким довоенным дерьмом, а те после этого сходят с катушек. Отправляются странствовать и учить нищих бесплатно. А поскольку они ещё и сраные пацифисты, им режут глотку первые же разбойники. Но бывает и хуже. Неофиты уходят в эту Академию, чтобы стать там дармовой рабочей силой с промытыми мозгами. А кто-то отправляется по городам, новых дурачков заманивать. Так и плодят себе подобных. Это паутина! Из пяти городов их уже выгнали. Они и наш славный Гамбург хотят захватить. Хитрые, как рептилии. Если бы они учили чинить машины и ветряки или строить плотины… им бы только рады были. Но они внушают, что все люди братья, что надо за руки взяться и в будущее вместе идти... тьфу! Нас вырежут и разграбят через месяц, если мы такие взгляды примем. Ну, ничего. Легион наведет порядок. Выбьет эту дурь.

Данилов узнал лозунг, который слышал от штурмана Свенсона.

– Неправда! – у экумениста-старьевщика чуть очки не свалились в тарелку. – Ты просто пропил свои мозги, Шульц.

– Истинная правда, – гробовщик выпятил вперед своё пузо. – Привозите своё барахло на рынок, а здесь вам не место.

Он снова повернулся к Александру:

– Магистрат разрешил им держать ремонтную мастерскую и торговое представительство, и точка. Никакой академии. Пока у нашей Консервативной партии большинство в Ратуше, этого притона в Гамбурге не будет. Они и арендную плату за землю задолжали. И какую-то дешёвку пьют вместо нормального пива, а едят дрянь соевую. Впрочем, ну их к дьяволу

Данилов по-прежнему верил, что он на верном пути. Паутина, значит… Опутавшая многие города…. Их не любят и боятся. Да, это то, что ему нужно! Значит, разум с кулаками.

«Гробовщик» Шульц, изрыгая проклятия, ушёл, а Младший засыпал Клауса… точнее, герра Бринкерхофа вопросами на своём плохом английском, но тот вдруг жестом показал, что разговор окончен.

– Увы, юноша, время вышло, – он постучал по часам на цепочке – полдень, сейчас у меня по расписанию пробежка трусцой. Похоже, он торопился уйти, потому что спор привлёк к нему ненужное внимание. Из-за соседних столов нет-нет да и бросали на проповедника настороженные взгляды крепкие парни, похожие на цеховиков, с которыми Младший не так давно дрался.

– Расскажите хотя бы, как найти Академию, – не унимался Данилов. Не отставая от Клауса, он вышел за ним на крыльцо. – Я могу прийти завтра.

– Академии тут больше нет. Офис закрыт, – повторил проповедник усталым голосом. – И будет закрыт, пока не пройдёт суд Магистрата. Это примерно месяц. Но я уже могу вам сказать… суд ничего не даст. Нам не дадут открыться. Нас выгнали. Если хотите большего, отправляйтесь в Гарц самостоятельно, там сердце нашего Основания. А я побежал. Чао.

И так как составить ему компанию на пробежке экуменист не предложил, Данилов остался один на крыльце. Он вернулся в трактир и сел за тот же столик, с которого официант как раз убирал тарелки. Чувствуя себя персонажем фильма про жизнь древних, заказал «эспрессо» (назвав напиток «экспрессо», но подавальщик прекрасно его понял). Кофе Саше не хотелось, но ему необходимо было немного посидеть и пораскинуть мозгами.

И тут он заметил на столе, под деревянной подставкой, на которой стояли баночки с солью, горчицей и ещё какими-то приправами, краешек глянцевой бумаги. Младший воровато оглянулся: никто не смотрел в его сторону. Потянул бумажный прямоугольник к себе и спрятал в карман. Может, это паранойя, но лучше не привлекать внимания.

Выпил кофе – совершенно обычное – и вышел на улицу. Свернул в сквер – там наверняка найдётся, где присесть..

«Их представительство хотят закрыть. Как и в Питере. Значит, они что-то из себя представляют… Раз их так боятся. Стало быть, мне туда».

Младший сел на скамейку, старинную, отлитую из металла, красивую, хоть и потемневшую от времени, с гнутой спинкой, украшенной завитушками. На ней было много царапин и сколов, но, похоже, их специально не заделывали и не подкрашивали. Это были отпечатки прошедших десятилетий, а может, и веков.

Полистал буклет. Ничего особенного. В Питере он уже видел такой. Только тот был на русском языке, а этот – на английском и немецком.

На обложке уже знакомая свеча и три человечка разных цветов. Стоят в пламени, держась за руки, но не сгорают. М-да… Но, может, эта околорелигиозная шелуха нужна, чтобы найти подход к сердцам измотанных и неграмотных обывателей?

Про экуменизм и Единого бога в брошюрке ни слова. В ней говорилось, что «Основание» несёт мир и цивилизацию в массы. Про их успехи. Мол, они научились делать антибиотики. Чинят любую технику. Восстанавливают электростанции. Прокладывают сети. И даже электронику производят. И много чего ещё.

Если не врут.

«Приходите к нам, мы поделимся с вами знаниями цивилизации. Спасём будущее вместе». В кино под такими слащавыми лозунгами скрываются злодейские культы, которые собираются прибрать к рукам власть над миром. Но Младший знал, что жизнь отличается от выдумок. Скорее, всё банальнее. Но это даже хорошо.

Вряд ли проповедник случайно оставил книжицу на столе. Это была не просто брошюра, а путеводитель. Печать более качественная, чем в питерском буклете. Явно сделано в типографии, а не на разбитом домашнем принтере. Расход краски и такой хорошей бумаги казался безумным расточительством. Но это говорило о том, что организация богатая и крайне продвинутая.

Что ещё лучше – на обороте была подробная схема проезда до Академии в Гарце. Вроде ерунда, но сердце забилось чаще. Центром был городок под названием Клаусталь. Младший быстро нашел его на своих бумажных картах. Далековато.

Гарц, значит. Ну что ж, он и дальше ездил.

Сомнения ещё оставались. Всё-таки, он ищет учёных, а не секту. Ещё один культ ему не нужен, даже если он маскируется под науку. Такие бывали до Войны.

«Дам им ещё один шанс».

А может, всё проще? И он от пережитого повредился рассудком и теперь воспринимает жизнь как квест. Может, вообще всё, что с ним происходит, это лишь болезненные фантазии? Плод воображения? Но надо довести этот квест до конца. Тогда будет видно, безумен он или судьба действительно дает ему знаки.

Так… есть ли у нас план, мистер Фикс? Есть, и даже целых три.

Добираться, конечно, придётся не пешком. На чём-то нужно ехать. Вот только на чём? Узнать, как они тут перемещаются между городами.

Снаряжение. Что-то надо подкупить. И конечно, здесь, в Гамбурге. Вряд ли на пути будет ещё такой большой торговый город. Деньги. Любая заработанная мелочь не будет лишней. Смысла торчать тут месяц и ждать решения суда, нет. Герр Бринкерхоф ясно дал понять, что представительство «Основания» не откроется.

А теперь к антиквару.

По пути Младший увидел, как здоровый бритый мужик в полувоенной куртке и красной кепке бросил камень в витраж Храма экуменизма. Но тот отскочил и чуть не попал проходившей старушке в лоб. Ударопрочная пластмасса! Мужчина ушёл, бормоча ругательства на немецком.

Здание находилось у самой стены между Внешним и Внутренним городом, со стороны первого. Рядом шумела автомобилями (по паре в минуту!) респектабельная бизнес-улица, но лавочка выходила крыльцом в тихий переулок, и, если бы не вывеска, Александр подумал бы, что ошибся. Обычный кирпичный дом в четыре этажа с несколькими подъездами. Слышны голоса детей во внутреннем дворике, удары по мячу.

Ювелир обитал на втором этаже, у него был отдельный вход. Табличка на двери гласила: Juwelier. Goldschmied. Antiquitätenhändler.

Ювелир Гольдшмид? Нет, скорее, золотых дел мастер. Но какое сложное последнее слово, на нём Младший сломал глаза, не говоря уже о языке.

И тут он понял, что это не фамилия, а, не иначе как профессия – «антиквар».

Александр поднялся по крутой наружной лестнице и толкнул незапертую дверь. Раздался звон колокольчика.

– Гутен таг, – тщательно выговаривая слова, произнес он, входя в тесно заставленное помещение.

Сладковатый аромат освежителя воздуха не перебивал другие запахи, знакомые страннику, которому доводилось бывать в таких заведениях: запахи старины. Пыли, книг с пожелтевшими страницами и вещей, которым больше лет, чем самым дряхлым старцам. Было слышно тиканье часов, да где-то в задней комнате чирикала птичка. Канарейка?

– Гутен-херутен. Проходите, молодой человек!

Улыбаясь, его разглядывал невысокий мужичок в брюках и вязаной жилетке. Две куцые полоски седых всклокоченных волос обрамляли обширную лысину. Выпуклые карие глаза за стёклами очков смотрели доброжелательно, хоть и немного насмешливо.

– Откуда прибыли? Хотя, какие в наше время могут быть прибыли? Сплошные убытки…

Глядя на растерявшегося от такой встречи Сашу, хозяин лавки поспешил добавить:

– Дядю Мишу можете не стесняться, молодой человек. Я земляков сразу вижу. И как вас занесло в эти края? Нечасто такое случается. Да не надо притворяться немчурой. Вы ещё и рта не раскрыли, а я уже опознал… соотечественника. Так откуда вы?

– Из Питера, – сказал Данилов полуправду. – Меня зовут Александр. Можно просто Саша.

Младший не собирался афишировать, что родом из Сибири. Даже человеку, говорящему по-русски. Многие напрягаются, когда узнают, что путник прибыл из очень далёких мест, про которые почти ничего не известно. Сразу думают, что он варвар и людоед.

– Вот оно как. Понятно. А я Михаил Владимирович. Редкое отчество, легко запомнить. А спорим, ви думали, что моё имя Самуил Исаакович? – последние слова дядя Миша произнёс с нарочитым еврейским акцентом и подмигнул Саше.

– Я ведь тоже был бродягой. Агасфером, хе-хе. Поэтому нашего брата узнаю сразу. Это сейчас я пустил корни. С моей Мотей не забалуешь, – он опасливо оглянулся на дверь, ведущую в жилые комнаты.

– Да вы не стойте, проходите. Какое дело у вас? Хотя… дело может немного подождать. Не откажите выпить со мной чаю. Я как раз чайник согрел. Раздевайтесь, Саша, вон вешалка! Рюкзачок можете там же поставить. А бизнес подождёт. С мороза хорошо чаю выпить. И как я могу русского человека не принять?

Поколебавшись, Младший снял куртку и повесил на напольную вешалку, которая смотрелась, как и всё здесь, очень старинной.

– Вообще-то я с Земли Обетованной, – рассказывал Михаил Владимирович, разливая чай по красивым фарфоровым чашкам. – Серьёзно. В Войну её разнесли арабы… прежде чем наши их самих поджарили. Мало кто выжил. В детстве принимаешь мир таким, какой он есть… но теперь-то я знаю, что родился в аду. Мы с родителями бродили по пепелищам и пустыням. Библейские изгнанники… Земля как стекло, острые камни, жара под сорок градусов и сушь. Воде из лужи радовались, многоножку считали за еду. Прошли всю страну от Красного моря до Мёртвого. Наконец, на берегу моря Тивериадского, которое на самом деле озеро, нашли группу выживших. Днём они скрывались в каких-то древних развалинах, а ночью проверяли сети – жили в основном рыбалкой – и занимались хозяйственными делами. Нас приняли в коммуну, и мы провели там пару относительно спокойных, хоть и не очень сытых лет. Но родители мои не задержались на этом свете. Когда они приказали долго жить, я решил податься на их историческую родину. Меня все отговаривали, но разве можно переубедить подростка, если он что-то задумал? Я планировал добраться до побережья и наняться на какое-нибудь судёнышко, скрыв, кто я таков. Дальнейшие события показали, что это была плохая идея. Очень быстро меня захватили арабы. Привезли в полуразрушенный мегаполис с башнями, посреди песков, посадили в яму. Пленных били, морили голодом, использовали на самых тяжёлых работах. Я стал чахнуть, и от меня решили избавиться, продав на невольничьем рынке.

У нового хозяина, сирийца, условия оказались получше. И содержали нас уже не в яме, а просто в сарае. Поэтому, немного окрепнув, я смог устроить побег. Утёк, как колобок. В порту удалось завербоваться на турецкое торговое судно гребцом. И вот я в море! Казалось бы, жизнь налаживается… Но через неделю наше судно захватили пираты. Это был пиратский интернационал: капитан чёрный, боцман белый, команда разноцветная. Нас набили в трюм, как рыбу в бочку. Снова голод, жажда. А ещё болтанка, морская болезнь, и какая-то зараза, от которой каждый день умирало несколько человек. И вот снова невольничий рынок, и снова я там отнюдь не в роли покупателя… Вы ещё не устали от моих хождений по мукам, Саша?

Младший мотнул головой, что можно было истолковать, как готовность слушать дальше. Хотя за время своих странствий он наслушался таких историй досыта. Раньше ему было интересно, потом приелось. Он и сам мог всякого порассказать, но старался этого не делать лишний раз.

Что ж, придётся дать дяде Мише выговориться…. Надо же отрабатывать халявный чай и печенье. И почему ему так часто попадаются словоохотливые торговцы и отельеры? Так и подмывало спросить: «Нет ли у вас в Уфе дальнего родственника?». Александр незаметно включил диктофон.

А старик продолжал рассказ.

– Мне снова удалось бежать. И после очередной порции мытарств я наконец-то оказался в Одессе. Голый и босый. Из имущества – только штаны на верёвочке. Зато планы – наполеоновские. Я радовался, что попал в Европу. Но оказалось, что в Одессе экстрима тоже хватает. Тем местам в Войну сильно досталось, вокруг продолжали воевать и после затмения. Воевали страшно, воевали все – русские, украинцы, НАТО… Короче, не прижился там, пошёл дальше на север. Хотелось чего-то поспокойнее.

Ходил по Европе долго. Жести насмотрелся на три жизни. Горек чужой хлеб, говорил Данте, и круты ступени чужих лестниц… Понял, что хоть на Ближнем Востоке звездец, но и в Старом Свете не сахар. В общем, хорошо там, где нас нет. Под конец добрался сюда, да здесь и остался. Тут благодать. Да, когда-то из таких, как я… и иногда из таких как вы, молодой человек, тут шили перчатки… но это было совсем в другом мире. А теперь ценят. Встретил наших. Познакомился с Моисеем Борисовичем, устроился к нему подмастерьем. Понравилась ему моя хватка, потом он и вовсе полюбил меня, как сына. Учил секретам своего бизнеса, помощником сделал и отдал мне в жёны свою дочь. Перед смертью сказал, что умирает спокойно, потому что и лавка, и Мотя в хороших руках. И вот я больше не Агасфер, вот моя скромная обитель. – он обвёл руками всё вокруг. – Слышали вы, Саша, теорию о жизненном балансе? Это если в первую половину жизни человек как сыр в масле катается, то во второй он вроде как должен по счетам заплатить. И наоборот? если сначала всё у него идёт плохо, трудно и беспросветно, то, как за середину перевалит, ему будто компенсируют его прежние страдания. Не слышали? А я вот сначала посмеялся, когда в одесской ночлежке сосед по нарам рассказал мне эту теорию. Но теперь думаю, что есть в этом что-то, особенно применительно к моей жизни.

Младший пожал плечами, мол – нет, не слышал. Мало ли их, теорий разных. Но чем-то его эта тема зацепила. Решил, что потом обдумает, а пока надо как-то отсюда выбираться. Книжки продать и уходить. Как-то надо дядю Мишу ближе к делу подтолкнуть.

Но тот, будто услышав Сашины мысли, подлил ему ещё чаю и достал из буфета тарелку с куском то ли кекса, то ли пирога. Пирог, посыпанный сладкими крошками, хоть и слегка чёрствый, показался Младшему очень вкусным. Давно он не ел домашней выпечки, очень давно.

«Ладно, пусть старик ещё потрындит. Ишь, как разобрало его».

– Да, тут строго. Правила надо соблюдать неукоснительно. Царей-бояр нет, все выборные, государство за каждым шагом не следит, но наказания драконовские, коли попался. За подделку подписи могут повесить, за крупное мошенничество – сделать инъекцию отравы. Расстреливают тоже. Жестоко? Но работает. Ordnung. Это позволяет не содержать большую полицию, почти не тратиться на правопорядок и суды. Люди десять раз думают, прежде чем нарушать. А когда случаются эпидемии, власти посылают Чумных докторов с правом жечь тех, кто не соблюдает санитарию. Жуть? Но с заразой не шутят.

– Времени нынче у меня много, – старик указал за окно, где на фоне сероватого неба ветер шевелил остатки сухой листвы на дубах. – Сегодня дует из Франции, поэтому я на улицу ни ногой. Там несколько АЭС еще дают фон. Слабенький, но у меня счётчик чуткий. Вроде уже по возрасту не должно быть страшно, но не хочу рисковать.

Вдоль стены стояло несколько высоченных стеллажей с дисками, подписанные по годам. Последний, конечно, 2019-й. «ТВ. Аналитические передачи», – гласила надпись.

На изящном столике портрет в рамочке – старик с микрофоном. В пиджаке, стоит по стойке смирно, как солдат. На лацкане значок какой-то. Лицо значительное, но напряжённое,, застывшее. Будто чем-то накачали. Волосы с коротко остриженной чёлкой странные, похожи на шапочку. Или парик. Вдоль фотографии чёрный росчерк подписи.

– Великий русский певец, тоже из наших, – пояснил ювелир. – С автографом. Раритет. Выменял у одной старухи. Тут много русских. Не из России, а которые здесь родились. Не все приличные. Вот была бригада чернорабочих. Нищеброды. За любую работу брались, хоть нужники чистить, хоть падаль убирать. Нанял их, чтобы стены обшить в комнатах. Легкотня, это вам не крышу крыть. Но так отвратно сделали, шлимазлы. Вроде из интеллигентных семей судя по языку, а руки из жоп. И совести нет. Сроки затянули, то одно, то другое… В итоге тяп-ляп, но закончили. Заплатил, как обещал. А они, уезжая, написали на стене, что я жид и жмот, ещё и рибу за панели спрятали. Это за то, что я торопил их и чаевые не дал. Еле вычистил тухлятину, месяц проветривал. Чур, следующие две тысячи лет будете скитаться вы. Передаём эстафету. Шучу! Отстройте всё в своей стране, и мы к вам приедем, поможем.

Дядя Миша говорил по-русски на удивление хорошо, старательно, но… чужеродно. Гласные и согласные звучали как в немецком, но «р» была не рычащей, как у дойчей, а слегка хрипящей… грассирующей. Как у французов. Ещё присутствовал специфический акцент, Младший слышал такой говор в старых фильмах и у комиков-пародистов.

– Эх… Р-россия… Завидую. Вот где справедливость, вот где сила... Смотрю русское кино, читаю книжки, отдыхаю душой. Мечтал отправиться, посмотреть Кремль, Мавзолей… но где уж мне? Только старые кости сложил бы. Авиалайнеров нету… Караваны не ходят. Да и фрау не отпустит. Настоящая немка. Железный капут.

Торговец хохотнул в кулачок. Младший не стал ему рассказывать, что Москву сравняли с землей, основательно, а вместо её центра – шлаковое поле.

– Думаю, вы не с Питера, а откуда-то гораздо дальше. Вы мне можете горбатого не лепить, молодой человек. У меня получается определить даже регион.

– Серьезно?

Младший вспомнил, как к ним на посиделки в клуб Денисова заходил один питерский чувак, называвший себя поэтом и лингвистом. У него был богемный свитер и зализанный чубчик. Так вот, он говорил, что в русском диалекты не так выражены, как в немецком или итальянском. Спасибо, мол, советской власти. В будущем, возможно, произносительные нормы разойдутся сильнее, говорил этот языковед. Но пока даже через полвека после Войны заметны только небольшие отличия.

– Так вот, вы не из Питера и не из Москвы. Гласные не так звучат. И не с Юга. Там совсем другое «г». Я бы поставил на Урал. Но скорее всего, Сибирь. У вас очень литературно-правильная речь без местных особенностей. Предположу, что вы из Западной Сибири… Ведь с Дальнего Востока добраться сюда нереально.

Угадал, стервец! Сходу. Но виду Младший не подал. Просто пожал плечами.

– Да это и не важно, юноша. Давайте расскажу немного о наших местах. Тут не было ядерной катастрофы, – объяснил ювелир, – Людей выкосила эпидемия. Рассказывают, что это было… как Черная Смерть. Только умирали люди в основном не от болезни – она подтачивала жизненные силы организма, а остальное делали погода и хаос. Голод. Морозы, разруха… перестали еду в супермаркеты завозить, пончики и багеты в булочные. Сейчас живы потомки тех, кто смог перестроиться на прежний, традиционный лад. Сегодня вирус далеко не такой злой… все, кто был слаб, вымерли, а выжили иммунные. У нас говорят, что вирус русский, но я не верю, что ваши могли такое зверство совершить. Возможно, китайский? Но ещё скорее, америкосовский.

Младший прикоснулся к карману, в котором лежал диктофон. Вроде тёплый. Наверное, пишет. Хотя, о простуде он знал уже достаточно.

– Коварная штука. Старики и дети почти не заражались, но люди призывного возраста болели очень тяжело. Причём мужчины тяжелее, чем женщины… не иначе, феминистки потрудились… хе-хе. Убивала она не так часто, но надолго делала из человека обузу для нескольких здоровых… которые имели почти стопроцентные шансы заразиться без полной изоляции. Почти как в свое время «испанка».

– «Испанка»? А… грипп. Извините, – Младший опять поймал себя на том, что перебивает.

Но ювелир не обиделся.

– В общем, в мирное время её победили бы, хоть и с некоторым трудом, но среди Зимы и разрухи – люди умирали не от самой простуды, а от всеобщего коллапса. Стена и решётки в городе осталась с тех пор, со времени первой вспышки. Вакцину создать не удалось, но пытались колоть что-то из старых запасов. Сейчас «простуда» уже не та… Но бывают рецидивы. Тогда внутренний город закрывается. Случаются и другие инфекции. Поэтому многие до сих пор боятся. Неспроста же столько людей закрывают лица шарфами, масками. На самом деле это мало помогает. Придурки, что с них взять. Не кашляй на других, а то могут поколотить или прогнать. И еще… – ювелир понизил голос, будто выдавал важную тайну. – Я не из тех дураков, кто на вас зуб имеет. Кто умный, тот знает: гадости о вашей стране... это фейки, которые делал Сорос и его приспешники из Бельведерского клуба! И знаешь, что?

В этом месте ювелир еще сильней понизил голос. Наконец-то тот окончательно перешел на «ты», но из-за разницы в возрасте Младший не последовал его примеру. Этикет он знал.

– Was? – переспросил Данилов.

– Они штамповали не только фальшивую историю. Они надумали саму природу переделать. Нет, я не про трансов, шут с ними. Про более страшное. Хочешь, поставлю DVD, посмотрим передачу? – он показал на стеллажи. – Там один умный мужик с усами рассказывает, какие эксперименты проводили масоны. Если бы не обмен ударами... они бы эту дрянь доделали. Оружие, убивающее людей с определенной… как её там… гаплогруппой.

– Интересненько, – произнес Александр, – А может, оно бы стало не убивать, а превращать определенные народы в послушных зеленых монстров? Или мы сейчас жили бы среди гигантских крыс, собак размером со свинью и летающих ящеров? Нет, передачу смотреть времени нет. Я политикой не интересуюсь. Правды всё равно не раскопать, столько лет прошло.

– Зря, зря. Политика древних – интересная штука, только надо умных людей слушать, а то сам голову сломаешь. А у вас богатая фантазия, юноша. В прежние времена могли бы писать сценарии для Голливуда.

«А в нынешние – бродяга и изгой. Бывший наемник и убийца. И если бы ты знал, дедок, скольких я по пути сюда спровадил на тот свет, не разговаривал бы со мной как с ребёнком. Просто я худощав и ростом мог бы повыше быть. Ну да ладно».

В голове у Младшего пробежало молнией: найти бы такую лабораторию. И выпустить вирус, чтобы всё накрылось нахрен и всех людей сожрали летучие мыши размером с птеродактиля. В этом финале хотя бы был стиль.

Он, даже если и хотел поспорить, давно усвоил главное правило в опасном мире – говори то, что от тебя ждут. И больше слушай, чем говори.

– В общем, любой антиквариат неси, оценю. Но главное для меня – русские вещи. Раритетные. Не ширпотреб. Желающие их приобрести здесь есть, много ваших сюда репатриировались.

Младший и так заметил, что русских артефактов в зале больше, чем немецких.

На стенах было развешано много каких-то знамён, вымпелов, плакатов, грамот, разных документов под стеклом, на полках стояли бюсты вождей, а может – полководцев или поэтов, в закрытых витринах змеились наградные ленты, лежали ордена и медали.

И тут же – марки, открытки и фотографии. Книги из библиотеки Денисова должны занять здесь достойное место.

– Про Европу вот что скажу. Жить тут можно... но немного тошно. Дойчи только и прикидывают, как бы кусок побольше ухватить и в норку. А я считаю, человек должен думать, как реки вспять поворачивать. Как Луну яблонями засеять. Счастье миру подарить. А не пфенниги считать и на дровах и мыле экономить! Если цивилизация и вернется на Землю – то не отсюда, юноша. Это страны заката. Ты видел этих… фриков? Накрашенных, напомаженных. Не боись, они безобидные, да и мало их. Просто кучкуются плотно. Так вот это симптом! Упадка. Как в Риме. Не помог даже апокалипсис. Загниваем, хе-хе-хе…

Птичка снова зачирикала, а ювелир нажал кнопку на каком-то устройстве, которое Саше не сразу удалось опознать. Музыкальный комбайн! В рабочем состоянии! Да ему больше ста лет.

Заиграла музыка. К своему удивлению он узнал старый русский рок. Песня про осень одного хорошего музыканта. Хмурый ноябрьский питерский день – самое время для неё. Хоть и без фанатизма, но Данилов в Питере такое слушал.

Он знал, что население бескрайних российских территорий, кроме единиц, рок не слушает, ни лёгкий, ни тяжёлый, и не помнит о существовании таких музыкальных стилей. Любили «Плот», «Мальчика», «Ты неси меня река», «Страну Лимонию», «Тёмную ночь», «Конфетки-бараночки...», шансон и даже блатняк (его слушал отдельный народец). Этим песням подпевали за столом, украшенным бутылью «табуретовки» и банкой с огурцами. Некоторые из них уже воспринимались как народные. А вот всякий rock, роцк – позабыли. Наверное, что-то чужеродное в этом роцке чувствовалось, западническое, упадническое.

Но песня про крайнюю осень была едва ли единственным исключением. Её помнили.

– Вот это я понимаю, культура, – вздохнул ювелир, когда музыка отыграла, и бард из прошлого допел. – Аж слеза на глаза наворачивается.

Очки у дяди Миши были особенные, с толстыми стёклами, казалось, что он носит маленькие телескопы.

Ювелир тем временем начал пытать Младшего расспросами, сколько в России стоит подсолнечное масло, фрукты, колбаса, сыр, газ для плиты и ещё много других вещей, которых и купить-то было нельзя по причине их отсутствия.

– Ну, а как вам тут живется? Как отношение? – сумел, наконец, Саша вставить слово. Лишь бы старичок замолчал.

– Тяжело, ой-ой. Постоянно обвиняют.

– В чём?

– Да в апокалипсисе! И как еврея, и как русского. Приходит турок-сосед, Мустафа, и через забор кричит: «Вы, иудеи, зачем Третий храм построили, собаки, от этого небо рухнуло, Шайтан на землю пришёл!». Им это мулла говорит. И вот как выпьет тайком самогонной бурды сливовой, хоть это им запрещено, харам… сразу лезет с этим храмом. И до фиги ему, что я атеист. А другой сосед, немец говорит: «Ви русские, ваши подлодки всё расхреначили, ваши шпионы всех взорвали и отравили! А ещё вы коммунизм изобрели». Прикинь? Про Маркса с Энгельсом ему не стал напоминать. А поляк-сантехник, которого вызвал трубу чинить, вроде шуткой-загадкой говорит: «Кто хуже и русского, и еврея? Русский еврей». Он не знал, кто я такой, поэтому говорил что думает. Уж лучше бы я родился масоном. Масонов никто не видел.

Посмеялись. Младший подумал, что у двух таких не похожих народов есть кое-что общее: чёрный юмор, мессианство и мнение окружающих, что именно они во всем виноваты.

«А теперь ещё и скитания».

– Один дельный совет в странствиях, – будто уловив его мысли, заговорил ювелир. – У всех народов есть диаспоры. Только у ваших нет. Во-первых, по-русски говорят не только русские… ещё и те, кто вашего брата в гробу видал. Во-вторых, и русские бывают разные. Могут подлянку сделать. Уж лучше дойчи. Зануды, но от них всегда знаешь, чего ожидать.

– Да я привык полагаться на себя. Но спасибо. Немецкий пока трудно дается, однако учу. Инглиш спасает.

Верить ювелиру или нет, Саша пока не решил, но Боцман говорил то же самое – не доверять никому.

– Еда здесь стоит копейки, особенно в сезон, с голоду не умрёшь. Но если вдруг совсем дошёл… не надо крыс и кошек ловить. И консервы из руин есть не надо. В крайнем случае, на помойках рядом с рынками посмотри. Лайфхак. Одежды тоже можно довоенной купить в «секонде», за копейки, на вес. Из морских контейнеров. Это лучше, чем тряпьё из руин. Но вот аренда жилья – нормального, подчеркиваю, где под тобой пол не проломится – заоблачная. А без неё – или ночлежки, или заброшки, или клоповники с обкурками и уколками. Люди дна тут не только пьют, но и употребляют разные химические суррогаты. Ползарплаты может на аренду уходить. Если не без головы, то на квартиру с ремонтом и водопроводом лет за десять заработаешь, без ипотеки. С ней быстрее, но это кабала. Кредиты тоже есть, могу адресок дать. А к старости свой нормальный дом за городом купишь, может даже в охраняемом посёлке. Машину приобрести легко, но бензин очень дорогой, и доставать его трудно. Местные чаще на великах ездят. Ещё тут куча мелких правил, про которые уже и забыли, зачем их ввели. Но соблюдают. Иначе не успеешь глазом оглянуться – настучат и оштрафуют, разорят. Да всё это ерунда. Хуже, что души тут мало…

– Душа… это штука эфемерная. Зато тут побогаче. И в среднем почище. И меньше стреляют.

– Богато в районах для богатых, а чисто в районах для чистых, юноша. А для нечистых и бедных – ты, наверное, видел. Но никто никого не принуждает, в лагеря не гонит. Не хочешь жить в грязи – убирай. Не хочешь порядок соблюдать – вали. Понял теперь, почему Запад назвали загнивающим? Тут никто ни о ком не заботится, не учит, как жить. Свобода. Эх, иногда я жалею, что не могу перенестись куда-нибудь в Саратов или Саранск. Ты вот из Сибири? А ведь я тоже мог бы там родиться. Предки в лихих 90-х репатриировались с Кузбасса. Там у вас хорошо? Цветёт?

– В основном цветет под снегом. Но природа красивая.

– А люди хорошие?

– Раньше думал, что намного лучше, чем в других местах. Сейчас понимаю, что свои для своих обычно хорошие. Нормальные люди. Сейчас там почти безлюдно, все перебрались на Алтай, ближе к столице тамошней державы, Заринску, где теплее.

– Ну а в остальной России? Что, совсем плохо? Никто из ваших сюда не бежит… вот я и решил, что у вас всё путём.

«Не бегут, потому что по пути человека трижды убьют, разделают и схарчат. Да и тут не рады будут».

По молчанию Младшего он догадался.

– Эх-эх. Здесь тоже не цукер. У вас хотя бы турков и арабов нету. И немцев, хе-хе. Я бы поехал… но в другой жизни. Стар уже. И боязно.

«Вот и правильно», – чуть не сказал вслух Саша.

– А как тебе наша жизнь на загнивающем? – спросил ювелир. – Мир чистогана, да?

– Да нормально.

– Ностальгия не гложет по березкам?

– Они и здесь попадаются.

– Нет, брат, не такие. Не такие... – повторил еврей. – Это как с ненастоящими воздушными шариками. Даже я иногда ностальгирую по своей пустыне. Одежду бы тебе цивильную. А то за версту видно, что ты моряк. Работы тут много. Но без документов, без опыта и членства в гильдиях – только неквалифицированная. Типа грузчика на рынке, уборщика, носильщика.

– Ну… это точно не моё.

– А что ты умеешь?

– А с какой целью интересуетесь?

– Эге, вопросом на вопрос не отвечают. А я просто хочу помочь земляку.

Слово «земляк» в чужих краях Младший старался не употреблять. Вспомнил, как Василий рассказывал: спросил он в одном шведском порту вроде бы русского грузчика: «Эй, земеля! Пиво тут где?». А тот так набычился, посмотрел волком и ответил сквозь зубы. Нецензурно, но в рифму. А потом Васяну с корешем пришлось уходить из той пивной, которую они всё ж нашли, через черный ход, чтоб не быть уработанными какими-то злыми бугаями с трубами. В общем, русский язык не всегда до добра доведёт.

– Вы хотите мне помочь просто так?

– За небольшую маржу. Десять процентов хватит.

– Нет, спасибо. Столько моржей у меня нет.

– Да я шучу. Даром помогу. Чем ты планируешь зарабатывать?

– Ну… сталкерить буду.

– Здесь это слово другой смысл имеет. Сталкер – это кто за девушками гоняется. Не перепутай.

Тьфу, выходит, Скаро не врал.

– А разве есть те, кто не гоняются?

Посмеялись.

– Есть такие. У них тут несколько баров и клубов. Чувство юмора… это хорошо. А вообще, профессия лазателей по руинам здесь зовётся по-другому. Немцы любят языколомные слова из пяти корней, но этих назвали коротко – Der Suchmaschine.

– «Зухмашине»? Поисковая машина? Как Гугл и Яндекс, что ли?

– Ага. Когда-то это было игрой слов. Короче, робот, который роется в мусоре и ищет полезности. Такие люди находятся на социальном дне. Хотя некоторые зарабатывают прилично. Но обычно пропивают тут же. В нормальное общество они не вхожи. Тут вообще ночной и дневной миры почти не соприкасаются. Элита города и средний класс – он здесь большой, это купцы и ремесленники, специалисты разные – живут почти как в старом мире. А нищета живёт немногим лучше, чем в пустошах. Город как магнит притягивает проходимцев со всех краёв. Обычно они оседают в Руинах, например, в бывшем районе Хафен-Сити, да там и остаются. А есть места и опаснее. Если вас там не убили, значит, вы уже в могиле. В общем, я вижу, куда ты клонишь. Ну ладно, «сталкер»… теперь о деле. Ты же пришёл не только чаю попить. Что ты можешь предложить? А то мы заболтались, – старик показал на настенные часы.

И действительно, прошёл почти час.

«Ну, наконец-то».

– Вот, посмотрите эти книжки, – Саша раскрыл рюкзак и показал питерские раритеты. – Я их прочитал, поэтому продаю.

Вместе с книгами из рюкзака высыпалось немного сора.

– Не свинячь, – прогудел антиквар. – Швайн это грязное животное. Хоть и вкусное.

– Извините. Уберу.

Тоже дежа вю. Немало было в Сашиной жизни таких лавок.

– Ничего, я сам. Кстати, золото принимаю, – как бы между делом сказал ювелир, освобождая место на столике. – Любое золотишко, даже оплавленное, оценю. И антиквариат, но тут всё индивидуально. Тащи, посмотрю.

– А монеты и деньги Питера принимаете?

– Молодой человек. – старичок приподнял очки и посмотрел на него пристально. – Совсем за глупого меня держите? Я тут краем глаза слышал, что Остров захватили дикари. Какая жаль, какая жаль.

Проклятье! Младший надеялся, что до Гамбурга эта весть ещё не дошла.

– Ты ещё ценные бумаги оборвышей пахана Самосвала мне предложи. Или акции сарая по разделке людских тушек. Изволите думать, шо я неграмотный? Я бы не удержался в бизнесе, если бы за новостями не следил. Питера больше нет! По крайней мере того, который был. Кто там пришёл к власти... пока совсем дурные. Даже послов убивают, никого не подпускают. Город не сожгли только потому, что он каменный. Может, потом образумятся, торговля всем нужна... Но курс питерских бумажек равен единице в нулевой степени. И останется таким до конца вселенной. Хотя… монеты могу взять на переплавку… даром.

«Так. Значит, этот способ пополнить карманы отметаем. Следовало ожидать».

– А книженции… дай-ка взгляну. Так-так. Недурственно…

Младшему показалось, что при виде книг из хранилища Денисова глаза торговца озарились интересом. И не денежным.

– Значится… –– ювелир поправил на носу очки-увеличители. – «Исламские саги» не куплю. Но Маркс и Ленин! Великие тамплиеры пролетариата… Правильные книги. И издание редкое, одно из первых после Революции. Продавать такое нельзя. Талеров не дам. Давай, ты их мне подаришь, а я тебе подарю что-то нужное для выживания. Из моих запасов. У меня есть отличный спальный мешок и почти новые горные ботинки.

Младший понял, что здесь, как в Уфе у Рината, надо соглашаться на безналичный расчет. И снова дежа вю.

– Ну… даже не знаю, – парень надеялся получить деньгами, они нужнее. Можно было поупираться… но… куда он ещё с этими книжками пойдёт? А торговец как угадал с обменом – и мешок уже совсем плохонький стал, и ботинки крепкие не помешают.

– Молодой человек, я не торгуюсь, это не доставляет мне радости. Я же не араб. Если не устраивает, ищи более выгодного купца, – Михаил Владимирович упер руки в боки и сразу стал похож на большого страуса, даже голос его сделался каким-то птичьим. – Таки ви продаёте или таки нет? Завтра уже не будет у меня таких товаров и таких вкусных цен. Для сина держал, хотел тот поисковиком стать, но Венечка передумал, мама отговорила. От себя отрываю.

Бартер и здесь в ходу. Хотя здешняя городская валюта – талеры – была твёрдая и ходила по всему побережью.

– А что ещё вы принимаете? Чтоб я знал.

– Я уже сказал. Раритетные штуки, – произнес еврей, прибирая книжки в шкаф, насладившись сначала запахом древней бумаги, – Собачьи шкуры и крысиные хвосты оставь себе, как и ржавые кастрюли времен Карибского кризиса. Их лучше предложи моему приятелю Боре, я дам адресок. Так у тебя есть ещё что-то?

У Младшего пока ничего больше на продажу не было, но он собирался это исправить в ближайшее время. И опять вспомнился Ринат из Уфы. Как он там? Не сгинул ли во время разборок повстанцев с ордынцами?

Саша подумал, что вся жизнь есть перечень повторяющихся однотипных ситуаций.

– Кстати, что вы думаете о Легионе? – задал он давно вертевшийся вопрос. – Я видел их корабль в порту. Нацисты они или нет?

– Они нацисты герра Шрёдингера. И да, и нет. Могут слегка поугнетать меньшинства, но не теряют берега. Против моего народа ничего не имеют, если доказать им, что ты не масон, не сионист и не рептилия. А у меня справка есть. Экуменистов вот не жалуют. И атеистов. К христианам относятся терпимо. Как и к исламу, хотя число мечетей в городах ограничивают, мол, вид заслоняют, – ювелир говорил так, будто это не самое плохое градостроительное решение. – Но многие из них – язычники и чтут Древних Богов. Которых в книжках ужасов вычитали. Иисуса они считают арийцем и тоже ввели в свой пантеон. Их лидер – конунг Торвальд Виккерс – адекватный человек. Его отец играл до Войны тяжелую музыку, поджёг несколько церквей и принёс кореша в жертву Сатане под героином. Это наркотик такой. Ты что усмехаешься?

– Весёлая жизнь была.

– Ага. Он отсидел в тюрьме с комфортом, который сейчас не у каждого вождя есть. С полным холодильником и видеоиграми. Сбежал, когда Война началась и охрана просто ушла. Много покуролесил по морям после Затмения. Но сам Торвальд не такой. Он деловой человек и не режет дойных коров. А вот уже его сын, командир дивизии «Копьё Рагнарёка» – Фролло Виккерс – пошёл в деда. Он – псих и наркоман. Говорят, весь покрыт геральдическими значками, так что кожи не видать. Считает, что поклонникам Распятого надо на шею вешать кресты. В натуральную величину.

– Неужели?

– Ага. Но младшего ярла сдерживают, не дают ему воплощать свои… фантазии. А Конунг и все в их совете командоров относятся к христианству позитивно. Даже носят нашивки «С нами бог». Хотя, может, они имеют в виду Одина.

– Бог один. Даже если это Один, – пробормотал Данилов.

– Я, конечно, не люблю зигомётов, – продолжал дядя Миша. – И ты догадываешься, почему. Но эти – не поклонники картин австрийского художника. Они называют свои взгляды «индоевропейским наследием», а себя – защитниками Европы. Если хочешь стабильный заработок, человеку без талантов лучше Легиона не найти. Там нужны кадры, умеющие держать оружие и слушаться тупых команд. Берут всех, кто не слабак и не клинический идиот. И не мутант. Что у тебя в голове, не важно, главное, чтоб она была бритой. В порту бывают их вербовщики. Несмотря на всю их дурь, они хотя бы поддерживают порядок на своей территории.

«Вот только мне они даром не нужны».

Фашисты или нет… но Младший хорошо помнил службу у магната в Питере. Больше никогда он не будет продаваться. И за слова о человеке без талантов Саше стало слегка обидно. Хотя он понимал, что в каком-то смысле это правда. Его зачаточные знания языков и умение слагать слова по-русски… совсем не котировались, ни на родине, ни здесь. А всё остальное он знал и умел по мелочи.

Ещё антиквар порекомендовал ему гостиницу со сносными ценами и нормальным сервисом. Где публика, по его словам, наиболее терпимая. По крайней мере, эту ночь не придётся бомжевать или терпеть соседство обитателей дна.

Адрес Данилов записал, но допускал, что, если и там не понравится, из экономии ещё поживёт в заброшках. Тем более, теплый спальный мешок у него теперь есть.

И вот торг закончен. Какое-то время они еще поговорили, но торговец не расщедрился на новый кусок пирога, а чая без сахара Младший больше не хотел.

Поговорили про климат. Да, похолодание здесь заметили, не дураки. Но, оказывается, некоторые горожане этому даже радовались. Считали, что оно помешает пиратам-викингам и морскому флоту Легиона. Надеялись, что оно не ударит по торговле городов Ганзы на юге Балтики. Многие порты Легиона находятся севернее, если их скует льдом – «арийцам» придётся плохо. И им придётся больше еды закупать на юге и быть более сговорчивыми. Сплошная выгода.

В то, что Гамбургу что-то может угрожать, они не верили. Не могут проливы замёрзнуть, такого не случалось с той самой Зимы. А ещё один из крупнейших городов ойкумены мог купить столько наёмников, сколько нужно, чтобы отбить любые нападения. Хоть «викингов», хоть «полярников», хоть даже Легиона. Потому что мог нанять одних против других.

Ювелир был уверен, что город не просто выстоит, а станет ещё сильнее, и смотрел в будущее спокойно. И, хотя он не разделял нынешнюю политику, но понимал, что это – гарантия его спокойной старости.

Запись закончилась. Кое-что Младший потом перенесёт с диктофона на бумагу. Он признавал, что совершает ту же ошибку, что и в Уфе и в Питере: слишком интересуется местной политикой (которая его мало касается), легендами и слухами, и упускает что-то важное. Важное для него. А все эти «скандалы и интриги»… будет ли хоть кому-то интересно про них читать? Ему сейчас важно найти Академию. Так он решил. Но сначала хорошо бы разузнать об экуменистах побольше.

Собираясь уходить и прощаясь с евреем, Александр увидел, что целый угол в лавке выделен под часы и календари. Под табличкой «Купите себе немного времени» стена была завешана часами – даже с кукушкой, и календарями. Последних было множество, казалось, всех существовавших стран. Были и очень древние. Например, страница за октябрь 1955 года с довольной румяной тёткой в красной косынке, указывающей на поле со спелой золотистой пшеницей. Поле бороздил комбайн, собирал богатый урожай. Надпись на русском гласила: «Девушки! Приезжайте к нам не целину!». А вот немецкие времён прошлой мировой войны. И неплохо сохранились. На картинках все такие белокурые и оптимистичные, бодрые, даже «ребята» на фронте… Если не знать, ЧТО они творили, можно бы порадоваться за них. Видимо, Владимирович держал тут это из чувства мстительной радости. Поскольку всем известно, чем у тех закончилось.

Да тут дня не хватит всё это рассмотреть.

– Это история, они не для продажи, – заметив Сашин интерес, изрёк торговец. – Война и геноцид всегда были её частью. Кстати, существует всего четырнадцать вариантов календарей. Они повторяются через определенные интервалы. И раз новых больше не печатают, можно собирать и использовать старые. Приноси мне календари. Другую печатную продукцию не надо, макулатурой не занимаюсь. Механические часы тоже неси, даже совсем «убитые». И настенные, и наручные. Всё починим и пристроим. Или разберем «на органы».

«Да, история имеет свойство повторяться. А не только даты в календарях».

Почти все часы стояли. Лишь на некоторых стрелки двигались, но время не совпадало с реальным. Возможно, отражая время других городов, большинство из которых уже не существовали.

– Да, молодой человек. Der Zeit… Время неумолимо. Только оно убивает всех. Вы не спросили для чего мне, купцу, книги людей, которые были предтечами мира без денег и богатых.

– И зачем?

– Нет, не потому что я боюсь их. А потому что верю в лучший мир. Царство обетованное, но не для «избранных», а для всех. Да, были ошибки. Но такое уж было время… Другой путь в него будет найден! Надо верить. И про Родину подумай. Свою. Она у каждого человека должна быть.

На этом они попрощались, Младший надел куртку и вышел в морозный день. Без двух книг, но с нужными приобретениями. Он думал о времени, которое не стоит на месте. Хороший способ вогнать себя в депрессию: думать о времени. К счастью, ему было чем отвлечься.