Земля заката

Глава 1. Свободная гавань

Северная Германия

конец ноября 2075

Не самое легкое было путешествие, но оно подходило к концу.

Уже несколько дней они плыли (Саша так и не привык, что надо говорить «шли») вдоль береговой линии страны, которая раньше называлась Германией. По берегам оказалось довольно много поселений, но городами мало какие можно назвать. Дальше от берега полно и пустошей, и руин, как в бывшей России. Боцман сердился: Россия не может быть бывшей. Не смей так говорить, парень! По словам штурмана, в руинах карлики из легенд о Нибелунгах стерегут свои сокровища. Такие шутки казались Младшему неудачными.

Несколько десятков километров они плыли по реке, пока та внезапно не развернулась ещё шире. На этих рукавах и стоял город.

Первое, что Младший увидел – были огромные портовые краны, которые казались стадом диплодоков с вытянутыми шеями. У некоторых шеи были свёрнуты или отломаны.

Как и во многих портовых городах, в Гамбурге имелся Старый Порт – целая пристань мёртвых кораблей, «летучих голландцев», их постепенно разбирали, снимая всё полезное.

Но и действующий порт был большим. Город выходил к реке лицом так, будто хотел в неё окунуться. Обычно жилые дома начинаются в десятках, а то и сотнях метров от берега, но здесь ближайший дом, встречавший их, был сам похож на огромный кирпичный корабль. Прямо под окнами были пришвартованы катера и лодки. Так раньше во дворах парковали машины.

Следующее, что бросилось в глаза – множество башенок и шпилей. Фасад города напоминал по стилю Лондон, каким его представлял Саша. «Готика» – откуда-то всплыло слово. Впрочем, архитектура – не его конёк. Может, и не она.

Погода не баловала: шел дождь, иногда переходящий в мокрый снег.

Небо затянуто тучами, но гавань подсвечена, несмотря на утро, яркими огнями, которые помогали кораблям не сбиться с курса. Прожектора здесь заменяли маяк.

Кораблей было немало, но по сравнению с «Королем» почти все смотрелись как кильки рядом с большой тихоокеанской сельдью (которую они, по понятным причинам, не добывали).

Наконец, моряки сошли на берег. Данилов спустился по трапу вместе с Борисом Николаевичем и бомцанской командой.

Ура, вот и твердая земля!

Первым делом он огляделся. И сразу отметил: недалеко стоял пришвартованный «драккар» – патрульное судно Легиона. В ряду пузатых «торговцев» и «рыбаков» он был хорошо узнаваем по своим хищным контурам, даже если бы над ним не реял знакомый флаг с грозовой руной. Но Младший убедился, что молота рядом с руной нет. Значит, это не охотники за головами. Копья тоже не было. Рядом с руной-молнией была буква «Л», точь-в-точь как русская.

«Это греческая буква. Как у спартанцев Лаконии», – вспомнил Младший какой-то фильм. Но означает она, вероятно, Легион. Хоть это и неграмотно.

Рядом с драккаром на пристани переминались несколько часовых. На них были, конечно, не рогатые шлемы, а каски, похожие на немецкие. Это явно легионеры, Младший уже научился их отличать. Далековато забрались от своей базы. Хотя, если подумать, тут только неширокую в этом месте Балтику пересечь. Но раз здесь не их территория, а «свободный город», то и опасаться нечего. Надо вести себя максимально спокойно. Да и какие у них могут быть претензии к Саше?

Жаль, что никто не подсказал ему, где найти экуменистов.

Спросить у Скаро он по понятной причине не успел, Юхо и Борис Николаевич только пожимали плечами, как и Василий с Эдиком. А спрашивать штурмана Младший не захотел, дабы избежать лишних вопросов и подозрений.

Но если уж искать прогрессоров цивилизации, то где, если не здесь? Даже отсюда было видно, как город велик.

Таможенную проверку он прошёл вместе со своими. Так проще.

Процедура оказалась краткой и включала визуальный осмотр и несколько вопросов вроде «цель вашего визита?».

Младший был наслышан, что бывает полный досмотр, куда более дотошный, чем в Уфе или Питере. Даже в задницу, мол, заглядывают и приборами просвечивают. Его очень напрягала такая перспектива, но оказалось, что такое тщательное исследование – только для лиц, показавшихся таможенникам подозрительными.

Николаич пояснил, что так ищут контрабанду – вещи, за которые не заплачена пошлина или которые запрещено ввозить. Например, наркотики. У Младшего был только рюкзак, битком набитый. Но команду траулера тут явно знали. Может, если бы он шёл один, его бы остановили и пригласили в отдельную комнату… Сашу, кстати, предупредили, что в таких случаях нельзя сопротивляться или предлагать взятки. Мол, это бесполезно, только хуже сделаешь. В общем, когда подошла Сашина очередь к строгому офицеру в чёрной форме и в фуражке с гербом Вольного Ганзейского Города, сердце его колотилось, хотя он и старался не показывать своё волнение.

Но всё прошло гладко и легко. Офицер занёс имя (он назвался Иваном Подгорным, всем было плевать) в компьютер, его сфотографировали и выдали Ausweis. Он мог находиться в городе бессрочно, выходить и возвращаться, но должен отмечаться в Ратуше раз в неделю. Более чем либерально.

Ружье Младшему пришлось показать, посмотрели калибр, но оно не вызвало проблем, как и пистолет. Просто записали в журнале и предупредили, что с оружием можно во Внешний город, но нельзя во Внутренний.

«Учтём».

И вот он слышит «Nächst!». Ура, можно выдохнуть, обошлось без полного досмотра.

Его товарищей досмотрели ещё быстрее. Капитан отпустил всех только на три часа. Это была маленькая месть за драку в Свиноустье. Поэтому они получили разовые пропуска, которые можно будет предъявлять патрульным, а при возвращении сдать.

Тут же на пирсе Саша простился со своими очередными временными «попутчиками» на Дороге. Без лишних слов и сантиментов.

– Удачи тебе, Саня!

– А вам счастливого плаванья.

– Плавает говно, – усмехнулся Борис, хлопая его по плечу. – А мы становимся на ремонт до весны. Зимой рисковать не будем, шторма… Так что у тебя есть время передумать.

Младший пообещал, что подумает, понимая, что лжёт. Решение принято.

Шаман протянул ему свою руку, жесткую и цепкую.

– Иди путём. Мочи козлов и будь здоров. Ещё свидимся.

– Спасибо, Шаман. А где увидимся?

Наверное, это просто была фигура речи. Младший вдруг вспомнил, что бывший траллс всегда вместо «спасибо» говорил «душевно». Видимо, в Таймырской Народной так принято.

– Нет. Не там, где все, – ненец рассмеялся, первый раз Саша слышал его смех. – Раньше свидимся. Да какой я шаман? Я босяк. И кузнец. А шаман тут – ты.

Младший не знал, что бы это значило. Но из вежливости кивнул многозначительно. Или этот тоже верит в его особую судьбу? Ну, тогда сам бог велел… оправдать их доверие. Людей, которые совсем его не знали, которые видели только то, что на поверхности. И скорее всего, просто посмеивались над ним, недотёпой. Он давно вышел из детства, чтобы в такое верить.

Ему и самому стало смешно, так заразительно смеялся Шаман. Это был не злой смех. Просто еще одна встреча на пути со странным человеком, который вот-вот растворится в тумане. Хорошо, хоть не стал ничего дарить, а то это явно была бы заточка или отмычка.

И вот опять всё своё Младший нёс с собой. С чем пришёл, с тем и ушёл.

За ним уже давно никто не следил на борту. Он был полноправным членом команды. Так что легко мог прихватить что-нибудь полезное для себя – инструмент какой-то, или еды, но сама эта мысль была ему противна. Тут не война, и это было бы не трофеем, а воровством у своих. Поэтому он не взял с корабля даже алюминиевой ложки.

Эти люди не были к нему так уж добры, но были честны, открыты и, хоть благотворительностью не занимались, ни разу не обманули (в этом он не был согласен со Скараоско). А в нынешние времена такие отношения – редкость, Александр в свои годы уже это усвоил. Всякое случалось за месяцы плавания, показавшиеся долгими. Были и неприятные смешки, и тяжёлые грязные работы, которых ему, особенно вначале, доставалось больше, чем другим. Но было и хорошее. И, самое главное, он спасся от очередной резни. Он обязан им жизнью. А вещи и деньги… Наживёт ещё.

Нечего жаловаться. Всё-таки поправился, окреп после бегства на лодке из объятого огнём Питера, залечил раны, кое-какие вещи приобрел. «Посмотрел мир». И получил новые знания о жизни.

Да, он родился на краю Ойкумены, но и ближе к её центру всё было совсем не гладко. Как сказал ему Борис Николаевич, люди на долготе Берлина такие же, как и на долготе Саратова.

Да, в этих очагах цивилизации живут лучше, чем в Сибири. И получше, чем в Питере до захвата. Но и тут чувствуется дыхание смерти. Этот мир, хрупкий и выросший на обломках, на перегное из миллионов погибших, если ещё не умирал, то был тяжело болен. Он доедал остатки, пользовался тем, что произвели до Войны. Этому миру нужна помощь. Толчок в верном направлении. Дальше от пропасти. Ближе к солнцу.

За время пути по морю Младший был в шаге от того, чтобы схватить за хвост какой-то важный вывод. Но тот всегда ускользал, как рыба. И вот головоломка в его голове сложилась.

Он лишний раз убедился, что у него есть цель. То, о чем он начал забывать в Питере. То, чему учил его дед. Хотя самого деда он найти уже не надеялся, как и сестру.

«Жить надо не просто так. Главный вопрос – даже не как жить, а для чего жить». Куда жить.

Раз уж с прошлыми целями не вышло, со спасением и отмщением, то надо поставить себе другую задачу, более общую. Посвятить себя сохранению цивилизации.

«Следуй за судьбой, – сказал он себе. – Она провела тебя через ад. Значит, это для чего-то нужно. Да и какой из тебя моряк?».

Саша вспомнил Денисова, мудрого человека, так нелепо погибшего. Не была ли брошенная тем фраза про его «особенность» завуалированным сообщением: «ты неприспособленный неудачник, который не может найти место в мире?».

Ну, нет. Это было сказано с дружеской теплотой, а не с издёвкой.

Можно, конечно, остаться на судне ещё на полгода. Накопить денег и получить «подушку безопасности». Увидеть новые земли и моря. Но уж очень хотелось Саше найти тех самых экуменистов. Узнать, как они связаны с высокими технологиями, какие у них планы. Может, примкнув к ним, он принесёт миру больше пользы? Попробует бороться против энтропии, захватывающей Землю.

Бороться созиданием, а не разрушением.

Изучать карту города Младший начал ещё на корабле. Старую, довоенную, потертую. Судя по ней, раньше город с населением больше, чем миллион человек был огромен и уступал в этой стране разве что Берлину.

Крупный торговый город. Самый крупный из тех, которые Саша видел. Он даже больше Питера… от которого неизвестно что осталось после вторжения оборвышей.

Сколько человек теперь здесь живет? Двадцать тысяч? Пятьдесят? Сто?

Именно в Гамбурге чеканили настоящую валюту, талеры. Название «Новая Ганза» для всех городов, где использовались эти монеты, было неофициальным и не везде употреблялось. На корабле говорили, что это не политический союз, общей армии у него нет. Но, как понял Саша, это было «общее экономическое пространство». Что тоже немало.

Говорили, монеты чеканят на том же оборудовании, на котором раньше изготавливали евро. Их курс и ликвидность обеспечены работой десятков фабрик, заводов, мастерских и мануфактур. А ещё – большим торговым флотом свободного города Гамбурга. Подобного точно не было нигде.

В порту имелось что-то вроде зала ожидания, там на стене висела застеклённая подробная новая карта. У неё оказалось довольно мало общего с довоенной.

Город теперь делился на два круга: Внутренний и Внешний. Innenstadt и Außenstadt. То, что находилось за их пределами, было помечено как Руины (DieRuinen).

Порт был частью Внешнего города, прямо за ним к северу начинался Внутренний. Тот представлял собой круг диаметром около километра с центром в Ратуше, видимо, цитадели здешней власти. Похоже, он состоял всего из десятка улиц. Внешний был во много раз больше и имел неправильную форму – тянулся на восток и на запад от «ядра». Границы были обозначены жирными линиями.

Кроме этих трёх, на карте были выделены отдельными цветами ещё несколько районов в пригородах. Видимо, там жили фермеры, снабжавшие город едой. А может, элита и богачи. Если тут есть транспорт, то люди могут жить в одной части города, и ездить в другую. Но там ему делать в любом случае нечего, его интересует другое: центр местной деловой жизни.

А вот на юге не было ничего. На юге была Эльба и всё южнее реки будто не существовало.

На карте было много подробных обозначений, но ни храм, ни академию, ни школу экуменистов Александр не нашёл. Такое заведение вряд ли будет находиться во внутреннем городе. Просветители должны быть демократичны, то есть находиться ближе к народу. Ни в одной из частей города не нашлось ничего похожего. И ничего созвучного слову «Основание», о котором он читал в брошюре на Васильевском острове. Похожего на то, что было в книжках Азимова, что стремилось сохранить знания в условиях «темных веков» галактической цивилизации. Саша проверил надписи и на немецком, и на английском. Ничего.

Новый порт, отгороженный от заброшенного забором из частой сетки, а от Внутреннего города бетонной стеной – напоминал Вавилон с людьми всех цветов кожи, занятий и состояний, спешащими по своим делам.

Моряки, портовые рабочие, мальчишки, пьяницы. Женщины непонятной профессии… вряд ли рыбачки, хотя их колготки, как и в Питере, похожи на остатки рыбацкой сети. Одна улыбнулась Александру и что-то зазывно произнесла, заставив грубый немецкий звучать мягко и мелодично. Голос её не успел ещё стать сиплым и прокуренным.

Он сделал вид, что не замечает и ускорил шаг, надвинув капюшон на лоб.

Чёрт. Больно. Почти физически. Женщинам, наверное, не понять, как можно чувствовать себя вечно голодной собакой. А это мало сочетается с духовным путём. Но он не попадётся в их сети… Обращаться к профессионалкам больше не будет. Унизительно и небезопасно.

Двигаемся дальше. Город явно и дальше будет подсовывать ему разные соблазны, но его дело – идти к своей цели. Дао.

Ещё года три назад Младшему пришлось бы нелегко среди такого количества людей, но Питер его закалил, и там он придумал, как не испытывать дискомфорт в любой толпе. Надо просто воспринимать всех как ходячие манекены или нечто абстрактное. Двигающийся фон. И никаких проблем. Не будешь шарахаться, если надо идти, буквально касаясь локтями, не будешь отводить взгляд, когда кажется, что на тебя смотрят, не будешь постоянно думать о выражении своего лица.

«Не смотрят. Им дела нет, есть ты или нет тебя».

А при вынужденном общении можно смотреть сквозь. В переносицу.

Первым, что он увидел, покидая территорию порта, был огромный плакат на нескольких языках:

Добро пожаловать в вольный ганзейский город Гамбург! Будьте как дома, но соблюдайте порядок.

Order. Ordnung. Этот индоевропейский корень вызывал у Александра неприятные ассоциации.

Когда-то город пережил ядерный взрыв, и даже не один, но пострадал неравномерно. Казалось, чем западнее, тем ущерб сильнее. Возможно, эпицентр находился на реке. И непонятно, что там к югу за Эльбой. Но ему туда не надо.

Высокие кирпичные здания, выходящие фасадами к реке, которая делила город на несколько частей, были в отличном состоянии и явно обитаемы. Их отремонтировали с большим тщанием, а нежилые огородили аккуратными ярко окрашенными дощатыми заборчиками.

Стена была в полтора человеческих роста, из бетона. Она покрашена в тот же цвет, что и дома, и вписана в окружение. Колючей проволоки не заметно. Можно перелезть, если что-нибудь подставить. Хотя в этом нет необходимости, ворота во Внутренний город открыты. Похоже, стена оставлена как своеобразный памятник эпохе «простуды». Но если болезнь вернется, она пригодится.

Наблюдательных вышек тоже не видно, но вполне могли быть не бросающиеся в глаза позиции в домах, примыкающих к периметру. А вот один пост с пулеметом расположен демонстративно открыто, за мешками с песком, на выезде из порта. Это оружие было знакомо Младшему по фильмам о Второй мировой. Немецкий MG-42, говорят, был очень хорош. Этому могла быть сотня лет. Хотя, возможно,, это не раритет, а новая реплика старого «машиненгевера».

При пулемете находились подтянутые, с хорошей выправкой здоровые бойцы в серо-черном камуфляже. У одного, видимо, главного, кокарда на фуражке с городским гербом: замок с башнями в окружении львов. Скорее всего, не ополченцы из ремесленников или купцов, а профессиональные солдаты или наёмники.

Намётанным после визитов в разные города взглядом Данилов видел, что силы охраны правопорядка тут основательные, хотя и не бросаются в глаза обывателям. Прохаживались патрули, (иногда проезжали конные) стояли шлагбаумы, на окнах маленьких будок из металла, предназначенных для охраны, были бронированные жалюзи. Могли быть и камеры видеонаблюдения, не привлекающие внимания.

Да, вскоре он заметил пару.

Выглядело это внушительно. Похоже, средств у Вольного Города завались, и к безопасности тут подходят серьезно.

Младший заглянул через ворота. Невысокие дома, красиво покрашенные и облицованные, узкие пешеходные улочки. Всё как будто вылизано. Скамейки, фонтанчики, Деревья, кустики, сейчас уже облетевшие. Прилично, но без форса, одетые люди. Магазинов мало, и никто никуда не спешит.

Даже такую мелочь заметил – все провода аккуратно убраны, не висят над улицей, как бывает в поселениях, где много жителей, и все заселяют дома, как попало.

Скучновато. Поэтому он решил ещё побродить по улицам Внешнего, чтобы составить полное впечатление.

Во Внешнем оказалось гораздо больше жизни. А порядка разве что чуть-чуть меньше.

Улицы здесь были уже пошире. И по ним нечасто, но проезжали автомобили! Младший сбился со счёта на втором десятке. И это за несколько минут. Конечно, были и брички (кареты?) и основательные повозки на рессорах с широкими шинами, были велосипеды и мотоциклы (или мопеды?), даже грузовые трехколёсные. Такого движения он нигде ещё не встречал.

Саша ожидал увидеть обычные примеры разрушения – скелеты сгоревших автомобилей, обломки зданий, спрессованные завалы мусора. Но обитаемая часть Гамбурга была прибрана, вычищена и облагорожена.

Сложно представить, сколько было проделано работы и сколько понадобилось лет. Младший видел другие города, даже такие, куда не упало ядерной бомбы. И обычные пожары от засух и молний способны нанести огромный ущерб.

Наверное, в первые годы ещё оставалось достаточно тяжёлой техники. Иначе как объяснить, что все разрушенные дома смогли разобрать, а все обломки вывезти? Проплешины в городской застройке, где на старых картах были обозначены здания, стали парками, скверами, рыночными площадками.

Впрочем, и сейчас работа продолжалась. На отгороженном пустыре возводились невысокие жилые дома из красного кирпича. Город жил и менялся.

В одном месте исторические руины вписали в архитектуру, облагородили, оставили как памятник. Младший не знал, чем знаменит этот дом, но уже видел такую традицию.

Как и в Петербурге, каналы здесь заменяли часть улиц. Через них были перекинуты такие же винтажные мосты, по воде сновали лодки.

Кирпичных домов в стиле «модерн» (кое-что всё же осталось в памяти после рассказов Денисова) с башенками и другими украшательствами, как те, что на въезде в город, попадалось немало. Над одним, в три этажа, вился флаг, а на флаге он узнал знакомую символику.

Руна сол. Молния. Электрический разряд.

Вот и Северный легион. Их представительство. Выходит, Вольный город имел с ними дела, раз открыто что-то вроде посольства.

«Ничего нового, везде одно и то же. Политика, дипломатия. Но это лучше, чем война».

У крыльца с фронтальной части стояли несколько стражников, как статуи: в касках и с автоматами. На касках небольшие рожки. Наверно, церемониальная форма. Смеяться при взгляде на них не хотелось. Грозные, мощные.

Младший спокойно прошёл мимо, они даже не шелохнулись, хотя парень готов был поклясться, что взгляды у них цепкие.

Над площадью, примыкавшей к порту, работал большой, очень большой проекционный экран, закрытый ячеистой решеткой, на которой были видны вмятины от камней. Младший не сразу понял, что это не огромный баннер, а именно гигантский «телевизор», не видел ещё таких больших. Кое-где экран был поцарапан, некоторые участки горели чуть тусклее, но в целом был в очень приличном состоянии.

По экрану нон-стоп крутили новости. Динамики чуть хрипели, но немецкому языку это не сильно вредило. Александр на слух плохо воспринимал беглую речь, и объявления казались ему грозными указами. Но, вчитавшись в бегущую строку, он понял, что рекламируются разные услуги – парикмахерские, какие-то салоны и даже кинематограф.

Впрочем, с интервалом минут в десять пробегало и официальное объявление. О том, что неграждане могут находиться во Внутреннем городе только до 20:00. Нарушители будут «задержаны». Оно дублировалось на английском, русском (!) и еще паре языков.

«И расстреляны», – так и хотелось добавить.

Он вырос не только на фантастике, но и на фильмах про Великую Отечественную. Поэтому, хоть никогда не видел живых немцев, но немецкий был для него… примерно как для некоторых европейцев его русский язык. Не ненависть, даже не страх, но подсознательное отторжение. Иррациональное чувство. Он вспомнил охотника за головами из Прибалтики. У того тоже, наверное, была генная память о чём-то. Каждый помнит плохое, которое причинили ему, но никто не хочет помнить, что сделал он сам. Или его предки. И даже Война эти узлы не распутала.

Потом были новости об итогах выборов. Ого! Оказывается, здесь бывали даже выборы. Вот где фантастика. Три партии в Городском совете (Stadtrat) получили примерно равное количество мест – «либералы», «соцдемы» и «консерваторы». Но консерваторы – чуть больше. Вот только ему с того что? Разве чуть лучше будет понимать это место. Ещё нигде Александр не слышал о подобном. Он привык думать, что выборы – это фигня, обман и баловство, а решать важные задачи и вершить судьбы должны «серьезные люди».

Потом крутили разные ролики. Некоторые были явно новые – рекламировали костюм, который превращался в безрукавку, электрический магнит («находка для поисковика!»), ружья, ножи, инструменты…

В паузах показывали довоенные ролики, развлекательные. Клипы, приколы, скетчи с закадровым смехом, которых он не понимал.

Хотя объявлений было больше. Бегущая строка менялась слишком быстро, но Саша успевал переводить отдельные слова: магазины, автосервис, сауны и общественные бани – их оказалось неожиданно много. Некоторые предложения выглядели слишком фривольными. Хотя бес её разберёт, эту чужую культуру. Говорилось же раньше, что секс «продаёт» всё, даже далёкие от него вещи.

Его немецкий всё-таки был хреновый. Хорошо, английский выручал. На инглиш переводили все объявления, не только официальные, и всю рекламу. И дело не в том, что тут бывало много англичан. Не говоря уже об американцах. Просто английский здесь понимали многие, да почти все. Саша слышал, что такой язык, на котором могут общаться даже те, для кого он неродной, называют лингва-франка.

Почти полчаса он проторчал перед экраном и теперь был переполнен информацией, в основном бесполезной. Даже записывать ничего не стал. Но проникся духом большого гудящего улья.

Затем Саша направился на рынок, расположенный в торговом центре. Огромный крытый павильон размером с площадь назывался «Променад». Привёл парня сюда именно искусно снятый рекламный ролик, в котором говорилось о работе разных мастерских и гильдий, чьи товары попадают на прилавки.

Первым делом он решил поесть. Еды на рынке было полно, на любой вкус. И преподнесено всё очень аппетитно. От дразнящих запахов незнакомых пряностей в Саше проснулся дикий голод.

Он зашёл в первое в ряду кафе, которое называлось “TurD’Effel” и было, как следовало из названия, «французским». На доске, висящей прямо у входа, цветными мелками довольно талантливо был нарисован дымящийся котелок с жёлтым варевом, надпись на трёх языках поясняла, что это «луковый суп». Почему-то вспомнился сырный суп, куда дома тоже клали много лука. Но тут, наверное, не было сыра, а только сплошной лук, да еще разваренный в кашицу. Возможно, это вкусно, но Саша к такому не готов.

К доске было цепочкой пристёгнуто меню, запаянное в пластик. Посмотрим-посмотрим… что там ещё нам предлагают?

Разные диковинные блюда. Рептилии и земноводные. Их немецкие названия были незнакомы. А вот французские он понял: Leserpent. Lelézard.

Похоже на английский.

А где же le gushka? Вроде французы их уважают. Да и Младший не брезговал. Вот и она, родимая. Grenouille, crapaud.

Для посетителей, не умеющих читать, всё было тщательно нарисовано, включая ингредиенты соуса. Хотя откуда у неграмотного дикаря талеры на изысканное яство?

Нет. Дорого. Надо поискать что-то с более гуманными ценами и не такое экзотическое. Жаб и змей он и сам сможет наловить. Потом.

Зашёл в соседнюю закусочную, с японским колоритом. Тоже экзотика. Но более понятная и подешевле. Такое он всегда хотел попробовать, видел только в фильмах, да на картинках. Выглядело заманчиво.

Суши. Точнее, роллы. По сути – обычный рис с обычным огурцом и рыбой. Но, скрученные особым образом с листком съедобной водоросли, да ещё с соевым соусом и горчицей (здесь она называлась васаби и была кислотно-зелёной), они приобретали неземной вкус. Впрочем, и рис не так уж обычен, в России найти его трудно.

А может, он просто дико голоден. Цена была терпимой.

Несколько штучек съел, остальное упаковал с собой в рюкзак. Хорошо, когда деньги есть.

Тут же в «Променаде» засмотрелся на телефонную лавку. Аппараты разных эпох лежали россыпями. И домашние (неужели тут есть телефонная станция?), и слайдеры, и «раскладушки», и кирпичи с кнопками, и сенсорные штуки… смартфоны размером с ладонь. Звонить с них, конечно, нельзя, это просто игрушки. И безумно дорого за такую безделицу для тетриса. Немного добавить, и можно овцу купить. А жаль. Такую штуку он хотел бы. Записи бы в ней делал. Может, по более низкой цене удастся найти? А ещё лучше – планшет с большим экраном раздобыть.

Здесь рынок раз в десять больше, чем на Васильевском острове, а про мелкие города и говорить нечего – они целиком бы поместились на этой торговой площадке.

Общаясь с продавцами, Младший смешивал немецкие и английские слова. Тут так делали многие. И жестами себе помогал.

Сначала старался не сбиться на русский. Хоть ему и говорили, что это самый толерантный город побережья. Но когда все-таки сбился, оказалось, что и по-русски продавцы немного понимают. И никто не смотрит косо.

Он вспомнил напутствие боцмана Николаича: «Будь осторожен, Саня. В портовых торговых городах, где наши бывают часто – этого меньше. Но в глуши... не жди хорошего отношения. Русофобия! Думай, прежде чем заговорить. А будут затирать с тобой про политику, историю, религию, национальное, вождей – не спорь. Если их больше числом и у тебя нет тяжелого под рукой. Ты их никогда не убедишь, они считают, что мы варвары и вечно в чём-то виноваты. Хотя мы-то с тобой знаем, как дело обстоит…».

Таким вещам его учить не требовалось. Этот принцип лучше и дома соблюдать. Меньше болтать, больше слушать и делать как все.

Дальше были лавки сувениров, овощные, фруктовые, одёжные, но это ему пока не нужно. Ещё немного послонявшись тут, Данилов закончил прогулку по крытому рынку и пошёл дальше.

Он давно понял, что в России таких больших городов нет.

Даже Васильевский Остров, или Питер – город-кровопийца, кормившийся за счёт рабов и невыгодной навязанной соседям торговли – и близко не дотягивал. Слышал, что на территории Орды есть пара крупных городов, но Младший так и не добрался до них. И вряд ли те города можно было сравнить с таким мегаполисом.

Гамбург явно жил не только торговлей. Тут было и производство. Всего было много – и рынков, и магазинчиков, и мастерских, и заводов (можно было разглядеть вдали их трубы). Толпа на главных улицах была такой плотной, что в ней приходилось лавировать, чтобы не столкнуться с кем-нибудь.

А уж люди… В отличие от Польши, однородной, белой и славянской, их масса тут была более пестрой. Как вода в трубе или фарш в мясорубке, она смешивалась на главных улицах и площадях.

Младший ошалел от космополитичности. Питер теперь казался ему деревней. Большинство людей выглядели обычно. Но некоторые… татуировки на лице и лбу, причем сложные, серьги и кольца в носу, и странные прически, и даже цветные волосы. И тут же рядом лысые или бритые налысо, а чуть подальше – бурнусы, хиджабы, чалмы, бурки, никабы и куфии. И прочее, чему он не знал названия.

Какой-то восточный человек, проходя мимо, поправил повязку на глазу. Саша успел заметить плёнку катаракты и вспомнил Яшу из Уфы. Дежа вю.

А вот у троих проходящих мужиков небольшие респираторы на лицах.

«Есть такие люди, «поехавшие», в Европке, – объяснял им как-то Борис. – Боятся вирусов, химии и радиации настолько, что на улице изолируются от всего. По мне, так это полная дурь. Всё равно все помрем».

Некоторые ходили в длинных плащах с капюшонами, закрывающими пол-лица, похожих на костюмы химзащиты. И не поймёшь, кто они: торговцы, монахи, бродяги или лутеры-сталкеры. Они могли просто следовать местной моде, а могли оказаться тоже «поехавшими» на почве безопасности.

Борис предупреждал, что в городе есть преступность. Туда, мол, стекается вся гадость с побережья. И потоком идут переселенцы из более голодных земель бывшей Германии и даже сопредельных стран.

Но пока Младший ничего опасного не заметил. Может, из-за того, что в центре было много полицейских, а кое-где демонстративно висели камеры. Подключены ли они?

В общем, тут было почти всё, что можно найти в мире после конца света.

Разве что ни одной Бабы-с-бородой, которыми пугал детей из Прокопы дядька Пустырник (показывая малышам фото с какого-то старого песенного конкурса), он не встретил. Впрочем, ещё не вечер.

«Город контрастов». Странное тут соседствовало с красивым, старое с новым, разумное и вызывавшее зависть – с тем, что казалось ненормальным. И здесь не только речь иная. Запахи другие, воздух и, казалось, даже сила тяжести не такая. Спасало то, что Младший уже привык к частым переменам. Хотя нельзя сказать, что радовался им. Но впитывал всю информацию, какую мог.

По рельсам, дребезжа, катился красный трамвай, запряженный лошадьми. Интересно, сколько стоит билет? Но, в любом случае, лучше он пока пройдется ножками.

Дальше к северу был арабский квартал, а за ним турецкий. В них Саша не задержался, только заглянул. Наверное, городской магистрат распределял места для жизни иноземцам. А может, люди просто сами селились ближе к своим.

Посмотрел издалека на мечеть с высокой башней, с которой муэдзин созывает правоверных на молитву. Увидел мужчин с длинными бородами, сидящих на ковриках и подушках по-турецки и что-то покуривавших и прихлебывающих из мисочек-пиал. Видел чинно плывших или тихонько семенящих вдоль дороги женщин в платках, закрывающих волосы. Или с чадрой на лице (после Уфы Александра было этим не удивить, и он даже знал, что накидки бывают разных видов, вплоть до скрывающих всё, только путал их названия). А одна прошла с ног до головы закутанная в черную ткань, с единственной прорезью для глаз.

Рикшами, ослами, лошадьми и восточными сладостями на базарчиках Александра было не удивить, и он пошёл дальше.

Место, где жили вроде бы бывшие соотечественники, его тоже не привлекло. Он понял, куда попал, увидев вывеску: «ПРОДУКТЫ».

И в окне табличка: «Всегда в продаже гречка, сметана, чёрный хлеб».

Странный набор деликатесов.

Этот район был не самый бедный, но с самыми высокими заборами, тогда как в кварталах немцев ограждения были символические или их вообще не было. Во дворах дежурило по собаке, и они дружно облаяли странника. На окнах – решётки, соседи предпочитали отгородиться друг от друга. Даже небольшая церковь – за забором и с решётками. Людей на улицах мало, и одна кучка парней показалась Младшему подозрительной. Все в поношенных спортивных костюмах, сидят на корточках. До него доносились обрывки фраз, в которых немецкие слова смешивались с русскими.

В следующем квартале вывески сделаны на языке, похожем на русский, но некоторые буквы отличались от привычных и окончания были странные. Болгарский? С виду дома примерно такие же, тоже с заборами, тоже собаки, тоже недружелюбные с виду компании молодёжи.

Хотя в этих славянских кварталах могли жить десятки разных народностей, все они для немцев будут «русскими». А вот для сибиряка с самой окраины мира эти «русские» будут чужими. Младшему было неспокойно, ему казалось, что на него смотрят с подозрением. Боцман советовал держаться от незнакомых русскоговорящих подальше. «Все, кто пишет на кириллице, тыщу лет назад были одним народом. Но лучше не пытайся им это втолковать. Не оценят, дурачьё».

В любом случае, у Саши сейчас других проблем хватало.

В некоторых дворах – хоть и нечасто, стояли машины. По улицам тоже изредка, реже, чем по главным «штрассе», проезжали такие же, как в Питере «автоканнибалы», построенные из разных частей.. Разве что здесь они выглядели поприличнее.

Асфальт лежал не везде, но там, где не было асфальта, улицы были замощены камнем. Грязи не было. Что за магия? Как они это делают? Дождь то и дело хлещет со снегом, но вся вода куда-то уходит. Явно работает и канализация, и система для стока вод.

– Halt! Aufstehen! – раздалось у него за спиной, когда он проходил мимо красивых зданий, где за стеклами можно было увидеть цветы в горшках. Младший чуть не подпрыгнул и с трудом удержался, чтобы не поднять руки вверх.

Реплика была адресована не ему, а пожилому темнокожему с длинными спутанными патлами, который сидел на картонке и выстукивал пальцами ритм на барабане с бубенцами по краям. Рядом в плошке лежали монеты.

Произнёс это один из патрульных в синей форме, в низко надвинутом шлеме, с резиновой дубинкой и защитном снаряжении. При них была большая овчарка в шипастом ошейнике. Негр взглянул с видом философского безразличия и не спеша поднялся.

Патрульный «залаял», к нему присоединился второй, а потом и собака. Чёрный с достоинством и ленцой отвечал. К сожалению, Младший не всё понял: немцы говорили быстро, а музыкант слишком коверкал слова.

Наконец, патрульные перестали орать, небрежно обыскали негра и удалились.

«Если до завтра не найдёшь себе угол, заберём как бродягу!», – Александру показалось, что именно таким был смысл последней фразы. Патлатый жестом фокусника извлёк непонятно откуда бумажку, насыпал на неё щепотку какой-то трухи, чиркнул кресалом и блаженно закурил, одной рукой продолжив выстукивать ритм. Видимо, прикинул, что до завтра далеко и можно не торопиться. А завтра найдет новое место.

Но бесконечно бродяжничать нельзя. Рано или поздно нарвёшься на неприятности с властями, понял Младший. Тем не менее, деньги из плошки копы не тронули. И бить не стали и собаку не спустили. А значит, закон тут есть.

Ещё на корабле ему говорили, что нельзя ничего брать у китайцев и у швейцарцев. Он чуть было не нарушил это правило, когда увидел на углу в киоске порезанное и замаринованное мясо за копейки. Торговец выглядел европейцем. Младшего удивило, что над обычным прилавком с мясом висит флажок с белым крестом на красном фоне. «Скорая помощь»?

– Das Kitten, – сказал седой продавец в шортах (несмотря на холод!) и шляпе, уловив взгляд странника.

На секунду Младший решил, что мясо китовое (вспомнил тварь из моря). Но тут до него дошло – это не китятина!

Обыкновенная кошка, кусочками в маринаде. А крест – не знак того, что мясо целебное. Это флаг Швейцарии.

Он развернулся и ушёл. Если бы это был вопрос жизни и смерти – переступил бы через себя. Но вокруг полно всякого мяса разве что немного дороже.

«Правда, другие продавцы могут быть просто менее честными, чем этот… швейцар, убийца кошек».

В Питере у одного парня из «енотов» была татуировка «Смерть котам». И он имел в виду не конкурентов из отряда «Бойцовые коты». А то, что человека ему убить – как муху прихлопнуть, если он даже на котика может руку поднять.

Один знаток из Питера, боец команды подземных «кротов» (или пинчеров), охранявших метро, говорил, что разварная кошатина полезней, чем собачатина. Добавляет ловкости. Правда, этот же типус говорил, что от крысятины пользы ещё больше – она ума прибавляет.

Не только китайцы и швейцарцы используют в пищу кошек. Но в цивилизованных кругах лучше в этом не признаваться. С другой стороны, это секрет Полишинеля. Кошек теперь едят во всех странах, и в русских землях тоже, хоть это и считается постыдным. До Войны эти маленькие тигры чуть ли не по всему миру стали «священными» животными. Хозяева наперегонки покупали своим питомцам дорогущие корма, игрушки, лежанки, одежду. Содержание котика было значительной статьёй расхода во многих семьях. Забавные фото и видео с пушистыми «хвостиками» выкладывались в социальных сетях, собирая лайки и мимимишные комментарии. Лишь оказавшись на грани вымирания, люди пришли к выводу, что дефицит белка страшнее отсутствия у тебя под одеялом мурчащего комочка. А с другой стороны… коровы и свинки тоже умны и могут быть мимимишны. Но их всегда ели без ложных сантиментов.

Чуть дальше в китайском квартальчике предлагалось отведать суп из личинок. Там же можно было купить шаурму из собаки (на картинке честно нарисовали Der Hund в виде большой овчарки с грустными глазами), хотя в котёл наверняка чаще попадали не породистые. Почему-то шаурма в лепёшке называлась «дёнер а ля рюс».

«Ну, сволочи. Клеветники. Разве только мы бобиков едим?..».

– Хотите кУсать? Или интелесует лабота? – узкоглазый мясник в фартуке перехватил взгляд парня. Опознав в нём иностранца, сразу заговорил по-английски, выговаривая «л» вместо «р»: intelested, wolk. – Двойная польза. И от блодячих твалей избавляемся, и люди сыты. Тушка – талел. И два – за больсих.

– Нет, спасибо, прохожу мимо.

Данилов снова испытал дежа вю. Похоже, охота на бродячих собак была тем занятием, которое не даст пропасть в любом краю. Правда, здесь на главных улицах это не афишируется, такие заведения скрываются в переулочках.

Судя по карте, неподалёку были и протестантская кирха, и католическая церковь. И даже православная.

Как уже знал Александр, первая из них – скучная и простая внутри, там нет никаких украшений, и проповеди рассказывают по-простому, и песни под гитару поют. А во второй все величественно, как в Римской империи. И поют на латыни, которой демонов можно заклинать. Ну, про православие он и так всё знал.

Но находился на этой улице и четвёртый храм. Хоть это и не была церковь в обычном понимании.

Сердце забилось чаще.

Это была та самая Церковь экуменистов. Новое здание, с красивыми витражами в окнах, на которых изображены техногенные сюжеты, похожие на советские мозаики. Ну, такие: с космонавтами, запускающими спутник или учёными, которые расщепляют атом. Один из витражей был изрисован красной краской, а на другом был след от камня, так и не проделавшего в нём дыру… Выходит, витражи были не из стекла, а из прочного пластика. Ударопрочного.

Дом собраний экуменистов, – гласила табличка над воротами.

Младший еще на борту «Короля Харольда» систематизировал всё, что о них узнал. Информации было мало. Скаро рассказывал: если и было что-то, объединявшее людей разных наций, то это – неприязнь к бродячим проповедникам. Их не любили сильнее, чем цыган. Поэтому мирных и ненавязчивых экуменистов не переваривали.

Кое-где их считали сектантами, которые ждут своего мессию, да ещё и верят, что он будет «не человек и не бог». Это вызывало у людей понятные вопросы. А кто тогда? Демон?

Их проповеди о миролюбии вызывали больше тревоги, чем интереса. За этим сразу виделись зловещие планы. Хотя никаких злых дел за экуменистами не числилось. Наоборот, они учили и лечили. Но даже к этому относились с недоверием. Да, учат и лечат, зато «ждут антихриста» и «поклоняются машине».

Сам румын в эти страхи не верил. Говорил, что антихрист, может, и придёт, только никому та дата неведома. «Может, мы и не доживём до этого, так чего зря беспокоиться?»

«А машине как можно поклоняться? Разве что это внедорожник из чистого золота, у которого 666 лошадей под капотом».

Но большинство традиционалов не терпели их просто за занудство и заумность.

Саша поискал табличку с названием улицы. Сегодня ещё надо найти жильё. Вот устроится, и придёт сюда.

Он свернул на очередную узкую улочку, застроенную маленькими торговыми лавками. Тут продавались и ходовые товары, и редкости.

Какое-то время походил по магазинам, ничего не покупая, только прицениваясь.

Зашёл в книжную лавку. Посмотрел ассортимент. Ширпотреб. Любовные романы, боевики, комиксы… Фантастики много, но в основном низкопробной: про суперменов с волевыми подбородками, которые спасают красавиц от чудищ со щупальцами.

Больше всего книг было на немецком, чуть меньше на английском, попадались на других языках, даже и на русском.

Книжки в разном состоянии и дорого. Он обойдётся.

В одном уголке стыдливо продавались порножурналы. Он слышал шутки на эту тему на судне. Мол, страницы таких фолиантов надо беречь как культурное наследие. Тьфу на них, извращуги!

Город грехов и порока. И в нём изломанный странник с тяжёлой судьбой.

Хотя некоторые философы считали, что порок – это у голодного ребенка последнюю корку отбирать или собаку пнуть. А морально разлагаться, никому не вредя, даже себе – разве это порок? Поразлагался, отдохнул, поработал…

Впрочем, Саша разлагаться не хотел. Его этот стенд натолкнул на мысли, от которых внутри странно защемило. Тоска по человеческой теплоте, которую никакая картинка не утолит. Раньше бы слезы подступили, но что-то умерло. Остался холодный разум и животные инстинкты. А душа, похоже, уснула, и болела разве что фантомной болью.

«Кого я тут себе найду… Языковой барьер. И культурный. Даже у тех, кто по-русски говорит. Да и на родине… забыл, как Анжела тебя на заклание хотела отдать?».

Он уже давно понял, какая пропасть между вроде бы русскими жителями, например Васильевского Острова и им, сибиряком из Прокопы. И не меньшая пропасть отделяет его от жителей небольших деревушек, попадавшихся на его пути. И дело даже не в месте рождения. Возможно, у него со всеми этот барьер. В любой точке света.

«Поэтому возьми себя в руки и иди вперёд, тряпка».

Хотя азарт первооткрывателя быстро прошёл, но время в скитании по улицам и магазинам пролетело быстро. И вот уже снова надо съесть что-нибудь и выпить горячего. Но только не горячительного. Уж точно не алкоголя. Хоть и говорят некоторые, что так легче и они жить бы не смогли без этой «анестезии». Но такие люди деградировали на глазах и смотреть на это было мерзко.

Как специально подвернулась тележка разносчика еды. Был он в чалме – то ли индус, то ли турок, но для того, чтобы купить пожрать, даже не обязательно знать язык: все виды продукции на картинках.

Ткнул пальцем в одну и купил булку с котлетой, отдал монетки.

В Гамбурге да не поесть гамбургер?

Захотелось выпить кофе. Александр совсем не был кофеманом, для него это скорее символ экзотики и статуса. Но цена на кофе у смуглого черноглазого торговца оказалась немыслимо высокой. Насколько Данилов понял, везли кофейные зёрна из Африки, из ужасной дали. Поэтому он купил «кофейный напиток», который только имитировал вкус. Обычный концентрат с запахом то ли дрожжей, то ли грибов.

– Ну, и чего ты добился? – спросил себя Младший, усевшись на скамейку, рюкзак поставив на асфальт. – Мог бы сейчас честно служить СЧП-Орде-Империи. А вместо этого сидишь в чужом краю и жрёшь иностранный бутерброд? Хорошо бы взять ещё «горячую собаку»… но нет, надо экономить.

Про СЧП он пошутил над собой, конечно. Лучше уж в море с камнем, чем к ним.

Котлета оказалась сухой, булка заветренной, но острая до слёз горчица всё забивала, и получилось сносно. А голод был лучшей приправой.

Младший жевал меланхолично, глядя на реку с парапета.

Вставил наушники, заиграла песня, которую переписал на корабле.

«Эмигрант увидел мир,

овертайм давно прошёл.

Перепутал час и миг,

тонких линий не нашёл…»

Чушь. Он свою судьбу не выбирал. Это не было осознанным решением. Его привела сюда кривая. Когда почти каждый неверный поворот или промедление означал смерть.

Может, тут и берёзки есть. А захочешь услышать русскую речь, так ты теперь знаешь, куда для этого пойти. Надписи на родном языке иногда попадались. Например, выцарапанное на стене: «Немцы лохи». Много было по матушке… разного… А от одной взгрустнулось до слёз: «Сделаем Россию снова».

Булка кончилась, напиток тоже, но на душе так и не потеплело. И не наелся толком.

Александр потянулся пересчитать оставшиеся деньги. Кошелёк он держал в боковом отделении рюкзака, закрывающимся на молнию. Холодея, увидел, что молния расстёгнута, кошелька нет. Не мог же он его выронить?

В растерянности прохлопал себя по карманам, потом снова полез в рюкзак, потом снял куртку и всю её перетряс. Тщетно. Кошелек пропал! А с ним все его деньги.

Толпа равнодушно текла мимо. Лоточник, который точно был ни при чём, смотрел на метания чужака безразлично. Младший попытался объяснить ему знаками, забыв весь свой скудный немецкий вокабуляр. Но тот лишь развёл руками: ничего не видел.

Парень заметил и нескольких «полицаев». Не такие суровые, как легионеры, но в бронежилетах, с автоматами, похожими на допотопный «шмайсер», они пили под навесом кофе с пончиками.

В последний момент, будто кинув виртуальную монетку, он предпочёл не обращаться.

Да, вроде не звери. Но Саша вспомнил, что рассказывали про здешние законы Николаич и Василий. Они предупреждали, что для чужаков главными наказаниями тут были исправительные работы и депортация, то есть высылка и запрет посещать город на время или навсегда. Последнее не так страшно, а вот что такое принудительные работы – Младший догадывался, и ни в одной стране попадать туда не следовало.

А он почти не говорит на немецком, да ещё находится в слегка неадекватном состоянии. Он не спокоен, как тот негр-музыкант. Его трясёт. Могут подумать, что псих. Да никто и не будет искать потерянный кошелёк. А если даже им каким-то чудом попадётся вор… любой спор с местным – чужой априори проиграет. «Мой кошелёк, а этого первый раз вижу».

Попытался вспомнить. Последний раз проверял давно. Да, сам виноват. Надо было убирать во внутренний карман.

Теперь осталась только мелочь в кармане штанов.

Сидя в трансе на скамейке, беглец чувствовал желание побиться обо что-нибудь головой. Вот так встретила чужбина! Всё, что заработал на корабле… Всё! Кроме того, что потратил на ерунду.

Остались только питерские монеты на дне рюкзака. Но нужны ли они здесь кому-то?

Видно, обворовали в порту или на толкучке. Он вспомнил минимум пять случаев, когда это можно было сделать, когда люди подходили к нему вплотную. Сам виноват. Сам. Нечего ворон ловить. Эмигрант хренов. Придурок.

Вечерело. Большое красное солнце садилось за домами, тонуло в реке. В окнах, на улицах и вдоль реки зажигались первые огни. Он поймал себя на том, что сидит уже минут двадцать, подперев голову руками и бесцельно «грузится».

Вот на его глазах из здания через дорогу, клуба или ресторана, вывалила компания. Название заведения было на французском, это Младший смог разобрать, но не более того. Как произнести это длинное слово, где половина букв не читается, он не знал. Вид процессии мог бы привести неподготовленного человека в шок. Саша сначала подумал, что это разбойники в кожаных доспехах: у некоторых были кнуты, плётки или резиновые дубинки. Но они ни на кого не нападали и прохожие от них не шарахались.

Всего лишь группа полуодетых людей в нарядах из секс-шопа. Младший знал о таких магазинах, но ни разу не видел кого-то, кто напялил бы их ассортимент на себя. Кожа, латекс, синтетика, блёстки… Самый колоритный из них, громадный негр в леопардовых трусах или набедренной повязке… нёс на плече то ли магнитофон, то ли здоровую колонку. Звук волнами расходился от этой штуки. Впрочем, музыка не оглушала. Наверное, здесь имелось ограничение на децибелы.

Смеющиеся голоса на разных языках. Но это уже не Вавилон… а какой-то другой город, который тоже олицетворял в Библии порок.

Что за фестиваль? Похоже, холод их совсем не смущал. Кто-то шёл босиком, другие в одних труселях разных цветов. И боксерских, и совсем узких, как плавки. Сверху были кое-как наброшены плащи, манто, халаты.

Шли мужчины, женщины и хрен пойми кто. Был бы маленький, забоялся бы, что с собой заберут, заревел бы.

Туфельки на шпильках, кожаные ботфорты, сандалии с ремешками до колен…

Мощные бицепсы и торсы, стройные ноги и груди, прикрытые тонкими полосками кожи. Всё смешалось, как в многоголовой гидре: головы с длинными гривами или лысые, лоснящаяся кожа разных цветов. Но в основном белые, хотя у многих на лицах грим.

Видимо, они разогрелись алкоголем или какими-то веществами.

Золото, бриллианты. Дорогие меха, сочетания цветов, от которого рябило в глазах.

– Загнивают, – объяснил Александру старик в рубище, сшитом из разных кусков ткани. – Богатые бездельники. Дружки сына бургомистра. Скоро папашу Фридриха сменят. Соцдемы проиграли консерваторам. Не в последнюю очередь из-за сынульки. Газеты почитайте, все их дела вытащили на свет божий. Помилуй их Господь.

Он говорил по-английски очень чётко, как по учебнику, поэтому Младший хорошо его понял. В прорехах ветхой робы его руки были будто расцарапаны диким зверем. Или кто-то исхлестал его не на шутку.

– А я скромный флагеллант из Британии. Новая Англиканская Церковь Судного Дня. Спасаю заблудшие души, – пояснил человек. Лицо у него было тонким, про такие говорят – породистое.

Младший не знал, кто такие «флагелланты». Но, видимо, собеседник сам наказывал себя кнутом. Может, чтобы вызвать у грешников стыд за порочное поведение. А может, корил себя, что не может их наставить на путь истинный.

На спине флагелланта закреплена странная конструкция, делавшая его похожим на черепаху. Но, пока он не повернётся спиной, невозможно рассмотреть, что там.

Продефилировав по штрассе, гуляки погрузились в несколько длинных автомобилей и поехали в сторону центра. Вскоре колонна исчезла за поворотом, растаяв, как сон. Ну, просто карнавал порока. Нет бы, пару деревень сожгли или торговое судно захватили. Судя по всему, полицаи относились к происходящему спокойно, так как сборище не было агрессивным.

Любитель плеток смотрел им вслед, без осуждения, с сочувствием.

Увиденное немного встряхнуло впавшего было в ступор Сашу. Он почти успокоился и больше не убивался из-за пропажи кошелька. После всего, через что ему пришлось пройти, финансовые потери казались наименьшим из зол, причём поправимым. «Руки-ноги на месте, голова соображает, заработаю ещё. Хоть и обидно, но не смертельно».

Он заговорил со стариком, решив попутно разузнать у него что-нибудь про Британию, раз уж побывать там вряд ли получится.

– Ну и как у вас там, у англосаксов, живётся? Не замерзаете?

Монах посмотрел на него подслеповатыми глазами и с расстановкой произнес:

– Бог не даёт нам погибнуть, юноша. Да, холод. Зимой бывает и ниже ноля. Хлеб, ветчина и уголь для камина стоят дорого… а по утрам над Темзой стелется ядовитый туман. Но мы смиренно принимаем испытания. Я приплыл на лодке на материк не для того, чтобы искать лёгкой жизни, а для спасения заблудших. Таких как я, на островах мало. В основном миряне, которые озабочены только спасением себя. Но спасать надо всех.

– Удачи в вашем деле, мистер.

– И тебе, сын мой.

Монах поклонился и с достоинством начал удаляться. Младший, наконец, разглядел табличку, закрепленную на его спине на деревянной раме. Примерно то, что он и ожидал.

«Последний день близок. Кайтесь!». На английском, немецком и ещё каком-то незнакомом языке. Возможно, голландском.

Забавно. Вряд ли флагеллант вкладывал в воззвание юмор висельника, но он там был. Последний день уже наступил, причём давно.

Этот абсурд ещё немного встряхнул странника и окончательно прогнал тоску.

Сидя на лавочке и глядя, как тощий голубь клюет заплесневелый кусок хлеба, Младший думал о своей глупости. Постепенно от стадии «отчаяние» он перешел к стадии «принятие». Бывали в его жизни потери гораздо хуже.

Надо раздобыть денег. Конечно, не для того, чтобы найти управу на вора. Взятки он давать не умеет, да и не ясно, берет ли их тут полиция. Боцман говорил, «обычно не берут». А сумма украденного не такая громадная, чтобы посвящать розыску много времени и сил. Ни к кому не надо обращаться, плюнуть и забыть. Это огромный «человейник», и у всех свои проблемы.

По опыту Питера особой надежды на правопорядок у Александра не было. Его пугали любые полицаи, особенно здешние. Униформа у них была синяя, но шлемы как ночные горшки и автоматы за спиной. Sig-Sauer, вроде бы. Они выглядели дисциплинированными и корректными, но он видел, как они гоняли бездомных и другую шелупонь. Иногда и более грубо, чем длинноволосого барабанщика. А он почти такой же.

«Нет. У меня нет синдрома бродяги. Когда-нибудь у меня будет дом. Место, которое можно назвать своим. А пока, черт возьми, соберись, размазня! Не раскисай».

Но проблема остается. Конечно, цивилизация — это хорошо. Но без денег среди людей не выжить, если ты им чужой. Это в природе деньги не нужны. От волка не откупишься и меду с малиной у медведя не приобретёшь.

На время выполнение главного квеста откладывается. Надо заработать какие-то деньги на жизнь, хотя бы на несколько дней.

Побираться или воровать он точно не станет. Надо искать работу по специальности. А умеет он – из востребованного – не очень много.

Для начала надо найти менялу. Вдруг «питерки» всё же можно спихнуть хоть по какому-то курсу?

Также можно посетить антикварную лавку. К большому сожалению, у него не было древних реликвий, вроде картин или монет. Всё осталось в Питере. Но лежали в рюкзаке две старые книжки, которые он взял из подвала Денисова. Да плюс еще исландские саги от штурмана. Вряд ли они заинтересуют антиквара, но можно попытаться. Ещё стоит узнать, какие редкости тут больше котируются, и при проходе по ближайшим мертвым городам – уже целенаправленно искать.

Александр наткнулся на ещё одну городскую карту, аналогичную той, что в порту. Она висела под стеклом на трамвайной остановке, от которой время от времени отходили запряжённые лошадьми вагоны.

Наверное, и на других остановках есть. Это хорошо, но лучше бы иметь небольшую карту с собой.

Ого! В Гамбурге был банк во Внутреннем городе, но его в это учреждение, скорее всего, не пустят. А мелкие лавки, типа меняльных контор, на карте не были обозначены.

Идти во Внутренний город Младший не хотел, так как боялся, что на посту конфискуют ружье, которое он носил за спиной в чехле. А это сейчас его главное богатство. И не потому, что с помощью оружия можно кого-нибудь ограбить, боже упаси. Времени до комендантского (или как назвать?) часа уже немного, банк он посетит днём.

Оставить ружье и рюкзак, чтобы дать отдых спине, можно только в снятой комнате. В любом другом месте тут же утащат, в таком густонаселенном городе нереально устроить безопасный тайник. Разве что в Руинах, но это далековато.

Рядом с остановкой – газетный киоск. Постоял, подивился на конские цены на продукцию. Но зато там, в углу на цепочке, но в свободном доступе, лежала Книга «Желтые страницы». Справочник по городу! А в нем более подробная карта. Правда, её не выдерешь, потому что продавец смотрит.

Итак. Лавки менял разбросаны тут и там. И антикваров несколько, но почти все во Внутреннем. Хотя… один во Внешнем, и как раз недалеко.

«Антиквар (нумизмат, филуменист, покупка редкостей)» – спасибо, что дублируют надписи на инглиш. Но на часах уже 18:30, закрыто. Утром он пойдет туда. Остаётся перекантоваться ночь.

Надо пересчитать активы. Разменную мелочь, которая не пропала. Александр сложил её вместе и получил без малого пять талеров.

Теперь нужен дешевый отель.

Читаем про отели… Их оказалось штук двадцать. Разного калибра.

Первые два «пятизвездочные», ему не по карману. Там, наверное, как во дворце. Но и стоила ночёвка, поди побольше, чем он мог за три месяца зашибить.

Пролистал дальше. Дошёл до какого-то Караван-сарая. Нет, вдруг это только для гостей с благословенного Востока? Смотрим дальше.

На корабле он слышал, что дешевле четырех «тарелок» за ночь комнату в Гамбурге не снять. А его «душила жаба», как говаривали на родине.

Цены в путеводителе не были указаны, поэтому Младший пошёл другим путём.

Преодолев социофобию и тщательно продумав фразу, обратился к очкастой тетке с кошкой, сидевшей за окошечком киоска с вязанием. В смешном чепце, будто из сказок Андерсена. Видимо, клиентов-покупателей было мало. Второй кот лакал в углу молоко из плошки.

– Entschuldigen Sie… Где тут самый дешёвый отель? – спросил он на ломанной смеси английского и немецкого. – The most cheap.

И не прогадал. Продавщица-кошатница, похожая на бабушку Красной Шапочки, его поняла. И, подумав немного, раскрыла карту и указала на ней точку. Это было далековато, но легко запомнить. Всего один поворот. Пройти по штрассе до конца, а потом свернуть налево. Из слов и жестов он понял, что там можно переночевать за три монеты.

Хотя ему почудилось в ее взгляде какое-то сомнение, когда он срисовывал ручкой маршрут на листок.

«Наверное, ей показалось, что я в своих каракулях сам запутаюсь».

Зажглись уже все фонари. Электрические, не очень яркие, но часто расположенные. Окна тоже загорелись в каждом доме. Значит, у города не было проблем с электроэнергией. Есть электростанция, как у Васильевского острова. Тепловая или даже атомная.

«У птицы есть нора. У зверя есть гнездо…», – вспомнил он стих про жизнь на чужбине. А как там дальше и кто автор – хрен знает.

Путь его лежал вдоль широкого проспекта, по краю которого и была возведена стена, отделявшая Внутренний город от Внешнего.

Вот он и подошёл к огороженному центру с другой, северной стороны.

Стена здесь была не скучной однотонной, а разрисована разноцветными граффити. Художественными. Но здания за ней можно хорошо рассмотреть, рельеф позволяет. В рюкзаке лежал небольшой бинокль. Хотя… лучше не привлекать внимания. Достаточно и невооруженного взгляда.

Прежде всего, ратуша. Её башня напоминает Биг Бен в Лондоне. Туда он сходит завтра.

Что касается домов, то особой разницы не заметно. В «хорошей» части Внешнего города улицы тоже аккуратные, зелёные, чистые. Дома Внутреннего не поражали кричащей роскошью. Скромные, обычные, разве что ремонт более качественный. Сады и дворики вокруг домов, автомобили на парковках, немного – в основном всё отдано пешеходам. Впрочем, разница могла быть в том, что во Внешнем в таком доме живут десять семей, а тут меньше. Но и там, и там уютно.

«И как люди этого добиваются? А все потому, что идут по жизни не за спасением человечества, а за конкретными материальными вещами».

Сложно представить, какой порядок и благополучие там, внутри. Никто не демонстрирует богатство, не выпячивает его. Не громоздит архитектурные помпезные «шедевры» из любых материалов, которые нашёл. И заборов вокруг нет. Некоторые дома увиты плющом, как на картинках.

По пути Младший видел библиотеку (как это звучит по-немецки, запомнить легко: похоже на русский) и минимум две школы. Значит, и образование тут имелось, и культура. Ему попались работающие кинотеатр и концертный зал. Афиши ярко горели огнями.

Толпа с наступлением вечера на этой улице не уменьшилась. Никто не косился на него: подозрительного типа в капюшоне, который таращится на дома почтенных горожан. Ноль внимания. Они и не таких видели.

А вот сам он на них ещё как смотрел. Все сытые, чистые, ухоженные. С Питером даже перестал сравнивать. И ведь это средний класс. Самая элита, говорят, за городом. Но и там, наверное, царит конструктивизм и сдержанность.

Что толку любоваться на чужие дома? Кто его к себе пустит? Надо искать эту чёртову ночлежку.