Однажды рано утром Младший мыл палубу, выполняя наряд. Ещё не совсем рассвело. И вдруг «Харальда» осветил мощный прожектор. Раздался протяжный гудок чужого судна.
Похоже, все, кроме Саши, были в курсе.
– Патрульный катер, – объяснил встрепенувшемуся Данилову долговязый матрос-норвежец. – Большой.
– Принесли черти, – послышался голос Бориса Николаевича. – «Копейщики».
Заметив вопрос во взгляде новичка, боцман снизошел до объяснения.
– Их называют «Копье Рагнарёка», Саня.
– Это банда?
– Любая власть – банда, только крупная. А эти – власть. Легион берёт поборы. Но обеспечивает защиту от бандитов помельче, вроде «викингов» и «полярников». У здешних капитанов с ним договор. Мы платим гельд… и нам дают спокойно рыбачить.
– Они передают, что в этом районе недавно видели «полярников», – сказал боцману вышедший из надстройки рыжебородый радист, помощник Свенсона. – Предлагают нанять их посудину в качестве охраны. Скорее даже – требуют.
– Ну, пусть охраняют… но без доплаты. За что мы платим их боссам?
– Вот и капитан так им ответил.
Боцман с радистом и подошедшим старпомом ушли, а на палубе продолжились рутинные работы. Катер копейщиков сравнял скорость с «Харальдом» и пошёл параллельным курсом.
Саша рассматривал чужое судно. Оно было гораздо меньше их корабля, но тоже внушительным. Младший видел антенны и пулеметные турели. Другое вооружение не заметил, как и людей на палубе. Стального цвета «Копьё» показался Младшему не катером, а чуть ли не фрегатом. Явно произведен в одной из стран НАТО. На флаге был изображён знак, похожий на молнию, и чёрное копьё. Движение параллельными курсами продолжалось недолго, около получаса, потом катер так же внезапно подал несколько непонятных звуковых сигналов (будто выругался) и изменил курс. Вскоре его уже было не разглядеть в дымке.
Быстроходный.
Закончив проливать палубу, скрутив и убрав шланги, Младший и все, кто был на вахте, спустились вниз, в кубрики. И перед новой сменой ещё успели обсудить визит «крыши». Саша узнал от Скаро, что «Копьё Рагнарёка» – самые отмороженные из дивизий Северного Легиона. Они слишком серьезно относятся ко всякой нордической мишуре. Их крепость – на севере Норвегии, в Трондхейме, который они называют Нидарос… это древнее название города. У них трения даже с другими дивизиями. Терпят их только ради боевой мощи.
После разговора с легионерами и радист, и старпом нервничали, явно чего-то опасаясь, и только невозмутимость капитана не давала понять, что думает он. Но вроде обошлось. Саша понял, что они только что избежали каких-то крупных разборок.
– Мы и без них знаем про пиратов. Благодетели, блин. Хотели по-быстрому наварить. Пусть уплывают.
– Откуда они вообще? – спросил Саша у Скараоско.
Он помнил разговор со штурманом Свенсоном, но ту листовку Легиона потерял. Достал однажды на палубе, а её вырвало ветром и унесло.
– У Легиона штук десять баз на островах и на шведском берегу, еще пара в Норвегии. Но главная – в Треллеборге. На юге Швеции.
– Они и правда поддерживают порядок?
– Конечно. Попробуй против таких взбухни. Но они больше, чем полиция.
– И что ты о них думаешь?
– Ну, – Скаро почесал затылок. – Как сказать… Конечно, жёсткая публика. Но в чем-то я с ними согласен. С их повесточкой. Пусть на Земле будут желтые, черные, да хоть зеленые в крапинку люди. Только они – у себя, а мы – у себя! В этом легионеры правы, я считаю. Но я – христианин и долбанутых язычников не люблю. Все эти вервольфы, берсерки… одного я даже знал... вся эта херня годится, только если готов регулярно нажираться грибов. Тогда к тебе явятся и Локи, и Один, и даже Рагнарёк увидишь. Хотя валькирии еще ничего, жаль, только в мифах существуют.
Он хмыкнул.
– И страшные же у них на севере бабы… Зато кочергу могут согнуть. С холодным оружием не расстаются. Совсем как наш Шаман. Особенно топоры любят. Но самые жуткие там – ульфхедины – викинги-волки. Настоящие отморозки. Один может целый взвод вырезать, причем без ножа, зубами. Только мухоморный отвар наливай. Хотя и христиан среди них хватает… Только Христос там свой, особый. Воинственный. “Gottmituns”.
– Откуда ты всё это знаешь?
– Да так, – произнес молдаванин, почесывая руку. – Знакомые рассказывали. Один из них служил в этом самом «Копье».
К счастью, инцидент не получил продолжения. Видимо, Ярл сумел договориться с покровителями. Возможно, предъявил разрешение на проход, полученное у верхушки Легиона. Это заставило «копейщиков» оставить их в покое.
В команде «Харальда» были в основном одни белые, но иногда мог затесаться и какой-нибудь «цветной». Потомок бог знает как осевших когда-то в северных краях индусов или даже арабов. В этот раз имелся чистокровный филиппинец, звали его Фидель. Младший уже видел людей с таким смуглым цветом кожи. Относились к матросу-тёзке кубинского революционера нормально. И сам он говорил на ломаном английском: «У нас расизм нету». Был ещё матрос с преобладающей долей индусской крови и несколько полукровок.
Младший вспомнил, как пару дней назад штурман Свенсон, зайдя в матросскую кают-компанию, двинул чудную речь. Он не был пьян, но взгляд казался странным. Будто штурман принял что-то, изменяющее сознание. Хотя ему, как редкому специалисту, начальство позволяло чуть больше, чем другим.
А может, он и не принимал ничего, а просто на время перестал притворяться.
«Славные матросы нашего корабля! Да здравствует дружба арийских, шемитских и хамитских народов, детей Атлантиды, покорителей Лемурии! Я всех вас люблю. Все мы люди. И европейцы. И индусы. И турки. И арабы. И даже негры… хоть их сейчас среди нас нет. Мы одинаково верим в семейные ценности. Любим свою родную землю и держим слово! Бьем без пощады наших врагов. Чтим Бога нашего вседержителя… или богов, сколько бы рук и голов у них ни было. А еще мы одинаково ненавидим подлых, хитрых, лживых...»
Кого? Окончание потонуло в бравом хохоте, который показался Младшему согласным, а не издевательским. Кто-то одобрительно размахивал руками. Они могли считать Свенсона нелепым гиком, но его слова возражений не вызывали.
«Вряд ли он имел в виду русских, – подумал Младший. – Количество слогов другое в английском слове. Да и какими угодно могут считать русских, только не хитрыми…».
«Это он про марсиан», – закончил за штурмана его рыжий помощник, который пришел за начальником и увёл, пока тот не наговорил еще больше.
Когда дверь закрылась, все чуть не попадали со смеха под столы. Младший тогда смотрел на это единение в шовинизме неплохих по сути людей… и сделал для себя еще одну пометку о человеческой природе.
Ничто так не сближает… как противопоставление чужому, чуждому. Особенно если этого чужого в жизни не видел. «Против кого дружим, мужики?». А вот ради чего-то созидательного людям сойтись вместе гораздо труднее.
Возможно, это была хитрая попытка штурмана провести агитацию. Но ему не дали, потому что капитан на своём корабле ничего такого не допускал.
Данилов забрался на койку и взял плеер. Если в Питере он слушал русский рок, то здесь прибился по европейскому «металлу». В наушниках повторялись слова “Reise, reise, Seemann, reise“, что было в тему ситуации. Но слушал он музыку и потяжелее Раммштайнов.
Мог выбрать вещь, которая ассоциировалась не с тоской на фоне серых многоэтажек, которую ты заливаешь водкой, а с походом, когда рубишь двуручным топором, грабишь и топишь корабли, жжёшь врагов, привязав к столбам… Впрочем, такие фантазии накатывали лишь временами, как разминка для воображения.
Сам он всю взрослую жизнь только и делал, что спасался от подобного зверья. Поэтому желание идентифицировать себя с такими воспринимал лишь как «стокгольмский синдром».
*****
Младший знал, что сначала, когда они двигались через Финский залив, по левую руку от них находились берега Эстонии, а по правую – Финляндия. В Ботническом заливе, куда они направлялись, слева будет уже Швеция, а справа – по-прежнему страна суровых финнов.
Но не всегда было ясно, кто живет на конкретных территориях и какова там плотность населения. Границы прежних наций стали условным понятием, потому что народы Восточной Европы после Войны перемешались, как после гибели Рима.
Жили тут и русские… точнее, русскоязычные. Язык понимали многие. Хоть и относились не всегда позитивно.
«За что? Видимо, из зависти. Сравнить на карте их страны и Россию… На полглобуса. Есть чему завидовать».
Необходимости бросать якорь или причаливать пока не было, они шли на полных парах. Так экономилось топливо.
Младший не вдавался в детали, но знал, что тип их корабля называется «траулер», потому что на нём имеется большая сеть – трал. Периодически судно шло не по прямой, а выполняло причудливые зигзаги, маневрируя по акватории, а за ним, как объяснили Саше, по дну двигался невод, собирая рыбу целыми косяками: ловись рыбка большая и маленькая…
Хотя «Харальд» мог заходить почти во все порты и перевозить разные грузы помимо рыбы, их основная жизнь была в море – к берегу приставали лишь чтобы продать улов, пополнить припасы, загрузиться топливом или для капитального ремонта, когда был нужен сухой док. Поскольку мелкий ремонт делали либо вообще на ходу, либо, при необходимости, встав на якорь.
Берег обычно был достаточно далеко, и чаще всего нельзя было разглядеть ничего, кроме темных пятен городов. А бинокль попадал в руки Саши редко. Да и «праздное времяпрепровождение», даже если ты не несешь вахту, не поощрялось. Многие вещи были для команды под запретом. Например, у боцмана был бзик насчет электронных игрушек, даже безобидного «Тетриса», что не мешало некоторым матросам хранить такие штуки в шкафчиках и рундуках.
Позади остались Хельсинки и Таллинн, и теперь они двигались на север, в Ботнический залив, глубоко врезавшийся в подбрюшье Скандинавского полуострова. Вроде бы в этом сезоне там больше всего косяков рыбы.
На Восточную Европу ядерных бомб сброшено было немного, больше случилось химических атак, в которых подозревали ГРУ. Но сведения эти, как всегда, неточны и неоднозначны. Было массовое отравление питьевой воды. А затем Зима. Которая оказалась почти такая же суровая, как в России, и к ней никто не был готов, кроме разве что Скандинавии и Финляндии. Но тех хорошо затронули другие беды. Например, эпидемия «русской простуды». Младший так и не узнал, почему эту болезнь так назвали.
Всех, кто был не на вахте и не на смене, разбудил рёв сирены. Противный звук, похожий на слово «полундра», долго не замолкал, повторяясь вновь и вновь, будто вопя, взывая к каждому: «Тревога! Тревога!». У Саши заложило уши.
На ходу застегивая брюки и натягивая куртки, они побежали по трапам. Сон как рукой сняло.
Все высыпали на палубу. Была ночь, но приближался рассвет.
Стояли группами, пока без всякой разнарядки, нестройной толпой.
При огромной луне вдали были видны очертания берега с невысокими строениями. То ли деревня, то ли небольшой город. И ни огонька, похоже, там никто не жил. Огни «Короля Харальда» были приглушены, прожекторы бороздили море.
Если разбудили всю команду, значит, дело серьёзное.
Спрашивать кого-то бесполезно, от него бы просто отмахнулись. Навострив уши, Младший понял из общего гама: тревогу поднял вперёдсмотрящий. К ним приближались три катера, не реагирующие на радиозапросы. Возможно, у них и рации-то нет. И это не «Легион», не рыбаки и не купцы.
Как он разобрал из обрывков фраз, в этом месте обычно не нападали. Гораздо опасней в Финском заливе, который в этот раз прошли спокойно. Хотя береговая линия здесь достаточно изрезана, хватает мест, где могли зашкериться пираты, чтобы нападать на зазевавшиеся корабли.
Ещё раньше Саша слышал от Скаро, что толковые штурманы стараются не подходить слишком близко к берегам рядом с необитаемыми городами, так как это – идеальные базы для морских разбойников и прочего сброда. Даже лучше, чем заброшенные буровые платформы.
Так почему сейчас они шли так близко? Может, капитан сам собирался поохотиться на это отребье, спровоцировав его на атаку? За головы пиратов вроде полагалась награда, а их суда и пожитки можно было оставить себе, как трофеи? Нет. Вряд ли это их случай. Очень мало подходил для агрессивного боя слоноподобный траулер.
– Свенсон говорит, маршрут прокладывал из экономии топлива. Это, мол, главный крытерий. Так потребовал капитан… – услышал Саша. Его вообще не замечали, а он старался не путаться под ногами.
Опасность появилась не от суши, а со стороны открытого моря.
Три небольших катера, скорее даже – лодки, попытались подойти к ним незамеченными, на веслах, пользуясь туманом и тем, что корабль снизил скорость.Причины замедления Саша не знал. Может, это было связано с сетями, может, с проблемами в работе машины. А может, с фарватером.
– Polar… Polar… Polarforsker! – пробежало слово по рядам моряков.
«Полярники…» – догадался парень. Он заметил, что отстал от своей бригады.
Члены вахтенной смены были уже на местах, когда остальные только поднимались. Один из них, имени Младший не помнил, очень здоровый и лысый, расположился за пулеметом, поставленным на треногу, к которому был приварен железный щиток. Он поводил стволом из стороны в сторону, но команды «огонь» пока не было.
Младшему вдруг захотелось пострелять из этой пушки, хотя в «Бойцовых котах» ему такое не доверяли. Да и здесь кто ж пустит? Патроны не просто дорогие, а адски дорогие и редкие.
Похожий на Брюса Уиллиса пулемётчик пока что занял позицию ближе к носу у левого борта. Именно оттуда приближались чужаки.
Перед Сашей встала проблема, как найти своих. Куртки у всех одинаковые, форменные, со светоотражающими полосами. Бородатых — каждый третий, и хоть у Скаро борода черная, а у остальных – светлые и рыжие, в такой сутолоке и полумраке фиг разберешь. У Финна вообще особых примет нет. Лысина? Холодно, и все накинули капюшоны. Кроме стрелка, которому капюшон, очевидно, мешал целиться. Младший вдруг узнал куртку молдаванина по подпалинам на рукаве. Какое-то было происшествие с огнем в прошлом рейсе, и менять Скаро её не захотел, считал счастливой.
Скараоско одновременно махнул фонариком и бородой.
– Сюда, сюда! Где тебя носило, Саня? Не отставай!
– Не толпитесь как бараны! – крикнул Борис. – Скаро, бери своих и на корму! Кнут, за тобой полубак! Очень быстро стараниями боцмана матросы небольшими группами заняли оборону вдоль бортов. Кнут поворчал, но, похоже, на время ЧП боцман получал особые полномочия.
Скараоско побежал, Юхо, Младший и Василий за ним. Шамана не было.
Но сначала они расхватали всё, что могло пригодиться для боя.
Младший пожалел, что при нём нет его ружья. Ему выдали пожарный багор с крюком на конце. Остальные тоже вооружились в основном топорами и баграми. Ружья были, но немного. У кого-то Младший разглядел кобуру, у кого-то – ножны. Хотя нож – это уже оружие последнего шанса. Кок вооружился зверского вида свиноколом, который непонятно зачем имелся на камбузе.
Когда их бригада добежала до кормы, которую они теперь должны были «защищать любой ценой», Младший сумел добиться краткого объяснения.
Вообще-то рыбацкие лодки попадались им частенько. Но эти вели себя уж очень нагло. Они явно шли на сближение. Как будто отрезали, прижимали большого, немного неповоротливого «рыбника» к архипелагу из мелких островков, где было много подводных скал. Поворачивать – или как говорят «править» – туда никак нельзя.
Странно, что чужаки решились напасть на такое здоровенное судно. И не подумали уходить, даже когда поняли, что замечены.
Островки когда-то принадлежали Финляндии и сейчас были полностью необитаемыми. На них даже трава не росла, не говоря уже о деревьях и кустарниках. Спрятаться там было бы трудно. А вот на диком берегу материка – раз плюнуть. На север тянулась полоса побережья длиной километров тридцать до города с названием Пюхяйоки – и на ней никто с Войны не жил. Именно там могли затаиться сообщники нахальных лодочников, поэтому количество малых судов потенциального противника надо умножить на два, на три, да хоть на пять.
Совершать какие-то маневры, показывая этим свою нерешительность или, упаси боже, страх… вряд ли эта мысль могла прийти кому-то в голову на мостике «Харальда». Курс не менялся.
Лодки шли довольно шустро, хоть и на вёслах. И вот по интеркому заорал боцман, что негодяи врубили моторы и начали приближаться очень быстро. Всем, мол, полная боевая готовность.
Плывут наперерез. Стало ясно, что они успевают преградить «Харальду» дорогу.
Конечно, гигантский пароход может легко раздавить их. Но что-то заставляло незваных гостей думать, что рыболов не посмеет и сбавит ход.
Пока никто не стрелял. Это была сложная психологическая игра. Война нервов.
На смотровой площадке, на той самой арке, к которой крепились лебёдки для вытягивания сети, сидел матрос. Младший назвал бы его «назадсмотрящий». Он сам заметил его недавно, совсем случайно задрав голову. Норвежец помахал им рукой. У него была длинноствольная винтовка на треноге, прожектор, а его площадку тоже прикрывал спереди железный щит. А капитан-то подготовился… Саша видел, что рейлинги кое-где опутаны колючей проволокой. Очевидно, на весь периметр её не хватило, но хотя бы так… А ведь ещё вчера не было ни проволоки, ни щитов на смотровых площадках. Выходит, про эти воды Ярлу что-то было известно.
Матрос-дозорный доложил о том, что траулер догоняют ещё две лодки. Саша, как ни старался, видел только тёмные пятна на воде. Но у дозорных, сидевших высоко над палубой, явно была хорошая оптика.
Лодки быстро приближались. Саша подумал, что «Харальда» хотят взять в клещи. Он никак не мог отделаться от мысли, что это ночное нападение – чей-то розыгрыш. Неужели злоумышленники всерьёз рассчитывают на победу? При такой разнице в весовых категориях, с таким перевесом сил обороняющихся? Это же просто слон и моська… Ну, пусть даже слон и пять мосек.
К защитникам на корме присоединилось еще двое норвежцев с ружьями, они стали чуть поодаль, подальше от края.
В этот момент Младший услышал вдалеке зычный голос капитана. Тот говорил в мегафон, но находился на баке, и только ветер доносил отдельные слова. Это было что-то воодушевляющее. А потом голос Ярла зазвучал буквально над ухом, из динамика, перекрывая шум моря и ветра.
Тут уже Александр понял всё.
«Это падальщики. Мелкие твари, которые даже настоящий грабёж себе не представляют! Не дрейфить! Кусок китового дерьма им, а не добычу. У нас полно патронов и мы скорее сдохнем, чем отдадим даже одну шпротину грязным траллсам!».
Мощная речь предназначалась команде. Но враги ее тоже могли слышать, для этого был включен громкоговоритель.
Ответом послужили выстрелы в сторону вражеских лодок – куда уж красноречивее.
«Капитан, как всегда, прав. Фактор внезапности потерян, чем они могут угрожать огромному и быстроходному траулеру? Нашу плавучую рыбную фабрику, наверное, даже из РПГ не потопишь. Да и зачем им это? Остается абордаж?..».
С лодок зазвучали ответные выстрелы. Те не стояли на месте, а кружили вокруг рыболова, как стервятники, то перерезая ему дорогу, то освобождая проход. Впрочем, траулер, как шёл, так и продолжал идти дальше. Любой, оказавшийся у него на пути, превратился бы в щепки. На палубе не осталось никого, кто возвышался бы над фальшбортом, все залегли. Видеть, что творится на носу, мешала надстройка. Пули защелкали по корпусу уже где-то близко. Стреляли с двух «замыкающих» лодок. Могут ли они пробить корпус и повредить машинам корабля? Бог знает.
Стрельба с лодок становилась всё интенсивнее. Иногда от бортов и с площадок отвечали, но не часто. Экономили боезапас. А вот налетчики патронов как будто не жалели. Ничего себе, какие богатые корсары.
Младший все ждал, когда же заработает пулемет. Но тот пока молчал.
– Хотят поближе подпустить, – будто прочитал его мысли Скаро. – Скорее всего, они думают, что наш «машингевер» – бутафорский. Или без боеприпаса.
– А разве не так? – удивился Юхо.
– Отстал от жизни, – хмыкнул бородач. – Мы закупились в Питере, там один прапорщик распродавал арсенал каких-то «Енотов». Хрен его знает, что за звери. Поэтому два цинка 12,7 мм у нас есть. Просто капитан жалеет тратить пули на эту сволочь. Похоже, это не «полярники», а обычные «викинги». Тутошние.
Следить за лодками было трудно. Очень низкие силуэты, почти не видимые над водой. Да и темновато: два корабельных прожектора погасли, , по ним попали.
Захрипел интерком, вмонтированный в одну из опор площадки. Но устройство, похоже, тоже повредила шальная пуля, и они не смогли понять, чего хочет от них боцман.
Младший очень осторожно приподнялся, всего сантиметров на десять над «бортиком», посмотреть, что там внизу творится. Почему-то он не думал о том, что у врагов могут быть тепловизоры или приборы ночного видения. Ему не понравилось, что он видит всего одну лодку.
Его смутило и то, что звук мотора одной из чужих лодок вдруг затих. Это могло быть как хорошим знаком, так и…
Лодку он не увидел, но увидел лицо. Нож в зубах, морда неровно закрашена черным. И всего в полуметре. Пришелец ухватился рукой за борт и уже собирался перебросить свое тело на палубу. Вниз уходила веревка. Точнее, тросик. За какую-то скобу зацепилась довольно ржавая «кошка».
Всё это Младший разглядел за секунды и, не рассуждая, ударил багром по пальцам. Этого оказалось недостаточно, и чужак, удивительно шустрый, лишь отдернул руку. И уже переваливался через борт к ним, весь в черном, нож размером с тесак. В этот момент Младший с размаху влепил ему крюком по голове.
С воем, налетчик улетел в черную бездну.
– А, хынгялэ!!!
С незнакомым ругательством Скаро подскочил одним прыжком и обрезал трос охотничьим ножом – там внизу быстро, как паук, карабкалась еще одна черная фигура. Кто-то завопил, но тут же крик унесся вниз, а плеска они не услышали.
Подбежал, пригибаясь, Кнут, а с ним двое норгов с ружьями, которые не успели поучаствовать. Теперь они стреляли по удирающей лодке. Стрелок с платформы тоже изредка стрелял. Его винтовка грохотала так, что уши закладывало. Враг ушёл.
– Well done, – сказал Кнут. – The sharks will be happy.
– Это Александру – молоток, – подтвердил Скаро. – Он первого тылхара сбросил. Эх, можно было бы пошарить по карманам… А теперь вещи Ктухлу достанутся. Хотя всё равно голодранцы.
Младший давно понял, что, несмотря на показную страсть разбрасываться всем, Скаро очень прижимист, особенно к чужому добру. Тоска по недобытым трофеям была искренней. И откуда неграмотный селянин, бродяга, сменивший кучу занятий, вставлявший в свою речь непонятные словечки, может знать про Ктулху? Но он подумает об этом позже.
Когда начальник производства отошел, Саша высказал сожаление, что не удалось захватить пленных, чтобы допросить. В ответ Скаро объяснил, что допрашивать «викингов» почти бесполезно – они совсем тонт, то есть тупые. И ничего, кроме того, какую бормотуху они выпили перед налётом, от них не узнать. А «полярники», те совсем отбитые, могут себе вены зубами перегрызть, лишь бы секрет не выдать. Поэтому говорливость Шамана и была необычной. Кстати, а где он сам?
Александр чувствовал легкое оглушение, но, скорее от общей суматохи. Убил он человека или нет – теперь не узнать. Тот мог угодить под винт, а мог просто захлебнуться, оглушенный ударом по голове и вторым, еще более сильным, об воду. Очень маловероятно, что ему удалось выжить.
Младший давно уже не чувствовал угрызений совести, убивая врага. Даже если бы не было его многолетней дороги, только последних событий в Питере хватило бы с лихвой, чтобы нарастить кору. Расстрел садистов-наемников, ночной бой против оборвышей, кровавый путь на свободу через подъезды, дворы и улицы Васильевского острова – каждая смерть, к которой он был как-то причастен – все меньше и меньше царапала. Кора становилась толще.
Об этом эффекте говорили многие бывалые. Тонкокожие и чувствительные в аду не выживают. Конечно, потом что-то иногда возвращается, что-то давно забытое, и в самое неожиданное время… у него такое уже было. Но это совсем другая история.
Тем временем, морская битва продолжалась, хотя пираты больше не делали попыток приблизиться. Рассчитывали на внезапность – а штурмовать готовый к бою и хорошо вооруженный корабль им совсем не улыбалось.
А когда с носа заработал пулемет – перекрыв все другие звуки – желание воевать у них и вовсе улетучилось.
Как Данилов узнал, одна из лодок их «авангарда» была продырявлена и затонула, а вторая из-за неловкого маневра не смогла вовремя уйти с дороги траулера и была перевернута и раздавлена. Да, они не ожидали такого решительного отпора. Что-то пошло не так и эффект неожиданности не сработал. Да и вооружение на «Харальде» оказалось на высоте. Обычно на рыболовах и винтовок-то имеется совсем немного, а тут – и автоматы, и пулемёт. Потеряв абордажную партию и две лодки, пираты решили «зафиксировать убыток» и уйти с этого «рынка». Можно было ещё пострелять по удирающим, но капитан приказал не тратить патронов. Патроны дороги. Особенно крупный калибр. Почти невосполнимы.
После боя капитан слегка пожурил лысого кочегара Хрольфа по прозвищу Ёрмунганд (Великий Морской Змей), за перерасход боезапаса. Но потом все-таки выдал премию – новый нож, немного талеров, еще какое-то барахло. И копченую свиную ногу, которую тот тут же унёс в свою каморку, ни с кем не поделившись.
Никто не знает, скольких морских разбойников они отправили в этот день к Нептуну.
Позже Младший узнал, что заброшено было несколько крюков.
Курсировавшие вдоль бортов и перед носом рыболова лодки были отвлекающим маневром. Основными направлениями атаки были корма и левый борт. Туда незаметно подошли лодки на вёслах. И когда на носу поднялась стрельба, с них забросили несколько абордажных крючьев с помощью метательного устройства. Вручную так не докинешь.
Как бы то ни было, с левого борта группа разбойников, вооружённых до зубов, смогла попасть на судно и встретилась с защитниками. Завязался ожесточённый бой. Нападавшие, в попытке прорваться внутрь корабля, нырнули в люк на палубе. Жуткая резня продолжилась в узком проходе. Пиратов забили топорами, монтировками и другим инвентарем. Кровищи было очень много. Несколько матросов получили ранения, серьёзные, но не смертельные.
Жертв могло быть больше, если бы не Шаман, которого, как оказалось, в самом начале инцидента от греха заперли в каптёрке. Не очень-то ещё ему доверяли. Понятно, что полярных племён может быть много разных, но вдруг это его друзья-приятели.
Но он выбил дверь и по пути к месту сражения завладел на камбузе топориком для мяса. Два удара – и два пирата со страшными ранами упали около трапа, ведущего к машинному отделению. На остальных разбойников вид скалящего зубы Шамана нагнал такого страху, что они побросали оружие, хотя было уже слишком поздно, их тоже прикончили.
Последний негодяй удрал и выбрался на палубу, а оттуда бросился в воду. Может, рассчитывал выплыть, а может, это был поступок камикадзе, лишь бы не взяли живым. Про него можно было забыть.
Пришел капитан. В высоких сапогах и шляпе он напоминал охотника на африканском сафари. За спиной у него висела винтовка почти слонового калибра, из такой можно и лодку без труда потопить.
Рядом стоял старпом Клауссен, а при нём его знаменитый «страпон»: зверский крупнокалиберный револьвер. Тут же был Кнут, у старшего над рыборазделочной артелью пистолет в кобуре был обычный, зато были готовы к бою здоровые кулачищи. Чуть ли не все «офицеры», разве что Свенсона не было.
– Ты заслужил премию, Штеф. Но… ты просто выполнял условия контракта. Получишь десять процентов.
Имелась в виду, видимо, прибавка к месячному жалованию.
– Вообще-то это не я, сэр. Это Алекзандер. Он первым заметил тех чертей.
– Абордажников заметил наблюдатель. Но вы очень помогли. Тогда пять тебе и пять Беженцу.
Младшему прозвище показалось обидным. Хотя… а кто он такой, по сути?
Да и премия копеечная. Еще и пополам. Кстати, своих денег Саша еще в глаза не видел и даже не знал, реально ли талеры принимают на берегу. Кроме талеров существовали еще пфенниги, но на корабле мелкой монеты не водилось.
Капитан смотрел на море в бинокль, скорее всего, оснащенный тепловизором.
Постоял какое-то время и ушел в сопровождении своей свиты.
Уцелевшие лодки налётчиков уже отошли на большое расстояние.
Так и не удалось узнать, откуда были лихие люди. Во время абордажа кто-то слышал крики на норвежском и английском, но на этих языках могли говорить представители любых этносов. Младшему даже показалось, что ветер донес несколько русских слов. Это могли быть дети разных народов, прибалтов, финнов, шведов, русскоязычных… Этакий Интернационал. Он вспомнил, что во многих краях, через которые он прошел, говорили на одном языке, но это не мешало людям убивать друг друга с азартом: как оборвыши и питерцы.
Младший с бригадой присоединились к ревущей толпе, собравшейся возле надстройки. Радостные вопли моряков напоминали звуки, которые издает морж или морской слон.
«Победа! – догадался Александр. – Victory!».
Трупы врагов уже сбросили за борт, отрезав им головы.
За головы пиратов Легион платил награду. Хотя то, чем он занимался когда-то, многие тоже называли пиратством. Но легионеры стали оседлыми пиратами, собирающими налоги, а не режущими кур с золотыми яйцами. Кто-то называл их героями, кто-то фашистами. Кто-то говорил, что оба варианта правильные.
Как Легион добивался, чтобы местные головорезы не выдавали головы убитых крестьян или рыбаков за пиратские? А очень просто. Мухлевщиков ждала суровая кара. Нет, им не резали головы. Их приколачивали к столбу в полосе прилива. Или запихивали в мешок из шкуры тюленя и оставляли привязанными в местах, где бродят медведи. Неважно, бурые или белые.
Бурых мишек Александр уже видел на берегу, белые же обитали гораздо севернее. Хотя поговаривали, что теперь они заходят гораздо дальше на юг, чем до Войны. И даже активно спариваются с бурыми. Относительно последнего у Саши были сомнения, ведь белые хищники могут спуститься в нижние широты только зимой, когда косолапые спят по своим берлогам.
Еще какое-то время моряки толпились на палубе, многие вглядывались в горизонт.
Сборище не собиралось расходиться, все обсуждали случившееся, бесконечно смакуя детали. Младший был рад, что никто не собирается их со Скаро чествовать, потому что геройство бригады, как и награждение, произошли вдали от глаз большинства. Впрочем, он подозревал, что разговорчивый румын всем еще не раз всё расскажет в подробностях.
Наконец, прозвучала команда через «матюгальник»:
– Crew! Dismissed!
– Веселье окончено, – вздохнул бригадир. – Все, кроме вахты, идут по кубрикам. Возвращаемся к серым будням. Ну, типа с боевым крещением, ё-моё.
Атаку отбили. Но лов в этом участке моря пришлось сворачивать. Ботнический залив не такой большой, оставался риск снова столкнуться с этой бандой.
«Пусть отморозков сначала всех поймают и повесят. Или хотя бы зашугают так, чтоб они сидели по норам, не нападая даже на мелкие плоскодонки».
Теперь корабль шел на всех парах на юг, по пути не забывая наполнять гигантский невод рыбой.
О наличии пиратов предупредили по радио ближайшие порты, но Младшему было неизвестно, соберут ли там хоть какую-то силу для борьбы с этой нечистью. Возможно, даже капитан об этом никогда не узнает. Но они свой долг выполнили.
– И часто тут такое? – спросил он Скаро.
– Бывает. Если брать крупные разборки, то с нами это второй такой случай. Вроде бы Легион старается, но в этом году про негодяев стало слышно чаще. Недавно много народу переселилось из северной части Швеции и Норвегии на юг. Из-за наступающих льдов. Все беженцы стали здесь голодранцами, но у них есть лодки, есть оружие, и они умеют убивать. Возможно, скоро тут будет, как когда-то в Сомали. Слышал про сомалийских пиратов? Когда-нибудь всё утрясется, самые отмороженные будут выбиты, а остальные умерят пыл. Но может и несколько лет пройти… Эти, на лодках, работали по-крупному, не за жратву. Большое судно манит, как магнит всякую сволочь. На нём всегда можно найти, чем поживиться. Да и груз рыбы – золото. Не говоря уже о самом траулере.
– Это еще что… давай про прошлый случай расскажу. Пару лет назад произошёл у нас бой… – заговорил Василий. Теперь была его очередь, и Скаро решил пока покурить.
А соотечественник поведал Александру, который лихорадочно запоминал, чтобы потом записать, красочную историю, как они зашли в гавань возле деревушки с непроизносимым названием, где Ярл намеревался продать десяток-другой тонн селедки. Всё выглядело привычно и мирно. Пристань, встречающие на берегу деревенские, подводы для рыбы, запряженные лошадьми… И тут оказалось, что всё это – ловушка. Скупщики рыбы – ряженые налётчики, местные жители заперты в большом складе, основная группа бандитов притаилась за ближайшем строением… Цель этого маскарада – захват траулера.
Была жуткая свалка. Всё-таки на некоторых деталях бандиты прокололись и моряки заподозрили подмену прежде, чем те выхватили припрятанное оружие. Каким-то чудом экипажу удалось отбиться от налётчиков и под прикрытием огня с борта прорваться к кораблю...
Рассказчик из Василия был так себе. Саша предпочёл бы услышать эту историю от Скаро, но тот попыхивал трубкой и не собирался добавлять кровавых подробностей. Похоже, история эта давно уже набила бригадиру оскомину, а может, он просто сегодня выполнил свою дневную норму по разговорам. К беседе присоединился Шаман, отдыхавший после боя. И очень кратко рассказал на своём ломаном русском, как его знакомые чукчи ограбили то ли «пиндосский», то ли эскимосский корабль. Просочились на борт, спрятавшись в бочках с солониной, которые предназначались для бартера. А на корабле выбрались из трюма, захватили машинное отделение и ходовую рубку и овладели судном «жалких трусливых эскимосов». Потом, приплыв к ним на остров, еще и жен их захватили. Видно было, что таймырец считает это геройским поступком. Но у всех таких историй, как и у историй из довоенного Интернета, был один недостаток – их невозможно проверить. Поэтому Младший записал рассказ Шамана с пометкой: «матросские байки».
Он уже понял, что безобидных людей не этом, якобы мирном траулере почти нет. Но это давало шансы, что удастся закончить рейс благополучно. Ведь сам траулер представлял лакомый кусок для любителей чужого добра. Поэтому и нельзя было расслабляться. Ухудшение климата делало жизнь людей всё труднее, и никто не мог знать, что ещё ждёт их впереди.
За проявленную во время нападения пиратов отвагу Шамана тоже наградили. Его признали полноправным членом команды и теперь он мог наравне со всеми работать не за страх, а за совесть. И за талеры, конечно.
Бригаду Скаро стали направлять на более чистые и квалифицированные работы. Как Младший понял, они раньше были чем-то вроде штрафбата, но теперь свои грехи искупили. Саша наконец-то получил статус матроса, кончился его испытательный срок.
В свободное время он частенько заходил в кают-компанию, хотя с большим удовольствием полежал бы в своей каюте с книжкой. Но Саша давно усвоил, что бирюков никто не любит, что знакомства нужно поддерживать, что изобразить интерес или создать видимость компанейского парня вполне возможно. Особенно, когда ты один и на чужбине. Да еще не на твердой земле, а внутри металлического ящика, который болтается по морям, по волнам, набитый бедовыми людьми, а вокруг творится климатический звездец, прогоняющий людей с насиженных мест. Может, и оборвыши не просто так на Питер попёрли?
– А ты неплохо держался во время атаки. Кем ты был в своей медвежьей России?
– Разные вещи делал… Чаще всего был сталкером, – сказал Младший. Немного приврал. Но он помнил о бэкграунде Скаро и надеялся на профессиональную солидарность.
– Ну-у-у, – протянул с явным осуждением в голосе Штеф, – Чувак, быть сталкером плохо. Нельзя преследовать женщин. Если девушка отказала – просто забудь и переключись на другую. За пределами этого корабля их много. Да, надо активно добиваться. А иначе люди вымрут. Можно харрасить. Но сталкерить не надо.
У Младшего глаза на лоб полезли от удивления. И только потом они поняли, что подразумевали под словом «сталкер» совсем разные вещи.
Поржали.
– Сталкеры страшные люди, ха-ха-ха. Ходят по развалинам, ищут девушек, ха-ха. Так и абьюзером стать недолго.
– Каким еще арбузером?
– Ну, это тот, кто издевается над людьми, – объяснил Саше непонятное слово румынский молдаванин. – Я как-то хотел организовать на судне группу по контролю за гневом. Типа тренером быть. Но она распалась. Потому что подрались все, мебель в кают-компании переломали. А вообще, с девушками – как с поисками золота… нужно много бегать, много потеть и тонны породы просеять… Проще найти в этом море золотую рыбку… чем нормальную…
Тут подошел боцман, а с ним и Кнут.
– Скаро, кончай трепаться, Казанова хренов! – Борис Николаевич был явно не в духе и хотел на ком-то сорвать злость. – Твоя вахта через двадцать минут. Вали на свой пост.
– Я успеваю, босс, – произнес молдаванин.
Боцман в ответ разразился многоэтажной матерной тирадой, из которой было ясно – если Скаро опять опоздает хоть на минуту, капитан из его башки сделает украшение для носа корабля.
– Борис, а что означает – «твой кролик»? – спросил Кнут на инглише, наливая себе пиво. – Ни у кого здесь сроду не было никаких кроликов.
– What?
– Ну, ты постоянно говоришь: «Your bunny! Your bunny!».
– А-а-а. Это непереводимая игра слов, Кнут. Вам, иностранцам, не понять.
Конечно, боцман мог гораздо заковыристей загнуть. Но покойного Богодула из Питера никто не обошел бы.
– Алекзандер! – Кнут, словно отец родной, напомнил Младшему, когда Скаро ушёл, – Вали лучше спат. Утром тебя ждайт рыба. Много рыба.
За эти недели Данилов не только познакомился с интересными людьми, увидел чужие края, но и узнал много нового.
Он освоился на корабле и уже не путал нос с кормой, а ют с баком.
Однажды ему довелось побывать даже в машинном отделении, когда там затеяли грандиозный санитарный аврал. Саше доверили таскать тяжести – вынести какие-то прогоревшие решетки и множество железяк непонятного назначения. Главный двигатель показался ему адской машиной, громыхающей, огромной и опасной. Сашу к нему и не подпустили, но даже издалека он увидел, как сложно там всё устроено и какими маленькими выглядят рядом с этой махиной обслуживающие её мотористы.
В «кочегарке» было жарко, как в преисподней, и работники были черные как дьяволы. И такие же злые.
Кого попало сюда не ставили, потому что ошибка могла стоить дорого. Кочегары получали удвоенный, а мастер – утроенный паек. Закидывание угля в топку, судя по обрывочным рассказам, это особое искусство, а не просто «бери больше, кидай дальше». Да и чистка колосников тоже.
Конвейер для подачи угля имелся, но настолько капризный, что полагаться на него было нельзя. Неделю работал, неделю стоял, а уголь нужно подкидывать постоянно и равномерно. Опытные кочегары могли печь обслужить с закрытыми глазами. И заменить собой любую автоматику. Таких ценных кадров судовладельцы искали, переманивали, а иногда и насильно уводили с других кораблей, ставя перед выбором – или работа за плату или кандалы. Хотя Ярл такое не практиковал.
Скаро рассказывал, как его один раз отправили подсобником в кочегарку, в наказание. Так уже в середине смены хотелось выбежать и прыгнуть в ледяную воду. А однажды один ошалевший от долгих часов у топки помощник кочегара так и сделал. Поехала крыша, и он прыгнул за борт. Утоп, потому что сигнал «человек за бортом» не означает, что корабль сразу встанет, как вкопанный. Бросят круг, потом спустят лодку, корабль за это время удалится на приличное расстояние… сумеешь продержаться – молодец. Этот не сумел. Он ведь, когда падал, уже почти без сознания был.
В один из дней Саша поймал на свой радиоприемник, встроенный в плеер, музыкальную заставку. Она была похожа на прежний гимн Великобритании «боже храни королеву», только пелось что-то вроде:
«Боже храни Протектора Силандии… суверена всех Британских островов…»
Радио Северных Морей. North Sea Radio. Радиостанция, вещавшая с какого-то островка под названием Свободная Силандия и не раскрывавшая своих координат. Они крутили новости, песенки и юмор. Но новости были какие-то свои, местные, непонятные, а юмор британский, и не как у мистера Бина, а настолько специфический, что даже понимая все слова, он не знал, где смеяться.
Ди-джей – судя по хриплому одышливому голосу лет пятидесяти-шестидесяти, курящий, толстый – вещал на английском… но это был такой английский, которого Младший, учивший нормальный лондонский receivedpronunciation, не мог разобрать. Северный диалект какого-нибудь Йорка или Манчестера.
Передачу Силандии он ловил дважды, а один раз услышал нечто совсем неожиданное – русскую радиостанцию. Прием был очень неуверенный.... и Саша почти ничего не расслышал. Но всё равно, это его немного поддержало.
Он включил в наушниках песню про Мстителя. Надо обязательно сохранить эту запись, подумал он, вдруг другие кассеты и диски с ней потерялись или были уничтожены в том, что творилось в Питере. Эта песня стоила того, чтобы пойти в народ.
Хотя Младший уже не ассоциировал себя с героем. Какой он к черту мститель? Обычный беженец.
Время от времени Скаро что-то напевал на своём языке. Это было странное ощущение, ведь некоторые слова были смутно понятны. Похоже, в молдавском есть что-то от славянских языков, хоть он и к романской группе относится. А один раз Скараоско нашел даже русский перевод и спел его. Но это только усилило Сашину депрессию. Хоть и совсем не про Россию тут пелось, а про Молдавию (или Молдову?), из чёрт знает какой прошлой эпохи:
Нет, человек, твоей вины,
Что вдалеке ты от страны...
Что трудно нам и трудно ей...
Что есть страна, но нет людей...
Что есть земля, но нет лозы
И в небе признаки грозы...
В общем, жизнь была насыщенной и в культурном плане, и в трудовом. Данилов не думал, что столько рыбы существует на свете.
С рыбой была связана и неприятная история, когда один раз он неудачно съел кусок селёдки («морская рыба не опасна, кости в ней крупные»). Косточка воткнулась в нёбо, Младший пытался извлечь её сам, долго терпел, но на третий день, видя, что парень не может нормально работать, Борис Николаевич отвел его к садисту– коку, который явно любил поковыряться щипцами в живых людях, а не только шинковать мясо. После десяти минут терзаний он сумел эту колючку вытащить.
После вахты Данилов отдыхал в своей каморке.
Невзирая на конскую усталость, он умудрялся читать. Все свои книги он потерял, успел только захватить две штуки из подземелья Денисова. Но те для расслабления не годились, оказались про экономику и политику. Младший ничего не имел против экономики и политики, но предпочитал делать свои выводы.
Плюс поэзия скальдов… чтиво тоже на любителя. Хотя из предисловия он узнал, что было несколько норвежских конунгов с именем Харальд – Харальд Серая Шкура, Харальд Синий Зуб, Харальд Суровый...
Но их корабль, скорее всего, был назван в честь Синего Зуба, объединителя земель, открывателя технологии bluetooth...
Нет, конечно, технологию назвали в его честь в совсем другие времена. А при его жизни было только живое человеческое общение (примерно как теперь). И разве что удар боевым молотом по шлему «подключал» к интернету с разноцветными картинками. Или выключал.
Зато на борту нашлись книги в мягких обложках. Чтиво. К сожалению, в основном это были дешевые боевики и детективы, с пистолетами, маньяками и полуголыми девицами на потрепанных обложках, а Саша предпочитал фантастику. Но ему необходимо было видеть несложные сочетания букв перед глазами. И заодно попрактиковаться в английском.
Иногда он делал записи. Обрывочные, корявым почерком. Не из-за качки, а потому что от постоянной тяжёлой физической работы руки загрубели.
У него остался только один ежедневник. Остальные пропали в Питере. И по памяти, по его неидеальной памяти все детали его пути не восстановить. Хотя… ну кому в далеком будущем станут интересны политические расклады ордынских протекторатов Уфы и Белорецка?
Забыть, как страшный сон.
У берегов Скандинавии лежало много паромов, каждый из которых был вдвое-втрое больше их траулера. А возле острова Аланд стоял, наполовину уйдя в песок, огромный танкер размером с небоскреб, рядом с которым траулер выглядел как котенок перед амурским тигром.
Попадались и гигантские лайнеры, красивые, как игрушки. Саше – у которого по сталкерской привычке сразу глаза загорелись – моряки рассказали, что всё это уже обшарено не на один раз, прежде всего местными. А там, где еще что-то есть, всё под охраной. Приплывут и накостыляют непрошеным пришельцам.
Но на одном из таких лайнеров, в забаррикадированной каюте, где некий бедолага, оборудовав целое «гнездо», долго выживал, среди пустых жестянок и упаковок, рядом с батареей бутылок от элитного спиртного, кто-то нашел ноутбук. А потом, через несколько рук и три-четыре партии в покер, он попал к Скаро. Ноутбук, конечно, был нерабочий, поэтому тот его просто забросил в свой рундук.
Младший, которому Скаро разрешил забрать эту рухлядь, был дотошнее. И оказалось, не зря.
Из того ноутбука удалось вытащить винчестер. Всё остальное было непоправимо испорчено. Да и этот находился на последнем издыхании. Но позволил извлечь из себя несколько файлов.
Не хотелось обращаться к штурману Свенсону… но он нашел еще один компьютер на корабле, у Бориса Николаевича. Туда и поставил «винт».
Младший хотел найти музыкальные подборки для своего плеера, но музыки не оказалось, а была какая-то «биржевая аналитика», пароли от счетов и «криптокошельков» (что это за?), семейные фотографии и контакты довоенных «эскортниц» (кого и куда они эскортировали?). Он понял одно. «Винт» принадлежал кому-то небедному, привыкшему к красивой жизни. И этот человек уехал из России накануне Войны.
Еще там были текстовые файлы, но лишь некоторые читались. И представляли собой какие-то наброски для мемуаров, которые, чем позднее дата, тем сильнее походили на алкогольный делирий. Но один из них еще можно было понять: «Успел на последний трактор. Медленно… Но самолетом нельзя. Они падают. Прикинулся поехавшим, а то бы не выпустили. Кукушка улетела. Туши свет, кидай гранату… В конце месяца что-то будет. Продал домишки, вышел в кэш. Для сурвайвла всё закуплено, надо только добежать до норы. Эх. А так хорошо всё начиналось…».
Полно мутных слов, но посыл ясен. Многие тогда понимали, что к чему. На самом деле, читая газеты предвоенных лет, просматривая чудом сохранившиеся записи телепередач и каких-то роликов, Младший понимал: не требовалось быть пророком, чтобы сообразить, к чему дело идёт. А люди умудрялись жить, не смотреть в эту бездну, создавать семьи, рожать детей, строить долгосрочные планы, покупать, развлекаться, отдыхать.
Красивая, недоступная жизнь… комфорту которой он когда-то завидовал. Думал, что предки не ценили, а он бы оценил. Но если бы он стал «попаданцем» (смешное слово!) туда… то последние годы прожил бы в настоящем аду, с чувством беспомощности от понимания неизбежного.
Нет уж. Его место здесь. Где самое страшное уже произошло. Хочется в это верить.
Больше об уцелевшем с кипрского суперлайнера не было известно ничего. Младший посвятил этому лишь пару строк в своем дневнике. Размышляя, не повторится ли история, и не будет ли кто-то читать уже его записи, когда он так же сгинет без следов.
В детстве Александр часто читал с экрана монитора. На диске у деда было записано много фантастики, и русской, но больше переводной. Старый Данилов говорил, что это классика, и в ней смысла больше, чем в половине литературы про светских бездельников в сюртуках и кринолинах.
Всё это стало недоступно, когда у них в Прокопе сгорел последний монитор. Хорошо, что многие книги успели распечатать. Хотя была еще небольшая «читалка», но это совсем не то.
Где теперь это все?.. Снявши волосы, по голове не плачут… Поэтому и резанула его песня про Молдавию.
Что ему Россия? Единой он её никогда не видел и застал уже в опустошенном состоянии. Но у него был дом, семья, а теперь не было ничего и никого.
Один раз целый помощник капитана подробно расспрашивал его, что стало с Петербургом. Младший рассказал без утайки всё, что знал. Командирам и без него было известно и про оборвышей, и про «полярников», которых в Питере звали «чукчами». С первыми они собирались установить взаимовыгодные связи, когда шум утихнет, ведь бизнес есть бизнес, вторых же побаивались, хотя считали скорее легендой. Даже после встречи с Шаманом.
Вскоре они снова вышли в широкую часть Балтийского моря. Младший видел по картам, что не так далеко к северо-западу находится Стокгольм, о котором он знал по сказкам про Карлсона. Хороший герой. Для книжной истории. В реальной жизни такие весельчаки напрягают и иногда создают проблемы.
Они шли дальше на юг, к берегам пока не приближались, хотя это место считалось безопасным. Попадались им и другие торговые суда, и рыболовные, хоть и не такие большие, сейнеры. А в один из дней встретился патрульный катер под флагом Легиона. Другой дивизии, с топором на знамени.
Катер пришвартовался к траулеру, к ним на борт поднялись двое с автоматами.
Говорили, что капитан передал «легионерам» информацию о рейдерах и брезентовый мешок с их головами. Премию Ярл, конечно, оставил себе. Экипаж получил лишь малые проценты.
Когда они были на траверзе маленького островка Готска-Сандён, Младший увидел одинокую фигуру – женщину, похоже, старуху, стоящую на скалистом берегу. Она была похожа на статую. Стояла и просто смотрела в море.
Можно было сочинить трагическую историю, только стоит ли? Правды всё равно не угадаешь, да и нет в этом нужды. Художественная правда выше реальной. Это Младший уже для себя усвоил. Можно приврать в деталях, составляя летопись, главное, верно передать дух и идею.
Гнетущее зрелище. Вымирающие северные деревни. Хоть русские, хоть финские, хоть шведские. До Войны на этом острове люди не жили, здесь был шведский национальный парк, но после катаклизмов наверняка кто-то попытался укрыться от голода и чумы континента.
Тоска и одиночество витали в таких местах в воздухе. У моря, среди ягод и грибов, люди не могли голодать. Но жилось им плохо.
Видеть это затухание угольков в печи и думать, как будет доживать последний, было тягостно. Отложенное эхо Войны. Там, где небольшая группа людей оставалась на острове или другом изолированном клочке суши, она обычно вымирала за пару поколений.
Возможно, дело не в генетике популяций. А в психологии. Человек… если он здоровый… социальная тварь.
Привязанные к своему месту, запертые не только проливами, но и просто привычкой, страхом перемен… даже если их островок не был затерянным, и мимо ходили корабли... общины всё равно ждало вырождение.
А если мужчины рода погибнут в море – то тем более, оставшихся женщин не ждало ничего хорошего. Хотя иногда могут прийти викинги и взять с собой на лодках «покататься». Но только молодых.
Вот в более крупных деревнях на материке детей было много.
– У нас на севере в таких местах бывает мерячение, – произнес неизвестно откуда появившийся Шаман.
– Это как-то с Америкой связано? – переспросил Младший.
– Нет, блин. Какая еще нахрен?..
– А… вспомнил, – заговорил Скаро, видя, что таймырец не собирается договаривать. – Мерячение… это когда смотришь на северное сияние… и вдруг хоп – ты уже застыл и впал в транс. А потом идешь к проруби топиться. Или соседей рубишь, сжигаешь дом, а после топишься. Бывает и здесь. Но редко.
– Они обычно не убивают, – пробурчал Шаман. – Обычно меряченные тихие. Как грибы. Садятся на лавку и сидят. Пока не усохнут. У женщин чаще. И в стойбище бывает. Лечится. Больше работать надо.
Младший вспомнил убыров. Но меряченные, как рассказали ему – разумны. Всё понимают, но собой не управляют в эти моменты. И это страшнее. Состояние их временное и излечимое. Если поместить такого обратно в общество, к другим людям – отойдет. Только кто же будет заморачиваться, если это островные изгои? У всех своих проблем хватает. Может, поэтому и схлопывались маленькие поселения севера.
Младший находился на палубе, когда на крупном соседнем острове Готланд они увидели огонь.
– Это чтоб никто с пути не сбился?
– Нет, это ритуал, – объяснил Скаро. – Виккане. Настоящие язычники. Кресты поджигают. Богохульники. Вокруг священных деревьев в звериных шкурах скачут, в масках. Пьют, обжираются, совокупляются как попало, – Скаро вдруг замолчал и обвел взглядом матросов, слушающих его рассказ. – Да ну вас к бесу! Чего глаза загорелись? Щас половина команды к ним убежит. Если бы только это… Еще жертвоприношения проводят. Дикари. Нехристи.
Скараоско был, по его словам, «добрым католиком». Говорил, что в детстве его с братом Милошем вылечили и покрестили бродячие монахи из ордена какого-то нового святого. Имени его он не запомнил, но в святцах, выпущенных до Войны, такого не было. Фамилия святого оканчивалась на «–овиц», только это и помнил. С тех пор он веру не менял. Был верен Святому Престолу, хоть и не знал, где тот теперь. Однако и к православию относился терпимо («у меня даже друзья православные были»!). И протестантов нормально воспринимал («когда они молчат в тряпочку»). А вот язычников не любил: «Слишком уж легко им, гадам, живется».
Саша вспомнил, что в русских землях западный обряд христианства обычно называли: «котоличество». Через букву «о». И многие думали, что это бесовская западная вера в кошек, где на церковных службах носят их лики – то есть маски, обличия.
Они миновали остров, а праздник там продолжался. Высоко возносилось священное пламя. В бинокль видны были пляшущие фигуры, среди них много мелких.
«И почему их погаными называют? Лучше уж такая жизнь, чем вымирание. Как будто у других народов в древности не было человеческих жертвоприношений…».
*****
Тянулись дни, мелькали недели. Саша уже чувствовал себя просоленным морским волком. Он увидел больше, чем за некоторые годы из прежней жизни.
Разучил много новых слов на английском и немного на норвежском, хотя вполне достаточно, чтобы общаться и с «норгами» и другими из этой солянки. Но в основном его компанией были русскоязычные. Та компашка, которая образовалась вокруг Скаро, к которой иногда примыкал и сам боцман. Они были достаточно сплоченными, хоть из разных стран и территорий, а половина вообще представляла собой гремучую смесь национальностей.
«Русская вселенная», – называл это Борис. У него была такая книжка. Она начиналась как рассказ о том, что современное человечество зародилось на восточно-европейских равнинах, а потом уже, расселившись, постепенно деградировало.
Тем временем Данилов решил пока остаться. Самому себе он объяснил так: нужно заработать на новое снаряжение. На самом же деле его просто уболтали, а он, не умея отказать, поддался. А еще хотелось посмотреть мир, то есть моря, куда они в новых рейсах должны были пойти. И посчитал, что Академия – или как там её, все эти таинственные технограды – могут подождать, если уж десятки лет ждали. Водные пространства и их берега тоже хранят много тайн, и он надеялся, что выпадет возможности везде побывать.
И если до этого они ловили рыбу, курсируя вдоль берегов Шведостана и Финки (как называли эти места матросы русской диаспоры), то скоро должны были забраться дальше на север, до Норвегии.
Саша надеялся, что поплывут и еще дальше. Ведь изредка бывало, что, следуя за миграциями рыбных стад, узнавая слухи от других рыболовов, первоначальные планы меняли, и суда забирались очень далеко. Да, это был риск. И дело было не только и даже не столько в разбойниках. На чужих берегах могло не найтись топлива, нужных запчастей или сухого дока. А еще… там могло быть такое, чего здесь они вообще не видели. Младший понял, что в головах у людей живут средневековые страхи перед «аномалиями».
И он во все уши слушал рассказы товарищей о дальних берегах.
В один из дней они работали на палубе и, пользуясь отсутствием начальства, попутно болтали. Скаро заговорил про север Норвегии. Он уверен был, что похолодание ненадолго и скоро всё вернется, как было.
И тогда Младший заговорил о своей идее-фикс. О том, что наступает глобальное оледенение.
Неожиданно товарищи посмотрели на него удивлённо.
– Ого, ты как эта, Грета Трауберг? Знаешь будущее? Я вот не знаю, что будет со мной завтра, – усмехнулся Васян. – А вообще… норги брешут, что быть провидцем – эрги. По-нашему – «западло».
– Почему?
– Потому что это женская магия, – ответил Скаро. – Все бабы так умеют, поэтому их надо опасаться. А правильный мужик, воин – не должен. Так норги считают. И только те кто в море ходит.
Младший вспомнил, что бабушка интересовалась мистикой. Да, он слабо представлял мужчину, который стал бы поклоняться таким силам. Как мог, он попытался объяснить, что его прогноз – научный. Что это – гипотеза, а не шаманство.
– Я ворожбой не занимаюсь. Знание будущего достигается путем анализа и прогнозирования.
– Ну, тады другое дело, – кивнул Борис Николаевич, подловив их за работой спустя рукава. – Давайте ноги в руки, а то без обеда останетесь!
– Это кто здесь пророк? – усмехнулся штурман Свенсон, выходя из рубки. – Ты, что ли? А можешь ты предсказать бурю, мальчик?
– Нет, конечно. Я же не синоптик.
– А вот я сегодня разложил руны. И они говорят, что будет буря.
Откуда-то выглянул Шаман и кивнул:
– Фашист прав. Будет буря. Сильная, – и ушел заниматься сетью. Свенсон только хмыкнул, но не обиделся. Возможно, для него это не звучало обидно.
Младший криво усмехнулся и тоже вернулся к работе.
И забыл бы про это предсказание, если бы к вечеру ветер не начал крепчать, а к ночи не превратился в настоящий шторм, который бушевал трое суток. Они бросили якорь в бухте, которая, похоже, капитану была отлично известна, и ветер кораблю не повредил.
«Шах и мат, материалисты».
*****
Следующие недели они курсировали не очень далеко от шведского и финского побережья. За это время с пароходом пару раз случались мелкие неполадки. Но ничего такого, что заставило бы задержаться, а тем более поспешить к берегу. Весь ремонт проводился своими силами. Рыба ловилась, но не то чтобы очень много.
Несколько раз Саша присутствовал при извлечении трала – огромного мешка из сетей, со специальными распорками, который корабль волочил за собой на приличной глубине.
Сторона эта была самая населенная из северных, но даже здесь чаще всего рядом были только «дикие берега». Туда можно было сплавать на лодке, чтобы набрать пресной воды, подстрелить пару волкособов или – если сильно повезет – дикого кабана. Норвежских лесных котов, которые тут тоже встречались, на воротник не стреляли – тотем!
Оказывается, Рыжик-Локи был как раз из таких. Понятно теперь, почему огромный, не только от ворованной рыбы. Его вырастили с котенка, и людей он терпел... с трудом. А если погладишь взрослого «дикаря» – останешься без рук. Они по характеру как пушистые шары ярости – манулы, Саша читал о них в книжках про природу, которых у него в детстве был целый шкаф.
Как-то раз Младшему показалось, что Локи ведет себя странно. Забрался на самую верхнюю площадку, ходит по рейлингу туда-сюда. И хвост трубой.
Тут матрос на наблюдательном пункте в бинокль увидел прытких существ в руинах. Сородичи. Неужели ветер принес запах, для людей неразличимый? Или какие-то биотоки. Жизнь полна непонятного.
– Skogkatt, – равнодушно произнес дозорный норг.
Лесные норвежские коты. До Норвегии тут далековато, но они, видимо, решили эмигрировать.
– Как они выжили? Они изначально были дикие или одичали после Войны?
– Пес их знает. Может, всегда рыбов ловили во фьордах. А может, своих хозяев скушали. Смотри, мех какой! Львы! У меня шапка была из такого, серая, говорил всем, что волк. Не, я её в карты выиграл у чухонца. Сам их не стрелял и не буду, – усмехнулся Скаро. – Плохая примета. А ведь ещё в прошлом году их тут не видно было. Значит, всё у них хорошо. Плодятся.
Младший продолжал практиковаться в норвежском языке, Оказалось, он бывает двух видов – букмол и нюношк. Но говорили только на втором. В общем-то, язык не самый сложный, но Младший находился не в том состоянии, чтобы «садиться за парту». Его голова и так забита информацией, а тело слишком измождено тяжёлой работой. К тому же он видел, что чем старше человек становится, тем хуже даются языки.
Но какой-то минимум слов выучил.
Хотя, когда говорили быстро, понятен во фразах был только суффикс «-sk», который почему-то был одинаковым с русским. Norsk, dansk, russisk. Кто у кого его украл? Борис Николаич с Васяном говорили, что норги у славян. А все остальные слова… – черт ногу сломит, хоть и похоже чем-то на немецкий... но только если его не знаешь.
Хорошо, что на борту почти все знали английский и технические команды часто звучали на нем. Ведь команда интернациональная.
Как и всё побережье. На берегах Балтики уйма поселений разного размера. В основном – небольшие посёлки, которые часто располагались рядом с довоенными городами. Но было и несколько десятков городов размером с Заринск, и пара размером не меньше Питера.
Тут говорили на финском, эстонском, норвежском, немецком, польском. Последние лет десять крупных войн не было, но конфликты на национальной почве вспыхивали часто. Например, поляки и прибалты (русские последних звали чухонцами, те почему-то злились на это) не очень любили немцев. Хотя русских – еще меньше. При этом и друг друга не всегда переваривали. И даже между народами, которых русские вообще не различали и путали (как в одном кино: «да какая разница?»), типа шведов, норгов и данов, или латышей и литовцев, было множество мелких свар.
Но в целом на этих побережьях соблюдались какие-то правила и неписаные законы. Бессмысленной резни и геноцида давно не было. Даже налёты и грабежи были по-соседски корректными, а заложника или раба (траллса) на следующий день могли выкупить за телегу селедки.
В один из дней недалеко от устья реки Калайоки и заброшенного одноименного города впередсмотрящий увидел, как на берегу что-то горит.
– Что там пылает?
– Это? – Скаро и Юхо переглянулись, как почудилось Саше, с хищными усмешками. На тревогу, во всяком случае, это не было похоже. – Там новая деревня. На карте ее нет. Похоже, целая улица горит. Да это точно оно…
– Что?
– Скандинавская ходьба. Спорт такой древний.
– Спорим, это люди Черного Эриксона, – пробормотал Юхо.
– Нет. Я думаю эти с востока. Что еще хуже.
– Нет, Шведы, судя по всему. Русских тут не может быть. И слава богу, – сказал кто-то из норгов.
Младший фыркнул.
– Почему этот ваш Легион не наведёт порядок?
– Это не их земля. Деревня свободная. Но и защищать себя должны сами.
Мнения разделились. Кто-то говорил – напали люди ярла, взявшего кеннинг в честь фирмы, производившей телефоны. Сони-Эриксон. Или просто Эриксон. Другие – что это «Мебельщики», еще одна морская ватага, чье логово находилось в бывшем большом складе «Икея». Последние любили простой стиль, говорят, даже корабли у них были обставлены лёгкими сборными шкафами, столами и кроватями с диковинными названиями. Все эти «варяги» не были отморозками и соблюдали правила, поэтому Легион их не трогал. Беспределом они не занимались и просто собирали гельд. То есть деньги за «крышу», за право жить на своей территории, которую они в Самом Начале застолбили.
Но если кто-то не хотел платить, то его просто грабили. Тоже «по-домашнему»: могли забрать весь улов или приглянувшиеся вещи из дома. Или члена семьи, например дочь. Ну а сжечь пару домов – сам Один велел. Вот только от них огонь, бывало, перекидывался на соседние. Но никого не резали. Кто же кур-несушек режет?
При нападении, если деревня не имела шансов отбиться, жители просто снимались с места, уходили в горы или в довоенные города. Свободного места было полно, но не все места удобны и богаты ресурсами.
– Это зажиточная деревня. У них месторождение соли. Соль нужна всегда и всем. А они заламывают большую цену. Наверное, доигрались, жмоты. Если их перебьют, мы подождем и загрузимся даром, – объяснил Скаро.
– Почему не высадиться и не помочь?
– Если это люди Эриксона, мы просто сдохнем не за хрен собачий. Нет, Саня. Мы не ангелы. И второй бой за рейс – это уже перебор. Второй раз может не повезти.
Вскоре лодка была снаряжена. Младшего включили в состав экипажа. Он не прочь был размять ноги и посмотреть фьорд – хотя ему сказали, что фьорды – на севере, а это – обычный заливчик.
Но участвовать в мародерстве, а тем более в битве с грабителями он не хотел. Хватило и одной.
Вот тебе и «спорт».
Вернулись мародеры ни с чем. Оказалось, в финской деревушке случился пожар. Может, перепились своей Kossu, как здесь водку называют и кому-то спьяну во время калсарикяннит привиделся старик Йоллупуки, который обычно приходит на Рождество, но тут решили устроить для него иллюминацию заранее. Или, что более вероятно, кто-то слишком сильно растопил знаменитую финскую баню.
Поживиться ничем не удалось. Все жители вооружились, заняли позиции на чердаках уцелевших домов и были готовы отбиваться от непрошеных помощников.
Моряки сказали им “sorry”: мол, обознались. Продали потерпевшим что-то из лекарств, бинты, старую противоожоговую мазь и убрались восвояси.
Скаро ворчал, что капитан стал слишком мягкотелым.
– Тыщу лет назад плавали бородатые викинги с топорами, вламывались в дома, убивали мужчин, насиловали женщин… нет, не наоборот! Сжигали все во имя Тора и за традиционные ценности. А нам приходится стучать и вытирать ноги.
Все-таки они были немножко пиратами, хоть и без попугаев и деревянных ног. Если какой-то из чужих кораблей подставился бы в совсем диком месте, где нет никакого закона – и между его капитаном и «Ярлом» Халворсеном был бы давний спор или неоплаченный долг – наверняка помогли бы избавить его от груза. Если груз более ценен, чем селёдка или портки нищих рыбаков.
В молодости капитан так и поступал. Но в последние годы, по словам Скараоско, сильно изменился. Стал мягкосердечен, а может, осторожен. Они никого не грабили. Но иногда мародерствовали там, где случилось кораблекрушение или где совершили налёт другие. Иногда это помогало получить хороший барыш. Но никогда они не стали бы мародерствовать там, где прошла чума. «Чумой» называли любую непонятную заразную болезнь.
В цивилизованных краях за такое судили, но в ничейных землях это считалось в порядке вещей. Младший читал, что в древние времена мореходы бывали и купцами, и исследователями новых земель, но при случае – разбойниками. В зависимости от того, что в данный момент выгоднее. Но всё равно, осадочек неприятный остался, когда он понял, что неплохие в общем-то люди – запросто допускают занятие такими вещами. Хотя кто он такой, чтоб осуждать?
Первопроходцами нынешние моряки тоже были – если высаживались там, где нога человека не ступала с самой Войны. Эти земли даже можно было своими объявить. Но этого Капитан старался избегать. В таких местах могло случиться все, что угодно, хватало рассказов один другого страшнее, где обглоданные и вываренные кости были еще не самым страшным исходом.
На ближних берегах белых пятен не было.
С финского берега убрались, не дожидаясь, когда выйдут с ружьями. Или схватятся за острые финские ножи. Тут на берегах Балтики от торговли до драки иногда проходило совсем немного времени, и случалось это не реже, чем шторма и ледяные торосы зимой. Впрочем, обычно всё заканчивалось только свороченными носами.
На вопрос Младшего: «как далеко они поплывут?», Скараоско объяснил, что в этом рейсе они будут держаться Балтики из-за плохого состояния корабля. Ему, мол, нужен ремонт.
А уже в следующем рейсе, наверное, поплывут далеко. В Северном море шторма покруче будут. Но и рыбы там тоже больше, чем в Балтийском, и все последние годы они ходили именно туда.
В южных морях рыбы вообще завались, но там есть вещи поопаснее айсбергов. И такую дальнюю дорогу корабль может не вытянуть. Особенно когда рядом нет портов, с которыми налажены связи. А капитан – человек осторожный, следует девизу «лучше меньше – да дольше».
Конечно, до какого-нибудь Ньюфаундленда или Мавритании никто не поплывет, даже ради большого улова. Но к берегам Англии – вполне могут рискнуть. Но позже. В следующий раз.
Для Младшего это означало, что он этих мест не увидит. Он решил.
Он собирался сойти на берег где-нибудь в континентальной Европе. Только в Западной, а не Восточной. И без Англии увидит много нового.
Ему нравилось представлять, что он турист из прежних времён. Что это не навсегда, что это не в никуда… Тогда не страшно.
– Когда закончится сезон, пойдем или в Ландскруну. Или в Гамбург, – поведал ему молдаванин, когда они только закончили очередную смену.
У них были более приземлённые задачи, чем морской круиз. Им надо было следовать за косяками и стараться поддерживать корабль в нормальном состоянии.
Вечером Александр раскрыл карту и прикинул.
Ландскруна находилась на западном побережье Швеции, прямо напротив Дании. Там была самая крупная верфь известного мира. Там еще до Войны были большие верфи и сейчас две семейных фирмы занимаются тем, что находят старые корабли и дают им новую жизнь, обдирая другие.
Младший хотел бы увидеть это место, как и побережья Северного моря. Впрочем, в Гамбург он тоже хотел и даже больше. Имелись причины.
Если в восточной «русской» части море было пустынным и каждая встреча с кораблем – событием, то с продвижением на запад Балтики все менялось. Нет, больших кораблей всё еще встречалось раз-два и обчелся, но мелких – полно. У берегов ловили рыбу или выбирали сети с гребных лодок. Иногда они видели небольшие сейнеры и парусные яхты. Младший и не представлял, что где-то есть такое интенсивное судоходство, как в Центральной Балтике.
Им попадались и корабли, курсирующие через море с грузами. Оказывается, между берегами в этой части Балтики были налаженные торговые связи. Например, в Швеции плоховато росла пшеница, поэтому ее возили туда с польского и немецкого побережья. А взамен привозили другие товары и металл. В Швеции прохладно… и люди живут в основном в южной части. Хотя в Норвегии еще холоднее. Там мало людей, но есть много чего полезного. Лес, месторождения железа, меди, серебра. Даже урана. Но уран не добывают, а вот все остальное – понемногу копают. И даже нефть вроде бы где-то качают.
Прошли мимо еще трех больших островов – Младший отметил названия на своей карте, лёжа в каюте, будто это он сам был штурманом: Готланд, Эланд и Борнхольм. На всех этих кусках суши были поселения, а на Борнхольме даже горел маяк. И, как говорят, стояла радиовышка. Вместе эти штуки помогали кораблям в проливе не сбиться с пути, а содержали их торговцы и рыбники вскладчину.
«Хорошая, наверное, работа – быть смотрителем маяка. Только остров надо поменьше, и чтоб только пингвины паслись».
*****
Стокгольм и Хельсинки, как и Рига с Таллинном были полуразрушены и покинуты, подобно большинству крупных городов. Почему-то Эдик, Васян и Борис Николаевич говорили об этом со злорадством, будто это их втайне веселило.
Но после трех с лишним месяцев охоты за косяками в Балтике судно направлялось на юг. Как слышал Младший, в какой-то крупный порт на польских землях.
А перед этим они должны будут пройти мимо Калининграда.
– Это моя родина… – со странной паузой в конце произнес Николаич, когда они миновали зелёную полоску земли.
Младший увидел, что боцман трёт глаза. Но, нет, конечно, это ветер, как и у всех: то конъюнктивит, то ещё какая пакость.
– Красивый край, древний. Еще до прошлой мировой тут жили немцы, и называлось это всё Восточная Пруссия. А столица была Кёнигсберг, – рассказал боцман. – Но товарищ Сталин им дал по сусалам за то, что они у нас натворили. И этот кусок земли Союз забрал себе. Стал он зваться Калининград. В новую Войну ему сильно досталось. Отсюда взлетело много ракет, а вместо них прилетели другие… Короче, город снесло. Потом пришли солдаты сраного НАТО, но даже за развалины был бой. Настолько, что они прозвали их Сталинградом и оставили в покое. Остальные населенные пункты сильно бомбили, но тоже не смогли взять сходу. Тогда их взяли в осаду. Оборонялись долго. В каменных домах, в подвалах прятались, а ночью уходили в рейды. Так и обломились «партнеры». А потом эпидемии и морозы остановили бои. Уцелевших и их, и нас осталось не так много, чтоб продолжать воевать. Но границы русского края мы отстояли. Сейчас тут в основном рыбацкие поселки. Добывают янтарь, разводят живность… и ходят в море. С соседями сейчас не враждуют, торгуют. Но автомат у каждого на спинке кровати висит. Русофобы сраные кругом, спрятались под каждым, нах, кустом. Пусть спасибо скажут, что живы остались…
Боцман, как-то раз, будучи в хорошем расположении духа, показывал им фотографии. Аккуратные дома из камня, крыша из красной черепицы. Стадо коров, не очень упитанных. Но это были коровы. Младший в деревнях по дороге обычно только коз видел.
Песчаный берег с рыбацкими лодками и парус где-то на горизонте. Лепота.
Край показался Младшему красивым. Пока из всех Россий, которые он видел, лучше этой ему не попадалось.
Но, конечно, его там никто не ждал. Психологию людей во враждебном окружении он представлял. И понимал, что чужому тут не место. А тот, кто вроде свой, а вроде и нет – ещё хуже, чем чужой.
Младшему надо было уходить выполнять наряд, но если сам боцман его задерживает, то приходится остаться и дослушать.– Мне рассказывал один умник, что давным-давно тут жили славяне поморяне… но их германцы огерманили. Прикинь, Санька? Да и сами германцы кто… «Пруссия» – ничего не напоминает? Одну букву отбрось. Поэтому один черт – это наша земля. Отсюда и до самой Эльбы. И город Берлин тоже. А литовцы на самом деле русские, и латыши, и даже поляки, хоть и переделанные. Вообще все европейцы с наших равнин пошли. Это научный факт. Только они корни забыли. Эх ты… манкурат.
Младший хмыкнул. Его уже второй раз называли манкуртом, а он так и не погуглил, что это за зверь. Хотя он слабо представлял, что означает это слово. Дедушка рассказывал, что раньше, если ты хотел что-то узнать, достаточно было просто погуглить.
– Русский дух не вытравить даже тактическими ядерными боеголовками. И стратегическими тоже, – Николаевич поднял палец. – В каждом он есть. Слыхал, на юге есть какой-то правильный мужик, империю строит. Но даже если не он… Когда-нибудь Россия станет великой снова. Ты что об этом думаешь, Санька?
– Наверно, – пожал плечами Младший. Глаза его сузились. Ему хотелось спросить про этрусков. Откуда те взялись.
– Откуда сомнения? Станет, хоть и не при нашей жизни. Снова будут ледоколы моря бороздить и корабли с собачками в космос запускать. Может, и до Луны доберутся. Наши правнуки. А сам я из Лётного. Это рядом с Пионерском, – сказал Борис. – Вроде сейчас мирно… Но лучше держать порох сухим.