Зима в Бежице

5. ВОРОНОК

Целых три утра потратили Коська с Валеркой на уговоры дедушки Семёна. В избушке сторожа всегда было жарко натоплено, и дед всегда занимался одним и тем же делом — чаепитием.

— Всей душой жаль вас, мальцы, — кряхтел дед, окуная сахар в чай, чтобы затем единственным жёлтым зубом откусить от него крошечный кусочек. — Всей душой жаль… Только как же так? Я всегда, значит, нахожусь на служебном посту. Мне, мальцы, без оружия никак нельзя…

— Мы, дедушка, не потеряем ружьё, в-вот увидишь, — жалостливо кривя губы, настаивал Валерка. — А на твой склад н-нападать всё равно н-никто не собирается…

Дед ни в какую не соглашался уступить свою одностволку. В субботу, войдя в избушку, Коська застал Валерку плачущим.

— Вот кабы, дедушка, волк твою козу спёр, — рассвирепев, сказал Коська, — ты бы, наверное, по-другому запел!.. Тоже мне охранник! У тебя и ружьё-то небось не стреляет — заржавело всё!..

Дед поперхнулся чаем, навалил на глаза страшенные брови и заорал, багровея:

— Цы-ыц, шарлата-аны! Я покажу — не стреляет!.. Ах вы! Козой попрекнул! Цыц!.. Молчок!..

Коська пулей вылетел из сторожки. За ним вышел и нахмуренный Валерка.

— Эх ты-ы… — протянул он укоризненно.

Ломая головы над тем, где ж им теперь доставать ружьё, ребята прошли вдоль зернового склада и очутились возле конюшни. В дверях её, прислонившись к косяку, стоял рыжебородый Валеркин отец — Макар Васильевич.

— Вы куда, ребятки, бежите? — крикнул он. — Айда со мной, Воронка покажу!..

Конюх подвёл их к одному из денников и распахнул дощатую дверцу. Свет проникал в денник через квадратное окно. Стены были выкрашены известью и от света казались голубыми. Здесь находилась чалая кобыла Голубка с сыном — месячным жеребёнком Воронком.

Жеребёнок лежал у задних ног матери. Увидев Макара Васильевича, он встал. Сначала выбросил передние, в коленях словно в узелки завязанные, ноги, потом выпрямил и задние. Встал молодцом, как подобает вставать настоящему коню. Ребята во все глаза разглядывали жеребёнка.

Был он ещё по-детски слаб. Пить густое материнское молоко — всё, что он умел делать. Одна лишь мать и ещё, пожалуй, Макар Васильевич умели угадывать его желания. Впрочем, желания у него были самые немудрёные: мать всегда должна стоять таким образом, чтобы ему было удобно дотянуться губами до её теплого, атласно-чёрного вымени.

Напившись молока вволю, жеребёнок прикрыл фиолетовые глаза и сонно прижался к боку кобылы. Коська на один миг представил, что в денник бурей врывается ощетинившийся волк, и содрогнулся от ужаса:

— Дядя Макар! Дядя Макар! А вдруг волчище — на Воронка? Схватит за горло и… и всё!.. Загубил же он Шарика!

Конюх хмыкнул, кинув быстрый виноватый взгляд на Валерку:

— Этого не бойся, парень. Запоры у нас крепкие.

— Если не теперь, так весной! — не сдавался Коська. — Когда на луга погонишь жеребят!

— До весны далеко. Увидим… — конюх проговорил это таким тоном, что у Коськи немного отлегло от сердца: дядя Макар не допустит до плохого.

Выйдя из конюшни, они носом к носу столкнулись с Петькой Грачевым, бежавшим с пустым ведром к складу.

— Коська, Валерка! — закричал он. — Бегите скорее в клуб, там новую стенгазету выпустили. Шуркиного отца… Умора!..

Петька захохотал, но вдруг глаза его стали испуганными и круглыми, как у кролика: из склада вышла его мать и издали погрозила ему прутом. Не досказав про Шуркиного отца, Петька убежал, гремя ведром и болтая ушами шапки.

Коська засмеялся, поглядев ему вслед. Он только что собрался позвать Валерку в ветлечебницу, помогать ветфельдшеру Кудинычу лечить лошадей, но тут же передумал и предложил пойти в клуб.

Но Валерка только посмотрел на него сердито.

— Иди один, — сказал он. — А я опять пойду к дедушке Семёну ружьё просить… Без т-тебя он мне лучше даст!