Воскресный день выдался ясным, тихим и морозным. Зернистый снег звонко визжал под валенками. Пробираясь к месту встречи у околицы, Коська ещё издали увидел Валерку и Катю. Девочка была в красных лыжных штанах и в шерстяной шапочке с жёлтым помпоном.
«Всю дичь распугает своими штанами!» — с неудовольствием подумал Коська.
Через плечо у него висело отцовское ружьё. Он долго выжидал удобного момента, чтобы стянуть его. Обращаться с ружьём его давным-давно научил отец, не раз бравший Коську на охоту.
Зарядив правый ствол патроном с крупной дробью, Коська протянул двустволку Валерке. Тот с жадностью схватил ружьё.
— П-пошли!.
Катя держала в руках моток шпагата — связывать волку ноги, чтобы он не мог убежать, и большой кухонный нож — сдирать с волка шкуру. Коська фыркнул, увидев шпагат и нож, но не осмелился что-либо сказать: очень уж строго и с неколебимой уверенностью смотрели Катины глаза.
— Вперёд, мальчики! — Катя отдала нож Коське и встала на лыжи.
Перелезая через облизанные позёмкой сугробы, они вышли к Каменке. Кое-где из-под снега выбивались растрёпанные кустики ивняка. Возле одного из них долбила что-то носатая ворона. У Коськи зачесались руки пальнуть в неё. Но патрон был один, взять больше Коська побоялся, и право выстрела принадлежало Валерке.
Один за другим они спустились к реке, пошли под её крутыми обрывами. Здесь грудились высоченные сугробы. На них особенно трудно было взбираться Валерке, обременённому ружьём.
Сверху берега топорщились бахромой порыжелой травы, корнями прибрежного орешника. Коська приотстал и ножом принялся откалывать закаменевшие на морозе куски глины. Прятал их в карман.
— Зачем? — шёпотом спросила Катя.
— Для Клёна — поросёночек у нас есть, — объяснил Коська. — В глине этой сернокислое железо, оно ему полезно.
— Да-а?
— Мне ветфельдшер сказывал.
Волчий след вывел их в небольшой смешанный лесок. На зеленовато-серых осинах кое-где трепыхались алые листочки. Цвенькали синицы, постукивал дятел.
Выйдя на опушку, Коська случайно оглянулся и обмер: сзади их лыжню — не спеша и не очень далеко от них — перебегал заяц-беляк. Он был похож на оживший комок снега. Коська, пожалуй, ни за что бы не разглядел зверька, если бы не выдали его чёрные кончики ушей и тёмные круглые глаза.
— Заяц! — отчаянно заорал Коська. — Заяц! Заяц! Стреляй, Валерка!
— Не смей! Мне его жалко! — закричала Катя, тоже увидевшая зайца.
— Стреляй, Валерий! — ещё истошнее завопил Коська. Но стрелять уже было не в кого. Беляк прижал уши и в два прыжка скрылся в осиннике.
— Какой ты гадкий, Коська! Зачем убивать невиноватого зверька?
Коська разозлился:
— На то зайцы и существуют, чтобы их стрелять!
— Неправда!
— Много ты понимаешь!
Их успокоил Валерка. Он всё равно бы не нажал на спусковой крючок — ему нужен был только волк!
Охотники тронулись дальше. Коська шёл сзади надутый, сердитый. Сердце его так и прыгало от пережитого волнения. И он обрадовался, когда Катя упала, зацепившись лыжей о пень.
— Охотница!.. Сидела бы лучше дома да зубрила арифметику!
— Это ты сам зубришь! — обиделась Катя, сверкнув на Коську глазами.
Они вышли к тёмному сосновому бору, и след внезапно оборвался на дороге, по которой ежедневно ездили колхозники за лесом. Посоветовавшись, ребята свернули на целину.
Со всех сторон их обступили красноватые стволы сосен. Старые ели дремали в пышных зимних шубах. Ни звука в лесу, ни шороха. И снег здесь не такой, как в поле, — рыхлый. Запнулся о пень — и готово: по уши утонул в сугробе.
Но и в лесу ребята не нашли волчьих следов. Только измучились, промочили варежки и проголодались до тошноты. Выбившись из сил, они повернули обратно и вздохнули с облегчением, когда снова выбрались к берегу Каменки, к своей лыжне.
Надвигался вечер. Красногрудые снегири, синицы и дятел — все куда-то попрятались. В осиннике горласто и недружелюбно каркала одна ворона. Коська взял у Валерки ружьё и выпалил в ворону. Заорав с перепугу, та улетела, сбив крыльями с веток облако снега.
Валерка посмотрел вслед напуганной вороне и улыбнулся. Улыбнулся впервые за целых четыре дня…