Расставшись с Валеркой, Коська побежал в клубную библиотеку, где вывешивались стенгазеты. Там полно было народу. Ребятишки толпились возле раскрашенного фанерного щита, хохотали, указывали пальцами. Каждому хотелось протиснуться поближе.
Библиотекой заведовал Гриша Лаптев — шестнадцатилетний парень. Широкое, тугое в щеках лицо его так и лоснилось от удовольствия: новый номер принимали хорошо.
— Тише орите, братцы-кролики! Из клуба повыгоняю! — грозился Гриша ребятишкам. Он сидел за барьерчиком, за которым находились шкафы с книгами, разбирал стопку свежих газет и журналов. — Тише, вам говорят!..
Отчаянными усилиями Коська протиснулся поближе к газете. В разделе «Шило и веник» были помещены стихи. Начинались они так:
Из леса едут дровенки,
А в дровнях мужичок —
По сельскому прозванию
Андрюшенька Жучок…
Первая картинка довольно похоже изображала Шуркиного отца — с жиденькой разлохмаченной бородёнкой и в огромном, как у деда-мороза, тулупе. Ехал Андрей Жуков из леса с колхозными брёвнами и завернул погреться к своей куме, жившей в селе Четвертакове.
Кума такая добрая:
— Зазяб, поди, дружок? —
И достаёт Андрюшеньке
Из печки пирожок…
За стакан чаю да за кусок пирога отдал Андрей Жуков своей куме колхозное семиметровое бревно. И это в то самое время, когда колхоз нуждался в каждой доске!
Внимательно прочтя стихи — от заголовка и до подписи «Зоркий глаз», — Коська захохотал:
— Ага, попался Жучок на булавку! Кто его так? Вот молодец!
Он обернулся к ребятам и… даже рот разинул от удивления. Шурка, стоя в куче ребятишек, смеялся вместе со всеми. Узенькие глаза его довольно поблёскивали, точно не о его отце шла речь в заметке, а сам Шурка кого-то ловко поддел в стишках.
Огорошенный Коська даже не сразу заметил, как отхлынули ребята и к газете подошёл сам Андрей Жуков. Держась за кончик бородки, он долго читал заметку.
— Скла-адно написано! — сказал, как козёл проблеял. — Кто сочинитель? Ты, что ли, Гришка?
— Нет, дядя Андрей. — Гриша старательно согнал с лица улыбочку.
— Врёшь, поди? — сощурился Жучок.
Коська, заметив, что от Шуркиного отца попахивает водкой, подался в сторону.
— Вот честное комсомольское, не я!
— Имя, имя мне назови! — распаляясь, потребовал Андрей Жуков.
— Этого я тебе сказать не могу. — Гриша покосился на ребят, широкое лицо его стало строгим и важным. Он пробасил: — Написал наш собственный корреспондент, а кто, хоть убей, не помню!
Ребята кругом захихикали, вместе с ними посмеивался и Шурка. Жучок грозно повернулся в их сторону:
— Ух вы! Чему смеётесь? Вот я вас!..
Ребятишки кинулись в разные стороны. Но Шурка остался на месте. Худое лицо его вдруг зло покраснело.
— Перестань! — сказал он звонко. — Продал бревно, так уж помалкивай. Не позорь себя дальше!
Жучок от удивления опять схватился за бородку.
— Что ты, сынок? Это я, то исть, позорюсь? Наклепали на меня! — Он с прежней злобой набросился на Гришу. — У меня старший сын на заводе почётом пользуется, а вы про меня — стишки! Этого дела я так не оставлю! Напишу, то исть, пожалуюсь!..
— Напиши, дядя Андрей. Фёдор тебе, наверное, спасибо скажет за то, что ты колхозное добро разбазаривать вздумал!
Поругавшись с Гришей, Жучок ушёл из библиотеки и за руку, словно маленького, увёл насупившегося Шурку.
Ребятишки снова собрались в кучку, гадали: кто автор заметки? Но по Гришиному лицу было видно: хоть ты лопни от любопытства — не скажет!
Выходя из клуба, Коська встретился с Валеркой и по его отчаянному виду понял: дед всё-таки не дал ружья!
Приятели угрюмо шли вдоль улицы.
— Что же теперь делать, К-коська, а? — упавшим голосом спрашивал Валерка. Точно так же он спрашивал летом в лесу, сидя у канавы и разглядывая свою быстро напухавшую ногу.
— А я почём знаю, что теперь делать? — нехотя ответил Коська. Но мысль его, так же как и в тот памятный для обоих день, работала с удивительной быстротой.
Если попросить у отца двустволку? Посмеётся и не даст. Станешь упрямиться — пригрозит ремнём. Если взять без спроса, выпорет. Это как пить дать. А вдруг не узнает? Коська колебался, не зная, на что решиться. Внезапно, как часто с ним бывало, он вспомнил, что отец не раз говорил ему: «В любой беде, сынок, ты это запомни, товарищу надо помочь. У нас на фронте, бывало, солдаты так рассуждали: сам погибай, а товарища выручай. Зато у нас и товарищи были! Корку хлеба пополам делили и друг за друга в огонь и в воду шли!»
Дойдя до своего дома, Коська, насупясь, сказал:
— Ладно. Приходи, Валерка, завтра к амбару у околицы, знаешь? Да Катьке скажи, чтобы язык за зубами держала. Понял?