Змеиная вода

Глава 38 Сердечные яды

Глава 38 Сердечные яды

«Взявши шкуру змеиную, разотрите её и смешайте с воском, добавьте волосы и кровь того, кого заговорить надобно и слепите из свечу. Дождитесь ночи безлунной и свечу зажегши, скажите заговор следующий: «По сырым лугам да по кочкам болотным ползла змея жаляща да на всякое дело сговорчивая. А ползла она до раба спящей (имя того, кто ворожбу затевает), до его сердца. А как доползла, так и в нутро его вползла и поселилась там возле сердца. Так гори огнем от яда змеи той у спящего раба (имя привораживаемого) по спящей рабе (имя того, к кому присушить надобно). Аминь». Тогда-то, как луна новая родится, так родится и любовь великая, устоять пред которой никто-то не сумеет»

Заговоры от сибирской ведьмы Аниции

- Что с ней будет? – Анатолий Каблуков выглядел более бледным, чем прежде.

- Суд… - ответил Бекшеев. От этой истории остался привкус болотной воды. – Хотя я буду настаивать на консультации психиатра, причем с допуском к ментальным практикам. Если выявят, что она неадекватна…

- Я оплачу адвокатов… может, знаете хороших? А то те, кто мне знаком, они больше по гражданским… по имущественным…

Он вцепился пальцами в волосы.

- Вы и вправду хотели на ней жениться? – поинтересовалась Зима.

- Да… понимаю, что глупость… но рядом с ней мне было спокойно. Не нужно притворяться. Играть в хорошего сына или заботливого жениха, в любовь… она видела меня таким, как есть. И карту мою читала, медицинскую. И не морщилась, не презирала… и мы смеялись. Разговаривали… просто разговаривали, а не искали двойной или там тройной смысл в словах… знаете… это глупо, но я впервые за жизнь, можно сказать, просто вот… был собой.

- А до того?

- До того… до того я был маминым доказательством её успешности в роли жены и матери. Хотя сейчас я сомневаюсь, любила ли она меня… или это любовь такая? В детстве… она была рядом, конечно, но как бы… она всегда говорила, что мне делать. Как делать. С кем играть и… друзья? Они и появиться-то не успевали. Всегда были не те, неправильные и недостойные… а потом я уже и сам не хотел друзей. Даже когда учился, то приятели… они вместе, а я словно бы над ними. Только в том, чтобы быть «над» мало хорошего, как теперь понимаю, - он криво усмехнулся. – Мне бы вас возненавидеть…

- За что? – удивился Бекшеев, причем искренне.

- Пока вы не появились, всё было если не хорошо, то хотя бы предсказуемо и по плану. А теперь вот… я оборачиваюсь и понимаю, что всю жизнь был один. Что меня и любила-то по-настоящему только Зиночка, хотя и причин любить вроде бы не было. А она… тихо так, ничего не требуя взамен.

- Остальные требовали?

- Само собой… мама всегда напоминала, что роды подорвали её здоровье, лишили молодости и красоты… что у меня есть долг перед родом, перед нею… Ангелина… возможно, если бы у меня хватило смелости с ней поговорить, всё сложилось бы иначе. Надежда… сперва была, если не любовь, то влюбленность, но потом она увидела меня другого.

- А Ниночка? Она ведь вас любит настолько, что… - Бекшеев осёкся. Не стоит пока говорить.

- Ниночка… любит… но меня ли? У неё в голове какой-то образ, в который она и влюблена. И я должен этому образу соответствовать. А если вдруг нет, то она впадает в тоску. Начинаются упрёки или молчание, побеги в поместье, послания на мятой бумаге, слезами залитые… наверное, я должен не ненавидеть вас, а поблагодарить. Этот брак стал бы ещё той ловушкой.

А возможно, и приговором.

Не для Анатолия… хотя…

- Так что, - продолжил Анатолий. – Пожалуй, я был вполне серьезен… но… Зина… она сказала, что это невозможно. Что на самом деле мы с ней брат и сестра, что она ничего такого не хочет, не претендует… на имущество… что и молчала бы, потому как я бы подумал, что она претендует. Я не поверил. Как возможно? Какая сестра и…

- И что вы сделали?

- Пошёл к маме. И задал вопрос. А она… она пришла в ярость. Представляете?

Бекшеев представлял. Наверное, весьма утомительно, когда скелеты в шкафах оживают и начинают проситься наружу.

- И тогда я понял, что Зина права. Иначе мама бы просто посмеялась. Или предложила бы провести проверку… это же довольно просто.

Для того, у кого есть деньги.

- Она велела мне выбросить из головы, уволить Зиночку… и мы поругались. Сильно… я потребовал не лезть в мои дела. Она слегла с мигренью. Как обычно, в общем-то, когда я поступал не так, как ей хотелось.

Каблуков вздохнул и хлопнул себя по карманам.

- У вас покурить не будет?

- Вам вредно, - сиплым голосом ответил Захар. – В вашем положении стоит отказаться от сигарет, выпивки и в целом излишеств.

- Откажусь… но завтра.

Захар молча протянул портсигар.

- Только не здесь… у нас больше убийц не осталось?

- Есть ещё одна… пара даже, - Зима вот тоже поняла, если не всё, то многое. – Но вреда не причинят… и Девочка присмотрит.

- Осень уже… - Толик затянулся и сказал: - А сигареты у тебя дерьмовые.

- Не нравится, не кури…

- Почему дерьмовые-то? Целители неплохо зарабатывают.

- Да… чтоб когда куришь, было не только совестно, но и отвратно, - признался Захар.

- И как? Помогает?

- Не особо. Да и привык я уже. Кстати, если интересно, то нынешняя твоя проблема не в болезни.

Вслух её так и не назвали.

Нет, если Бекшеев потребует, ему предоставят и медицинские карты Анатолия, и выписки… хотя есть ли здесь эти медицинские карты? Настоящие? Швейцария вот не обязана предоставлять документы, плевать ей на нужны Особого отдела и Бекшеева в частности. К целителям… тот, что помогал семейству Каблуковых, вряд ли стал бы записи делать, во всяком случае, сопряженные с именем. Так что лечился Анатолий анонимно, под псевдонимом какого-нибудь Петрова Ивана Сидоровича. Или Сидорова Петра Ивановича…

Да и смысл? Голое любопытство:

- А в чём? – поинтересовался Бекшеев.

- В опухоли…

- Опухоли? – Анатолий слегка побледнел. – У меня… рак?

- Начальная стадия. Думаю, и болезнь ослабила организм… мне другое не нравится… отклик от тебя уж больно специфичный. Тебя там, в твоей Швейцарии, чем тебя лечили?

- Понятия не имею. Я в этом слабо понимаю.

- Хорошо, - Захар воспринял ответ спокойно. – Переформулируем. Радиацией лечили?

- Радиацией? – Анатолий наморщил лоб. – Кажется… да, в том числе… в палате стоял эманатор[1], рекомендовали выпивать не менее шести стаканов эманированной воды в день. Матушке так понравилось, что она и себе приобрела. А мне помимо прочего присылают радоновую воду…

- И только?

- Ну… нет… там еще были специальные ванны… и подземелья, в которых дышали газом, насыщенным чем-то там радиоактивным… это входило в курс лечения[2]. А еще такая пластинка есть, её приобрели… матушке сказали, что она, как бы это выразиться… увеличивает мои шансы стать отцом. Её в штанах надо носить[3]

Захар выругался и так, витиевато.

- Не стоило? Матушка себе ещё пластины купила… для подушки. Сон улучшают. Оздоравливают…

- И как?

- Говорит, что стала чувствовать себя намного лучше…

- Последние исследования наглядно утверждают, что излучение вызывает опухоли[4]. Далеко не сразу, но всё же связь очевидна. А термин «лучевая болезнь» слышали?

- Нет.

- Впрочем, вам и не надо…

- Матушка…

- Ей бы обследоваться. А что касается вас, то здесь вопрос сложный. Болезнь. Лечение… то, первое, своеобразное… отравление ртутью. Затем рецидив болезни. И новое лечение… радиация…

- Я умру, - Анатолий затянулся. – А табак и ничего так…

- А то… все умрут. Но в вашем случае опухоль не такая и большая. Вон, в Петербурге возьмутся оперировать. Только пластинку свою выкиньте[5]. Но думаю, смерть в ближайшие годы вам не грозит.

- Хорошо… Зиночке нужна будет помощь. Да и… матушка… если со мной что-то случится, то она Зою не отдаст. Она и так попытается надавить, чтобы Зою вернуть.

И надо полагать не из большой любви.

И Анатолий подтвердил, продолжив:

- Просто это скандал. Ещё один… я вот сейчас думаю, почему Зиночка раньше не рассказала?

- О родстве?

Бекшеев поёжился. Дневной жар давно отступил, и теперь легкий ветер пронизывал до костей.

- Обо всём. Я бы увёз её… и матушку её… я предлагал, когда понял, что и вправду сестра, но было уже поздно. Зиночке не говорил, но матушкин знакомый… он сказал, что осталось уже недолго. Что переезд убьёт эту женщину. И я испугался, что Зиночка не простит… я дал ей денег, предлагал сиделку нанять, привезти… или хотя бы дом снять, чтоб старуха их не донимала. А она отказалась, только… благодарила. За заботу. Я никогда ни о ком не заботился, а вот…

Он стряхнул пепел на землю.

Потом криво усмехнулся.

- Матушка будет в ярости…

- Из-за чего?

- Из-за всего… из-за моего происхождения… точнее, из-за того, что вряд ли получится утаить его… возможно, начнутся суды… родственники отца… человека, который и был мне отцом по сути… воспользуются случаем.

- Разорят?

- Вряд ли. Я давно уже многое изменил. Организовал свою компанию, перевел имущество на неё… так было удобнее. Некоторые дела отца могли… обернуться проблемами. Вплоть до конфискации. Поэтому я и вывел имущество. А то, что осталось… пусть забирают. Хотя… есть ведь дети Ангелины и они прямые наследники. Но есть и её отказ… в общем, грамотным юристам на годы работы. Но скандала в любом случае не избежать. с Зоей опять же… с Зиночкой… я не откажусь от них. Мне другое интересно… Зачем Зиночке травить Нину?

- А она и не травила.

- Тогда…

- Скажите, Ниночка не приходила к вам? Скажем, утром…

- Нет, но… твою ж мать… - Анатолий закрыл глаза. – Вот неужели я настолько хреново жил, что теперь это вот всё?

- Не понимаю, о чём он, - поддержал беседу Захар, закуривая новую сигарету, - но поддерживаю. Жил ты хреново…

- Они с матушкой встречались на рассвете… на лугу каком-то… там, в Швейцарии… матушка записалась на курсы… продление молодости и красоты… всё равно мне там пришлось долго пробыть, а ей было скучно. Тоже ванны, грязи, обёртывания всякие… а ещё учили вставать на рассвете, точнее раньше, встречать солнце и умываться росой. И они с Ниночкой эту дурь продолжали здесь… когда Ниночка была. И… я не уверен. Я могу ошибаться…

И он хотел ошибаться.

Бекшеев видел страстное это желание. А еще понимание, что, несмотря на характер, Анатолий достаточно умён.

- Ниночка очнётся, - сказал он мягко. – Тогда всё станет ясно. Знаете, что меня удивляет?

- Что?

- Ваша матушка до сих пор не появилась.

Анатолий чуть нахмурился. Посмотрел на сигарету в руке. На луну кривобокую. И сказал:

- Я звонил домой… сказал, что задержусь. Что Зоя приболела и Ниночка тоже… и что я передам опеку над Зоей Людмиле. Так будет лучше для всех и в первую очередь для девочки. Хватит с неё потрясений.

- И как матушка это восприняла?

- Обыкновенно. Сказала ледяным тоном, что не стоит совершать поступков, о которых я затем пожалею. И что я должен немедленно вернуться для серьезного разговора.

Но сама с места не сдвинулась.

Что ж… может, оно и к лучшему.

Да и Тихоня приглядит, чтобы госпожа Каблукова не покинула поместья, если вдруг ей вздумается куда-нибудь уехать…

- Наверное, - сказал Анатолий, глядя на луну, - я и вправду нагрешил… если так оно.

Вопрос, считать ли грехом слабость.

И нежелание воевать с человеком, который тебя вроде бы любит и желает лишь добра. Воевать с такими людьми, которые желают тебе добра, сложнее всего.

- Мне… нужна будет ваша помощь, - Бекшеев подумал, не попросить ли сигаретку за компанию. – Пойму, если вы откажетесь… да и в целом… дело не самое приятное. Но… нам она не скажет всего.

- Ниночка? – Анатолий посмотрел на окурок в руке. – И вправду… дерьмо. Но я и без того в нём по уши. Так что… да и Наде я всё-таки должен. Хотя бы за её терпение. Проклятье… слушайте, а есть таблетки, чтоб не чувствовать себя сволочью?

- От совести, что ли? – уточнил Захар. – Боюсь, так далеко медицина не шагнула.

Ниночку получилось проведать ближе к полудню.

Бледная, она всё же улыбалась, играя жертву. И Анатолий, сидя рядом с кроватью, что-то ей читал. Ниночка слушала, но рассеянно, так, что с первого взгляда становилось ясно – вовсе ей не книга интересна.

Да и не нужна книга.

Ничего не нужно, кроме человека, который находится рядом.

Зима права. У безумия и вправду тысяча лиц. Это притворялось любовью.

- Здравствуйте, - сказал Бекшеев вежливо. И Анатолий с преогромным облегчением закрыл книгу. И тоже поздоровался. Он успел съездить домой.

И вернуться.

Переоделся вот. И передал, что матушка ждёт их для беседы в поместье. К ужину.

И что он соврал, как и просили.

Сказал, что Ниночка умирает, что он должен быть с ней… и эта ложь ему далась нелегко. Впрочем, сейчас, у постели Ниночки, он играл себя-прежнего, пряча за надменностью слабость обычного человека.

- Доброго вечера, - Ниночка говорила тихим голосочком и тотчас откинулась на подушки. – Мне сказали, что вы спасли мне жизнь… что я здесь благодаря вам… спасибо большое…

- Я сделал то, что сделал бы любой порядочный человек на моём месте.

Не оставляло ощущение, что Бекшеев попал в театр. Только не зрителем, а участником, как оно случается порой. В провинции любят домашние театры.

И представление.

Нынешнее включало бледность Ниночки. И томный взгляд её, направленный на Анатолия… только во взгляде этом помимо любви теперь читалась и жадность.

Злость?

Что ещё?

Сложно понять. Эмоций много и Ниночка не способна удержать их.

Бекшеев поставил стул.

- Кто вас отравил?

- Не знаю…

- Яд попал за часов пять-шесть до того, как начал действовать… стало быть, утром. На рассвете. С кем вы встречались на рассвете?

- Нина?! – возопил Анатолий гневно. – И ты…

- Толенька! – Ниночка всплеснула руками. – Толечка, как ты мог подумать… ты же знаешь, что я встречаюсь на рассвете с твоей матушкой… что мы проводим ритуал… ритуалы… сохранения молодости и красоты! Нет!

Точно театр.

И актеры далеко не профессиональны. Хотя у Ниночки талант имеется. И всё же рука, вскинутая ко лбу, явный перебор. Как и сама эта поза, с запрокинутой головой, выражающая глубокое страдание.

- Это не могла быть она! Не могла… мы ведь так близки… это какая-то ошибка… наверняка, ошибка…

- Мы разберемся, - мягко произнёс Бекшеев.

- Конечно… я уверена, что это какая-то ошибка…

Быстрый взгляд. Слушают ли.

Слушают. И смотрят.

- Расскажите, что вы делали.

- Мы… ничего особенного… мы встречали солнце. Приветствовали его… открывались свету и теплу. Принимали… потом Мария Федоровна разлила отвар…

- Она принесла его с собой?

- Принесла… она… она не могла! – это Ниночка произнесла вроде бы с уверенностью, но в то же время и будто спрашивая. – Зачем ей надо меня травить?

- Может, потому что вы убили Надежду?

- Я?! – возмущение.

И злость.

Такая… старая. Выдержанная. Она слишком сильна, и милое личико Ниночки корёжится, превращаясь в маску.

- Вы… вы ведь так любили, верно?

- Нина?

Отвисшая губа. Дрожание.

- Мне… мне дурно… позовите врача!

- И менталиста, - спокойно ответил Бекшеев. – Знаете, у меня ведь достаточно оснований вызвать менталиста.

Гневный взгляд.

- Нина… я уверен, что ты не желала сестре дурного. Ты… ты просто меня любила. Каждый имеет право на любовь, - Анатолий взял её за руку. – И это я виноват. Я видел в тебе лишь маленькую девочку… я не понимал…

- Не понимал, - она ухватилась за эту мысль. – Никто не понимал!

- Потому что ты особенная…

- Я тебя любила!

- И любишь.

- Люблю! – это Ниночка выкрикнула. – Я тебя люблю! Я никому не позволю помешать нам! Я… я не позволю… разлучить не позволю! Ты должен был выбрать меня!

Её легко получилось зацепить.

Любовь…

Разве она такая, любовь? Нет, это скорее безумие… еще одно. Или всё-таки Бекшеев слишком очерствел и не понимает ничего в любви?

Или он просто старый?

Ниночка ведь юна… но может ли возраст служить оправданием? Да и надо ли ему оправдывать? Его задача – выяснить, что произошло.

А дальше – пусть решает суд.

Если будет суд.

Доказать что-либо сложно… и здесь, сейчас Бекшеев лишь слегка подталкивает Ниночку. То ли остатки яда в её крови, то ли тайны утомили, то ли слишком много всего для одной девочки.

Девушки.

Но она мнётся. Сомневается.

- Должен… но я не могу выбрать ту, кто врёт мне, - Анатолий сделал вид, что встаёт. – Ниночка, я ведь говорил, что ценю честность…

- Нет!

Она хватает за руки.

- Не уходи! Ты не можешь меня бросить! Ты… ты должен… остаться должен!

- А ты должна сказать правду! – жёсткий тон.

Требовательный.

И усилить давление. Менталист… да, пригласить можно, но согласиться ли на это Одинцов? Впрочем, Ниночка меньше всего сейчас думает про менталиста и Одинцова.

- Я… я скажу… я бы не мешала… я бы приняла всё так, как есть… но она сама стала говорить, что поспешила… что не любит тебя… что ты требуешь слишком многого… что ей важна школа… та её школа… а потом вообще… начала с этим вот, с учителем… гулять… я нашла его письмо. Надька его не сожгла! Не ответила ему с гневом, чтобы отстал… не потребовала уволить! Она сохранила это письмо! Его признание в любви! И цветок! И потом ещё ходила… ходила с ним…

Её шёпот стал жарким.

- Я говорила… говорила… рассказывала Марии Федоровне… и что Надька встречалась… и что она беременна.

- Ты знала?

- Да.

- Откуда?

- Я… подслушала, как она говорит… с Ангелиной. Та была против. Говорила, что опасно, что у Надежды с сердцем не понятно, что… что беременность усугубляет… проблемы все усугубляет. Нагрузка большая. И нужно беречься. Ехать в Петербург… - Ниночка облизала губы. – А Мария Федоровна сказала, что надо свадьбу побыстрее устроить… что ребенок должен родиться в браке. Ей, понимаешь, всё равно было! Всё равно, чей это ребенок…

И Бекшеев, как ни странно, понимал.

И даже мог бы объяснить, почему так.

При бесплодии Анатолия…

При соблюдении внешних приличий…

При том, что девица, которую взяли в семью с такими обстоятельствами, будет благодарна по гроб жизни… в теории. Исключительно в той теории, которую нарисовала себе Мария Федоровна. Тем паче, что неугодного ребенка, как и саму девицу, можно отослать, если вдруг найдутся иные варианты…

Скажем, провести анализ крови…

И выставить себя обманутой стороной.

- И ты испугалась, что я соглашусь?

- Ты всегда делал то, что она говорила! – воскликнула Ниночка. – Её нельзя расстраивать… у неё здоровье слабое… маму надо слушать… мама хочет, как лучше.

Она оттолкнула руку и тут же схватила её, потянулась.

- Не уходи… не уходи, пожалуйста… я не думала, что она умрёт… я просто хотела, чтобы она заболела. Чтобы она…

- Когда вы подменили лекарства?

Ниночка обернулась, будто лишь сейчас вспомнив, что не одна в палате.

- Вы ведь их подменили, верно? Зиночку обнаружили…

- Она чудовище! Зиночка! Настоящее чудовище… она убивала женщин… понимаешь? Я испугалась, что она убьет и меня…

- И стали шантажировать?

- Я подумала, что если она поймет, что мы связаны, то не станет убивать… она… принесла травы… обещала, что Надьке станет хуже. Ей и становилась. Надька дура! Всегда дурой была! Не понимала… ничего не понимала…

Настроение Ниночки менялось так быстро, что Бекшеев с трудом успевал отследить эти перемены.

- И не любила тебя… и меня… никого… всё в своих мыслях. И все бегают, бегают… ах, Наденька болеет… ах, Наденька страдает… и надо всё бросить, уехать, чтобы она не страдала. А она притворялась! Дрянь!

Она сжала пальцы.

- Ты бы знал, какая это дрянь… вечно хотела быть в центре внимания! А меня никто не замечал! Никто! Даже ты!

- Что ты… я тебя сразу заметил.

- Но выбрал её! Это из-за тебя мне пришлось… из-за тебя… и не всегда успевала… ей становилось лучше. А Милка, тоже дура… ничего не подозревала…

- Гадюку вы ей подбросили?

- Гадюку? Нет… что вы… нет… гадюку я не подбрасывала. Я змей боюсь.

Ложь.

Не так давно Ниночка говорила совсем иное.

- Там много змей… просто Надька не увидела одну. Пришла рисовать и не увидела… а змея её цап! И всё! – Ниночка рассмеялась и тут же спохватилась. – Я нашла её уже когда было поздно…

Ложь.

Кислая такая…

- Неправда.

- Правда! Она… она умирала! Стало жарко… плохо… она прилегла. А там змея…

Или зелье? Не то ли, которое изготавливала Антонина? Зиночка ничего про это не упомянула, но… Нина могла обратиться к Антонине напрямую. Заплатить… сочинить… или не сочинять?

Антонина не стала бы задавать вопросы.

Но это лишь предположения. И менталист, возможно, заставит её сказать правду, но…

- Надька уже умирала… и я испугалась. Просто испугалась… ушла…

- А где был её медицинский артефакт? – Бекшеев выдержал полный ненависти взгляд. – Почему она не взяла его с собой?

- Мы… мы поссорились…

И вновь же об этом ни слова.

- Мы поссорились с ней… я обозвала её нехорошим словом. Сказала… сказала, что позвоню Одинцову, что расскажу ему правду… про Надьку, про её любовника… что он сотрёт их обоих… что они его опозорили! И отца опозорили! И меня тоже! И она убежала… рисовать…

Ну да, чем же ещё заняться девице в расстроенных чувствах?

- Я пошла за ней. Хотела извиниться.

Снова ложь.

- А она… она умерла. Я не виновата! Я ни в чём не виновата…

- Ангелина поняла? Про лекарства?

- Ангелина? – тоненьким голоском переспросила Ниночка. – Ангелина… она…

- Догадалась, - подсказал Бекшеев. – Как-то поняла, что ты заменяла таблетки… лекарства… и связано это было с таблетницей.

Ниночка поджала губы.

- Их ведь две? В Петербурге купила? В подарок сестре, верно? А потом вернулась и купила ещё одну. Одинцов выясняет, где именно. И думаю, выяснит. Это ведь не так просто, заменить таблетки, когда таблетницу постоянно носят с собой. Опять же, нужно видеть, как эти пилюли выглядят… их же по заказу делали, верно?

- Он… он врёт. Наговаривает… я действительно подарила Надежде таблетницу… со змеями… змеи – это ведь символ. Мудрости. И целительства… и я… я…

- Две, - повторил Бекшеев, усиливая нажим. – Их было две. И это умно. Наверное, никто не предполагал, что маленькая девочка может быть настолько умна.

Немного лести.

И даже восхищения.

И Ниночка отзывается на него.

- Редко кому удается придумать столь сложную схему и воплотить её. Сперва ты взяла… что там твоей сестре выписали? Витамины? Пару пилюль… нашла форму. И того, кто согласится помогать. Возможно, сперва ты думала, что сама справишься, но потом появилась Зиночка.

- Она меня заставила!

- Конечно. Вы меняли таблетницы, которые были похожи. Но в чём-то различались, так?

- Змеи… змеи на крышке были разными. Цвета… я хотела такие же, заказала бы, но не было… и ждать долго. Пришлось брать, что есть. Никто не замечал разницы. Даже Надька.

- А Ангелина заметила.

Потому что память её, изувеченная препаратами, пыталась восстановиться. И менталист помогал. И вытягивал из этой памяти всякие-разные мелочи.

Вот и вытянул.

- Заметила… стала задавать вопросы… ездила по аптекам… я и вправду покупала Надьке лекарства. Приезжала. Заказывала. Она сама просила… это не преступление! Не преступление, понимаете?

- Понимаем.

- Что ты сделала?

- Я… я… ничего… я просто… так получилось… просто получилось… она хотела посмотреть вещи Надежды… я… я сказала, что пожалуйста… я сказала, что это обижает… её предположения обижают. Но если ей надо, пусть смотрит. Альбомы там, прочая ерунда… мне нечего скрывать!

Она облизала губы.

- Что ты ей дала? – Анатолий задал вопрос и наклонился, отчего Ниночка вжалась в подушки. – Что ты ей…

- Таблетки… которые остались от Надьки… Зиночка их делала… высыпала в чай… все… что были высыпала… а она выпила.

Почему?

Неужели, так до конца и не верила… скорее всего… подозревала, конечно. Но одно дело подозревать, и совсем другое – встретиться с милой испуганной девочкой, которая уверяет, что любила сестру.

И начинаешь сомневаться, может, и вправду любила?

Может, домыслы твои – лишь домыслы.

Может, ошиблась ты? Или память, которая нестабильна? Воображение? Или просто душевная болезнь, которая гонит, заставляет метаться… выискивает врагов.

А может, утомленный постоянными сражениями разум, просто не понял, сколь опасно что-то пить в доме отравительницы? Не сопоставил одно с другим.

Анатолий высвободил руку.

- Толенька… всё, что я делала, я делала ради нас с тобой… ты же не уйдёшь?! Ты не имеешь права меня бросать, когда я столько всего сделала! Ради нас, ради… - Ниночка, позабыв о слабости, попыталась сесть. – Чтобы мы были счастливы! Ты только со мною счастлив будешь! Только со мной! Слышишь? Ты… ты не имеешь права…

Бекшеев вышел из палаты первым.

Кивнул полицейскому.

Зиме.

- Я позвоню Одинцову, - сказала она. – Надо… к Каблуковым ехать…

- Надо, - согласился Бекшеев. – Сейчас вот… подожду хозяина…

Анатолий аккуратно прикрыл за собой дверь, и следом в неё ударилось что-то тяжелое.

- Ты не смеешь…

Он покачал головой и зажал ладонями уши.

- …не смеешь вот так…

- Ей надо успокоиться, - Захар ждал в коридоре. – Сейчас сделаю укол… и это… определяйтесь. Если оставляете здесь, то кого-то приставьте, чтобы приглядывал. У нас тут не тюрьма, насильно я никого удерживать не стану…

- Она сумасшедшая? – спросил Анатолий, дрожащей рукой вытащив пачку сигарет.

Огляделся.

Вздохнул и убрал.

Пригладил волосы.

- Она ведь… сумасшедшая.

- Не знаю, - честно ответил Бекшеев. – Только… должен предупредить… доказать что-либо будет сложно.

- Она же призналась!

- И что? Это ничего не значит. Любой мало-мальски приличный адвокат быстро заставит отказаться от признания. Спишет всё на девичьи фантазии, живое воображение, а то и вовсе обвинит нас в том, что внушили бедной девочке чувство вины и ужасные вещи. Тем паче, что и смерть Надежды, и смерть Ангелины признаны несчастными случаями…

И не факт, что Одинцов согласится начать новое следствие.

Нет, проверку по итогам его проведёт. В том числе, что касается дознания…

- То есть… она вот просто… выйдет? Вернется? Домой? И будет жить?

А вот в этом Бекшеев сомневался.

Пусть он не был знаком с Одинцовым столь хорошо, как Зима, но и та покачала головой, сказав:

- Вряд ли…

[1] Эманатор состоял из металлического или стеклянного цилиндра емкостью 1–2 л. В цилиндр, наполненный водой, подвешивается свеча (стержень из чистых радиоактивных солей). Подобные приборы весьма активно выпускались для медицинских учреждений, санаториев и для домашнего использования. Существовали также ревигаторы – сосуды, стенки которых изнутри покрывали радиоактивной урановой рудой, которая и «заряжала» воду. Мода на всё, что связано с радиацией и лечебными её свойствами длилась долго, выпуск отдельных линий радиоактивной косметики прекратился лишь в 60-х гг 20 в.

[2] В нашем мире существует курорт, основанный Марией Кюри, в Яхимове, известном своими рудниками и шахтами. Там были открыты многие свойства радиации. И создана лечебница. Она действует по сей день, используя термальные воды с естественной радиацией.

[3] Речь идёт о приспособлении «Радиоэндокринатор», который врачи рекомендовали для усиления потенции и улучшения качества спермы. Представлял собой радиоактивную пластину, которую следовало носить в кармане брюк.

[4] В нашей реальности увлеченность радиацией пошла на спад после взрыва ядерных бомб. Тогда-то и началось серьёзное изучение влияния радиации на организм человека, в том числе заговорили и о лучевой болезни. Впрочем, отдельные радиоактивные продукты просуществовали до конца 60-х (а по некоторым данным, и того больше).

[5] В то время ещё не дошли до мысли о том, что радиоактивные отходы нужно утилизировать специальными методами.