Знание-сила, 2007 № 06 (960)

«Целую Вас крепко»

После кончины в апреле 1984 года академика П.Л. Капицы его вдова Анна Алексеевна стала постепенно знакомить меня с архивом Петра Леонидовича, который она уже много лет разбирала и приводила в порядок. Я был референтом Капицы, проработал с ним почти тридцать лет — с 1955-го, когда он после 9 лет опалы вновь стал директором Института физических проблем. В институте у меня был свой — служебный — архив Капицы... В конце 80-х я стал соединять оба архива — «мой», служебный, и «личный», который хранился у Анны Алексеевны. В этом большом архиве образовался раздел, который я условно, для себя, называю: «Письма вождям». В папках этого раздела хранятся черновики и копии писем, которые Капица писал Сталину, Молотову, Хрущеву, Брежневу, Андропову.

Разбирая однажды эти папки, я обратил внимание на один необычный машинописный черновик. Два листка без даты, без имени адресата и без обращения. Лишь небольшая правка рукой Капицы. Поскольку никаких других копий этого письма, с датой и обращением, в архиве обнаружить не удалось, это значило одно: послание так и осталось незавершенным и адресату отправлено не было. (Письма «вождям» Капица писал очень тщательно, обдумывая каждое слово, вот почему почти все письма «наверх» имеют три-четыре варианта.)

Я внимательно прочитал этот черновик. Его содержание не оставляло никаких сомнений в том, что письмо было адресовано Молотову. И написано, судя по содержанию, в конце мая — начале июня 1943 года. Дело в том, что 6 апреля 1943 года Капица отправил Молотову послание, явно с ним согласованное: к «неофициальному» письму было приложено обращение к заместителю председателя Государственного комитета обороны В.М. Молотову с проектом правительственного постановления.

Вот что там было написано: «Два года тому назад мы осуществили кислородную установку, которая может быть передвижной, но, несмотря на постановления Экономсовета, ни одна из них не внедрена. Теперь мы осуществили установку для жидкого кислорода, по масштабам равную самым крупным заводским установкам, но есть ли шансы, что она будет внедрена? Согласитесь сами, что от такого отношения руки опускаются. <...>

Все это время я был погонщиком мулов, а в руке у меня не было не только палки, но даже хворостинки. Поэтому полагаю, что в той или иной форме мне нужно дать официальную власть, чтобы я сам мог руководить вопросами внедрения в производство. И тогда, несмотря на то, что мне на это время придется сократить мою научную работу, у меня будет взамен удовлетворение видеть наши установки внедренными.

Кроме того, надо искать новые принципы организации внедрения. Я думаю, что основное, что надо испробовать нового, — это создать совершенно самостоятельную организацию, перед которой только и поставить одну задачу о внедрении этих установок, а чтобы ее не заели, ее надо непосредственно подчинить СНК...»

Прошел всего месяц, и 8 мая 1943 года председатель Государственного комитета обороны И.В. Сталин подписывает постановление о создании при СНК СССР Главкислорода, начальником которого назначается П.Л. Капица.

Быстрый отклик Молотова на его письмо произвел, по-видимому, на Капицу сильное впечатление. Вспомним, что совсем еще недавно, в сентябре 1934-го, задержанный насильно в родной стране (ученый к тому времени 13 лет успешно работал в Англии, сохраняя советское гражданство), он на каждом шагу испытывал недоверие к себе властей и мучительно это переживал.

Письмо, написанное Капицей Молотову после постановления о создании Главкислорода, резко отличается по тону от всех его писем руководителям страны.

П.Л. и А.А. Капицы

Капица — Молотову

(Май — июнь 1943 года)

«...Сейчас, когда наша работа входит в новую фазу после 8 лет моего пребывания в Союзе, мне захотелось взглянуть перспективно на прошлое и представить себе будущее, и я решил написать Вам. Это письмо чисто сентиментальное, прочтите его на досуге, если он у Вас будет.

Конечно, вопрос, который меня волнует больше всего, — это справлюсь ли я с этой новой задачей, которая передо мной стоит. Задачу я себе представляю так: у нас в стране, по характеру ее структуры, вся наша промышленность и техника должны идейно направляться научной мыслью. <...> Это должна быть основная сила развития нашего организма. Если подумать хорошенько, то влияние науки на жизнь в стране у нас гораздо больше и глубже, чем большинство из нас это себе представляют. <...> Иначе, например, ведь нельзя себе объяснить, почему у нас отдельные виды вооружения такие хорошие по качеству. <...>

Но где у нас еще слабее всего — это организация связи науки с жизнью. Эти формы надо еще искать. Их не стоит искать на бумаге, их надо искать на примерах.

<...> В нашей организации мы собираемся связать, в малом масштабе, производство (завод), научный институт (научная работа) и народное хозяйство (техсовет). Связь [их] органически. Если удастся это сделать, то проблема будет решена. Как это получится, мне самому еще не ясно. Но это может и должно получиться. Это должно облегчиться тем, что одно лицо осуществляет руководство всеми тремя вершинами треугольника. Но надо, чтобы Вы меня не торопили. <...>

Когда я начинал строить институт, <. > товарищи ученые говорили мне об организационных трудностях научной работы у нас в Союзе. Они ошибались. Институтом руководить у нас не труднее, чем в Англии. Это берет не более 10% моего времени. Продуктивность моей научной работы, несмотря на то, что я, конечно, уже постарел, была даже больше, чем в Англии.

<...> До сих пор я очень ценил, что Вы неизменно мне помогали в научной работе. Все обещания помогать мне, которые Вы дали 8 лет тому назад при нашем первом свидании, все точно сдержали. <...> Не было ни одного случая, когда я обращался [к Вам], и Вы бы не помогли. Это, конечно, создает большую уверенность в работе. Теперь Вы сказали, что будете помогать в новом деле. Конечно, это так и будет. Что Вы будете снисходительны к ошибкам, это тоже я знаю.

Но сейчас, берясь за новое дело, где часто мне придется сталкиваться с вопросами гораздо более близкими к нашей политике, хозяйственной структуре, в которой я мало искушен, я хочу просить у Вас еще об одном: кроме [того], как обращаться с просьбами — [разрешить] обращаться за советом. <...>

Я знаю, как Вы заняты, и мне страшно всегда Вас беспокоить. Но изредка, когда у Вас будет хоть маленький просвет свободного времени, вспомните обо мне, чтобы узнать о наших делах.»

И далее, на той же строчке, шли слова, которые и привели меня в изумление: «Целую Вас крепко». Они были, правда, зачеркнуты. Решительно и «бесповоротно» — ручкой. Но ведь он их написал! И кому? Молотову! Чушь какая-то. Не может этого быть!

«Крепкий поцелуй» Капицы не давал мне покоя, и я с этим письмом подошел однажды к Анне Алексеевне, когда она пришла в Мемориальный кабинет-музей П.Л. Капицы, который сама и создала. Я показал Анне Алексеевне зачеркнутые слова и спросил ее, что бы это могло значить? Не мог же Петр Леонидович написать Молотову «Целую Вас крепко»? Ведь ни к кому из начальства П.Л. с такими «нежностями» никогда не обращался...

— Посмотри, — сказала она, — внимательно на эту последнюю строчку — «...наших делах. Целую Вас крепко». Не кажется ли тебе кое-что в ней странным?

— Нет, — сказал я. — Ничего не вижу особенного.

— Эти слова, — сказала Анна Алексеевна, — не совпадают с остальным текстом, они чуть выше. Так бывает, когда ты что-то допечатываешь в конце письма, после того как уже вынул бумагу из машинки и снова ее вставил. Получается чуть выше или чуть ниже.

Действительно, эти слова были чуть-чуть — на долю миллиметра — выше предыдущих слов. И все равно я ничего не понимал.

— Текст письма показался мне излишне личным, сентиментальным, — продолжила Анна Алексеевна. — Так Петр Леонидович никогда начальству не писал. Ты это сам знаешь. Чтобы обратить его внимание на чрезмерную эмоциональность письма, я решила над ним подшутить. И допечатала эти три слова. Он их потом вычеркнул, ничего мне не сказал, но к письму, видимо, охладел и больше к нему не прикасался.

Я перечитал сейчас этот старый черновик на пожухлой желтоватой бумаге и при всей антипатии, которую всегда испытывал к Молотову, вдруг пожалел, что шутка Анны Алексеевны помешала Капице довести свое «сентиментальное» письмо до конца. Шутка была настолько ехидной, что у П.Л. пропало всякое настроение писать Молотову в том же «лирическом» тоне. А ведь это был всего-навсего первый черновик, и я убежден, что Капица сумел бы найти правильный тон — в четвертом или пятом варианте. По письмам, с которыми я к тому времени ознакомился, я знал, что на «воспитание» «вождей» он времени не жалел. Он старался приучить их к человеческому языку и к человеческим чувствам. И уж, во всяком случае, проявлений чувства благодарности за помощь в работе он не стыдился никогда. (Знаю по собственному опыту.) «Воспитательная» работа Капицы с «вождями» не всегда бывала достаточно эффективной. Но Молотова Капице «покорить» удалось. Напомню один случай. В апреле 1939 года Молотов по просьбе Петра Леонидовича вмешался в «дело Ландау». Что и спасло тому жизнь.

Зинаида Горобец