Знание-сила, 2009 № 06 (984)

Ищите и обрящете. Непременно

Ирина Прусс

Между тем среднему классу посвящены не только многочисленные очень аналитические статьи в периодической печати, но и многотомные отчеты о многолетних исследованиях, а также долгие прения на социологических, экономических и даже философских симпозиумах (философский прошел в декабре 1999 года в Санкт-Петербурге под интригующим названием «Средний класс в России: прошлое, настоящее, будущее», и одним из его докладчиков был известный теоретик и практик обществоведения Б. Грызлов).

При этом подавляющее большинство опрошенных российских граждан долгое время твердо относило себя не к средним, а к низшим, бедным слоям общества — независимо от реальных заработков (которые действительно были невелики, если были вообще с тогдашними хроническими невыплатами), образования, наличия или отсутствия квартиры, автомобиля, дачи. Все (условные «все»; в переводе на социологический — большинство) считали, что сегодня живут много хуже, чем вчера, а завтра будут жить еще хуже. Правда, уже тогда экономическое положение страны оценивалось существенно ниже, чем экономическое положение родного города или деревни, а положение семьи — лучше, чем положение в городе. Постепенно стремление прибедняться переросло в своего рода манию: статистика регистрировала значительный рост числа личных автомашин, садовых участков, даже размера квартир (самое дорогостоящее приобретение), но признавать себя уже выплывшими из бедности все отказывались. А поскольку принадлежность к среднему классу определяется не только объективными (доход, образование, какое-никакое имущество, определенные стандарты образа жизни и т. д.), но и субъективными признаками, то есть осознанием этой своей принадлежности к среднему классу, уловить его никак не представлялось возможным.

Но усилия к тому научная общественность продолжала прилагать нешуточные.

С объективными признаками тоже выходила большая морока. Казалось бы, чего проще: средний класс — среднее положение на шкале между полюсами бедности и богатства. Все сложили, поделили на три, то, что в середине — средний класс. Но средняя заработная плата по стране — величина сугубо абстрактная, она давно сосчитана и никакой социальной информации не несет. Где должна проходить граница между бедными и средними, средними и богатыми? Наличие автомобиля — или автомобиль импортный, такой-то марки? Шесть соток или дача? Обязательно высшее образование, или можно и среднее специальное? И тут в арифметические расчеты включаются соображения иного рода.

Понятие «средний класс» не нами выдумано. И не экономистами, а социологами. Оно предполагает определенный набор типов поведения, представлений о мире и своем месте в нем, определенный комплекс реакций на трудности и удачи, наконец — с чего начинал бы всякий марксист — определенное понимание социально-экономических интересов своего «среднего класса» в обществе. Разумеется, при таком раскладе отрицающий свою принадлежность к среднему классу к нему и не принадлежит. Или принадлежит чисто формально, ни как на его социально-политическое положение в обществе не влияя.

Но постепенно ситуация именно с этим — с зачислением себя в средний класс — изменялась, и теперь большинство опрошенных считает себя представителями среднего класса. Почему произошла столь радикальная перемена в самоощущении россиян? Во-первых, действительно многие жили лучше, чем в прошлом, позапрошлом году и особенно десять лет назад; более того, эти десять лет после дефолта породили некоторую (как теперь видим, не вполне обоснованную) уверенность, что так будет всегда. Во-вторых, и это представляется мне более важным для ответов на вопросы социологов, кажется, перестало быть модным признаваться в собственной бедности.

Огромное значение здесь имеет категорический императив российского массового сознания «как у всех». В 90-е годы было принято считать, что все вокруг живут плохо и очень плохо; в любом случае — намного хуже, чем прежде (неважно, когда именно: в брежневские или сталинские времена, в молодости, или на пике бывшей советской карьеры; главное, все, от руководителей предприятий до пенсионеров, категорически утверждали, что стали жить хуже). Мы не обсуждаем сейчас, насколько это соответствовало действительности; речь идет именно и только о представлениях. Соответственно жить «не хуже других», что крайне важно, можно было, признаваясь в бедности — а не признаваться в ней означало бы выделяться из своего круга ограбленных реформами коллег, соседей, друзей и знакомых, что тоже не поощрялось.

Теперь ситуация и, что важнее, ощущение ситуации изменились. Зачислить себя «в бедные» в последние годы означает признать, что ты живешь хуже других, тех, кто рядом, не преуспел, в отличие от них, не сумел сделать для семьи, для детей того, что уже сделали соседи, — а это вовсе нестерпимо. Так средний класс стал практически безразмерным, крупный предприниматель соседствует в нем с заведующей библиотекой маленького городка, и понятие вновь потеряло всякий социально-экономический, следовательно, и социологический смысл.

Чем объясняется такое упорство в изысканиях, которые позволили бы обнаружить этот самый средний класс? Кто заказчик таких исследований?

Когда-то его придумали западные теоретики социологии, чтобы противопоставить агрессивной теории Маркса об устройстве капиталистического общества и перспективах его развития. По Марксу выходило, что при капитализме богатые все богатеют, а бедные все беднеют, антагонизм их постоянно растет и как только бедные это до конца осознают, они сметут ненавистных эксплуататоров и учредят справедливое коммунистическое общество.

Оставим в стороне тот факт, что пророчество не сбылось: богатые действительно богатели, но как-то так вышло, что богатело и капиталистическое общество в целом, соответственно падали агрессивность противостояния и стремление в коммунистическую новую жизнь. Оставим все это в стороне, потому что мы говорим не столько о правде жизни, сколько о жизни идей, теорий и представлений. Идея была в том, чтобы описать капиталистическое общество как постепенно становящееся все более единым, спокойным (без классовых конфликтов или с очень мягкими и хорошо организованными конфликтами, которые быстро разрешаются ко всеобщему удовольствию), стабильным. Так — в противопоставление марксистской теории — возникла теория «общества среднего класса». В таком обществе люди не просто год от года начинают жить все лучше и лучше. «Низы» — те же самые пролетарии, — приобретая состоятельную респектабельность, все больше и больше проникаются идеологией и ценностями среднего класса, вливаются в него, и тем самым достигается общий консенсус всех слоев. Соответственно средний класс опять становится «безразмерным», то есть понятие теряет всякий смысл.

Автор одной из статей о среднем классе, опубликованной в нашем журнале в 1998 году (№ 7), известный социолог Вадим Радаев, утверждал, что и та (марксистская классовая), и другая («общество среднего класса») теории — не более чем мифы, темный и светлый. Они не имеют научного содержания и никак не соотносятся с правдой жизни: уже к концу 50-х в благополучных западных обществах вдруг заново открыли бедность, застойную безработицу, замкнутые этнические анклавы — и все это никак не вписывалось «в счастливую картину общего благосостояния и нормативного единства». Но, как всякий миф, и этот в принципе мог играть важную роль в организации картины социального мира и в этом качестве исполнять важные социальные и идеологические функции.

Кому он оказался нужен в постсоветской России?

В. Радаев тогда, накануне дефолта и очередных выборов, писал, что пришла пора как-то отчитываться за итоги реформ; переход большинства или, по крайней мере, большой части населения из бедных слоев в почтенный средний класс тут пришелся бы особенно кстати. Была в этом и надобность практическая: признав такой переход, власть могла себе позволить в какой-то мере освободить государство от бремени социальной защиты, поскольку средние и сами себя защитят. С этим как раз не очень вышло по причине грянувшего дефолта.

Сегодня на конференции Левада-центра Алексей Левинсон стрелочками указывает на тех, кто по-прежнему заинтересован в реальном или хотя бы мифическом существовании среднего класса. Это власть: западные социологи объяснили ей, что средний класс — ее опора, куда более надежная и респектабельная, чем пролетариат, да еще в союзе с крестьянством.

Это либералы: экономические (с ясно выраженным монетарным уклоном) по уже упомянутой Радаевым возможности ослабить социальный налог — уже не только и не столько на государство, сколько на бизнес (с которого государство и питается); политические — известно, что защитниками демократии и прав человека становятся не самые бедные и обычно не самые богатые, а именно те, кто посередине.

Это маркетологи: для торговли именно эта категория покупателей представляет самый большой интерес, поскольку богатых у нас слишком мало, а бедные довольствуются узким и дешевым ассортиментом товаров. Только надо вовремя выяснить, когда средний класс сочтет возможным сменить для отдыха Турцию и Египет на озеро Байкал или склоны Дагомыса, заменить одну марку автомобиля на другую, чилийское вино на австралийское, поставить себе «дверь по имени зверь», кого будет нанимать в репетиторы своим детям и будет делать салаты не из авокадо, а из манго. Консультантами торговли по всем этим животрепещущим проблемам как раз и выступают маркетологи.

Наконец, средний класс нужен самому себе: вас в школе учили про классовое самосознание? Меня еще учили. Полагаю, представителю среднего класса это самосознание нужно не как оружие на баррикадах, а как способ осознания себя в обществе, общности интересов с близкими по положению людьми, политических и прочих инструментов для их реализации. Короче, не класс в себе, а класс для себя.

Выражая сомнения в способности нашего общества породить средний класс — опору, стабилизатор современного западного общества, специалисты начинают с цифр. Если подходить к вопросу с мерками, принятыми в «цивилизованных странах» Европы, США, то цена «пропуска» в «средний класс» начинается с годового дохода примерно в 50–70 тысяч долларов на семью. В России граждане с такими доходами составляют лишь тонкую прослойку, не более, к которой относятся чиновники, представители бизнеса (скорее среднего, чем малого), менеджеры среднего и высшего звена, представители шоу-бизнеса и криминала. Ни специалисты (тем более сельские), ни офицеры, ни, тем более, рабочие у нас в стране на принадлежность к «среднему классу» претендовать, увы, не могут, поскольку балансируют между нищетой и бедностью.

Упрощая процедуру выделения среднего класса, Алексей Левинсон свел ее в конце концов к одному-единственному небольшому блоку вопросов: в состоянии вы сегодня купить предметы длительного пользования — или ваша зарплата почти вся уходит на еду? Оправдывая это упрощение, он объяснил, что люди, без чрезмерного напряжения способные купить компьютер, музыкальный центр, телевизор последнего издания и — уже с напрягом, но не запредельным — автомобиль, составляют последнюю большую социальную группу; за ней — люди богатые, которых у нас чрезвычайно мало. Вместе с тем известно, что бедные большую часть семейного бюджета (из той его части, что остается после обязательных выплат) тратят на еду, и этой вынужденной структурой потребления, если она превалирует в обществе, бедные страны отличаются от остальных. У нас, кстати, незадолго до кризиса в среднем по стране впервые затраты на еду составили примерно половину семейного бюджета. Но это опять-таки «средняя температура по госпиталю», свидетельствующая лишь о том, что страна стала жить получше и что много на свете стран, которые живут хуже, чем мы.

Итак, можно применять разнообразный, самый изощренный социологический инструментарий с множеством показателей, все равно вы выйдете на ту же самую группу. То есть по одному признаку мы этот самый средний класс выделили. Набралось в него 16 процентов опрошенных. Теперь посмотрим, что происходит с другими признаками, то есть что он, собственно, из себя представляет и как собирается пережить кризис.

На момент, когда проводилось исследование, эта категория наших соотечественников имела доход 31,4 тысячи рублей на семью (средняя по стране тогда составляла 17,6 тысячи). Состав группы невероятно пестрый: тут и военнослужащие, и клерки, и предприниматели, и руководители, и квалифицированные рабочие. Мелкие и средние предприниматели, руководители среднего и более высокого, но не высшего звена, в развитых странах составляющие ядро среднего класса, в нашем среднем классе оказались в меньшинстве: по 6 % тех и других. Трудно представить себе общие интересы у военнослужащих и предпринимателей, у так называемого «офисного планктона» и рабочих — однако все они уверенно относят себя к среднему классу и вроде бы подходят по объективным показателям доходов. Короче говоря, средний класс оказался размытым, «размазанным» практически по всей социальной структуре общества. Объединяет этих военных, рабочих, предпринимателей, менеджеров, рабочих не столь уж многое. Или слишком многое — причем не только друг с другом, но и со всем российским народов в целом.

В основном это молодые люди (25–36 лет). У них есть общие склонности, особенно в сфере потребления: например, они чаще, чем россияне в среднем, ездят за границу, в основном все в те же Турцию и Египет (о предметах длительного пользования мы уже говорили).

А что там у них с мировоззрением? С общей платформой?

Я буду называть позиции и указывать, сколько процентов представителей среднего класса высказались за нее, а в скобках указывать ту же цифру, но в среднем по всем опрошенным. Итак: свободы у нас сегодня слишком много — 19 % (20 %); горжусь, что живу в России — 73 (72); оппозиция нужна, и она у нас есть — 44 (45). Ну, и так далее в том же духе. Как говорится, найдите в картине хотя бы несколько расхождений. 1 процент не считается.

Размазанная по всем слоям населения группа идеологию выдавала практически без отклонений от среднего — то есть никакой особой специфики в себе не содержит. Если не считать характерные для этого возраста попсово-молодежные интересы: среди важнейших событий прошлого года наверху списка оказались Олимпиада и победа Димы Билана на Евровидении, а финансовый кризис, выборы Барака Обамы в США, террористические акты — все это им показалось менее важным.

Замечательным образом эти люди испугались кризиса не больше, а меньше остальных, хотя специалисты именно их согласно записывают в главные его жертвы. Когда уже начались по стране задержки с выплатами зарплат и увольнения, каждый третий из них из подсказок выбирал по поводу кризиса: «надеюсь, что его не будет». Чуть позже «тяжелые времена уже позади» — считал 21 процент представителей среднего класса (в среднем 19); они в данный момент самые тяжелые — 23 (24); они еще впереди — 46 (52). Заметим, что цифры скошены не так уж сильно, но в одну сторону.

Кто виноват в кризисе? И опять поразительно близко к среднестатистическому: США — 42 (39), западные банки — 25 (22), руководство РФ — 19 (22)

И хоть эти люди чуть чаще высказываются за государственную поддержку развития науки и техники и реже — за государственную поддержку бедных, общий рисунок ответов свидетельствует, что либералам здесь делать нечего.

Никакой опоры для власти они составить тоже не могут, поскольку в основном равнодушны к политике. К Медведеву они, в отличие от прочих граждан, склонны относиться чуть лучше, чем к Путину — ну и что? И проблем для власти они не составят, о чем говорит недавняя история с повышением таможенных пошлин на импортные автомобили. Именно их, людей со средним достатком, она коснулась в первую очередь: иностранный автомобиль такой-то марки для них — не просто средство передвижения лучшего, чем отечественные, качества, но еще и знак статуса, знак успеха, бирка «Я — не неудачник». Правительство спокойно принимало свое решение, не оглядываясь на их жизненные интересы; они, впервые осознав это как «наезд» на кровные интересы, даже вышли на улицы — и ничего. Когда хуже будет — эти люди, по мнению социологов, потеряют и нынешний слабенький протестный запал. А это значит, и для себя самих они тоже не средний класс, а просто люди, кое-чего добившиеся по части предметов длительного пользования и знаковых модных вещей, привыкающие жить в относительном достатке.

Но это, как выясняется, еще не повод чувствовать солидарность с людьми, имеющими такой же достаток. Ни социальной природы, ни социального смысла эта группа не имеет.

И кто у нас остается из заинтересованных в существовании — реальном, а не мифологически-идеологическом — среднего класса? Одни маркетологи. Но поскольку сохраняется некоторая разница между имеющими примерно одинаковый доход военными, квалифицированными рабочими и предпринимателями, работать с этими категориями рекламщикам и торговцам все равно придется по-разному — так зачем им сама гипотеза «среднего класса»?

Вообще-то именно им она все-таки нужна — в воспитательных целях: чтобы навязать этой публике вместе с иллюзией единства стандартов респектабельного образа жизни определенные, желательно достаточно единообразные стандарты потребления. Так, может, как раз успешная работа маркетологов и породит нам искомый средний класс?

Только вот кризис, пожалуй, сильно помешает этой работе.

Итак, вроде бы получается, что пока, по крайней мере, его просто нет — среднего класса. Если вернуться к одной из очень важных составляющих этого социологического конструкта, самосознания, интересно послушать совершенно непрофессиональные комментарии на форуме, обсуждавшем статью Андрея Ляпина на эту тему, которая была опубликована на сайте http://www.newsland.ru в разделе Общество 12 января 2009. Но прежде — цитата из этой статьи, автор которой — тоже явно не социолог: «Я не согласен с Владиславом Сурковым, определяющим «средний класс» как «собственников обычного жилья, скромных автомобилей, небольших компаний… квалифицированных рабочих, сельских специалистов, офицеров, госслужащих и офисных работников», и считаю, что жилье и скромный автомобиль способствуют принадлежности к «среднему классу» не более чем очки (и шляпа) — принадлежности к интеллигенции. Однако все эти весьма различные социальные группы и категории населения записаны в один класс, награждены гордым титулом «гегемон», о котором обещано позаботиться и не дать в обиду. Причем о «бедолагах, назанимавших миллиарды долларов на покупку дутых активов» уже позаботились, без лишней шумихи и по-деловому. Просто дали денег, столько, сколько «сироты» попросили. Просто так, без условий, как само собой разумеющийся факт. Теперь обещано спасти «гегемона» — поддержать уровень его занятости и потребления.

И эта задача будет посложней, чем раздать миллиарды долларов олигархам и дружественным банкам. Хотя бы потому, что в первом случае приходится иметь дело всего лишь с десятком-другим людей, чьи имена пока держатся в первых строчках списка «Форбс», а во втором — да простит мне В. Сурков использование более привычного и простого термина — с народом. Да-да, с народом. Поскольку для такого обширного круга людей со столь различными положением, нуждами и ценностями и объединяемого, по сути, лишь географией и языком (и, конечно, просмотром одних и тех же телеканалов), представляется уместным именно это определение.

Спасти российский «средний класс» невозможно. Это не значит, что никого не надо спасать. Спасать надо, даже очень. Рабочих, чьи заводы закрываются и которых (в лучшем случае) переводят на неполную рабочую неделю, отправляют в частично оплачиваемые отпуска или сокращают. Бизнесменов, которым очень скоро нечем будет платить аренду и заработную плату. Увольняемых из армии офицеров. Неквалифицированных отечественных «менеджеров», чьи ошибки могли покрываться только сверхприбылью в несколько сотен и ежегодным ростом в несколько десятков процентов. И даже оставшийся не у дел «офисный планктон», плохо приспособленный к выживанию в реальности кризиса. Спасать нужно просто людей, у которых очень скоро не будет средств оплачивать кредиты и которые рискуют потерять ипотечное жилье и превратиться в люмпенов. Неважно, из какого класса произойдет это превращение. В конце концов, это вопрос подходов к классификации».

А теперь — несколько комментариев к статье тех, кого хотя бы просто по привычке выходить в Интернет и обсуждать подобные темы можно было бы отнести к тому самому «среднему классу», который ищут в темной комнате без фонарика, спичек или лучины. Стилистика и орфография комментаторов сохранена.

1. «И фигня, что средний класс у нас это все, что не живет на помойке и не ездит на майбахах.

Все, что живет на помойке, тоже средний класс. Низший класс у нас обитает преимущественно на кладбищах. Но это если подходить к вопросу с радикальностью тех, кто в средний записал все, что имеет статус трудоспособности и отсутствие умственных отклонений».

2. «Написано все правильно, лаконично. Потому что в стране нет производства, а одно потребление. Даже сами себя не можем прокормить и обслужить, все выписываем из заграницы. Прослойка населения, это делится на три группы. Первая живущая, вторая выживающая, третья умирающие. Вот и все общество, одним словом Россия».

3. «На мой взгляд, здесь и обсуждать нечего, кроме очередного «перла» господина Суркова. Вообще он (Сурков) всегда отличался умением выдать желаемое за действительное, придумать «ход», позволяющий «обелить» деятельность нашего правящего класса (чиновников и олигархов, включая членов семей и домашних животных). В данном случае он рассказывает сказку, а попросту вводит народ в заблуждение дважды: первое, что в стране есть средний класс (тут я полностью разделяю мнение автора статьи), и второе, что власть этому среднему классу помогает или будет помогать. Я, кстати, себя отношу как раз к этому исчезающему количественно небольшому среднему классу: береги меня, господь, от помощи нашего государства. Сколько помню, как только оно (государство в лице чиновников и депутатов) начинало помогать среднему классу, мне становилось только тяжелее. Пусть оно, государство, для начала инвалидам и пенсионерам поможет, это его прямая обязанность. А мне достаточно того, чтобы не мешало!»

Приводя три эти высказывания (из многих), мы отнюдь не претендуем на какие-нибудь далеко идущие выводы. Хотелось бы только, чтобы читатель обратил внимание на разницу между вторым и третьим комментариями. Второй действительно соответствует, по моим ощущениям, социальной картине общества, сложившейся в головах большинства наших сограждан: олигархи (взамен известно кого) выпили всю нашу воду и съели всю нашу колбасу, оставив народ помирать в нищете. Третий отличается содержательно и существенно: я сам отвечаю за свое положение и в дни относительного спокойствия, и в дни кризиса — только не мешайте, пожалуйста.

Именно эта позиция, судя по социологической классике, выделяет средний класс сильнее наличия предметов длительного пользования, новой привычке ездить отдыхать в Турцию и прочих признаков, которые легко сосчитать и измерить.

Великий социолог Макс Вебер относил к средним классам (во множественном числе) людей, которые обладают различными видами собственности и/или конкурентоспособностью на рынке труда. Обозначал он их латинским термином, прямой перевод которого звучит так: «Лучшие люди города».

Может, они все-таки у нас появились? Хоть в небольшом количестве.