Знание-сила, 2009 № 06 (984)

Западная Украина и Западная Белоруссия: депортации 30-х годов

Юрий Борисенок

На словах, как всегда, все было прекрасно. Вот цитата из речи Сталина, лживой и лицемерной от начала и до конца: «Не бывало и не может быть случаев, чтобы кто-либо мог стать в СССР объектом преследования из-за национального происхождения». Но именно так случилось с жителями Западной Украины и Западной Белоруссии. А до того начиная с 1936 года такая политика начала активно проводиться по отношению к польскому населению, проживавшему в СССР. 28 апреля 1936 года было принято, как всегда, секретное постановление Совнаркома СССР о выселении в Карагандинскую область 15 тысяч семей поляков и немцев, проживавших в 800-метровой пограничной с Польшей зоне. Из них оказалось 35 820 поляков — большинство.

Продолжилась эта политика и в 1938 году, когда, как известно, были полностью уничтожены коммунистическая партия Польши и ее составные организации — отдельные компартии Западной Украины и Западной Белоруссии. Идейную базу подвело очередное постановление, на этот раз Политбюро ЦК ВКП(б) от 31 января 1938 года, в котором говорилось о разгроме шпионско-диверсионных контингентов из поляков, латышей, немцев, эстонцев, финнов и греков — то есть не о врагах народа, как о чем-то расплывчатом и неконкретном, а о шпионско-диверсионных контингентах по национальному признаку — куда уж яснее! Разобравшись таким образом со своими подданными, можно было взяться за бывших граждан Польши — после 17 сентября 1939 года эта политика оперативно и жестко была развернута на новоприсоединенных территориях.

Мать с ребенком. Фото Ю. Шиманчика, 1937 г.

В первые же дни после «освобождения» здесь стали проявляться те противоречия, которые накапливались после Рижского мирного договора. Вот донесение начальника политуправления северной группы бригадного комиссара Демина. 28 сентября 1939 года — кстати, это дата заключения второго договора между СССР и Германией о дружбе и границе! Комиссар пишет:

«В селах с польским населением встреча нашим частям почти не организовывается, среди польского населения распространяются провокационные слухи, будто бы польское население будет в угнетении». Уже через несколько недель даже для наивного комиссара Демина становится ясно, что эти «провокационные слухи» — реальный исторический факт.

Выявлению всяческих врагов народа сразу же стало помогать освобожденное местное население. Из донесения от 3 октября 1939 года: «1 октября 1939 года в 21.00 в штаб третьего танкового батальона, расположенного вблизи города Дрогобыч, прибыла группа крестьян села Недзведза, которая известила о том, что в лесу близ села скрывается группа офицеров, а в доме лесника прячется польский офицер с женой». Информационная активность местного населения, а попросту — доносы, наушничество, активно поощряемые властью, расцвели махровым цветом, стали проявляться адресно и вполне конкретно. Оказалось, что советская власть пришла на хорошо подготовленную почву. И 5 декабря 1939 года, в третью годовщину сталинской Конституции, по следовало очередное постановление Совнаркома СССР — «произвести выселение всех проживающих в Западной Белоруссии и Западной Украине осадников вместе с семьями, с использованием их на лесных разработках Наркомлеса СССР по договоренности с последним».

Кто такие осадники? Это были люди, приехавшие из коренной Польши с целью внедрить здесь, привить, посеять какие-то зачатки польской цивилизации, потому что эти районы Западной Украины и Западной Белоруссии, безусловно, были крестьянским миром, и польское влияние внедрялось здесь с большим трудом. Осадники, а также примкнувшие к ним лесники, которых тоже по этому постановлению в массовом порядке депортировали, как раз и были теми самыми носителями польского духа, их польские власти пытались использовать самым активным образом. Советская власть решила сразу же взять быка за рога, не дожидаясь случаев, когда это польское население начнет себя проявлять оппозиционно по отношению к существующей власти. А что она будет проявлять себя именно таким образом, сомнений не было.

И уже в декабре 1939 года, через две недели после директивы от 5 декабря, появляется новая инструкция, указывающая, как именно это нужно делать. Отдавая себе отчет в том, что действия ее незаконны, власть рекомендует и настаивает, чтобы выселение производилось «под благовидным предлогом, не поднимая шума, не расшифровывая цели». «Брать» нужно было аккуратно, без шума и огласки. Хотелось сохранить каким-то образом свою репутацию, свое «лицо» в этих новоприсоединенных районах. Так оно и получилось — без шума, недовольства и затруднений.

Западнобелорусская крестьянская семья. Фото 1937 г.

Можно задаться вопросом — осознавали ли польские власти свою ответственность за судьбы осадников и их семей? Безусловно, осознавали. Но политика Второй Речи Посполитой предполагала все, самые невероятные сценарии, только не этот.

Политика Пилсудского и его министра иностранных дел полковника Бека, начиная с 1932 года, строилась на лавировании между СССР и Германией с очевидным уклоном в сторону Берлина. То, что произошло в сентябре 1939 года, стало потрясением и катастрофой для Польши. Однако и в межвоенные годы польские власти не могли ничего сделать со своими украинскими и белорусскими подданными.

Политика, которую проводили большевики в национальном вопросе на территории советской Украины и советской Белоруссии в 20-е годы, была серьезно просчитана — проще говоря, большевики поляков на этом направлении полностью переиграли. Свобода национального развития, которая появилась в результате украинизации и белорусизации на какое-то, пусть очень короткое время, встретила у населения Западной Украины и Западной Белоруссии живой интерес и активное участие. На этих землях было активное сопротивление польским властям, вплоть до партизанских отрядов, которые особенно на территории Западной Белоруссии достаточно эффективно воевали с правительственными войсками. И, безусловно, в этой ситуации не обошлось без осадников и лесников.

Польское правительство вплоть до конца 30-х годов строило самые разнообразные планы, часто напоминавшие наши пятилетки. В них предполагалось значительным образом повысить процент польского населения на территориях «кресов». Как это сделать практически, учитывая, что с 1929 года уже существовала Организация украинских националистов (ОУН), толком никто не знал. Параллельно был создан большой внешнеполитический проект под названием «Прометей», потребовавший громадных государственных средств для того, чтобы изнутри развалить Советский Союз по национальному признаку. «Прометеизм», по сути дела, провалился, особенно после того, как его главного идеолога Тадеуша Голувко хладнокровно ликвидировали в 1931 году на курорте в Трускавце двое оуновских боевиков.

И хотя после этого идея какое-то время носилась в воздухе, а деньги продолжали поступать и даже в 1938 году участники проекта живо обсуждали с японской разведкой главный вопрос, как якобы украинский «Зеленый клин» поднять против большевиков на Дальнем Востоке, ясно было, что все напрасно. Потому что реформировать за короткий срок крестьянский мир, как показал сталинский опыт, можно только методами в духе Лаврентия Павловича Берии: есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы. И стремиться нужно, чтобы проблемы не было.

Мощной опорой для торжества советской власти на «кресах» было чрезвычайное этническое преследование украинцев и белорусов в годы Второй Речи Посполитой — принудительная колонизация, этническое и религиозное притеснение вплоть до лишения всяческих прав, вплоть до ареста депутатов сейма соответствующих украинских и белорусских партий, вплоть до заключения их в печально известный концентрационный лагерь в Березе-Картузской. Национальный гнет был реальным явлением, и сопротивление ему шло по двум линиям. Первая — коммунистическая, она активно подпитывалась Коминтерном. Но в 1938 году активных борцов не стало, они планомерно уничтожались, не стало и самих партий. Вторая линия — националистическая, с которой по мере сил боролся Павел Анатольевич Судоплатов. Как известно, в 1938 году он лишил жизни известного Евгена Коновальца, рискуя при этом своей собственной. Но какое-то время эти два потока были очень мощными и объективно создавали польскому государству большие проблемы.

Необходимо сказать и о чрезвычайно сложной польской политике СССР в 20—30-х годах. У Советского Союза были две внешние политики: одну вел Коминтерн, который существовал при всех сложностях 1938 года вплоть до 1943-го; вторую вел Народный комиссариат иностранных дел во главе с Литвиновым, затем Молотовым. И эти политики иногда между собой пересекались, чаще же представляли собой два очень серьезных ответвления друг от друга. Антипольская политика, безусловно, в значительной степени была шагом назад по сравнению с так называемой коренизацией, которую провозглашал Сталин еще в начале 20-х годов. Поляки ведь тоже являлись объектом коренизации на территории Белоруссии и Украины.

В небольшой Белорусской ССР было четыре государственных языка: белорусский, русский, польский и идиш. Причем число школ для польских детей в процентном отношении в эпоху коренизации было даже больше, чем у самих белорусов. Но то, что творилось уже в 1939–1940 годах, было следствием постановления от января 1938 года. По сути, появляются целые контрреволюционные нации — от финнов и греков до поляков включительно. И поляки в начале Второй мировой войны стали, пожалуй, одной из самых контрреволюционных наций. Хотя были факты, которые показывают, что многие так называемые «простые люди», попавшие в эту мясорубку, пытались верить, что великий Советский Союз — это их новая родина. Например, начальник политуправления Киевского особого военного округа Пожидаев рассказывает, что во время демонстрации кинофильма «11 июня» в Старобельском лагере, известном по Катынской трагедии, в момент разгрома белополяков большинство офицерского состава из военнопленных, шипя сквозь зубы «пся крев!», покинули зал. А солдатская масса, наоборот, с восхищением смотрела фильм и кричала: «Правильно!» Разумеется, те, кто кричал «правильно», не были потеряны для советской власти. И тем не менее власть эта предпочитала поступать с ними своими способами, советскими. В декабре 1939 года были приняты соответствующие постановления. А в феврале 40-го все было сделано действительно без шума и в один день.

10 февраля 1940 года был сильный мороз, в отдельных местах ртуть в градусниках опускалась до 40 градусов. Около 40 тысяч одного только обслуживающего персонала, сотрудников НКВД, было задействовано для того, чтобы собрать, погрузить людей в вагоны и отправить их за тридевять земель. Нет, власть не боялась сопротивления, его и не было — все было тихо, мгновенно, без лишней огласки, по инструкции.

Это было лишь начало, первая волна депортаций. Взяли не всех, только осадников и лесников. А затем — уже в марте 1940 года, в катынском марте, — накатила вторая волна. Теперь вслед за осадниками пошли другие антиобщественные типы: фабриканты-заводчики, помещики-кулаки… Вот так, через дефис. Духовенство, крупные торговцы и домовладельцы, жандармы и офицеры, а также проститутки и уголовный элемент. Упоминание проституток означало, что депортировать могли любую женщину, потому что критериев для определения подобного социального слоя, естественно, не существовало, и брали, кого хотели. Это — еще 50 эшелонов, или 59 557. Пламенный привет кинофильму «Мечта»!

Помимо поляков, в списки фабрикантов-заводчиков и уголовных элементов попадали и местные украинские и белорусские жители, но среди депортированных интеллигентов их практически не было. В сфере образования в межвоенной Польше проводилась жесткая политика полонизации, вплоть до того, что детям в белорусских местностях запрещалось на перемене говорить на своем родном языке. Это очень серьезно настраивало население против поляков.

С апреля 1940 года под депортацию стали активно попадать и другие местные национальности. До 1941 года, как ни странно, из Западной Украины взяли чуть поменьше населения, чем из Западной Белоруссии, хотя последняя была поменьше: 51 788 человек в 1940 году было взято в Белоруссии, на Украине — 40 100 человек. Очевидно, опасность полонизации в Белоруссии ощущалась властями острее и серьезнее.

В октябре 1939-го этнически польский город Вильно, переименованный в Вильнюс, по тактическим соображениям был отдан «буржуазной» Литве, чтобы в 1940 году торжественно войти в состав Советского Союза, но уже как столица Литовской ССР… И деполонизация там проводилась уже силами самого литовского населения, а его там до 1939 года было всего 2 процента (примерно столько же до 1920-го, когда большевики впервые сделали такой роскошный подарок жадной литовской буржуазии, а потом, с интервалом в 19 лет, — второй).

Политика депортаций продолжалась. Планомерно, целенаправленно оставшихся «врагов народа» выявляли оперативным образом и порциями, частями отправляли в восточные районы гигантской страны. Больше всего — 42 тысячи — отправили в Архангельскую область на печально знаменитый лесоповал.

Конечно, невозможно искать какой-то смысл или логику во всем этом, но в конце концов, устраивая такие масштабные переселения, требующие затрат и четкой организации, должны же были большевики преследовать хоть какие-то чисто прагматические цели. На поверку получается, что технология депортаций была исключительно затратной. Абсолютно бессмысленно было использовать людей с высшим и средним образованием на лесоповале, но это было сплошь и рядом. Однако это — частности. Людей привозили на новые места, где работы не было вообще никакой. Полетели донесения, что люди праздно шатаются, распродают последние вещи, работу найти не могут.

М. Моносзон. «Встреча советских танкистов в Западной Белоруссии», 1939 год

Один из лагерей для ссыльно-переселенцев находился в славном городе Тайшете. И там среди согнанных строителей БАМа — депортированных и просто заключенных — работу имели лишь 16,7 процента, то есть шестая часть. Остальные занимались непонятно чем. Труд заключенных организовать не удалось. Система была крайне неэффективна сама по себе.

И вот тут хорошо бы задуматься тем, кто до сегодняшнего дня продолжает говорить о величии Сталина и его гениальности. Потому что это именно он создал гигантскую, чудовищную, но крайне неэффективную систему в масштабе всей страны.

Последняя волна предвоенных депортаций прокатилась 14 июня 1941 года. В Прибалтике, Молдавии, Западной Украине и Западной Белоруссии забрали еще 85 716 человек. О ней с болью до сих пор вспоминают в Прибалтике, но и на недавней польской территории за неделю до войны народ продолжали «чистить».

Отправляли в Архангельскую область, в Свердловскую, Иркутскую. Смертность, по официальным данным, составляла около 10 процентов. На фоне расстрелянных 21 857 человек в Катыни, погибших в процессе депортации от эпидемий и болезней 11 516 поляков можно было считать мелочью. Так и считали.

1 мая 1944 года Сталин поинтересовался у Берии по случаю праздника, сколько депортированных поляков у нас было. И Лаврентий Павлович ответил: в сентябре 1941-го из Западной Украины и Западной Белоруссии вывезли 389 382 человека. Из них в тюрьмах и лагерях содержалось 120 962, на спецпоселении (где были осадники) — 243 106 и в лагерях военнопленных — 25 314 человек. 12 августа 1941-го, в начале войны, последовал спасительный Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии бывших польских граждан — по нему отпустили 389 041, а 341 из числа особо злостных врагов власти оставили в заключении. Из числа освобожденных 119 865 человек предпочли покинуть СССР в 1942-м с армией генерала Андерса, другие 257 601 в 1943 году успешно прошли советскую паспортизацию. Эту страницу большие вожди спокойно перевернули.

До сих пор упорно пытаются отыскать историческое оправдание этому злодеянию власти. Говорят, например, что накануне войны нужно было освободить самые западные территории от действительно подрывного элемента, который в случае нападения Германии на Советский Союз мог бы сразу стать силой антисоветского сопротивления. Но был ли этот эффект достигнут? Не успели. Освоить, сделать идеологически близкими эти территории, то есть провести советизацию, за столь короткий срок было невозможно. Процесс только начинался. И начинался с депортаций. Сохранить все в тайне среди местного населения было, конечно, невозможно, люди обезумели от страха и неизвестности, они бежали друг к другу за помощью, сочувствием, объяснениями — весть распространялась, как огонь в сухом кустарнике. Для власти это было опасно. Власть не успела еще нагнать сюда из восточных районов партийных и советских работников в большом количестве, все это было еще впереди. На Украину «пришельцы с востока» станут системно приезжать лишь после 1945 года. А люди уже были в страхе, они уже не могли считать эту власть своей. Власти в итоге получили обратный результат — изначально открытых врагов было меньше, чем оказалось после депортаций. Такое вряд ли прощается и забывается массовым сознанием.

Кроме того, что очень важно — убирали людей, которые умели работать. Урожайность зерновых была на землях предвоенных «кресов» выше, чем в сталинских колхозах. А это было нехорошо — единоличники не должны получать больший урожай, чем колхозники самого передового в мире строя. Потому и надо было убрать сильных крестьян, выдав их за кулаков. Не забудем, что все это происходило накануне войны. Вместо того чтобы укреплять отношения, советская власть разрушала их, вместо того чтобы совершенствовать кадры, она уничтожала лучших, вместо того чтобы привлекать на свою сторону, власть делала многое, чтобы от себя отторгнуть. Именно поэтому депортации невозможно ничем оправдать.

Хотя конечно же они были в истории, это не изобретение советской власти. Генрих VIII депортировал цыган из Британии. А уже в наше время, в 1924 году, два замечательных государства, Греция и Болгария, взяли да и выселили живших здесь турок. Правда, в Болгарии при Тодоре Живкове эти турки опять появились, но это не отменяет факта их выселения. То есть политика, хоть и преступная, но существовала. Но масштабы ее в сталинское время ни с чем не сравнимы. Даже если иметь в виду и его последователей — во время операции «Висла» в послевоенной Польше было выселено 140 тысяч украинцев; выпускник Сорбонны Эдуард Бенеш, самый демократичный президент Чехословакии после Масарика, поступил с судетскими немцами схожим образом. Однако массовость политики не оправдывает злодеяния. Такой она была, история XX века, и депортации лишь прибавили ему трагизма.

Материал подготовлен Г. Бельской по выступлению на радиостанции «Эхо Москвы» в совместной с журналом «З-С» передаче «Все не так».