Царь зверей не лев

Таинственный самолет

Мы летели в Найроби. настроение было отличное, я ощущал прилив энергии. Мысленно я строил планы: еще этой ночью вместе с Марреем и его ребятами, то есть командой молодых зоологов, закончить последние приготовления. И мы отправимся в буш! Начнется самая настоящая работа. Конец бумажным и дипломатическим баталиям, конец полетам и приключениям в воздухе, мы возвращаемся на землю!..

Итак, пятая экспедиция начинается.

Это были последние минуты моего благодушия... я еще не знал, какая интересная программа ожидает меня этой ночью.

Маррей смотрел перед собой и явно скучал. Погода была отличная, причин для вынужденной посадки не было, со всеми формальностями в Мбала-Мбале было покончено. У Маррея не оставалось никакой надежды, что что-то произойдет, а к этому он не привык.

— Твой "суперкаб" — отличная машина, — отозвался я с похвалой. Мне хотелось подбодрить его, а кроме того, меня мучила совесть, что когда-то я назвал его любимый самолет старой калошей.

— Я и не думал, что он может развить такую скорость, — продолжал я, но без всякой надежды на успех. Маррей все больше и больше мрачнел. Он напоминал ребенка, который не хотел поддаваться уговорам. Настроение у меня было отличное, и это меня не остановило. Я как раз собирался придумать еще что-нибудь хорошее в адрес его "суперкаба", но тут заметил нечто странное.

Вдалеке, справа от нас, появилась темная точка. Сначала было трудно определить, что это такое, но точка постепенно росла и двигалась в нашем направлении. Через минуту я разглядел самолет.

Маррей делал вид, что ему опротивел весь белый свет и все, имеющее к нему отношение. Настроение у него было отвратительное: ничего не происходило, все шло как по маслу.

Неизвестный самолет поравнялся с нами, потом какое-то время летел над нами. Было похоже, что нас пытались изучить со всех сторон.

— Послушай, Маррей, не нравится мне это!

— Мне тоже... Сидим тут без дела, как две старые жабы. Жизнь надо прожить, Джо! Прожить! Надо вытрясти из нее душу.

Маррей отчаянно закачал крыльями. Неизвестный самолет моментально повторил то же самое. Самолет теперь летел над нами, но Маррей продолжал делать вид, что не замечает его.

— У нас слишком назойливый попутчик, — сказал я. — Будь я пилотом, меня бы это определенно заинтересовало.

Самолет летел уже по левому борту с той же скоростью, что и мы. Меня охватило недоброе предчувствие.

— Ты только взгляни на этот самолет! — нетерпеливо прокричал я. Беспокойство во мне усиливалось.

Маррей наконец повернул голову и посмотрел на таинственный самолет. Недовольное выражение сразу же исчезло с его лица, и он в ужасе воскликнул:

— Господи!

Сомнений не оставалось: самолет преследовал нас. Мы были примерно в ста километрах от горы Кения.

— Это двухмоторный истребитель, — наконец изрек Маррей.

— Военный?

— Полицейский. Когда полиция следует за тобой по пятам, Джо, это ничего хорошего не предвещает.

В этих краях с полицией вообще шутки плохи.

Маррей сбавил высоту метров на двести. Под нами открывалась панорама, так и просящаяся в объектив фотоаппарата. Но это отодвинулось сейчас на задний план.

Самолет настойчиво преследовал нас. Мы отклонилось от курса на Найроби, истребитель тоже изменил курс. Он летел на той же высоте, что и мы, с той же самой скоростью, держась на определенном от нас расстоянии.

— Тебе жарко? — спросил Маррей.

— Я привык к более прохладному климату.

Но и он достал платок и принялся вытирать лоб.

— Да, в этих краях порой бывает слишком жарко, — заметил он, вкладывая в эти слова определенный смысл. Как выяснилось позднее в Найроби, он был прав: нам предстоял горячий денек.

Не ожидая ничего хорошего, мы приближались к Найроби. Так вышло, что мы прилетели туда прямо перед закрытием аэропорта.

Маррей долго молчал, усиленно над чем-то размышляя, но вот лицо его прояснилось и он воскликнул:

— Теперь я знаю, Джо! Я все понял.

— Что?

— Что ночевать нам придется в тюрьме.

— Я знаю более приятные для ночлега места, — возразил я, стараясь сохранить спокойствие. Маррей никогда не болтал зря. Всегда в его словах была доля правды. Сейчас же мне было не до шуток.

— Ты шпион, Джо?

Я на какое-то время лишился дара речи.

— С чего это ты так решил? Вернее, почему они так решили? — кивнул я на полицейский самолет, который летел теперь позади нас.

— Мы пролетали над военной территорией. Над закрытой зоной. Что ты на это скажешь, Джо?

Это, пожалуй, было самое худшее, что могло с нами приключиться. Конец пятой чехословацкой экспедиции, меня ждет арест, вероятно, будет послана дипломатическая нота. В лучшем случае меня объявят персоной нон грата, вышлют из Кении, и я с позором вернусь домой.

— Господи, — простонал я в свою очередь.

— Да, Джо, плохи твои дела, — подтвердил Маррей.

— А твои?

— Ну, я-то не знал, что ты шпион, — ухмыльнулся Маррей, хотя снова полез за носовым платком, который, по-моему, уже можно было выжимать.

— Что же теперь? — в отчаянии воскликнул я. На душе было прескверно.

— Придумай что-нибудь, Джо. Ты же шеф экспедиции.

— Бывший...

— Это так.

До Найроби оставалось всего несколько минут. Полицейский самолет казался мне ядовитым пауком, который того и гляди набросится на наш самолетик. Вдали уже показались белые здания Найроби.

— Твоя роль мне уже ясна, — прервал молчание Маррей.

— Роль?

— Прикинешься дурачком. Тебе это будет нетрудно, Джо. Я уверен, что ты прекрасно справишься с ролью. А вот я...

Я хорошо помню минуты после того, как мы совершили посадку в Найроби. Маррей выключил двигатель, и кабину самолета заполнила зловещая тишина. К нам направлялась группа полицейских.

— Джо, — сказал Маррей. — Ты будешь не просто дурачком, а еще и немым. Не забудь! Это важно. Гораздо важнее, чем ты думаешь.

Патруль приблизился. Полицейский, который шел впереди и, по-видимому, был их шефом, грозно скомандовал:

— Выходите!

Я расслышал, как Маррей серьезным, изменившимся голосом прошептал мне:

— Джо, ни слова! Что бы ни происходило.

Мы сидели в темной канцелярии с каменным полом, что еще больше подчеркивало мрачность помещения. Шеф с суровым видом ходил из угла в угол. У меня было ощущение, будто по моей спине ползает какой-то холодный паук.

— Это обоснованное и серьезное подозрение, что вы совершили...

Шеф полиции подробно перечислил все наши преступления, и от его грозного голоса все мои чувства, были готовы восстать. Но меня сдержало предостережение Маррея — молчать, чего бы это ни стоило.

Маррей с учтивым и подобострастным видом смотрел на нашего судью, но глаза его плутовски посмеивались. Мне стало интересно, что же он замышляет. Несмотря на то, что положение было крайне серьезным, а судьба наша неизвестна, его все это несомненно забавляло.

— А теперь говорите, — рявкнул шеф в конце своей обвинительной речи. С этими словами он удобно уселся, не сводя с нас взгляда, который, казалось, говорил: у вас нет ни одного шанса. Некоторое время он демонстративно играл ручкой, потом решительно отложил ее в сторону. "Протокол, значит, составлять не будут, — обрадованно подумал я, — это добрый знак". Но тут же я вспомнил, что мы не в Европе, и снова пал духом.

Из ящика стола шеф достал бутылку и стакан. Он налил его доверху и залпом выпил. После этого отодвинул бутылку, но так, чтобы до нее можно было дотянуться. Присутствующие полицейские бросали на нее томительные взоры.

— Говорите! — снова прорычал шеф. Моя роль была ясна, но почему молчит Маррей?

— Говорите! — прорычал шеф в третий раз. Было уже не до шуток. Своим молчанием Маррей только злит его, зачем?

В четвертый раз голос шефа уже звучал более покладисто. Вероятно, он ожидал с нашей стороны отчаянных протестов, попыток защититься и теперь был явно удивлен. Я понял, что Маррей нарочно играл в молчанку.

Шеф налил себе еще стаканчик, выпил его, оценивающе прищелкнул языком и в явно улучшенном настроении проговорил: — Скажите же что-нибудь.

Маррей встал, все напряженно ждали, что же он скажет. Я тоже. Но Маррей лишь едва слышно прошептал:

— Я патриот, господа.

Глаза его увлажнились непролитыми слезами, и вид у него был глубоко несчастный. Даже шефу стало его жалко. Он налил ему стаканчик, который Маррей с благодарностью принял. Промочив пересохшее от волнения горло, он стал говорить. Глубоким, бархатистым голосом, какого я у него и не предполагал, он принялся перечислять свои заслуги. Начал он довольно скромно и правдиво. Он рассказал, как своими исследованиями в области зоологии способствовал развитию туризма в Кении, как проявил себя при переписи животных, как...

Шеф между тем все наливал и наливал. Когда остался всего один стаканчик, они, по очереди отпивая, по-братски его разделили. По мере того, как бутылка пустела, заслуги Маррея возрастали. Когда Маррей заявил, что он правая рука правительства Кении, бутылка совсем опустела. Я облегченно вздохнул, так как дальше оставался только президент. А это было бы уже чересчур. По-видимому, так посчитал и Маррей: его бархатистый голос неожиданно оборвался, и свою речь он закончил, снова перейдя на жалобный шепот:

— Я патриот, господа.

— А он? — спросил шеф, указывая на меня.

— Взгляните на него, господа. Разве он похож на шпиона?

Я не знаю, на кого я похож, но шеф, не возражая, согласился. Маррей выцедил последние капли и продолжил:

— Так знайте же, он...

Маррей тактично отвернулся и покрутил пальцем у своего лба. Моей задачей было хранить молчание, и я продолжал молчать.

— Произошло это с ним в одну страшную ночь, — начал Маррей. И он снова описал ту бурю, когда мы были вынуждены посадить самолет среди буша, но о себе он рассказывал, как о каком-то третьем лице. Кое-что в этой истории он немного изменил: я, например, повис на дереве, он гасил загоревшийся самолет, нас потом, как выяснилось, чуть не разорвали львы, и с тех пор...

— Бедняга, ему так досталось. Но хоть жив остался, а ведь все благодаря тому гениальному летчику.

Маррей одарил меня милой улыбкой, а шеф полиции с любопытством спросил:

— Кто этот летчик?

Маррей скромно потупился и со значением добавил:

— Не будем называть имена — это в высших интересах. Я думаю, он засекречен...

Шеф с уважением взглянул на Маррея и быстро спрятал бутылку. Я даже думал, что он вот-вот вытянется по стойке "смирно". Маррей и тут сориентировался. Помогая мне встать со стула, он сказал:

— Теперь ему уже совсем хорошо. Но когда на него находит...

— Я от всего сердца сочувствую вам, — произнес шеф и протянул мне руку.

— Мы благодарим вас за участие, — ответил за меня Маррей и на прощание добавил:

— Спасибо, что нашли для нас время.

— И вам спасибо, — вежливо попрощался шеф, и мы торжественно удалились. Сборы в дорогу этой ночью были отложены.

В дождливый сезон со временем дожди становятся реже, но сильнее. Как правило, это настоящие грозовые ливни с громом и молнией. Животные уже привыкли к ним и спокойно пережидают дождь, прячась в норах, под кустами и деревьями или просто тесно прижавшись друг к другу. После ливня травянистые долины сплошь залиты водой и там, где совсем недавно стояла сушь и не хватало воды, случаются настоящие наводнения. Ибисы и аисты бродят по воде, подбирая маленьких погибших зверьков, которых течение вынесло из затопленных норок.

В долинах и в лесах с постоянным травяным покровом и сложной системой корней и растений почва не страдает от постоянных обильных ливней. Там же, где она лишена растительности, мчащиеся ручьи и потоки смывают плодородный гумус. В холмистой местности вода вымывает глубокие русла, которые после каждого дождя заполняются водой. С годами они превращаются в глубокие, до нескольких метров овраги, по которым несутся потоки воды, унося с собой плодородную почву, которую природа создавала в течение тысячелетий.

Огромное количество воды, обрушивающееся с дождями на высохшую землю, собственно не приносит особой пользы, так как значительная часть ее стекает в большие реки, которые, выходя из берегов, уносят деревья, погибших зверьков и ил. Вода размывает берега, которые особенно часто обрушиваются в местах, где слоны вырыли глубокие ямы, пытаясь отыскать воду. Небольшие речушки теряются в обширных болотах, другие впадают в бессточные озера и лишь немногие несут свои воды в моря. Можно сказать, что сильные ливни в дождливый сезон, хотя и спасают от засухи, не давая местности превратиться в пустыню, одновременно наносят и значительный ущерб.

Отлов животных лучше всего начинать рано утром или во второй половине дня, ближе к вечеру. С одиннадцати до трех часов дня стоит невыносимая жара, температура на солнце доходит до отметки 50-60 °C.

Животные укрываются в тени акаций, и буш кажется вымершим. Можно было бы отлавливать их и в это время, но животные попросту не выдерживают изнурительной гонки и невыносимой температуры в ящике при перевозке в лагерь: они гибнут от шока. Рано утром при восходе солнца температура на открытых равнинах колеблется от 14 до 22°C, дует приятный, прохладный ветерок. Примерно около 16 часов температура падает до 40°, а на закате солнца она не превышает, как правило, 32°C.