Царь зверей не лев

Смертельная купель

Во время визита к мистеру Лики мне было вовсе не до скуки. Меня ожидало множество сюрпризов. Джон Лики, прославившийся во всей округе своей чудаковатостью, так я себе его и представлял... мужчина, сошедший с киноэкрана. Выйдя меня встретить, он тряхнул мне руку как старому приятелю.

— Я покажу тебе свое хозяйство, Джо! — сказал он безо всякого вступления.

На солнце было плюс шестьдесят по Цельсию, и мне, естественно, очень захотелось охлажденной кока-колы, которую Джон как раз наливал в бокалы. Но мне удалось сделать всего лишь пару глотков, потому что Лики в тот же момент забыл о питье и вскочил с плетеного кресла. Я вежливо поставил бокал на стол, и мы отправились на экскурсию.

Джон Лики — сын известного ученого, куратора Найробского музея. Этот ученый, профессор, доктор наук Лики, около озера Танганьика сделал интересное открытие — нашел там ископаемые останки предков человека. У профессора Лики двое сыновей. Один из них по стопам отца пошел в науку, а Джон по окончании гимназии взбунтовался.

— Я просто должен был иметь все это, Джо! — страстно воскликнул Джон, когда мы очутились на ферме. Его лицо выражало неумолимую решимость. Так же он, видимо, выглядел и тогда, когда сказал своему прославленному отцу: "Дальше я учиться не пойду. Природа — вот та книга, которую я хочу научиться читать. Другие книги мне не нужны!"

Джон Лики переехал на пустынный берег острова Беринга и почти одиноко живет в самом сердце нетронутых, диких африканских зарослей.

— Что скажешь о моем хозяйстве? — нетерпеливо спросил он.

Вокруг стояли сотни клеток со смертельно ядовитыми змеями.

— Какую змею тебе показать? — кричал Джон. — Мамбы зеленые, кобры, змеи Джексона, змеи, нападающие на жертву, змеи из Гоби, или...

Честное слово, я уж было подумал, что он мне сейчас подаст каталог и голосом зазывалы на распродаже предложит: "Покажи пальцем, какой зверь тебе нравится, и ты увидишь его на моей ферме!.."

Джон Лики — один из лучших специалистов по пресмыкающимся во всей Африке. Змеиный яд в кристаллическом виде он поставляет фармакологическим институтам во многие страны мира. В этой нашей экспедиции мы хотели приобрести для чехословацких зоологических садов примерно 250 змей, какое-то очень большое число черепах и 300 птиц. Именно это меня, собственно, привело к Лики. До тех пор мы ловили змей только от случая к случаю. Но наловить такую большую коллекцию пресмыкающихся было невозможно без сотрудничества со специалистами и привлечения к этому делу сотен туземцев. Да, Джон нам действительно мог помочь. Я ходил между клетками и искренне восхищался его фермой.

Джон внезапно примолк... Я ничего не мог понять — мне казалось, что все разговоры будут вертеться только вокруг его самого любимого занятия. Лики же почему-то не реагировал на мои комментарии, и я обратил наконец внимание на то, что вид у него был несколько отсутствующий. Куда же девался его энтузиазм, который нас оторвал даже от столь соблазнительной, охлажденной кока-колы?

— А вот и моя сараюшка, — уронил он рассеянно и вознамерился идти дальше.

— Можно заглянуть внутрь? — спросил я.

— Конечно, Джо, конечно!.. — ответил он без особой радости, а я заметил, что он все время смотрит на узкую тропинку, ведущую к озеру Беринга.

Кого это он высматривает? Здесь же нет ни одной дороги. В том направлении во всей своей красе раскинулась только чудесная прелесть девственной природы, не тронутой цивилизацией, среди которой он мечтает прожить всю жизнь.

Джон направился прямо к дому, так что мне пришлось его остановить:

— Ты обещал показать свою сараюшку!

— А, да-да, — пробормотал он, и безо всякого интереса с его стороны мы вошли в небольшое деревянное строение, внешний вид которого не обещал ничего заманчивого.

"Сараюшка" обернулась современными лабораториями. У Джона там была собственная электростанция и даже радиопередатчик, которым можно было пользоваться как телефоном. Неизгладимое впечатление произвел на меня его кабинет.

— Садись, Джо! — сказал Джон и облокотился на кучу запыленных бумаг, предварительно согнав с них тучу разноцветных птичек.

— Садись! — еще раз пригласил он и показал на кресло, в котором очень удобно устроился крупный аист.

— Кыш! — попытался я обратить на себя его внимание, но он даже перышком не пошевелил, не говоря уж о том, что не удостоил меня взглядом.

— Шушуля у нас непослушный, — извинился Джон и два раза хлопнул в ладоши. После этого милый Шушуля неохотно уступил мне место.

— Сигарету хочешь, Джо?

— Если ты будешь так любезен... — принял я предложение, стараясь вежливо не замечать птицу, настойчиво долбившую длинным клювом мой ботинок.

— Лилюня обожает ботинки, — объяснил Джон и энергично хлопнул в ладоши. Лилюня тут же потеряла интерес к моей обуви и с оскорбленным видом ушла в угол.

Джон спохватился и хотел угостить меня обещанной сигаретой, но и это оказалось не так-то просто. Сигаретница была обнаружена в результате усиленных поисков — на ней возлежала черепаха.

Куда бы я ни посмотрел, повсюду был „пэл-мэл“ из самого разного зверья. Очень интересно и забавно было, что все эти разные виды и подвиды совершенно не нервировали друг друга. То, что они не выводили из себя Джона, можно было понять с первого взгляда. Глаза у него сияли, он снова был самим собой, то есть тем Джоном, который после кратких приветствий сразу же повел меня осматривать его совершенно особенное и неповторимое "хозяйство".

Кучи запыленных бумаг представляли собой контракты, заключенные со всемирно известными фирмами, важную корреспонденцию, счета, документы... Но Джон каким-то образом умудрялся разбираться во всем этом. Он был известен тем, что всегда быстро и тщательно выполняя все обязательства по отношению к своим партнерам.

— Джо, ты знаешь, я всегда был педантом, — сказал Джон, видимо имея в виду свой кабинет, то есть тот невероятный хаос, в котором просто понять, что к чему, уже было большим искусством. Ну что ж, наверное, только избранные смогли бы оценить все своеобразие "педантизма" Лики.

Мне стало любопытно, как это выглядит на практике, когда Джону надо бывает выкопать что-нибудь из этого нагромождения бумаг, и я нашел такой повод:

— Джон, а ты получил мою телеграмму, которую я послал тебе из Накару?

— А как же! И телеграмму, и письмо — то, что ты написал из Найроби. Сейчас, я их тебе покажу!

Папки валялись на полу, а также везде, куда бы вы ни бросили взгляд. Нумерации никакой не было, цвета они все были одинакового, не было на них и каких-либо обозначений. Но Джон сразу же открыл ту, какую нужно. Птица, сидевшая на ней, послушно переждала в сторонке, а потом снова заняла насиженное местечко.

— Ну вот, видишь! — воскликнул Джон. — Телеграмма шла десять дней, а письмо почти месяц, но все здесь, на месте!

Если бы в кабинете царил порядок, то такой человек как Джон Лики не нашел бы в нем нужную бумажку до скончания века.

В "сараюшке" Лики меня удивило еще одно. Вся эта зверушечья компания прекрасно чувствовала себя в его кабинете, а в лабораториях не было ни одной живой души. Кто его знает, может Джон их так приучил, или беспорядок им казался более привлекательным? Лаборатории так и сверкали чистотой, повсюду чувствовалось, что здесь царит система и тщательная организация.

Потом Лики подошел к окну и снова засмотрелся на узенькую тропиночку, ведущую к берегу озера Беринга. На его лице опять отразилось отсутствующее, неспокойное выражение, привлекшее мое внимание еще во время осмотра змеиной фермы.

— Пойдем, Джо! — сказал он с таким нетерпением, что я моментально встал. Мое место сразу же занял аист, а мы вышли наружу.

На дворе Джон остановился в нерешительности. Поблизости стояла большая собачья будка, вызывавшая в этом окружении странное впечатление неестественности. Я просто вообразить себе не мог, что Джон способен держать у себя что-либо настолько нормальное, как обыкновенная собака... Меня, конечно, мучило любопытство.

— Это твой любимчик, да? — спросил я.

— Нет. Любимчика я тебе еще представлю. Это наш Тютенька.

Из будки доносились храп и сонные вздохи.

— Тютенька! — кликнул Джон, в тот же миг высунулась голова и...

Из собачьей будки вылез огромный гепард. Он щерил зубы и как-то уж очень мало был похож на Тютеньку.

Лики погладил его и снова уставился на тропинку. За этим определенно что-то скрывалось. Я уж было решился задать пару вопросов, как вдруг Джон заговорил сам:

— Бегемот — восхитительное животное. Ты знаешь бегемотов, Джо?

— Я написал о них несколько статей.

— По своим собственным наблюдениям?

— Еще бы!

— Это прекрасно, Джо! — обрадовался Джон и потащил меня к дому. Во время любой из своих экспедиций я занимался исследованиями по экологии и психологии животных, меня интересовал и образ их жизни в стаде, и отношения животных одного и того же вида, а также межвидовые отношения. Да, бегемоты меня интересовали, но что это такого прекрасного нашел в этом Джон Лики?

Я уселся в то самое плетеное кресло, из которого меня два часа назад хозяин так немилосердно вытащил. А теперь он восторженно уговаривает:

— Рассказывай, Джо! Рассказывай о бегемотах!

Мне пришлось рассказывать довольно долго. Я рассказал, как однажды наблюдал бой двух соперников за самку в брачный период. Пока кавалеры "клали головы" в бою, дама обольстительно потягивалась в луже грязи. Бой был грозным... соперники широко разевали огромные пасти, пыхтели как паровозы, а их белые клыки устрашающе сверкали на солнышке. Ну, думаю, как сейчас столкнутся эти два гиганта! Ан нет! Кавалеры каждый раз вовремя успевали затормозить. В конце концов один из них решил, что хватит с него этого развлечения и осторожненько дал тягу с поля боя. Я в нетерпении ждал момента, когда победитель догонит поверженного — какой бы это был кадр для кинокамеры! Но все преследование окончилось топаньем ногами — и то только так, для пущей важности. Победитель пошел к своей даме. Приласкав ее, он освежился купанием, а потом опять направился к ней...

— Рассказывай, Джо! — начинал теребить меня Джон, как только я останавливался.

— Рассказывай о бегемотах!

Однажды мне пришлось увидеть роды. Бегемотики появляются на свет по большей части в воде, но и на суше тоже. Как только они увидят свет божий, сразу же начинают дрыгать ножками, чтобы поскорее высунуть голову из воды и глотнуть воздуха. Те же рефлекторные движения они проделывают и тогда, когда рождаются на берегу.

Желудок у бегемотов просто фантастический. Состоит он из четырнадцати "отделений". Бегемот питается самой плохой травой, которой пренебрегают даже слоны. Так что бегемот — это самый непритязательный едок.

— Знаешь, Джон, я просто не понимаю, почему туземцы не разводят бегемотов в качестве домашнего скота, — заметил я. — Мясо бегемота содержит большое количество протеина, а по сравнению со свининой в нем совсем мало жира. Мясо бегемота — отличная штука, Джон.

— Я никогда не ел мяса бегемота, Джо, поэтому мне неизвестны его отличные качества, — нахмурился Джон, и до меня дошло, что я ляпнул какую-то бестактность. — Я никогда не возьму в рот ни кусочка мяса бегемота!

Тут чудак Лики подошел к окну, наступила неловкая тишина. Я ничего не понял и очень обрадовался, когда в дверях появилась его жена. Джон сразу напустился на нее:

— Где Зузочка?..

Мне было известно, что у Лики три дочери. Наконец-то я нашел решение вопроса о его странном настроении — причиной всему отеческая забота о Зузочке. Я вздохнул... Так никогда и не поймешь, чем невзначай обидишь такого вот чудака, и слава богу, что я хоть тут оказался ни причем. Однако мне опять было суждено ошибиться.

— Где Зузочка?! — все больше свирепел Джон. — Ни забот у тебя, ни хлопот, вот ты и... Пойдем, Джо!

Я бы сказал, что хлопот у миссис Лики было предостаточно. Ей, наверное, с лихвой хватало одного своего мужа. Но в ответ на все его несправедливые обвинения она только улыбалась.

— Пойдем, Джо! — подгонял меня Джон. Кока-кола опять осталась недопитой.

Мы вышли из дома, и Джон чуть не бегом припустился по узкой тропинке, которая с самого начала вызывала во мне какое-то внутреннее беспокойство.

Когда мы пришли на берег озера, он показал пальцем на воду и сказал:

— Ну, конечно. Я так и думал. Ты только посмотри, Джо!

Я поглядел в указанном направлении. Далеко от берега в воде, вопреки всем законам природы, неподвижно стояла цапля.

— Зузочка! — крикнул Джон сердито, но в голосе его явно прозвучал оттенок нежности. В ответ на призыв цапля взлетела, откуда-то из-под воды вынырнули крупная голова, сонные глазки и забавные маленькие уши. Таким образом, тайна раскрылась, оставалось только познакомиться с Зузочкой.

— Какая она красавица, а, Джо! — восторгался Джон.

Зузочка зевнула... Ротик она при этом открыла невероятно широко, и штук сорок зубов показали себя во всей своей красе. У Зузочки были очень хорошенькие "зубки".

Мне было сообщено, что обычно Зузочка пребывает на кухне и что, как только она нарушает этот свой обычай, весь дом Лики поднимается по тревоге.

В тот день вечером мы пошли на озеро ловить птиц. Я так это небрежно загребал веслом и задел им бегемота. Он ужасно разозлился и перевернул нашу лодку. Я тут же вспомнил об охотнике Масупио, которому бегемот с невероятной быстротой и легкостью откусил руку, вспомнил и о бельгийце М. Веребеке, лодку которого бегемот превратил в мелкие щепки, а сам он чудом остался жив.

Можете себе представить, как я себя чувствовал!

— Бегемот восхитительное животное! — восторженно прокричал Джон, как только вылез из воды.

Как нам удалось доплыть до берега, этого я уже не помню.

Зато я разгадал секрет Джона: слабостью этого великого специалиста по пресмыкающимся были бегемоты.

В последние годы крупных животных отлавливают с помощью специальных ружей или арбалетов, стреляющих шприцами с усыпляющими или обездвиживающими препаратами. Шприцевые „пули“ изготавливаются из пластмассы или дюраля. Сам миниатюрный цилиндрик шприца имеет нарезку с обоих концов. На одном конце закрепляется игла с двухмиллиметровым крючком, на другом — в качестве поршня вставляется резиновый цилиндрик, в котором находится примерно сантиметровое углубление для миниатюрного патрона. Все вместе закрывается специальными пробками со стабилизирующими полет крылышками или щеточками. Таким шприцем обычно выстреливают из ружья калибра 32 (это означает, что из одной либры, т. е. 454 гр. свинца можно отлить 32 совершенно одинаковые пули, которые должны быть выстрелены из ружья этого калибра). Как только шприц вонзается в тело животного, мини-патрон взрывается от удара, взрывные газы проталкивают вперед резиновый поршень, который, собственно, и вводит усыпляющие и обездвиживающие средства. Крючок на игле шприца удерживает его в теле животного.

"Стрельба" шприцами сопровождается многими трудностями и сложностями. Если шприц летит слишком быстро, то он действует действительно как настоящая пуля, умертвляющая или тяжело ранящая животное. Если же скорость его полета замедлена, то не достигается точности попадания. Чтобы не „угодить в молоко“, нужно стрелять с расстояния двадцати-тридцати метров с борта движущегося джипа, мчащегося с постоянной скоростью и преследующего животное на расстоянии от десяти до пятнадцати метров.

Самые современные усыпляющие средства оказывают действие через три, максимум восемь минут, так что животное вместе с вонзившимся в его тело шприцем успевает пробежать еще несколько сотен метров; иной раз оно беспомощно останавливается — то есть, каждый раз животные реагируют на введенные препараты по-разному. Одни отбегают на несколько шагов и останавливаются, потом все-таки пытаются идти дальше, но — под воздействием введенного выстреленным шприцем вещества остаются лежать на земле. Другие, наоборот, бегут совершенно обезумев, до тех пор, пока не проваливаются в какое-нибудь болото или не запутываются в густых зарослях, из которых их бывает очень трудно вытащить и погрузить в машину.

Следующая проблема заключается в том, что не все животные одинаково реагируют на вводимые препараты, так что бывают, например, такие случаи, что одному шестисоткилограммовому носорогу требуется для обездвиживания в полтора-два раза большая доза, чем другому — причем такого же веса. Иногда случается, что даже при удачном выстреле и точном попадании патрончик не взрывается, поршень не выдавливает препарат из шприца — животное преспокойно удирает, а мы напрасно ожидаем, пока оно упадет. Некоторые животные, наоборот, слишком быстро реагируют даже на небольшие дозы, так что необходимо быть все время начеку для того, чтобы вовремя ввести антивещества, иначе они могут погибнуть. Любое обездвиженное животное мы как можно скорее укладывали в клеть и сразу же вводили ему противоположное по действию вещество. Препарат оказывает свое действие на организм гораздо быстрее, если вводить его непосредственно в вену — в таком случае дозу можно уменьшить даже наполовину. Все препараты, о которых говорилось выше, относятся к наркотикам, опасным и для человека. Поэтому применение большинства из них контролируется международным законодательством. Поэтому также во многих африканских государствах отлов животных с помощью шприцевых „пуль“ разрешается только в присутствии ветеринара, прошедшего специальную подготовку.

Несмотря на множество трудностей, отлов с помощью наркотических препаратов более выгоден и легче осуществим, чем отлов с лассо или другие методы. Приблизиться к пасущемуся животному на шестьдесят шагов — для опытного охотника гораздо легче, чем догонять его в джипе на пересеченной местности. И все-таки я не люблю "отстрела" животных наркотиками. При этом методе отлова часто случается, что патрон с наркотиком настигает животное после длительного преследования, когда оно уже начинает задыхаться от бега, кровообращение его ускоряется, так что наркотик, попадающий в организм при таком состоянии, в любом случае вредит здоровью животного. Несколько раз случалось так, что носороги, отловленные с помощью обездвиживающих препаратов, безо всякой видимой причины погибали через несколько недель в наших загонах. Поэтому все животные (кроме трех носорогов), которых мы привезли в наш зоопарк, были отловлены другими методами.