Царь зверей не лев

Война с племенем борано

При постройке лагеря и загонов для животных нам пришлось здорово помучиться. Особенно много проблем в каждую мою экспедицию возникало с нанятыми на работу туземцами из отсталых дремучих племен.

Мы отправились на джипах в Мбала-Мбалу, чтобы подыскать себе работников. Мы запаслись подарками, разными блестящими безделушками, которые так нравятся африканцам, припасли лакомства. Словом, не хватало лишь музыки.

В Мбала-Мбале мы нанесли визит вождю племени борано. Оставив неподалеку джипы, построившись, мы приблизились к импозантной фигуре, сидевшей на каком- то мехом обитом треножнике. Несколько секунд мы стояли в почтительном и молчании. Потом мы поклонились, я до самой земли, Маррей лишь наполовину. Вождь сидел со склоненной головой, но в полуприкрытых глазах его я заметил проблески любопытства. Неожиданно выражение лица его изменилось, хмурым взглядом он словно пробуравил Маррея. Я быстро сообразил, в чем дело. Маррей нарушил церемониал.

— Поклонись! — шепнул я ему. До земли!

— Я не могу. У меня сдвинется позвонок.

В голове всплыло воспоминание о поломанных ребрах, травмах, разорванных сухожилиях, которые я заработал при охоте на диких зверей. Я не удержался и съязвил: — А при ловле позвонок тебе не мешает?

— Нет. Только, когда я наклоняюсь.

Мы не могли дальше продолжать наш диалог, так как вождь помрачнел еще больше Маррей неохотно отвесил земной поклон, и вслед за этим мы возложили дары к ногам вождя. Он, едва лишь взглянув на них, ничего не сказал. Дело было плохо — великому вождю наши подарки не понравились.

— Я, пожалуй, сбегаю за кувшином, — предложил Маррей. — Знаешь, за тем, у которого такой красивый носик.

— Давай. Только быстро!

— Я передумал. Учитывая его умственные способности, хватит и чего-нибудь поскромнее и попрактичнее.

— Например?

— Трусов.

Каждый раз трусы имели у туземцев огромный успех, правда, у тех, кого уже коснулась цивилизация и кто был не слишком консервативен. Но преподнести в подарок великому вождю нижнее белье, согласитесь, — верх неприличия.

Маррей помчался к джипу, а вождь спокойно и терпеливо ждал. Он не торопился, времени у него было достаточно. Африканцы вообще никогда не спешат, они не знают цену потерянному времени. Под временем они понимают лишь восход и заход солнца. Однажды, кажется, это было в Уганде, я попытался объяснить одному префекту, что означает слово "нервный". Было это на коктейле. Сначала я прибегнул к медицинским терминам, но он непонимающе крутил головой, и я мало-помалу стал помогать себе руками и ногами. После того, как мои объяснения были закончены, префект поднял бокал и сказал: "Давай выпьем, а то я такой нервный". Но что это на самом деле означает, он так и не понял.

Маррей принес из машины ярко раскрашенную коробку и широким жестом протянул ее вождю. Мне стало интересно, что в ней.

Пусть это будет что угодно, только не трусы.

Вождь с нескрываемым любопытством открыл коробку и вынул из нее перочинный ножик, в годы моего детства такие ножи продавали за одну крону на ярмарках. Этим его не удивишь. Я вспомнил африканские мачете, ножи, кинжалы — подлинные произведения искусства, из-за которых враждовали между собой западные фирмы, торгующие сувенирами... "Ну, что же, придется, видно, ни с чем убираться восвояси", — пытался я примириться в душе.

Но мои страхи оказались напрасными. От перочинного ножа вождь пришел в восторг и крепко сжимал его в руке в продолжении всей аудиенции. Он охотно нас выслушал и принял все наши условия. Только одно никак не укладывалось у него в голове: для чего мы хотим поймать и увезти зверей отсюда? Ведь их столько на целом свете!!!

После этого нас проводили на середину деревни, к месту, которое, вероятно, служило площадью. Здесь бегали дети, козы и собаки, бездомные, исхудавшие псы, которых никто и никогда не кормил и пропитанием для которых была лишь добыча, пойманная ими в буше. Детей и собак прогнали, после этого явились барабанщики и подняли адский грохот. На эти звуки сбежалось все мужское население деревни. Женщины прислушивались к происходящему, не покидая хижин.

Я залез на джип и начал свою речь. Я сказал, что мы дадим им хорошую работу, что они будут получать еду и по пять шиллингов в день, мы будем лечить их и давать лекарства, если же заболеет кто-то из их семьи, то и ему мы будем давать лекарства, и т. д.

Африканцы не проронили ни слова. Они слушали меня с раскрытыми ртами и с каким-то странным выражением на лицах. Я не мог ничего понять.

Только на другой день я узнал, что выражали их лица.

Маррей смочил горло какой-то жидкостью из плоской бутылки. Распространившийся запах ясно говорил, что это такое. Те, кто стояли недалеко от Маррея, почувствовали его и подошли поближе. Известие о содержимом бутылки, очевидно, быстро долетело до задних рядов, и вокруг джипа образовался тесный круг. Взгляды собравшихся с жадностью устремились к бутылке, из которой Маррей не спеша и дразняще потягивал.

Но вот он отнял ее ото рта, облизнулся от удовольствия и в наступившей гробовой тишине спросил:

— Так что? Придете или нет?

— Придем! — обрадованно закричали они.

На следующий день в наш лагерь пришло около шестидесяти человек из племени борано. Мы не ожидали такого успеха. До сих пор мне удавалось нанять в буше двадцать-тридцать человек, не больше. И вот... В ожидании они уселись под деревьями.

— Позаботься о них, — велел я Симону, нашему бригадиру, которого мы привезли с собой из Найроби. — Об условиях работы я с ними уже договорился, здесь все ясно. Ты только скажи, что им делать.

Симон принялся за дело. Обучив их, он разделил всех на группы, и каждому объяснил, что делать. Если бы вы им, к примеру, сказали: там мы построим загон, вы бы ничего не добились. Никто бы вас не понял, вышла бы лишь одна путаница и беспорядок, а дело бы продолжало стоять.

Отдавать им распоряжения надо следующим образом: ты понесешь доску, ты ему поможешь, ты ее приставишь, ты принесешь гвозди, ты их забьешь... Работа, которую мог бы сделать один человек, должна быть разделена на части, и каждую из них должен выполнять уже кто-то другой.

С Симона семь потов сошло, пока он справился со своей задачей. Все работы по постройке лагеря и загонов для животных он разбил на отдельные фазы и составил точное расписание их выполнения.

— Они очень смышленые, — похвалялся он. — Я думаю, им можно было бы все объяснить и покороче. Ну, посмотрим. Если они хорошо проявят себя, я все переделаю и сэкономлю массу времени.

— Действительно? Все быстро понимают? — недоверчиво спросил я. Во все мои предыдущие экспедиции мне этого ни разу не удалось добиться.

— Да, они внимательно слушали, даже слова не проронили.

Я взглянул на них. Все были высокие, стройные, сильные, лица сосредоточены и внимательны. Довольный, я пошел на другой конец лагеря, и до меня еще донеслось, как Симон, радостно хлопнув в ладоши, крикнул: — Ну, а теперь за работу!

Он прибежал за мной через полчаса и еще издалека закричал:

— Бвана, это непостижимо! Идите посмотрите.

Африканцы сидели на том же самом месте с тем же выражением на лицах.

— Вы чего тут сидите? — сердито закричал я. Все встали.

— Вы чего стоите?

Все опять сели. Они непонимающе смотрели на меня. Черт возьми, как это прикажете понимать?

— Чего вы ждете? — закричал я, уже порядком разозлившись.

Вместо ответа вперед вышел высокий африканец и сказал:

— Ты обещал нам по пять шиллингов?!

— Обещал.

— Ты обещал нам еду?!

— Обещал.

— Ты обещал нам лекарства?!

— Обещал.

— Обещал лекарства для наших жен и детей?!

— Обещал.

Немного помолчав, африканец повернулся к остальным.

— А что еще обещал нам белый господин?

— Огненную воду! — закричали все хором.

Да, все это они должны были получить, кроме огненной воды. А виной всему был Маррей. Как им теперь объяснить, что самое желаемое, огненную воду, они не получат? Именно поэтому мы всегда выплачивали африканцам заработок в конце месяца. Если бы мы платили им, скажем, каждую неделю, то они преспокойно бы предавались пьянству, а к работе бы больше не приступили. Я был зол на Маррея за то, что он так усложнил дело, которое, казалось, шло как по маслу.

Но я не мог себе позволить долго предаваться размышлениям, так как высокий африканец решительно потребовал: — А теперь давай все, что ты обещал!

— Но сначала вы должны поработать! — едва сдерживаясь, сказал я.

Невероятно, они думали, что спокойно себе будут посиживать в тенечке и получать за это плату, что достаточно только каждый день приходить в наш лагерь.

— Симон, объясни им, что от них требуется, — сдержанно сказал я, стараясь не смотреть на его полное отчаяния лицо.

Наш бригадир героическим усилием заставил себя еще раз им все объяснить, и я, уверенный, что дело идет на лад, пошел в другой конец лагеря.

Не прошло и полчаса, как снова прибежал Симон и сообщил:

— Бвана, они хотят с вами говорить и требуют, чтобы вы пришли.

Оказалось, все хотели одновременно делать одно и то же, вместе носить гвозди, вместе их забивать, носить доски и т. д. Они решительно были против, чтобы кто-то из них выполнял другую работу: вдруг один сделает чуть-чуть больше, чем другой, тогда он уже не сможет получить такой же заработок, как и тот, второй.

Я изо всех сил старался сохранять спокойствие и невозмутимость: ведь они нам были нужны, без рабочих рук нам просто не обойтись. Я принялся снова все объяснять, мы проспорили до самого вечера, и они отправились домой.

На следующий день к нашему лагерю подошло много людей. Их было гораздо больше, чем вчера. Очевидно, уже распространился слух, что тут объявился один белый глупец, который за безделье платит по пять шиллингов в день.

Все повторилось с самого начала. Согласитесь, что и моему терпению мог быть предел. Я не выдержал. Я выдал им плату, каждый получил по десять шиллингов за два дня, в течение которых мы вели пустые разговоры, а потом сказал им:

— А теперь убирайтесь! Чтоб я вас больше не видел.

Да, я так и сказал им. Но что из этого получилось!

Племя борано объявило нам войну.

Когда через три года мы вернулись в места, где в 1971 году ловили носорогов — происходило это в местах у Дарайяны — мы были страшно удивлены. Как и прежде, стоял наш лагерь, остались и загоны, наша старая палатка, даже кострище, от которого еще шел дым. Под полусгнившим деревом сидел африканец, когда-то работавший у нас. При виде нас он очень обрадовался и сказал, что все это время он ждал нас, веря, что мы вернемся в эти места ловить зверей. Он ждал нас три года.

Носорогов истребляют из-за их рога. Существует поверие, что полученный из их рога порошок возрождает мужскую силу. За рог носорога платят баснословные суммы; так, в 1965 году один килограмм стоил 450 западногерманских марок. Рог черного носорога достигает одного метра и даже больше, задний рог обычно короче, примерно около пятидесяти сантиметров. Вес обычно не указывается, но вместе они весят 10-12 кг.

И. А. Гунтер, застреливший более 1600 носорогов, на собственном опыте испытал действие порошка из рога носорога: "Несмотря на то, что я выпил несколько порций отвара из рога носорога, я, к моему разочарованию, не ощутил никакого действия. По-видимому, сказалось мое неверие в его чудесную силу, или рядом не оказалось той, которая бы разбудила мои чувства".

Старая самка носорога, отловленная нами, каждое утро проделывала дыру в загоне и впускала к себе детеныша. Позднее она проделала дыры еще в четыре загона с детенышами и всех впустила к себе. На следующий день мы нашли ее лежащей на куче травы со всеми детенышами, чем она явно была очень довольна.

Когда мы снова водворили всех на место, она стала проявлять беспокойство, металась по загону, пытаясь снова пробраться к ним. Но она не сделала ни одной попытки проделать дыру в другой стене и убежать в буш, хотя толщина стен везде была одинаковой. В конце концов мы соорудили большой загон и впустили их всех вместе. Это сразу же успокоило старую самку.

Самым несчастливым днем для меня за все пребывание в Африке было 26 февраля 1970 г. Утомленные ловом под палящим солнцем, мы отдыхали в тени перед хижиной и пили чай. Еще издали мы заметили приближающегося к нам африканца. Подойдя, он спросил меня и протянул мне конверт. В нем была телеграмма и приложенное к ней письмо из нашего посольства в Кампале. Умер мой отец. Но в голове сразу же пронеслась мысль, что я не смогу поехать на похороны, хотя и очень хотел бы: я не мог оставить зверей. Я сидел на большом камне, слезы душили меня. Я вспомнил наше расставание, когда, стоя у нашего дома, отец сказал: "Мы вместе отпразднуем твое возвращение!" В Пилникове меня ждали целую неделю и, не дождавшись, похоронили отца.