Царь зверей не лев

Прощание в полночь

Наступила долгожданная минута. кортеж машин выстроился вдоль пыльной дороги, еще немного, и мы отправимся в буш. Весь день мы укладывали и упаковывали вещи, сейчас наступила ночь, а с нею и долгожданный момент.

Мы стартуем от резиденции Маррея, где размещается его новая фирма, которую он создал лишь для нас, для осуществления замысла чехословацкого сафари.

На горизонте видно зарево. Это огни Найроби. Старая ферма, купленная Марреем, кажется декорацией на сцене и при свете луны наводит еще большее уныние.

Маррей, подобно капитану, выходит последним. Мы стоим перед раскрытыми дверями фермы. Маррей в нерешительности держит ключ в руке. Еще минута, двери за нами закроются, и мы отправимся в неизведанное. Маррей словно стремится продлить этот миг. Мы стоим молча, неожиданно для себя не зная, что и сказать. А сказать хочется многое. Только слова никак не удается найти.

— Джо, давай еще подождем, — прошептал Маррей, оглядываясь, словно опасаясь, что нас подслушивают. Молодых зоологов поблизости не было. По-видимому, они уже были в машинах.

— Зачем? — удивился я. Меня охватила дорожная лихорадка, хотелось как можно скорее оказаться в буше.

— Посмотри, — Маррей показал на светящийся циферблат часов. — Через несколько секунд настанет полночь. Давай немного подождем.

— Ты веришь в приметы? — улыбнулся я, но тем не менее его настроение передалось и мне.

Маррей молча следил за стрелкой на светящемся циферблате. Не знаю, что со мной случилось, но и я с волнением отсчитывал последние секунды, отделяющие нас от начала нового дня. Смешанное чувство радости и тревоги овладело мною.

Секундная стрелка бежала быстро. Маррей молча следил за ней и, когда настала полночь, произнес:

— Джо, я желаю тебе много счастья.

В голосе его звучала теплота, почти нежность, но грустные глаза настороженно вглядывались в темноту.

— Спасибо, Маррей.

Мы стояли на пороге фермы, Маррей как бы не решался закрыть двери. Свет освещал лишь половину его лица, и он выглядел каким-то чужим и непривычным.

— Не сердись, что я столько раз доставлял тебе неприятности, — начал он совсем серьезно. — Ведь ты знаешь...

Да, я знаю. Кошмарные часы, проведенные в самолете Маррея, я, по-видимому, не забуду никогда. Но почему он вспомнил об этом именно сейчас?

— Да, я часто сердил тебя. Но теперь у тебя будет возможность, много возможностей отплатить мне за это.

Маррей был похож на обиженного ребенка, казалось, он вот-вот надует губы. Я было рассмеялся, но тут же вспомнил, что где-то поблизости находятся его мальчики. Майк Большой и Майк Маленький, Джонни и Томас, словно темные изваяния, стояли поодаль. Собственно говоря — минута была символической. Мы — шефы, и они... Да, полагалось бы в напутствие сказать что-нибудь торжественное. Но ничего не приходило мне в голову. Маррею тоже. Тоскливое настроение еще не покинуло его.

— Не сердись на меня, — тихо проговорил он, а потом добавил: — Мне надо тебе что-то сказать.

Ребята Маррея незаметно приблизились. Их тоже насторожило непривычное поведение шефа. Но Маррей энергично скомандовал:

— Отъезжаем! Все по местам!

Молодые зоологи разочарованно удалились. Маррей наклонился ко мне и чуть слышно прошептал на ухо:

— Мне страшно.

Если бы вы знали, насколько трудна и опасна работа в буше, у вас бы тоже от этих слов захолонуло сердце. Я сразу представил ситуацию, столько раз мной пережитую, когда исход дела в минуту опасности зависел от того, придет ли тебе кто-нибудь на помощь или нет. И представив сейчас в этой роли Маррея, я уже видел, как он задает стрекача и...

— Что ты сказал? — в ужасе переспросил я.

— Мне страшно. Я никогда так не боялся.

Маррей взялся за ручку двери и как-то задумчиво и нерешительно закрыл ее. Старые петли заскрипели. Звук был неприятный.

Когда мы садились по машинам, я оглянулся, чего обычно не делаю в подобных случаях. Ферма, залитая холодным лунным светом, казалось опустевшей и наводила тоску и уныние.

Но, приблизившись к машинам, Маррей снова почувствовал себя героем. С генеральской уверенностью он отдавал и отменял распоряжения, которые его ребята тут же бросались выполнять. Маррей снова обрел силу, и я с облегчением вздохнул.

— По машинам! — скомандовал он. Вообще он вел себя так, будто был тут самый главный.

Ребята расселись по машинам, но Маррей и тут вмешался:

— Не туда. Сюда! Сюда садитесь!

Молодые зоологи выстроились перед ним.

— Первая остановка будет лишь в Гарисе, — распоряжался Маррей. — До нее останавливаемся лишь в исключительном случае. Извольте запомнить это. Лишь в исключительном случае! — Маррей повторил все наше расписание, которое составлял я. Ребята его уже знали, но послушно стояли и слушали. Мое терпение было на исходе, впереди — 520 км пути. Но все же я доставил эту радость Маррею. Он снова был тем, прежним Марреем. Что ж, хорошее настроение — залог успеха.

После того, как он обошел весь кортеж и заглянул в каждую машину, я уже был готов к тому, что сейчас он начнет перекличку. Но Маррей удовольствовался осмотром, и все остальное закончилось быстро.

— Да здравствует чехословацкая экспедиция! — воскликнул Маррей.

Все машины ответили дружным гудком.

Последовало последнее распоряжение.

— А теперь... Внимание! Старт! — прокричал Маррей, и кортеж тронулся, — разумеется, без него.

Это была первая вынужденная остановка до Гарисы.

Вторая последовала через четверть часа.

Джип, в котором ехал Маррей, начал отчаянно подавать условленный сигнал. Я выскочил из машины.

— Что, горит? — теряя терпение, закричал я. Так мы не доберемся до Мбала-Мбалы и за год. Мы должны были сделать первую остановку лишь через четырнадцать часов.

Укрывшись в темноте, Маррей выдал:

— Ты помнишь наш уговор, что в этой экспедиции будут два шефа? Ты и я.

— Помню. Ну и что?

— Я полностью передаю тебе права, — великодушно изрек Маррей. — Отныне ты полновластный руководитель экспедиции.

С этими словами он направился к джипу. По дороге он даже, кажется, подпрыгнул.

До самого местечка Тика шло вполне приличное асфальтированное шоссе. Но за Тикой начиналась проселочная, с глубокими выбоинами дорога, никуда негодная даже по африканским понятиям. Однако мы ехали, не останавливаясь. Маррею больше не удалось найти для этого повод.

Двигаться точно по расписанию в этих краях почти невозможно, всегда надо иметь в запасе хотя бы полдня. Мальчики Маррея по очереди сменяли друг друга за рулем, и в Гарису мы прибыли точно по расписанию — через четырнадцать часов. Здесь мы запаслись бензином, наполнив все канистры и бочки. Правда, в Мбала-Мбале есть бензоколонка, но кто знает...

Мы приближались к мосту. Это был единственный в этих местах мост через реку Тана. Осматривая в бинокль местность, я разглядел шлагбаум, опущенный через дорогу, а в тени деревьев — людей в форме. По-видимому, местный полицейский патруль охраняет мост. Когда мы подъехали ближе, полицейские с оружием в руках вышли на дорогу. Ничего хорошего это не предвещало.

Я дал знак, и наш кортеж остановился. Я взял из машины портфель с документами, собираясь познакомиться с этими недоверчивыми господами.

— Куда вы едете? — было первое, что они спросили.

— В Мбала-Мбалу.

— Зачем?

— Ловить зверей.

— Зачем?

Я не стал разъяснять им замысел создания чехословацкого сафари. Все равно бы они не поняли. Я достал лишь документы и лицензии, подтверждающие, что нам разрешено в этих местах отлавливать животных. Полицейские, передавая бумаги друг другу, тщательно их просмотрели, покачивая головами и глядя на нас как на какое-то диво.

Я уже упоминал, что в местах у реки Тана высота над уровнем моря около трехсот метров. Немилосердно палящее солнце в значительной степени отравляло нашу жизнь на протяжении всего пребывания в буше. Так было и сейчас. Но полицейские, казалось, не замечали солнца, очевидно, уже привыкнув к его лучам, а кроме того они были рады случаю немного поразвлечься. Люди сюда заглядывали крайне редко.

— Теперь, когда все формальности улажены, мы можем следовать дальше, не так ли? — сказал я как можно вежливее.

Маррей, удобно развалившись, сидел в машине.

— Нет, не можете.

— Почему? — спросил я, начиная злиться.

— За шлагбаумом начинается неконтролируемая территория. Это последний полицейский пост.

Я знал, что ловить животных нам придется на спорной территории. Вот уже многие годы между племенами на сомалийско-эфиопской границе временами происходят ожесточенные столкновения.

— Перейдя на ту сторону, — продолжал полицейский, — вы поедете на свой страх и риск. Там дальше кенийские власти ни за что ответственность не несут.

Я сел в машину, включил зажигание и стал ждать, когда поднимется шлагбаум, отделяющий нас от другого мира. Полицейские, утратив интерес к нашим особам, снова отошли в тенек.

— Пропустите же нас, — в нетерпении прокричал я.

— Мы не можем, — хором ответили они.

— Почему?

— Потому что нет третьего.

— Зачем третий? Шлагбаум не такой уж тяжелый, мы поможем вам поднять его.

— Нас должно быть трое.

— Мы привезем вам его.

— Этого вы не сможете сделать, его разорвал лев.

Я слышал, что в этих местах львы особенно агрессивны. Мы убедились в этом на собственном опыте, пережив много драматичных моментов. Но об этом позже. Сейчас главным для нас было — попасть за шлагбаум.

— В Гарисе или где-нибудь в округе все же должен быть третий полицейский! — в отчаянии вскричал я.

— Он есть. Но это начальник.

Я развернулся и отправился в Гарису.

Когда я наконец отыскал их начальника, мне пришлось приложить все свои дипломатические способности, чтобы, не дай бог, не задеть его самолюбие. Ведь я просил его о невозможном: этот сановник должен был отправиться на пост и быть там третьим полицейским, чтобы пропустить нас на неконтролируемую территорию. В конце концов мне это удалось.

Но и теперь все было далеко не просто. Процедура у шлагбаума длилась почти до вечера. Мы снова и снова должны были все подробно объяснять, и в конце концов нас постигло самое худшее — тщательный осмотр всех машин.

После этого мы должны были еще расписаться в особой книге, подтверждая, что теперь мы сами в ответе за свои жизни. Маррей молча смотрел на подписи наших предшественников, вид у него был озадаченный. Я догадывался, о чем он думает: остался ли кто из этих людей в живых?

Когда мы очутились по ту сторону шлагбаума, Маррей вдруг заявил:

— С завтрашнего дня я начинаю худеть.

— Зачем?

— Чтобы не возбуждать аппетита у львов.

В жаркие дни, которые стоят во время засухи, звери укрываются в тени кустов и деревьев, тем самым избегая перегрева и предупреждая излишнюю потерю влаги из организма. Слоны пасутся рано по утрам и вечером, когда отправляются на водопой, остальное время они стоят или лежат в тени тернистых деревьев. Жвачные животные редко ложатся на бок: в этом положении пища плохо пережевывается. Маленькие антилопки прячутся в траве, импалы укрываются в тени кустов. Обычно все стадо отдыхает, лишь несколько старших самок несут караул.

Травоядные часто отдыхают с закрытыми глазами, но это не значит, что они спят. Ритмично двигающиеся челюсти, шевелящиеся уши и хвосты подтверждают, что они всего-навсего подремывают.

Лишь изредка какая-нибудь антилопа заснет на несколько минут. Самая большая соня из травоядных — зебра, порой глубоко засыпающая на десять и больше минут.

В полуденный зной в сон клонит и крупных хищников. Гепарды отдыхают на ветвях высоких деревьев, львы — в тени кустарников, часто неподалеку от своей добычи, которую они стерегут от падальщиков. Во время отдыха львы тяжело дышат. Объясняется это тем, что потовые железы у них отсутствуют, и во избежание перегрева потоотделение происходит посредством дыхания. У гиеновых собак потовые железы расположены в носу, испарение влаги из организма происходит через лапы и посредством слюны, капающей с высунутого языка. У некоторых животных для терморегуляции служат уши: слоны беспрестанно, словно веером, обмахиваются ими, а антилопы очень быстро двигают ушами.

При обычном способе отлова животных в открытой местности нужны машина и лассо. В машине, сразу же за кабиной, на высоте бедер или пояса человека мы устанавливали особое крепление для бросающего лассо. Обычно это был широкий кожаный пояс или слабо надутая резиновая шина, в которую пролезал человек. В кузове находился еще помощник, которому при быстрой езде приходилось держаться за борт.

Лассо мы привязывали к бамбуковой жерди длиной в шесть-восемь метров. Оно делается из мягкого хлопкового каната, и толщина его зависит от величины зверя, которого вы ловите. Лассо из синтетических волокон крепче, но оно более грубое, им легко можно "обжечь" руки или поранить животное. Петля на лассо обычно делается размером 80×80 см и продергивается в расщепленный конец бамбуковой жерди. При лове зебр, антилоп и жирафов используются более легкие машины с большой скоростью: надо как можно быстрее поймать животное, чтобы изнурительная охота длилась по возможности меньше.

Зебр мы отлавливали на легких джипах с помощью лассо. Поймав, мы загоняли их в небольшой крытый загон. После того, как они немного приходили в себя и привыкали друг к другу, мы выпускали их в большой общий загон. Первые два дня, проведенные в неволе, они отказывались от пищи, но на второй день начинали пить воду, а на третий уже нормально ели. Дня за два до перевозки животных мы разбирали стену общего загона и на ее месте устанавливали рядом друг с другом открытые ящики для транспортировки зверей. В ящики мы клали сено и корм.

Безгривых зебр с тяжелой и более маленькой головой и маленькими белыми ушами мы ловили в областях Карамоджа и Себейя в Уганде. Живут они небольшими группами в двадцать особей с одним могучим жеребцом. Жеребцу приходится вести жестокую борьбу с предшественниками, чтобы доказать свое превосходство. Я был свидетелем дуэли двух самцов, из которой победителем вышел вновь прибывший жеребец. Прогнав поверженного противника, он вбежал в стадо, но кобылы, не признавая, лягали и кусали его. Прошло какое-то время, прежде чем он завоевал их доверие. Зебры очень пугливы, от человека они всегда предпочитают держаться на расстоянии выстрела. Очевидно, сказывается их печальный опыт: зебры издавна были целью охоты из-за своей великолепной полосатой, словно бархатной шкуры.

Глядя на зебру, не перестаешь удивляться, как природа могла так разрисовать ее белыми и черными полосами в отличие от других животных, окрашенных в один и довольно неприметный цвет. Полосатое "одеяние" зебр долгое время оставалось загадкой для ученых: его яркость противоречила распространенной теории мимикрии. Но, как выяснилось, наоборот, полосатая окраска помогает зебрам отлично маскироваться. При малейших признаках опасности зебры обращаются в бегство, и это не случайно. Когда зебры бегут, очертания их силуэтов, благодаря полосатым шкурам, стираются, черно-белые полосы сливаются в серебристо-серый цвет, и бегущее стадо совершенно сливается с горизонтом. Стадо зебр как бы растворяется в дрожащем мареве жаркого африканского дня. Впечатление усиливает и серый тон обесцвеченной солнцем травы и серых, бесцветных зарослей кустарника. Бегущую зебру почти невозможно разглядеть среди антилоп и других животных. Их полосатая окраска одновременно преследует две цели: маскирует от хищников и наоборот — привлекает к ним внимание представителей своего вида.