Кошачья свара. Мадрид, 1936

Глава 25.

Обильная порция чечевицы с копченой колбасой, среднего размера буханка белого хлеба и кувшин красного вина не смогли развеять подавленного состояния духа, порожденного зловещими словами лорда Бамблби. Утоляя голод, накопленный с предыдущего дня, Энтони Уайтлэндс не мог избавиться от ощущения, что его преследует невидимый убийца. Кто угодно, в любую минуту и в любом месте мог вонзить в него нож, пустить пулю в лоб, задушить галстуком или подложить яд в тарелку или стакан.

Опасливо поглощая еду и питье, Энтони уже в который раз обдумывал, не стоит ли ему сесть на ближайший поезд и вернуться в Англию. Его удерживала лишь мрачная уверенность, что он оказался втянут в интригу международного масштаба и поэтому не было места на этой планете, где он находился бы в безопасности от заговорщиков, если они решат с ним покончить - неважно, из мести, или для того, чтобы заставить молчать, а то и просто из чувства неприязни. Единственный способ выпутаться живым из этого дела, говорил он себе, - как можно скорее завершить сделку, которая привела его в Мадрид. Только когда его существование перестанет быть помехой планам врагов, они оставят его в покое.

С этим слабым утешением он закончил обед и отправился в гостиницу. Быстро шагая по многолюдным улицам, он оглядывался по сторонам и периодически оборачивался, чтобы вовремя заметить нападение. Он прекрасно осознавал смехотворность такого поведения, ведь он не знал, как выглядит потенциальный враг. По причуде возбужденного воображения Энтони решил, что убийца должен походить на Джорджа Рафта [20], и внимательно вглядывался в лица пешеходов, пытаясь узнать лицо актера и его щеголеватый наряд из знаменитых ролей. Это сумасбродство отвлекло его от страха, а идти дальше его подталкивало нестерпимое желание добраться до гостиницы, чтобы привести себя в порядок, побриться и переодеться: если ему суждено трагически погибнуть, но по меньшей мере он будет при этом выглядеть презентабельно.

Проходя мимо богатой витрины бакалейной лавки, он остановился, вошел и купил разные продукты. Он не хотел оставаться на улице после заката и поэтому обеспечил себя всем необходимым, чтобы запереться в номере и выдержать осаду. В какой-то пекарне он купил хлеба, а в таверне - вина. Запасшись таким образом, он добрался до дверей гостиницы без каких-либо неприятностей.

По сложившейся уже традиции, портье окинул его более чем неодобрительным взглядом, что было вполне понятно, принимая во внимание его жалкий вид. Но в эту минуту англичанина менее всего волновало чье-то мнение. Он холодно поздоровался и протянул руку, чтобы взять ключ от номера. Портье передал ему ключ, кивнув при этом на что-то за спиной у Энтони. Тот резко обернулся, едва сдержав крик. Однако, в том, что он увидел, ничего ужасного не было.

В холле, в одном из кресел сидела какая-то совершенно измученная девушка и спала. Энтони спросил портье, что ему с ней делать.

- Сами решайте, - пожал плечами портье. - Явилась вчера вечера и принялась расспрашивать, где вы и не съехали ли отсюда. Я хотел вызвать полицию, но потом подумал, что вы уже и так от нее натерпелись, чтобы еще и подливать масла в огонь.

Энтони присел на корточки, чтобы взглянуть девушке в лицо, и с величайшим изумлением узнал в ней Тоньину. А та, открыв глаза, с нежностью взглянула на англичанина, словно увидев перед собой живое воплощение своей мечты. Сам же англичанин отшатнулся от нее, как при виде тарантула.

- Что ты здесь делаешь? - спросил он.

Тоньина протерла глаза и улыбнулась.

- Вчера ко мне пришел Ихинио Самора и велел отправиться к тебе в гостиницу, сказал, что ты уже всё знаешь. Он сказал, что, если тебя не будет, я непременно должна тебя дождаться. Вот я и караулю со вчерашнего дня. Я думала, ты уехал к себе на родину.

- Так это Ихинио Самора велел тебе прийти? - спросил Энтони. - И что же он сказал?

- Сказал, что ты возьмешь меня с собой в Англию.

С этими словами она показала на что-то под стулом. Энтони с замешательством увидел узелок, завернутый в цветастый платок.

- Послушай, Тоньина, - ответил он, стараясь взять себя в руки и выражаться как можно яснее. - Я не знаю, что там тебе сказал Ихинио Самора, но что было, то было, тут уж ничего не поделаешь. Это правда, что мы с ним вчера вместе обедали - по его просьбе. Он был чрезвычайно взволнован и наговорил много всяких глупостей, однако я решил ему не перечить, боясь, что ему станет совсем плохо. Потом случилось нечто такое, что заставило меня позабыть об этом разговоре. Как бы то ни было, считаю необходимым расставить все точки над "и". Итак, если Ихинио Самора сделал ошибочные выводы на основании каких-то моих слов или действий, то это его проблема, а не моя. Ты меня понимаешь?

Тоньина согласно кивнула. Успокоенный, Энтони направился к лестнице, ведущей в номера. Подойдя к первой ступеньке, он обернулся, чтобы убедиться, что Тоньина покинула отель, но обнаружил, что она следует за ним по пятам с узелком в руках. То ли она не слушала его объяснения, то ли не поняла их; или же поняла, но не намеревалась это показывать. Энтони осознавал, что нужно действовать твердо и прямо: единственным решением было схватить девчонку за загривок, вытащить ее на улицу и дать пинка под тощий зад. Это был единственный язык, пригодный для общения с простыми людьми низкого происхождения. Возможно, портье не одобрит применение силы в вестибюле гостиницы, но без сомнений возьмет ситуацию в свои руки и будем с ним солидарен. Воодушевленный этой мыслью, Энтони положил руку на плечо Тоньины и пристально на нее посмотрел.

- Ты ведь ничего не ела со вчерашнего дня, правда? - спросил он. И после ее молчаливого согласия добавил: - Тут у меня в сумке кое-какая провизия. Поднимайся ко мне в номер, и перекусим. А там видно будет.

С этими словами он подошел к портье, который с любопытством наблюдал за этой занимательной сценой.

- Я поднимаюсь к себе в номер и не желаю, чтобы меня кто-либо беспокоил, - сказал Энтони.

Портье поднял брови и сделал вид, что собирается принять меры для сохранения реноме заведения. Заметив это, Тоньина поднялась на три ступеньки, чтобы встать вровень с англичанином, и прошептала ему на ухо:

- Дай ему на чай.

Энтони поспешно вытащил дуро, подошел к стойке и положил туда монету. Портье без единого слова сунул ее в карман и начал рассматривать лепнину на потолке, пока Энтони и Тоньина поднимались по лестнице.

Поднявшись в номер, Энтони передал Тоньине пакет с провизией, посоветовав не съедать все сразу, а что-нибудь оставить на ужин; затем рухнул на кровать прямо в одежде и мгновенно заснул. Проснувшись, он увидел, что в комнате царит полумрак. Уже совсем стемнело, и лишь за окном мутно светили фонари. Тоньина спала рядом, свернувшись калачиком. Он заметил, что, перед тем, как лечь, она сняла с него одежду и ботинки и накрыла простыней и одеялом. Энтони повернулся на другой бок и вновь забылся спокойным сном.

Однако вскоре тишину прорезал внезапный стук в дверь. Он спросил, кто там, и услышал в ответ мужской голос:

- Друг, откройте дверь.

- Кто может гарантировать честность ваших намерений? - спросил Энтони.

- Я сам, - ответил голос. - Я Гильермо, Гильермо дель Валье, сын герцога де ла Игуалады. Мы встречались в доме моих родителей, и потом я тебя видел в компании Хосе-Антонио в "Веселом ките".

Голоса разбудили Тоньину. Привыкшая, очевидно, к подобным ситуациям, она моментально сориентировалась: вскочила с постели, затолкала под кровать свои скудные пожитки, наскоро собрала разбросанную по полу одежду и спряталась в шкафу. Энтони тем временем оделся и пошел открывать дверь.

Гильермо дель Валье бесцеремонно ворвался в комнату. Как всегда, он был одет с элегантной небрежностью. Открыто и дружелюбно улыбнувшись Энтони, он пожал ему руку.

- Прошу прощения за беспорядок в номере, - сказал англичанин. - Я не ждал твоего визита. А сказать по правде, я попросил портье никого ко мне не пускать, что бы ни случилось.

- Ну да, конечно, - рассмеялся юнец. - Этот тип на входе не хотел меня пускать. Но я показал ему пистолет, и это его убедило. Ты не думай, я не какой-нибудь головорез, - поспешно добавил он, видя, как побледнел его собеседник. - В любое другое время я не стал бы тебя беспокоить. Но мне срочно нужно поговорить с тобой.

Энтони запер дверь, указал гостю на единственный стул, а сам сел на кровать, наскоро накинув на нее покрывало, чтобы хоть как-то скрыть беспорядок.

- Не волнуйся, - сказал Гильермо дель Валье. - Я займу у тебя лишь несколько минут. Мы точно одни? Здесь нет посторонних? Вроде бы никого нет. Я хочу сказать, можем ли мы говорить начистоту, без опасения быть услышанными. Это чрезвычайно серьезное дело, я тебе уже сказал.

Энтони отнюдь не считал нужным сообщать пребывание в своем шкафу несовершеннолетней проститутки, а посему попросил юнца назвать причину своего визита.

Гильермо дель Валье немного помолчал, словно в последнюю секунду засомневался в разумности своего решения. С заиканием, демонстрирующим природную застенчивость и характерную для его возраста неуверенность, он начал извиняться за сердитый тон, с которым говорил в предыдущие встречи.

Он всегда чувствовал себя напряженно в доме родителей, поскольку они пытаются обращаться с ним, словно он еще ребенок. По настоянию семьи он изучал право, хотя без призвания и рвения, по складу характера он поэт, но не романтик или пейзажист, а скорее принадлежал к школе Маринетти [21]. Поэзия и политика занимали все его мысли. Возможно, именно поэтому у него и не было невесты. В университете он вошел в Испанский университетский союз [22], сначала привлеченный идеями фалангистов, а позже - магнетизмом лидера этого движения. Сейчас в свободное время он работал в Центре, помогая в организационных вопросах и пропаганде. Эта бюрократическая деятельность, поспешил он добавить, не мешает прямому участию в публичных акциях, часто с применением насилия.

- Что до того, что привело меня сюда, - продолжил свою речь Гильермо дель Валье, - я попробую это изложить как можно яснее. У меня еще немного путаются мысли. Но если выслушаешь меня до конца, то поймешь причину моего беспокойства и почему я выбрал именно тебя, чтобы о ней рассказать.

Он снова замолчал и провел рукой по лицу, не переставая оглядывать ограниченное пространство номера.

- Короче, перейду к самой сути вопроса. Одним словом, у нас в Фаланге происходит нечто странное. Подозреваю, что среди нас завелся предатель. Нет, я вовсе не имею в виду полицейских агентов. Такое у нас уже случалось. Вполне естественно, что министерство внутренних дел интересуется, чем мы занимаемся. Было бы хуже, если бы оно нами не интересовалось, не считая серьезной силой. Нас много, и безусловную преданность каждого из нас гарантировать никак нельзя. И, как я уже сказал, это не имеет особого значения, из-за такой ерунды я бы к тебе не пришел. Нет, я имею в виду предательство иного рода.

Объяснив характер проблемы, Гильермо дель Валье успокоился, и его тон стал более дружелюбным, почти доверительным. Несмотря на молодость и неопытность, он заслужил высокий пост, так что смог разобраться во всех тонкостях партии, которой служил, к тому же он видел Хосе-Антонио одновременно и в роли энергичного, уверенного в себе, своих идеях и стратегии лидера, но в то же время и в тесном семейном кругу, в компании Пакиты, Хосе-Антонио как обычного человека - его колебания, противоречия, усталость и разочарования, которые он никогда не показывал даже ближайшим друзьям. Это убедило Гильермо в ужасном одиночестве Вождя.

Слушая его, Энтони обнаружил в этом богатом и избалованном юноше с детскими и беззаботными чертами лица ту же проницательность и безжалостный ум, которыми обладали его сестры. Осознание этого факта насторожило англичанина: в последние дни он неоднократно чувствовал себя игрушкой в руках этих двух девушек и не собирался повторять горький опыт с этим юнцом.

- Я понимаю, что ты хочешь сказать, - ответил Энтони, - но какое отношение ко всему этому имеет предательство?

Молодой фалангист поднялся со стула, прошелся по комнате и остановился возле окна.

- Неужели ты не понимаешь? - воскликнул он. - Кто-то пытается устранить Хосе-Антонио, чтобы самому встать во главе революции. Или, наоборот, задушить ее в колыбели.

- Это всего лишь предположение, Гильермо. А есть ли у тебя подтверждающие это факты?

- В этом всё и дело, - с волнением ответил Гильермо дель Валье, - если бы у меня было хоть какое-то доказательство, хоть один факт, я бы пошел напрямую к Вождю и рассказал об этом ему, не ходя вокруг да около. Но если я приду с пустыми руками, с одними лишь предположениями, как он это воспримет? Разозлится и устроит мне взбучку. Но я уверен, что интуиция меня не подводит. Происходит нечто важное, что будет иметь ужасные последствия для движения и для Испании.

Энтони помедлил, прежде чем ответить, чтобы подчеркнуть этой паузой разницу в подходах.

- Это присущая испанцам проблема, - наконец сказал он, разведя руками, словно хотел обхватить всю испанскую нацию. - У вас есть интуиция, но не хватает методичности. Даже Веласкес об это споткнулся. Можешь поверить, что при всей своей отточенной технике и несмотря на проведенные в Италии несколько лет, он так и не овладел элементарными законами перспективы? Ты сам, как только что сказал, имеешь юридическое образование, но вместо того, чтобы действовать как юрист, уделяя внимание доказанным фактам и правдивым свидетельствам, думаешь и действуешь как поэт. Сейчас модно утверждать, что поэзия - это форма познания, но я с этим не согласен, по меньшей мере в вопросах подобного рода. Напротив, я считаю, что мы должны положить в основу всего логику, если не хотим погрязнуть в хаосе. Мы живем в мире с противоречивыми интересами, и совместное существование - это фундамент для коллективного создания понятных и одинаковых для всех норм.

Помолчав, он добавил с безмятежной улыбкой, чтобы немного смягчить свой назидательный тон:

- Боюсь, что подобные идеи никогда не смогут укорениться в ваших рядах.

- Я и не рассчитываю на это, - ответил Гильермо дель Валье. - Я пришел лишь затем, чтобы попросить тебя об одном одолжении. Ты спросишь, почему именно тебя? Всё очень просто: потому что ты - иностранец, ты здесь впервые и, кстати говоря, именно это снимает с тебя всякие подозрения. Ты никак не связан ни с Фалангой, ни с другими политическими движениями. К тому же я считаю тебя умным, честным и достойным человеком, а кроме того, заметил твою симпатию к Хосе-Антонио и то неуловимое родство ваших душ, из которого рождается настоящая дружба между людьми, казалось бы, совершенно разными, обладающими различными темпераментами и противоположными взглядами.

- Давай наконец приступим к сути дела, - предложил Энтони. - Чего ты от меня хочешь?

- Поговори с ним. Только не говори, что я тебя просил. Положись на его здравомыслие. Наш Вождь очень проницателен, он поймет, насколько все серьезно.

- Или устроит взбучку мне, - отозвался англичанин. Твои догадки относительно моих отношений с Хосе-Антонио так же безосновательны, как и обо всём остальном. Политическая ситуация чрезвычайно запутана, нет ничего удивительного в распространяющейся тревоге и сомнениях тех людей, в чьих руках находится будущее Испании. Если в эту неразбериху вмешается еще и иностранец, чтобы сеять страхи и подозрения, Хосе-Антонио не обратит на меня внимания или примет за сумасшедшего. Или за провокатора. Тем не менее, - добавил он, видя разочарование на детском лице собеседника, - я постараюсь поговорить с ним, если мне представится такая возможность. Большего я тебе обещать не могу.

Этого туманного заявления хватило, чтобы лицо импульсивного фалангиста снова засияло, он вскочил со стула и энергично протянул англичанину руку.

- Я знал, что могу на тебя положиться! - воскликнул он. - Спасибо! От имени Испанской Фаланги и от себя лично, спасибо, товарищ, и да хранит тебя Господь!

Энтони попытался пресечь эти излияния. Поскольку он не собирался делать обещанного и рассчитывал в скором времени покинуть страну, искренняя благодарность юноши тяжким грузом легла на его совесть. Гильермо дель Валье понял, что пора завершать беседу, и в подражание принятой у фалангистов военной умеренности, но в то же время под влиянием результатов разговора и поэтического темперамента, сказал:

- Больше я тебя не побеспокою. Только одна последняя просьба: ни единого слова моим родителям о том, что я тебе рассказал. Прощай!

Едва он вышел, Энтони бросился к шкафу. Очевидно, Тоньине стало плохо в душном шкафу, и теперь она без признаков жизни лежала среди одежды. Он взял ее на руки, перенес на кровать, затем распахнул окно и отвесил ей несколько легких пощечин, пока еле слышный вздох не дал ему понять, что бедное создание пока еще пребывает в мире живых.

Убедившись, что с ней всё в порядке, он накрыл ее одеялом, чтобы защитить от ночного холода, затем надел пальто и уселся ждать на тот самый стул, где юный фалангист пытался вовлечь его в свои реальные или мнимые интриги, всей душой при этом переживая за будущее нации. Энтони приехал в Испанию лишь для того, чтобы оценить картину, не подозревая, что окажется в самом центре столкновения всех действующих в Испании сил, вершащих историю. Он всё еще пребывал в своих невеселых раздумьях, когда Тоньина открыла глаза и огляделась вокруг, пытаясь сообразить, где находится и как сюда попала. Наконец, она виновато улыбнулась и пробормотала, словно оправдываясь:

- Прости... Я заснула и потеряла счет времени. Который час?

- Половина десятого.

- Уже так поздно... А ты, наверное, даже еще не ужинал.

Она попыталась подняться, но Энтони настоял, чтобы она осталась в постели и отдохнула. Потом он закрыл окно, подвинул к столу стул и доел остатки провизии и выпил почти всё вино, купленные чуть раньше. Когда он закончил, Тоньина спала. Энтони открыл тетрадь, чтобы сделать заметки, как давно собирался, но не смог написать ни слова. На него навалилась усталость, вызванная событиями последних дней, он отложил ручку, закрыл тетрадь, разделся, погасил свет и лег в постель, слегка подвинув соседку. Завтра я как-нибудь от нее отделаюсь, подумал он. Но пока, учитывая ситуацию, теплое тело спящего под боком существа принесло ему чувство безопасности, столь же фальшивое, как и утешительное.