Кошачья свара. Мадрид, 1936

Глава 6

Вручая ему ключ от номера, портье сообщил, что в тот вечер его спрашивал какой-то сеньор.

- В самом деле? - спросил он.

- Разумеется. Я попросил его назвать имя и фамилию. Но он не пожелал ничего сказать и не сообщил, когда вернется. Он выглядел, как иностранец, но говорил по-испански так же хорошо, как вы, а произношение у него было даже лучше вашего, уж простите мне мою бестактность.

Энтони поднялся в свой номер, размышляя, кем бы мог быть этот таинственный визитер, и кто мог сообщить ему, где он поселился. Конечно, по прибытии его занесли в книгу записи посетителей гостиницы; возможно даже, администрация сообщила в полицию о прибытии нового гостя - подозрительного иностранца. Вообще-то Мадрид посещало много иностранцев, но сейчас положение было исключительным. Ну ладно, если визитер был полицейским, почему же он тогда не представился? А главное, чем Энтони мог заинтересовать полицию - он или какой-либо другой человек в его положении? Или, быть может, что-то случилось в Лондоне, и теперь его разыскивают сотрудники посольства? И, в конце концов, к чему такие тайны?

Чтобы немного развеяться, он достал книгу, которую безуспешно пытался читать еще в поезде. Однако, в уединении гостиничного номера ему также не удалось сосредоточиться, поэтому через какое-то время он закрыл книгу и отправился на прогулку.

На улице стоял приличный холод, но центр Мадрида был заполнен толпами людей. Глядя на прогуливающихся без спешки и беспокойства горожан, вступающих в типичные для мадридцев словесные перепалки, англичанин позабыл все тревоги и ощутил царящую в воздухе радость жизни, которая делала таким приятным пребывание в Мадриде.

Бесцельно бродя по переулкам, он оказался перед таверной, в которую заходил в один из предыдущих приездов. Голоса и фальшивые улыбки перенесли его через порог заведения. Внутри, похоже, больше не осталось места ни для единого человека, но через некоторое время Энтони протиснулся к стойке. Официант обслужил его быстро и с удивительным для такой суматохи дружелюбием, словно во всей таверне не было ни единого клиента. Энтони взял порцию креветок и стакан вина.

Ожидая, он вспоминал, как в прошлый раз приходил в эту же таверну, чьи стены украшали фотографии тореро, поскольку в этом заведении располагалась штаб-квартира одного известного и воинственного клуба любителей корриды. Иногда сюда заходили и сами тореро, выпить вина со своими поклонниками. В этих случаях наступал перерыв в бесчисленных спорах, потому что тореро были настоящими идолами, и никто не был столь груб, чтобы выразить точку зрения, которая могла бы не понравиться матадору. Несмотря на дрязги, атмосфера была дружеской, и встречи всегда заканчивались песнями заполночь.

Энтони обожал эту атмосферу. Однажды вечером, несколько лет назад, кто-то показал ему легендарного тореро Игнасио Санчеса Мехиаса, человека уже зрелых лет и выдающихся достоинств. Энтони было знакомо это имя; знал он также, что он не только знаменитый тореро, но и большой интеллектуал и талантливый поэт. Вскоре после этой случайной встречи Энтони узнал о гибели тореро на арене. Федерико Гарсиа Лорка посвятил ему стихи, а Энтони, на которого гибель тореро произвела неизгладимое впечатление, перевел их на английский язык - весьма скрупулезно с точки зрения грамматики, но крайне бездарно с точки зрения великой поэзии.

Эти воспоминания и мысли о собственном простодушии вызвали у него смех, при виде которого сосед по бару произнес:

- Это так смешно?

- Простите?

- Вы ведь иностранец, не так ли?

- Да, сеньор.

- И судя по всему, находите происходящее забавным.

- Простите, не понимаю, о чем вы. Я смеялся над воспоминаниями, которые не имеют ничего общего с настоящим.

Пока Энтони извинялся, он понял причину недопонимания. За его спиной жарко и яростно спорили две группы посетителей. Поначалу он решил, что это обычный разговор о корриде, но на сей раз причиной стычки были не быки. Одна группа спорщиков, меньшая из двух, состояла из совсем еще юнцов, хорошо одетых, откормленных и привлекательных. Вторая - из типов грубых, мастеровых и рабочих, судя по нарядам - кепкам и платкам в горошек на шее.

Конфликт уже достиг стадии оскорблений. Рабочие кричали: "Фашисты!", на что те отвечали: "Красные!". И обоюдно обзывали друг друга козлами. Однако ничто не указывало, что от слов они перейдут к действиям. И те, и другие прикинули силы противника и в результате этих вычислений решили не выходить за пределы бранных слов. Тут один из юнцов потянулся рукой к карману. Один из его товарищей, заметив это движение, остановил его, что-то ему сказал и стал двигаться к выходу. Остальные последовали за ним, не поворачиваясь спиной к противникам, которые смотрели вызывающе.

- Вы же видите, - сказал сосед Энтони, когда в заведении установилась тишина, - раньше сюда приходили, чтобы поспорить о том, кто лучше - Каганчо или Хитанильо из Трианы... Тореро, понимаете?

- Да, разумеется, я большой любитель корриды.

- Нет, хотя теперь вы мне симпатичны. Матео, плесни-ка мне еще красного и этому господину тоже. Давайте же, следующая за ваш счет, и все довольны. Что ж, как я и сказал, так было раньше. А сегодня что Муссолини, что Ленин, что мать родная, что, прости господи, какая-нибудь ваша проклятая идея. Сейчас, как видите, все друг с другом, как кошка с собакой. Пользы от этих задир никакой, но испанцы всегда были горазды подраться, а в нынешнее время и вовсе запросто.

Испанцы обладают тонким слухом, когда речь идет о разговорах, которые их не касаются, и без смущения в них вмешиваются, чтобы высказать свое мнение, ясное и окончательное. Таким образом, через несколько минут возник звучный и нравоучительный спор, в котором несколько завсегдатаев привлекли внимание иностранца, предложив свой неопровержимый диагноз болезней Испании и собственное простое решение. Арбитрами были в основном рабочие, но хватало и клерков, ремесленников, торговцев и репортеров, объединенных общей страстью к быкам, которая сметала все социальные барьеры.

Те молодые люди, которые зашли в забегаловку некоторое время назад, были фалангистами. Они явно нарывались на драку, но мирный вид публики и аполитичный характер заведения лишил их куража. Как объяснили Энтони, фалангисты были немногочисленны, главным образом юнцы, и потому безрассудные и легкомысленные; поскольку их партия плохо выступила на последних выборах, они решили устроить беспорядки, затевая уличные потасовки, особенно в Мадриде, хотя временами социалисты и анархисты как следует их колотили.

В последнее время столкновения ужесточились и нередко заканчивались ранениями и даже смертями. Фалангисты, как сказал кто-то, были из господ, маменькины сынки, а хуже всего то, что папаши мало того, что давали им деньги, но еще и пистолеты. Вот так и вышло, что этим самым утром кучка парней в синих рубашках оказалась на социалистическом митинге и обстреляла трибуну с ораторами. Прежде чем присутствующие оправились от шока, нападавшие сбежали в автомобиле. И если бы прямо в это мгновение, продолжал завсегдатай трактира, сюда зашел бы кто-нибудь похожий на капиталиста или, еще того хуже, священника, то его бы на куски изрубили. Эта справедливая расплата ждет всех грешников, заключил он.

Проблема в том, сказал другой, что уже не осталось ни праведников, ни грешников. Легко обвинять фалангистов во всех грехах, но не нужно забывать, кто удобрил почву - диверсии, забастовки и саботаж, поджоги церквей и монастырей, бомбы и динамит, не говоря уж о совершенно определенных заявлениях о том, в чем была цель всех этих действий, а именно, в уничтожении государства, института семьи и отмене частной собственности. И всё это с молчаливого или трусливого согласия властей. С этой точки зрения, не стоило удивляться, что некоторые слои общества решили принять меры, чтобы их голос услышали или, по меньшей мере, чтобы умереть с оружием в руках.

На дав ему закончить, вмешался мужчина низкого роста в поношенном котелке, назвавшийся Моской и членом профсоюза. По мнению сеньора Моски, корни конфликта лежали в поведении каталонцев. Под видом модернизации административных структур испанского государства каталонцы разрушили единство Испании [4], и теперь вся нация рассыпалась, как стена, которую построили без раствора.

Поскольку каталонцев среди них не было, никто не опроверг этот довод и не указал на сомнительность метафоры, так что сеньор Моска продолжал говорить, что, лишившись чувства принадлежности к общей отчизне, каждый гражданин примкнул к первой же процессии, которая прошла мимо его дома, и каждый вместо того, чтобы видеть в соседе соотечественника, видел в нем врага. Еще до окончания речи ее заглушили крики других посетителей, жаждущих поделиться своим анализом ситуации. Чтобы быть услышанным, сеньор Моска встал на цыпочки и вытянул шею, как только мог, но достиг лишь того, что в результате бурного выражения чувств другим завсегдатаем с него сшибло котелок.

Дискуссия перешла к повышенным тонам, и Энтони, которому официант не забывал подливать вина, вмешался, чтобы выразить свое убеждение в том, что всё можно решить путем диалога и переговоров. Этим он навлек на себя враждебность толпы, поскольку, раз он не поддерживал ничью позицию, все считали, что он на стороне противников. В конце концов рядом с ним оказался какой-то человек, взял его под руку и знаками объяснил, что проводит к выходу. Энтони бросил на прилавок несколько монет и сделал то, чего от него требовал спутник. Когда оба без происшествий миновали барьер из человеческих тел и оказались на улице, незнакомец произнес:

- Не стоит дожидаться, пока вам надают затрещин.

- Думаете, это возможно?

- Возможно. Вы явно человек более высокородный, а раз иностранец, то никто за вас в драку не полезет. Если хотите в этом убедиться, можете вернуться обратно. Мне, как вы понимаете, до лампочки.

- Да, вы правы, и спасибо, что дали мне это понять. Кроме того, уже поздно, и мне пора возвращаться в гостиницу, а не вмешиваться не в свое дело.

Он протянул незнакомому благодетелю руку, а тот, вместо того, чтобы ее пожать, сунул руки в карманы пальто и заявил:

- Слушайте, я вас провожу до дома. На улицах опасно, тем более в такое время. И конечно, я не могу предложить вам никаких гарантий безопасности, но поскольку я местный и к тому же стреляный воробей, то знаю, когда перейти на другую сторону улицы, а когда делать ноги.

- Вы очень любезны, но я не хочу вас стеснять. Моя гостиница находится неподалеку.

- В таком случае, вы не доставите мне особых хлопот. А если вы, прежде чем вернуться в гостиницу, захотите провести время в хорошей компании, то я знаю одно местечко здесь за углом - очень чистенькое, и обслуживание на высшем уровне.

- Ах, - сказал англичанин, чувствуя, как испаряется воздействие алкоголя и он вновь начинает ощущать ночной холод и осознавать недавнюю опасность, - будучи студентом здесь, в Мадриде, я как-то заходил в бордель.

- Ну, где один раз, там и второй, - отозвался его спутник.

Они долго шли по Гран-Виа, а затем свернули в темный переулок. Там они остановились перед дверью одной из убогих с виду лачуг в пятнах облупившейся штукатурки и принялись колотить в дверь, пока не появился полусонный привратник, тряся связкой ключей. От него за добрую милю несло вином, а глаза были мутные, как у сонной рыбы. Впрочем, он весьма услужливо открыл перед ними дверь, любезно поблагодарил за чаевые, не слишком стесняясь пьяной отрыжки, и удалился. Они вошли в темный подъезд, где любезный чичероне принялся его наставлять:

- Сейчас вы подниметесь на второй этаж, постучите в дверь направо и спросите Тоньину. Я с вами не пойду, поскольку сегодня не расположен к подобным забавам. Но я охотно подожду вас здесь, выкурю на досуге сигаретку-другую. Только не торопитесь: я никуда не спешу. Да, и прежде, чем подняться, советую оставить мне ваш кошелек, паспорт и все сколько-нибудь ценное, что у вас есть; оставьте при себе разве что стоимость услуги и еще немножко - на случай, если возникнут какие-то особые пожелания. Девочки здесь, конечно, честные, но даже в самом высококлассном заведении не стоит терять бдительности.

Энтони посчитал предложение спутника вполне разумным, а потому сразу передал ему деньги, документы, часы и авторучку. Затем поднялся по слабо освещенной лестнице на второй этаж и постучал в дверь. Ему открыла старуха в халате и шали. В комнате находились еще четыре пожилые женщины; сидя вокруг журнального столика, они слушали радио и играли в бридж.

Англичанин сказал, что хотел бы повидать Тоньину. Старуха изобразила жест удивления, однако ничего не сказала и тут же исчезла за занавеской. Почти сразу она вернулась в сопровождении очень хрупкой и очень красивой девушки, которую, безусловно, прятали от гостей по причине ее несовершеннолетия. Взяв англичанина за руку, девушка провела его в закуток с койкой и умывальником, откуда он в скором времени вышел, весьма довольный.

Когда же он, расплатившись, спустился по лестнице, то обнаружил, что никто не ждет его ни в подъезде, ни на улице. Всё было ясно, как божий день, так что ему осталось лишь бодрым шагом вернуться в гостиницу и забраться в постель. Когда он погасил свет, его охватило смутное подозрение, что он попросту стал жертвой мошенничества. Но поскольку дела поправить было уже нельзя, он закрыл глаза и тут же заснул.