Кошачья свара. Мадрид, 1936

Глава 36

Донья Виктория Франциска Эухения Мария дель Валье и Мартинес де Алькантара, маркиза де Корнелла, более известная под уменьшительным именем Пакита, чувствовала, как ее беспокойство усиливалось по мере того, как проходили часы, отделявшие ее от того переломного момента, когда она оставила свои честь и достоинство в руках англичанина. Ничего из происходящего с тех пор, говоря по правде, не помогало восстановить в ее душе утраченного спокойствия. В поисках укрытия в безмятежном уединении сада она внезапно наткнулась на яростную перепалку генералов и забравшегося на стену инвалида войны.

Попытка вымолить прощение у духовного наставника, падре Родриго, наткнулась на стойкую непреклонность священника. За этим болезненным происшествием последовали тревожные поиски проникшего в дом злоумышленника, о личности которого Пакита догадывалась, что лишь увеличивало ее беспокойство.

Порядок был в конце концов восстановлен, но семейный ужин оказался хуже предшествующей путаницы: ее отец, заметно удрученный, исключительно из вежливости едва проглотил по кусочку каждого блюда; мать, сославшись на легкое недомогание, оставила еду нетронутой; брат Гильермо проглотил всю свою порцию, но сделал это автоматически и в угрюмом молчании; наконец, Лили, радость всего дома, выглядела самой грустной, самой погруженной в размышления и самой вялой. В середине ужина к ним присоединился падре Родриго, который пришел, по его словам, от одного тяжелобольного; не скрывая своего раздражения, он пробормотал молитву, надкусил ломоть хлеба, отхлебнул глоток вина и покинул столовую, бросив перед этим на Пакиту полный глубочайшего презрения взгляд.

В ту ночь молодая маркиза почти не спала. Не сомкнув глаз, она напрасно пыталась обуздать шквал мыслей и чувств, бурливших в ее голове и не дававших ей покоя. Если бы ею овладела усталость, ее сны были бы похожи на сеанс непристойного и бредового фильма, снятого дьяволом. Как только забрезжило утро, этот ночной шабаш исчез, уступив место опустошающей печали и смутному ощущению, которое силилось принять четкие формы, подобно тому, как утренний свет избавляет мир от тьмы. И это смутное ощущение было худшим из всех пережитых бедствий. Большую часть утра Пакита пыталась от него избавиться. Два раза она сталкивалась в коридорах с Лили, которая вместо того, чтобы обнять ее за шею, покрыть щеки поцелуями и ввести в курс тысячи девичьих новостей, бабочками кружившихся в ее легкомысленной головке, ограничилась взглядом украдкой, в котором было замаскировано нечто непостижимое, похожее на ненависть.

Около полудня Паките начало казаться, что дом вот-вот рухнет ей на голову, и она собралась выйти на улицу. Настроение толкало на поиски уединения, но Пакита верила, что погружение в толпу, в безмолвный контакт с неизвестными мужчинами и женщинами, занятыми своими хлопотами, переживающими собственные радости и озабоченными своими проблемами, помогло бы ей отстраниться от своего положения. Она уже надела пальто и перчатки и взяла в руки сумочку, когда в комнату вошла служанка. Какая-то женщина спрашивала сеньору маркизу де Корнелла. Увидев ее оборванный вид, дворецкий направил ее в дверь для слуг, и теперь она ждала на кухне. Она не пожелала назвать ни свое имя, ни цель визита; назвала лишь имя сеньоры маркизы и выразила уже не желание, но необходимость немедленно с ней поговорить. С громоздким тюком и грудным ребенком на руках, женщина не производила впечатления безумной или опасной.

Первым порывом Пакиты было побыстрее отделаться без дальнейших церемоний от несвоевременной гостьи, но упоминание ребенка заставило ее переменить решение. Поскольку благоразумие не позволяло ей пустить в дом незнакомку, она отправилась в то помещение, куда поместили гостью из-за ее несчастного вида. В прилегающей к кухне комнате полная женщина крахмалила и гладила рубашку, на которой была вышита корона с инициалами в готическом стиле. Пакита приказала ей выйти и там же, не присев, встретилась Тоньиной.

- Возможно, - начала та после долгих покашливаний и других звуков, походивших на оборванные на полпути попытки что-то сказать, - возможно, сеньора помнит вчерашнее, когда мы встретились в номере гостиницы того иностранца. Я...

- Я хорошо это помню, - оборвала ее Пакита с преувеличенной надменностью, чтобы с самого начала ясно дать понять, что упомянутая встреча и всё, что она могла за собой повлечь, не создавали между ними ничего общего и не уменьшали разделяющую их пропасть.

Тоньина это поняла и оценила всё неявное благородство этого признания. Она боялась натолкнуться на категорический отказ, который сокрушил бы все ее планы.

- Спасибо,- пробормотала она, понизив голос. - Я это говорила, чтобы... Я хочу сказать, что ваша покорная слуга пришла сюда не для того, чтобы давать вам объяснения или что-то в этом роде. Ваша покорная слуга, простите, проститутка. Я пришла сказать, что знаю свое место. Простите также, что принесла с собой ребенка. Мне не с кем было его оставить. Моя мать заботится о нем, но сегодня не смогла... Не она, а ваша покорная слуга... В общем, ваша покорная слуга тайком уезжает из Мадрида. Не знаю, вернусь ли я когда-нибудь. Никто не знает о моем бегстве: только я и теперь вы, сеньора.

При упоминании ребенка Пакита не смогла устоять и взглянула на шаль, в которую он был завернут. Она различила среди складок пухлые веки и припухшие некрасивые черты. Это лицо, столь мало походившее на ангельское, заставило ее содрогнуться. Она вновь подняла голову, чтобы не утратить достойного вида, и приказала:

- Скажи мне наконец: зачем ты пришла?

- Из-за сеньора англичанина. Я не знала, к кому мне и обратиться, если не к вам, сеньора.

- Я не имею никакого отношения к этой персоне. Я с ним едва знакома.

Тоньине вспомнились пятна крови на простынях, однако она понимала, насколько неуместным было бы сейчас обсуждение этой темы.

- И ваша покорная слуга не утверждает обратного. Сеньора совершенно свободна знать или не знать тех, кого сочтет нужным. Но если никто не вмешается, его убьют. Сегодня же вечером. Всё готово, приказ отдан.

- Приказ?

- Да, сеньора, приказ убить его. И ваша покорная слуга не хотела иметь к этому никакого отношения. Сеньор англичанин, с позволения сеньоры, всегда вел себя хорошо по отношению ко мне. Во время встреч и при оплате. И с ребенком, при случае. Он хороший человек.

- В таком случае, почему его хотят убить?

- Из-за чего бы это могло быть, сеньора? Из-за политики.

Гладильную комнату наполнял теплый пар; мебели в ней было не больше, чем требовалось для работы; и в этом теплом влажном тумане стояли две женщины: Пакита, держащая в руках пальто, чем давала понять гостье, что их разговор будет совсем недолгим, и Тоньина со спящим младенцем на руках.

- Я мало что смогу сделать, если ты не будешь более конкретной, - Пакита говорила с нетерпением и злостью. Она бы предпочла ничего не знать об этом деле, но сейчас уже не было пути назад.

- Больше я ничего не могу вам сказать, - ответила Тоньина. - Ваша покорная слуга знает совсем немного и не желает никого подвести. Поэтому я не могу назвать имен. Пару дней назад к нам домой приходил один человек. Я сама его не видела. Они называли его Колей. Сеньоре это имя что-нибудь говорит?

- Нет. А кто это такой?

- Агент из Москвы... Ихинио... то есть, я хочу сказать, наш друг, который был мне вместо отца - член коммунистической партии. Иногда ему отдают какие-то приказы, и он должен их выполнять, не рассуждая и не раздумывая. Коля приходил, чтобы сказать, что Ихинио должен устранить Антонио. Антонио - это сеньор англичанин.

- Я это поняла. А что было дальше? Расскажи мне всё.

- Вашей покорной слуги тогда не было дома. Когда я вернулась, Коля уже ушел. Моя мать и Ихинио как раз это обсуждали. Они от меня заперлись, но я все слышала. Они были ужасно взволнованы и говорили очень громко, почти кричали. Ихинио никогда никого не убивал. Он и мухи не обидит. Это добрейшей души человек, поверьте мне!

- Однако на этот раз убьет.

- Если так велит партия, он ничего не сможет поделать. Дело партии - прежде всего. Только так мы сможем достичь наших целей, как говорил Ленин.

Услышав это имя, младенец открыл глазки и захныкал.

- Проголодался, - заметила Тоньина.

- Ты его кормишь грудью? - спросила Пакита.

- Нет, сеньора. Он уже большой. Я размачиваю для него хлеб в молоке, если есть такая возможность, а если нет - то в воде.

- Я прикажу, чтобы подогрели немного молока. А какао он любит?

- Ах, сеньора, ну откуда в нашем доме взяться такой роскоши?

Пакита прошла на кухню, где тепло смешивалось с запахом тушеного мяса. Голова у нее шла кругом, но она устояла перед соблазном расстаться с пальто, отдала соответствующие приказы и вернулась в гладильную.

- На чем мы остановились? - спросила она.

- Сегодня ваша покорная слуга должна была отвести сеньора англичанина в одно местечко неподалеку от Толедских ворот, где его должен был ждать Ихинио - быть может, даже со своими товарищами, чтобы отправить его на небеса. Но ваша покорная слуга не хочет в этом участвовать; поэтому я их и заложила. Я понимаю, что если этого не сделаю я - сделает кто-нибудь другой; если, конечно, сеньора не помешает. Да, и еще: сеньора должна пообещать, что не расскажет об этом полиции. Я не хочу, чтобы Ихинио пострадал. Так вы обещаете?

Пакита задыхалась, голова у нее кружилась. Ей был нужен воздух и время, чтобы подумать.

- Хорошо, - сказала она. - Пойдем отсюда.

Открыв дверь, она чуть не врезалась в горничную в униформе, которая намеревалась войти в гладильную комнату с корзиной. Пакита приказала ей следовать за ними, и три женщины с ребенком вышли в узкую и тенистую боковую часть сада, пронизываемую потоком холодного воздуха. Пакита привела маленькую процессию в уединенный уголок рядом с мраморной статуей в нише из стриженного кипариса, где стояла скамья и каменный стол. Тихий уголок был виден из окон особняка, и Пакита спрашивала себя, как она объяснит эту сцену, если кто-то ее увидит. Женщины семьи часто занимались благотворительностью, и сама Пакита была ответственна за несколько семей бедняков, но никогда не приводила в дом нищенку, не говоря уж о том, чтобы беседовать с ней в саду в такой час. Жизнь молодой маркизы Корнелла сильно усложнилась.

Горничная поставила на стол поднос, на котором стояли чашка какао, тарелка с венской сдобой и несколько ломтиков колбасы.

- Это тебе, - сказала Пакита, едва горничная удалилась. - Думаю, ты тоже проголодалась. А если нет, то можешь взять с собой.

- Большое спасибо, сеньора, - сказала Тоньина, пытаясь напоить ребенка какао с ложечки.

Так как сложность этого процесса не оставляла возможности для разговора, Пакита воспользовалась случаем, чтобы подумать. В первую очередь, не было никакой гарантии, что история, только что рассказанная незнакомкой, которая без стеснения объявила свою позорную профессию, была правдивой. Возможно, подумала она, всё это было частью грязного плана по вымогательству. Эта шлюха поймала ее выходящей из комнаты Энтони и хотела извлечь из этого открытия пользу для себя, но, при отсутствии достаточных доказательств, пыталась впутать ее в невероятный план. Единственным разумным выходом было вызвать прислугу и приказать выбросить женщину и ребенка на улицу.

- И все-таки я ничего не понимаю, - произнесла она вслух. Если из Москвы прислали агента с одной лишь целью - убить человека, то этот человек должен был натворить что-то очень серьезное.

- Не знаю, что вам и сказать, сеньора. Ваша покорная слуга знает совсем немного. Сеньор англичанин, когда был пьян или в постели - простите за прямоту - всегда начинал говорить о какой-то картине. Возможно, никакой связи тут и нет, ваша покорная слуга не знает, но думаю, что это может послужить зацепкой для сеньоры.

Подозрения Пакиты потеряли все основания перед лицом очевидного свидетельства доверия, существовавшего между Энтони и женщиной, которая сидела перед ней.

- А не проще было бы предупредить об опасности самого англичанина, чем бегать ко мне? - спросила она. - Ведь я с ним едва знакома.

- Может быть, и проще, - сказала Тоньина. - Вот только бесполезно. Сеньор англичанин в таких делах немного глуповат.

Пакита не смогла сдержать улыбку. Совпадение мнений на какой-то миг стерло пропасть между двумя женщинами. Затем всё снова встало на свои места.

- Кроме того, - продолжала Тоньина, - для меня это тоже опасно. Предательство партии может, конечно, обернуться весьма скверно для пролетариата, но куда как хуже придется тому, кто его совершил. Достаточно уже того, что я рассказала сеньоре об этих играх. И потом, если что-то случится со мной - кто позаботится об этом бедном ребенке, рожденном во грехе?

При упоминании столь драматичной судьбы плод греха стошнило всем, что он съел, и ребенок разразился безутешным ревом.

- Ты уже думала, куда поедешь? - спросила Пакита, глядя в сторону и полагая при этом, что, выяснив этот вопрос, закончит наконец разговор.

- В Барселону, как и все.

Пакита открыла сумочку, извлекла из нее несколько купюр и свою визитную карточку.

- Возьми, - сказала она. - Пригодится. И если, будучи в Барселоне, ты вдруг захочешь изменить свою жизнь, ступай в дом барона де Фальсета, покажи ему мою визитную карточку и скажи, что тебя прислала его кузина Пакита из Мадрида. Он тебе поможет. Если ты предпочитаешь дожидаться, пока сбудется всё то, о чем говорил Ленин, то это как раз для тебя.

Она проводила Тоньину с ребенком до самой калитки. Прежде чем уйти, Тоньина хотела поцеловать ей руку в знак благодарности, однако Пакита отняла ее и без долгих церемоний распрощалась. Потом она закрыла калитку и принялась бродить среди зарослей мирта, пытаясь привести в порядок свои мысли и чувства. Она и не подозревала, что предмет ее размышлений находился в эту минуту совсем неподалеку от особняка.

На самом деле, сразу после окончания разговора с герцогом де ла Игуалада, Энтони Уайтлендс вышел на улицу, нашел телефон, позвонил в дом, из которого только что вышел, и спросил сеньорито Гильермо. К счастью, тот еще не ушел из дома по своему обычаю. Накануне он работал допоздна и теперь, только что приняв ванну, готовился завтракать. Как только он подошел к аппарату, Энтони представился и назначил встречу в кафе "Мичиган". Молодой Гильермо появился без промедления. Пока он заказывал обильный завтрак, англичанин спросил его, установил ли он что-либо новое относительно предполагаемого предателя в рядах Фаланги. Так как новостей не было, Энтони снова спросил, по-прежнему ли тот считает хорошей идеей разговор об этом с Хосе-Антонио. Гильермо живо кивнул. Энтони поручил ему быть посредником при встрече.

- Найти тихое место, назначь подходящее ему время и сообщи мне. Хотя я пойду безоружным, скажи ему, что он может принести свои пистолеты, но не своих головорезов. Мы должны встретиться наедине.

Гильермо дель Валье намеревался немедленно выполнить поручение, но столкнулся с непредвиденными сложностями. В Центре на улице Никасио Гальего, куда он явился около двух часов пополудни, ничего не знали о Вожде. В семь было назначено собрание Национального Совета; до этого времени никто не знал местонахождения никого из его членов. Гильермо дель Валье вышел из Центра и зашел в гостиницу, где жил Энтони, чтобы проинформировать его о результатах своих действий. Портье сообщил, что сеньор Уайтлендс недавно вышел, не сказав, куда направляется, поэтому Гильермо дель Валье оставил ему записку, в которой говорилось, что он снова зайдет в гостиницу, как только что-нибудь узнает, но возможность встречи в тот же день, как того хотел Энтони, выглядела маловероятной. Собрания Национального Совета обычно длились часами, по окончании участники отправлялись ужинать, а затем выпить и поговорить в "Веселом ките" до поздней ночи.

Задержка раздосадовала англичанина. Он поднялся в номер, ожидая обнаружить там Тоньину, и ее отсутствие разозлило его еще больше. Не в состоянии сосредоточиться на умственной задаче и не зная, чем занять себя в эти часы, он рухнул на кровать и уже скоро крепко спал.

Когда он открыл глаза, уже стемнело. Он спустился в холл и спросил у портье, не оставил ли ему кто-либо сообщений. Тот ответил утвердительно. Час назад или около того позвонил некий сеньор и попросил портье, чтобы тот передал сеньору Энтони Уайтлендсу, что его будут ждать в восемь часов в условленном месте. Сеньор говорил с английским акцентом и назвал какое-то очень сложное имя, так что портье не запомнил.

Энтони решил, что это, вероятно, какой-то сотрудник посольства. Он попросил портье написать ему на бумажке название места, где его должен ждать неизвестный сеньор, однако оно было ему незнакомо.

- А далеко ли отсюда до этой улицы Аргансуэла? - спросил он.

- Далековато, - ответил портье. - Лучше вам взять такси или доехать на метро до Толедских ворот. А уж там до улицы Аргансуэла - рукой подать.