Кошачья свара. Мадрид, 1936

Глава 40

Спустя какое-то время Лили позвонила в больницу, чтобы справиться о самочувствии брата. После нескольких безуспешных попыток ей удалось связаться с отцом Родриго. Тот сообщил, что юноша еще жив, однако медики опасаются летального исхода. Герцог не отходил от постели сына, а Пакита, вне себя от горя, носилась туда-обратно, не в силах сдержать рыданий. Узнав эти печальные новости, Лили изводила себя мыслями о том, куда столь таинственно исчезла ее мать. Незадолго до этого она послала дворецкого на ее поиски, и он послушно отправился, пряча под полой пальто ружье.

Через час дворецкий вернулся, так и не найдя герцогини. Вечер был ненастным, и он не встретил никаких прохожих ни на Кастильском бульваре, ни на окрестных улицах, хотя прочесал все окрестности, разыскивая пропавшую герцогиню. Лили решила, что обращаться в полицию бесполезно; всё, что она могла сделать - положиться на волю провидения и ждать. Она велела прислуге немедленно ей доложить, если поступят какие-либо новости, и заперлась у себя в комнате. Здесь она наконец дала волю слезам. Знакомая и уютная обстановка комнаты не принесла ей желанного покоя, а лишь добавила боли: всё здесь напоминало о недавнем свидании с англичанином. Быть может, в эту минуту он был уже мертв. Ее живая девичья фантазия рисовала перед глазами безжизненное тело, прошитое пулями или с ножом в груди. Быть может, последние его мысли были о ней.

Тем, кто её близко знал, казалось, что Лили обладает уравновешенным характером, позитивным отношением к жизни, натурой весёлой, немного незрелой и наивной. На самом деле всё было наоборот. Положение ухудшало то, что ее холодный аналитический разум и горячее мятежное сердце подтолкнули ее втайне отвергнуть полученное религиозное воспитание. Теперь ей, лишенной утешения молитвы и веры в божественное вмешательство, полагающейся только на свою выносливость, казалось, что от таких сильных переживаний она сходит с ума.

В десять минут двенадцатого кто-то постучал в дверь. Лили закрыла уши ладонями, чтобы не слышать вестника трагических новостей. Через мгновение к ней вернулось самообладание, и она ответила. Горничная сообщила, что по телефону звонит отец. Лили подбежал к аппарату. Герцог говорил почти неслышно, обрывистыми взволнованными фразами. Едва сдерживая рыдания, он рассказал, что герцогиня приехала в больницу десять минут назад, оттолкнула падре Родриго, который встал между ней и постелью сына, вошла в палату и бросилась к Гильярмо, окликая его и покрывая поцелуями. И в тот же миг случилось чудо. Гильермо дель Валье открыл глаза и улыбнулся, когда узнал лицо матери. Врачи были озадачены этой необъяснимой реакцией, необъяснимой с научной точки зрения, но им пришлось заняться Пакитой, которая упала в обморок. В этой сцене неописуемой радости не хватало только Лили.

- Приезжай скорее, дочка, - воскликнул герцог. - Приезжай, чтобы вместе с нами возблагодарить Господа. И скажи Хулиану, чтобы тебя сопровождал. Сейчас на улицах опасно: боюсь, что вот-вот снова начнется стрельба и пожары.

Едва Лили успела повесить трубку, как телефон зазвонил снова. Лили снова сняла трубку, и незнакомый мужской голос спросил сеньориту Пакиту.

- Ее нет. Кто ее спрашивает?

- Друг, - ответил голос на другом конце провода. - Вы ей только передайте, что англичанин в безопасности.

Лили без сил опустилась в кресло. Горничная обеспокоено спросила, всё ли с ней в порядке. Лили ответила, что всё хорошо, и что она просит всю прислугу собраться в музыкальной комнате. Когда все собрались, она сообщила о том, что Гильермо пошел на поправку. Едва стих радостный гул, она заявила, что все должны взять четки и молиться, благодарить Господа за милосердие, а затем велела дворецкому вызвать такси и ехать вместе с ней в больницу. После этого она вернулась к себе в комнату и оделась для выхода на улицу..

Прошло никак не менее двадцати минут, прежде чем дворецкий подогнал к воротам такси. Из-за царивших в городе беспорядков многие таксисты не рисковали высовываться на улицы, чтобы не угодить в какую-нибудь историю, в которой могла бы пострадать их драгоценная машина..

- Там все полыхает, а я еще жить хочу, - высказался по этому поводу таксист.

И действительно, в небе полыхало багровое зарево далеких пожаров.

Было уже за полночь, когда они наконец добрались до Аточе, и Лили бросилась в палату, где лежал ее брат, не в силах сдержать радости. Правда, несмотря на то, что жизни молодого человека больше не угрожала опасность, он по-прежнему нуждался в постоянном наблюдении, так что не стоило пока слишком радоваться. Врачи сказали, что не исключена возможность рецидива, а кроме того, нужно было оценить последствия столь серьезных ран и необходимость хирургического вмешательства.

Лили с радостью присоединилась ко всеобщему ликованию, а затем отозвала в торону Пакиту и рассказала ей о звонке незнакомца и о том, что Энтоони в безопасности. Пакита выслушала эту новость с полным безразличием: очевидно, она уже потеряла к англичанину всякий интерес. Лили поинтересовалась, какова же причина столь внезапных перемен, а также, где пропадала герцогиня в течение столь долгого времени, что прошло между ее исчезновением и приездом в больницу.

Ответ оказался столь же простым, сколь и неожиданным.

К шестидесяти годам дон Нисето Алькала Самора планировал уйти из большой политики. Он был избран первым президентом Второй республики и занимал этот ответственный пост в течение пяти лет своей весьма насыщенной жизни. Консерватор и добрый католик, он вынужден был иметь дело с левыми и правыми силами, рабочими движениями, националистами с их требованиями, учитывать также давление со стороны церкви и армии, которая обеспечивала соблюдение общественного порядка, а также мир и единство Испании. Разумеется, все были готовы навешать на него всех собак и обвинить во всех несчастьях; а более всего его угнетали подковерные интриги, мелкая зависть и подлость, неизбежные спутники власти.

Невозможно было удовлетворить всех, вообще-то, почти все его терпеть не могли, но он гордился, что стоит на страже демократии, с упорством, дипломатично и с пылкими речами, несмотря на замыслы и бредовые идеи недоброжелателей. Теперь, тем не менее, он видел, что близится финал его карьеры. Ни его личность, ни методы не нравились Народному Фронту, а еще меньше - Мануэлю Асанье. Мысль о том, чтобы подать в отставку и, возможно, вообще покинуть политику, его огорчала, но не приводила в отчаяние: он с пессимизмом смотрел в будущее, видел приближение резни и не хотел возглавлять похороны режима, для которого сделал всё возможное и неоднократно спасал в трудный час.

И, что еще хуже, его дочь была замужем за сыном генерала Кейпо де Льяно, и в случае восстания не миновать ему войны в своем собственном доме. Сама мысль об отказе от власти могла бы разбить его сердце - как, впрочем, сердце любого другого политика; однако он признавал, что в его возрасте, к тому же учитывая обострившиеся проблемы со зрением, уход от власти будет скорее благом, нежели злом.

Рабочий день почти закончился, когда помощник сообщил, что его ожидает некая сеньора, которая настаивает на личной встрече. На ее визитной карточке красовалась герцогская корона; едва помощник прочитал вслух имя гостьи, президент распорядился немедленно проводить ее к нему. Своими слабыми глазами он разглядел расплывчатую фигуру герцогини де ла Игуалады, и, пользуясь тем, что знает на ощупь каждый дюйм кабинета, в котором провел столько лет, он шагнул вперед, ухитряясь при этом не натыкаться на мебель и помощников, чтобы поцеловать руку своей давней подруги.

- Марухин!

- Нисето!

Он отпустил всех сотрудников и предложил ей сесть.

Дело в том, что оба они, герцогиня и президент, были уроженцами Приего, города в провинции Кордова. Человек исключительного ума, настойчивости и природной сметки, Алькала Самора покинул Приего и уехал учиться в университет, чтобы затем заняться политикой и достичь самого высокого поста в стране. Она же, будучи несколько моложе своего земляка, уехала из города немного позднее, чтобы получить всестороннее образование в монастыре Святого Серда в Севилье, который, в свою очередь, покинула, чтобы выйти замуж за дона Альваро дель Валье, герцога де ла Игуаладу. Однако, прежде чем разлучиться, Нисето и Марухин проводили немало времени в детских играх и проказах, а затем - в невинном полудетском флирте. Позже они иногда встречались, но всегда в официальной обстановке и с соблюдением всех приличий.

- Ты прекрасна, как всегда, Марухин. Время над тобой не властно.

- Мне уже сообщили, что ты плохо видишь, Нисето. На самом деле я постарела. А кроме того, меня постигло худшее из несчастий, какое только может случиться с женщиной. Поэтому я к тебе и пришла.

Встревоженный этим неожиданным заявлением, дон Нисето Алькала Самора принялся нервно крутить свой ус.

- Расскажи мне о своей беде, девочка, - с нежностью сказал он.

Герцогиня помахала затянутой в перчатку рукой, и он услышал нежный звон брелков.

- Я пришла, чтобы попросить тебя об одной маленькой услуге. Ради нашего прошлого, Нисето. Я сбежала из дома через заднюю дверь; никто не знает, что я здесь, и не должен узнать. Нет, я вовсе не боюсь за свою репутацию: возраст надежно защищает нас от сплетен. Дело как раз в этой моей маленькой просьбе.

- Ты же знаешь, я сделаю всё, что в моих силах.

- Так вот, я хочу, чтобы ты упрятал в тюрьму маркиза де Эстелью. Обещай мне, что ты сделаешь это, Нисето, ради нашей старой дружбы.

- Сына Примо? Дорогая, признаюсь, иногда мне самому хочется это сделать. Этот мальчишка - форменный негодяй. Быть может, это и не его вина: в пять лет он лишился матери, а потом и отец пошел по кривой дорожке... Но увы: то, о чем ты просишь, не в моей власти, Маруха. Я не тиран. Я обязан следить за соблюдением республиканской законности - причем, не только на словах, но и на деле.

Герцогиня резко перешла от легкомыслия к трагедии. Президент республики некоторое время слушал ее рыдания и смотрел на конвульсии. Неоднократные просьбы и демонстрация сочувствия мало-помалу вернули безутешной матери способность говорить.

- Этот маркиз - и есть источник всех моих бед, - сказала она. - Вчера моя старшая дочь пролила из-за него целое море слез. Она мне не сказала, почему плачет, но материнское сердце не обманешь, я и так знаю, что все дело в этом маркизе. Он уже давно морочит ей голову. Согласна, Пакита - взрослая разумная женщина с головой на плечах и без тумана в мозгах, но в конечном счете все-таки женщина. А у дьявола много трюков, чтобы сбить с прямого пути.

- Маруха, у нас нет никаких оснований для его ареста. А без этого мы не можем его арестовать.

- Какие еще основания? - воскликнула она. - Я - герцогиня де ла Игуалада, и моего слова более, чем достаточно. Однако это еще не всё. Из-за его бредовых идей вся моя семья как с цепи сорвалась: мой муж решил продать наши активы, старший сын в Риме танцует на задних лапках перед этим клоуном Муссолини, а младшенький бегает по Мадриду, вырядившись в голубую рубаху, словно водопроводчик. Клянусь тебе, это плохо кончится! Нисето, ты же президент Республики, что для тебя одна-единственная жизнь этого чудовища!

Предчувствуя новый поток слез, Алькала Самора принял соломоново решение.

- Не плачь, Маруха. Я скажу тебе, что тут можно сделать. Я дам указание полиции, чтобы под любым предлогом его задержали. Зная этого молодчика, можно не сомневаться, что на чем-нибудь он обязательно попадется, а когда окажется за решеткой, подумаем, что делать с ним дальше. Так что предоставь это мне.

Герцогиня еще не успела обдумать это предложение, как вошел адъютант, выглядящий чрезвычайно взволнованным. Не попросив прощения за то, что прервал разговор, он подошел в президенту и что-то сказал ему на ухо. Алькала Самора побледнел.

- Маруха, дорогая моя, мужайся, - произнес он с торжественной скорбью в голосе. - Я вынужден сообщить тебе скверные новости. Мне только что сообщили, что твоего сына Гильермо ранили в перестрелке - не могу сказать, насколько серьезно. В настоящее время он доставлен в больницу. Твое место теперь рядом с сыном. Он нуждается в тебе. Я прикажу отвезти тебя к нему на моей служебной машине. И, пожалуйста, держи меня в курсе всего, что происходит с мальчиком.

Он нажал на кнопку звонка, и вскоре явились помощники. Наскоро попрощавшись, встревоженная герцогиня удалилась. Оставшись в одиночестве, Алькала Самора решил позвонить министру внутренних дел и, когда тот взял трубку, отдал распоряжение найти и арестовать Хосе-Антонио Примо де Риверу. Несколько ошарашенный дон Амос Сальвадор решил было запротестовать:

- С юридической точки зрения - никаких проблем, сеньор президент. Однако вождь Фаланги в тюрьме - это мина замедленного действия. Банды фалангистов построят баррикады на всех улицах, а мы просто не в состоянии переловить их всех.

- Посади нескольких заправил. Сам знаешь, нужно временно их обезглавить. В этой стране нет никакого бесчестья в том, чтобы провести некоторое время в застенке. Меня самого арестовывали в тридцать первом году. Помести их в Модело, а если начнут колобродить, то вывези из Мадрида в какое-нибудь тихое место - в Луго, в Тенерифе, в Аликанте, куда в голову взбредет. Там они будут в безопасности от остальных и от самих себя.