Политические деятели викторианской Англии

Эдуард Джордж Смит Стэнли, граф Дерби

Лорд Дерби — один из крупнейших политиков XIX века. Он был принципиальным и честным человеком и ради того, что он считал верным, нередко отказывался от того или иного поста в правительстве. Он оказался в тени своего более блистательного и яркого коллеги Бенджамина Дизраэли. Многие историки отводят ему второстепенное место в истории Англии. Между тем сам Дизраэли не согласился бы с такой точкой зрения. Он прекрасно сознавал, чем он обязан лорду Дерби. Он понимал, что не смог бы реализовать и половины того, что сделал, если бы не активная или пассивная поддержка графа. Наконец, надо сказать, что многое в Дизраэли он не понимал, но принимал[76].

Лорд Дерби родился 29 марта 1799 года в архиаристократической семье Стэнли-Дерби. Его род играл видную роль ещё до войны Алой и Белой розы, Стэнли были в родстве и свойстве с королями, упоминаются в хрониках Шекспира, один из графов основал знаменитые скачки дерби. Шестой граф активно покровительствовал литературе и театру, числился среди теоретиков этого жанра и имел свою труппу «людей Дерби». Именно у него на банкете было первое представление «Сна в летнюю ночь», а позднее ему даже приписывали авторство пьес Шекспира. Седьмой граф, его сын, отважно сражался в Гражданской войне 1640-х годов, потерпел поражение в одной из битв, был схвачен и казнён. Восьмой граф играл активную роль в эпоху Реставрации.

Двенадцатый граф был важным лицом в британском истеблишменте и, как упоминалось, учредил знаменитые конские скачки. Его сын, тринадцатый граф и отец четырнадцатого графа, участвовал в политике, но заметного следа не оставил. Он сначала был в тени отца, а потом своего знаменитого сына. Зато он увлекался зоологией и в своем родовом замке Наузли создал огромный зоопарк, мало похожий на зверинцы той поры. Он занимал 100 акров земли и 70 — воды. Интересно, что графы Дерби не владели в графстве Дербишир ни акром земли[77].

Итак, лорду Дерби сама судьба уготовала быть на самой вершине английского общества. Как остроумно заметил его биограф Уилбур Джонс, это большая удача родиться в такой семье и в такое время[78]. Эдуард Стэнли довольно рано понял, какие исключительно важные персоны его отец и дед не только в округе, но и в королевстве. Семья владела более 50 тысячами акров земли, в том числе половиной Ланкашира, имела доход до 100000 фунтов стерлингов в год — колоссальная по тем временам сумма[79]. Семья вела роскошный образ жизни, принимала многочисленных гостей, в том числе принца Уэльского и графа д’Артуа (впоследствии короля Франции Карла X). Наследник рода получил классическое для того времени образование. В детстве он находился под надзором гувернанток и впоследствии вспоминал, что видел своих родителей очень редко — они были слишком заняты светской жизнью. Затем последовали аристократическая школа в Итоне и не менее аристократический Крайст-Чёрч колледж Оксфордского университета. Примечательно, что в те годы, когда молодежь из высших классов не слишком предавалась учению, предпочитая ему куда более легкомысленные занятия, Джордж Стэнли получил специальный канцлерский приз за латинские стихи «Сиракузы»[80]. Впоследствии он немало времени уделял классической литературе, являлся признанным знатоком латыни и греческого и был избран канцлером Оксфордского университета (высшая, но номинальная должность в университетской иерархии).

Едва Стэнли достиг совершеннолетия (21 год), как прошёл в палату общин парламента от Стокбриджа, «гнилого местечка», которое фактически купил его дед. Однако он не спешил принимать участия в дебатах. Лишь 30 марта 1824 года он произнёс свою первую речь, которая была посвящена изложению своих вполне либеральных политических взглядов. Он вспоминал позднее своё впечатление от выступления: «Моё горло и мои губы, когда я начал говорить, были сухи как у человека, идущего на виселицу». С удивлением он услышал, что следующий оратор сэр Джеймс Макинтош с похвалой отозвался о речи, ибо сам он полагал, что с треском провалился. Происхождение и убеждения Стэнли были таковы, что виги приняли его в свои ряды без тени сомнения. Он говорил в то время, что Наполеон потерпел поражение не потому, что его армия проиграла сражения, а потому, что он призрел идеалы свободы во Франции. Вскоре он бы признан как один из самых талантливых и умных политиков. Коллег и современников поражали его умение чётко излагать свои мысли, говорить правильно и вести полемику. Это было редкостью в то время, особенно среди аристократов. В некрологе, посвящённом ему, «Таймс» справедливо отметила, что лорд Эдвард был «единственным блестящим старшим сыном, произведённым английским пэрством за последние сто лет»[81]. Его современник, известный писатель, оратор Булвер-Литтон назвал лорда Дерби «Рупертом дебатов», то есть сравнил его с отважным рыцарем времен Гражданской войны 1640-х годов, который мужественно сражался на стороне короля. Мастерство парламентской полемики Дерби отмечали и другие признанные авторитеты.

Затем Эдуард Стэнли совершил довольно неординарный по тем временам поступок — он отправился путешествовать по Северной Америке, а не по Европе. Он проехал эту часть света от Канады до Нового Орлеана, встретился с Фенимором Купером, Джоном Адамсом и оставил путевые заметки, которые были опубликованы только сто лет спустя.

Возвратившись в Англию, он женился на Эмили, второй дочери Эдварда Улбрехэма. Это была, конечно, не столь блистательная семья как его собственная, но вполне состоятельная и респектабельная. Его связывали с женой тёплые и дружеские отношения. Она была доверенным лицом, а при случае и секретарём своего мужа. Она не только умело вела дом, контролировала прислугу и следила за лошадьми, но и терпеливо и спокойно выслушивала все политические проблемы, что волновали её супруга, а кроме того, у неё была склонность к артистизму. Лорд Стэнли не разделял эти чувства (за исключением любви к Шекспиру и античным классикам), но не препятствовал ей. Словом, это был счастливый брак[82]. 21 июля 1826 г. у них родился первенец. Мальчика по традиции назвали Эдвардом, впоследствии он станет одним из самых блистательных политиков второй половины XIX века. Затем родился ещё один сын, Фредерик, впоследствии 16-й граф Дерби и генерал-губернатор Канады, а затем дочь Эмма. Стэнли был гораздо более привязан к детям, чем его отец или дед. Он признавался, что ничто не доставляет ему такого удовольствия, как чтение вслух Шекспира своей семье долгими зимними вечерами[83].

Когда Каннинг формировал свой кабинет, многие ортодоксальные тори игнорировали его. Правительство поддержали многие виги, которые и вошли в министерство. Среди них был и лорд Ленсдаун, который выхлопотал для Эдварда Стэнли правительственный пост. В следующем кабинете, который образовал лорд Годерич, Стэнли стал государственным секретарём (заместителем министра) по делам колоний. В этой сфере он зарекомендовал себя как устойчивый приверженец либеральных идей. Однако вскоре умеренного Годерича сменил более консервативный Веллингтон. Стэнли не вошёл в его правительство и заявил, что будет поддерживать его, только если новый премьер-министр будет следовать линии Каннинга. Поскольку этого в целом не произошло, Стэнли был среди активных членов оппозиции. Правда, он поддержал правительственный акт об эмансипации католиков, а в момент острого кризиса 1830 года, связанного с борьбой за реформу, он вместе с Грехемом был готов поддержать «железного герцога», если он пойдёт на компромисс. Этого, как известно, не произошло, к власти пришли виги во главе с лордом Греем.

Стэнли был предложен ответственный, но весьма хлопотный пост министра по делам Ирландии, а в то бурное время ответственность только возросла. В этом качестве Стэнли пришлось вести ожесточённую политическую борьбу с ирландским радикалом О’Коннелом. Стычки между ними перешли в длительную конфронтацию, ибо Стэнли олицетворял собой всё то, что так ненавидел его противник. К тому же он считал министра ответственным за бедственное положение его страны. В 1831 году там возник очередной неурожай и, как следствие, голод. О’Коннел обвинил Стэнли в преступной бездеятельности. Это была неправда. Стэнли считался одним из талантливых администраторов вообще и в Ирландии в частности. Он предложи ассигновать около полумилионна фунтов на организацию общественных работ, но правительство, занятое другими проблемами, сократило эту сумму. В дальнейшем много времени и сил отрывала «ирландская рутина» — повседневная бюрократическая текучая жизнь, которую Стэнли не любил[84].

Начало 1830-х годов ознаменовалось «битвами за реформу». Несмотря на свое происхождение, Стэнли активно поддержал ее. Он принял участие в дебатах и убеждал короля пойти на назначение новых пэров, чтобы сломить сопротивление верхней палаты. Тогда же он снискал славу самого блистательного оратора и дебатёра, которую сохранил до конца своей жизни. Он умело разбивал доводы оппонентов, ловко использовал не только красноречие и приёмы риторики, но и логику. Его аргументацию было трудно опровергнуть, как нелегко было найти брешь в железной последовательности рассуждений. Его аристократичная внешность и твёрдый голос могли смутить многих «горячих агитаторов».

В 1833 году он стал министром по делам колоний. Недолгое пребывание на этом посту ознаменовалось важным мероприятием — Стэнли стал одним из авторов и проводников закона об освобождении рабов в Британии и её колониях. Вскоре возник министерский кризис по поводу очередного закона о церкви, которых тогда издавалось много и которые нередко служили причиной многих раздоров, так как воспринимались почти как конституционные. Стэнли покинул правительство. Кроме того, он желал не допустить перехода поста премьер-министра к лорду Джону Расселу. Это привело к небольшому внутрипартийному кризису. Его итогом стало недолгое первое министерство Мельбурна, которое сменило консервативное правительство Пиля. Последний просил о встрече, произошёл обмен серьёзными и содержательными письмами, но Стэнли отказался войти в кабинет, хотя и обещал ему поддержку. Как пишет У. Джонс[85], лорд Стэнли «оказался в положении арбитра в борьбе между тори и вигами».

Вскоре он покинул клуб Брукса, что означало разрыв с вигами. Возникла небольшая, но влиятельная группа, известная как «желтые нарциссы Дерби» (Derby Dilly). Именно о них Пиль писал как о небольшой, но важной группе, которая присутствует в парламенте и не поддерживает правительство наряду с радикалами и ирландцами[86].

Однако в 1840 году лорд Эдвард всё больше склонялся к альянсу с умеренными консерваторами. Он и сам был консерватором по характеру и умеренным либералом по убеждению. Его часто упрекали в медлительности, нежелании активно действовать, лени. Едва ли это справедливо. Скорее это была аристократичная манера избегать суеты. Он гордился, что делает всё хорошо, но не слишком хорошо. Стэнли не хотел и не любил делать что-то наспех, непродуманно и стремился избежать неудобных и двусмысленных ситуаций. Неслучайно же его имя никак не связано с каким-либо политическим, семейным или светским скандалом. Лорд Эдвард очень не любил бегать и носиться по коридорам власти, предпочитая тихую и спокойную работу или отдых со своими любимыми античными классиками и Шекспиром. Кстати, сидячий образ жизни стал причиной многих его болезни и самой мучительной — подагры. В 1841 году после прогулки с Пилем он простудился и с удивлением заметил, что не может снять туфли. Начались мучительные подагрические боли, которые надолго приковывали его к постели или креслу, что тоже не содействовало излишней активности[87].

В 1841 году лорд Стэнли вошёл в кабинет Пиля в качестве министра по делам колоний. Умеренно-консервативная политика сэра Роберта его полностью устраивала, и он заметно укрепил партию своим именем и авторитетом. Вскоре начались проблемы со здоровьем. Стэнли всё труднее было приезжать в палату общин. В конечном счёте он попросил премьер-министра и герцога Веллингтона выхлопотать ему место в палате лордов. Пиль с сожалением выполнил эту просьбу. Он сказал, что теряет свою правую руку в палате. Более 15 лет Стэнли зачаровывал членов нижней палаты свои красивым тенором, хорошо поставленными интонациями и произношением. «Палата много потеряла», — заметил один из депутатов[88].

В 1845 году в Ирландии разразился страшный голод. Пиль и Грэхем внесли в кабинет предложение об отмене «хлебных законов». Сообщение об этом было сделано на заседании кабинета 31 октября 1845 года. Премьер-министр с горестным видом сообщил, что не видит другого выхода, кроме отмены пошлин на хлеб. Стэнли хорошо были известны ирландские дела. Однако прекрасно понимал он и то, что эта мера вызовет подрыв самой базы партии. «Сельские джентльмены» никогда не поддержат меру, которая выбьет табурет у них из-под ног. Он предложи систему общественных работ, субсидий и другие испытанные меры. Он готов был согласиться и на приостановление «хлебных законов», но не отмену их. Стэнли искренне был убежден, что слухи о голоде сильно преувеличены, а меры, предложенные Пилем, всё равно запоздают и не помогут голодающим сейчас. Прохождение через парламент займёт около полугода, а эффект будет ощутим ещё позже. Так стоит ли разрушать единство своей партии и подрывать собственную базу? Он писал Пилю: «Я предвижу, что этот вопрос, если Вы будете отстаивать своё нынешнее мнение, так или иначе, расколет правительство». Пиль предложил создать комиссию и отменить пресловутые законы не парламентским актом, а королевским указом (так называемым «указом в Совете»)[89].

Однако Стэнли отверг этот вариант. Он написал письмо королеве, в котором говорил, что она не должна надругаться над убеждениями и принципами значительной части своих подданных. Далее он заверил, что приложит все силы, чтобы избежать возможных осложнений и даже волнений. Виктория ответила весьма холодно. К тому времени она и принц Альберт уверовали в необходимости свободы торговли. Вскоре жёсткая позиция Стэнли стала известна широкой публике. Толпы собирались около его поместья в Наузли и устраивали митинги. В окна дома полетели камни. Многие старые друзья отвернулись от него, а его авторитет и влияние в политике были подорваны. Он признавался, что чувствует себя очень одиноким. Однако даже рискуя своей популярностью и карьерой, Стэнли не мог и не хотел отказаться от того, во что верил. Поскольку сам он находился в палате лордов, то не смог организовать оппозицию или партию в палате общин, а Веллингтон в конце концов смирился с неизбежным и даже пытался примирить Стэнли с премьер-министром. Позднее лорд Стэнли признавался, что больше всего он опасался тогда именно примирительной политики «железного герцога» и того, что ради единства партии придётся отойти от своих принципов. Его коллега Кемпбелл полагал, что если бы Стэнли остался в палате общин, ему бы удалось создать сплоченную оппозицию и «победить в те суровые дни»[90].

25 мая 1846 года лорд Эдвард выступил с трёхчасовой речью в палате лордов. В ней он коснулся наиболее опасных последствий предлагаемых правительством мер. Он обратил внимание на то, что Британия станет зависимой от импорта и это создаст угрозу её экономике, что связи с такими колониями, как Австралия и Канада, заметно пострадают, что, наконец, отмена «хлебных законов» нанёсёт удар не только и не столько по высшим классам, сколько по сельскому хозяйству в целом. Он коснулся своей критикой в основном Лиги отмены «хлебных законов», а Пиля старался обойти стороной. Речь имела успех, но не последствия. В то время страна словно раскололась. Обычная для Британии политическая корректность была забыта. Герцог Ньюкасл поссорился со своим сыном и примирился с ним лишь на смертном одре, премьер-министр и его единомышленники лишились многих старых друзей, а дуэли между самым ярым противником Пиля в палате общин Дизраэли и братом сэра Роберта Джонатаном удалось избежать лишь благодаря ошибке последнего. Стэнли отмечал в августе 1846 года: «У нас нет лидера в палате общин, который бы в настоящих трудных условиях проводил бы осторожную политическую линию, или чьё влияние действовало бы успокаивающе на горячие головы его сторонников. Я действительно с грустью смотрю на будущий созыв сессии парламента; с учетом баланса сил, думаю, чем скорее его распустят, тем лучше. Я буду делать все, что смогу, чтобы закрыть новые источники возбуждения, которые появляются, но это очень трудно»[91].

В конечном итоге сторонники ввозных пошлин — протекционисты — организовались в партию. Их лидером в палате общин стал лорд Джордж Бентинк, за которым скрывалась яркая фигура Дизраэли. В верхней палате протекционисты объединились вокруг Стэнли. Летом 1846 года лидерство Стэнли было признано в обеих палатах.

Положение лорда Стэнли было не из лёгких. Все талантливые члены партии ушли с Пилем. Лорд Бентинк был известным лошадником, в палате общин пользовался авторитетом именно в этом качестве. Дизраэли показал свои таланты и упорство, но его мало кто воспринимал тогда всерьёз, а Стэнли просто не терпел. Когда лорд Лидхёрст предпринял шаги для восстановления единства партии, он натолкнулся на гневную отповедь Бентинка и ледяную холодность Стэнли. Грэхем, один из лидеров пиллитов, сказал, что он не имеет обиды на вигов, но не может простить тех консерваторов, которые свергли правительство Пиля, и с этими личностями он никогда не объединится. «Я обнаружил себя в положении скорее наблюдателя, чем оппозиционера правительству, которому я просто не верю, — писал Стэнли. — Я неспособен увеличить число наших сторонников»[92].

В конце 1846 года Бентинк отправился в поместье Стэнли в Наузли, чтобы выработать совместный план действий. Лидер протекционистов считал, что скоро свободная торговля дискредитирует себя и это откроет путь к власти. Бентинк сказал, что протекционисты в палате общин настолько дезорганизованы и деморализованы, что он не знает, сколько человек будут с ним сотрудничать и признают его лидерство. Он просил «своего благородного друга» вернуться в Лондон к началу сессии. Разговор пошёл по пути взаимных обвинений и упреков. Лишь под влиянием Дизраэли оба аристократа помирились и извинились. Однако и после этого лорд Бентинк встречал многие советы своего лидера с усмешкой и насмешкой, хотя политический опыт обоих был просто несоразмерим. Бентинк был практически новичком. Он не интересовался политикой и был членом парламента по традиции. Он был некудышним оратором, путался и заикался, переходя на жаргон жокеев. По одному из вопросов лорд Бентинк вспылил и ушёл в отставку с поста лидера. Вскоре его организм, не приученный к долгим заседаниям палаты и кропотливой работе над документами, дал сбой. Он умер от паралича сердца. Был создан триумвират из лорда Гренби, Герриса и Дизраэли. Последний был самым ярким из них. Однако Стэнли не любил его и не доверял. Говорят, как-то в клубе он сказал: «Если этот негодяй войдёт, я уйду»[93].

Постепенно его антипатия к Дизраэли исчезла. Он готов был признать в нем некоторые таланты и даже, пожалуй, порядочность, а заслуги его в деле борьбы против Пиля не вызывали сомнений. В конечном счёте Стэнли согласился после долгих колебаний пообедать с Дизраэли и обсудить с ним партийные проблемы. Беседа, к удивлению обеих сторон, прошла удовлетворительно. Мало-помалу заслуги Дизраэли были признаны, после долгих перипетий к 1849 году Стэнли согласился видеть его лидером оппозиции в палате общин. Долгая возня вокруг этого вопроса была завершена. Отношения между лидерами тори изменились. Стэнли стал доверять своему коллеге и в сложные минуты прикрывать его своим влиянием. Дизраэли, в свою очередь, признавал заслуги своего лидера, советовался с ним и информировал о всех шагах в политике. Стэнли не был диктатором по характеру. Его больше устраивал компромисс и согласие внутри партии. В итоге их совместной работы, отмечает У. Джонс, консервативная партия являла образец единства и дисциплины на фоне раскола и разброда в других фракциях, это позволило восстановить её влияние в обществе[94].

Однако мрачное видение будущего партии тори и пессимзм не покидали лорда Стэнли. «Боюсь, что я нахожусь именно в том положении, что и Кассандра, — писал он с горечью Крокеру, — пытаясь пробудить джентльменов этой страны от апатии, которая разрушает их. Поражения и потери ухудшают их состояние и угнетают их дух. Они не хотят и не могут сделать денежное пожертвование и найти применение тому, что давало им место во главе могущественной партии… Я посылаю Вам иеремиаду за иеремиадой, но не могу послать Вам совет или помощь. Если бы можно было пробудить эту страну, было бы хорошо. Но мы впали в роковой сон, который предшествует умерщвлению и смерти (mortification and death)».

Когда возник парламентский кризис по поводу ирландской церкви, лорд Джон Рассел подал в отставку (1849 год). Королева попросила Стэнли сформировать кабинет, о чём он и сообщил Дизраэли. Тот воспринял это как шанс. Стэнли возразил, что у него нет людей для занятия вакансий в правительстве. Его партнёр назвал несколько фамилий, но лорд Эдвард сказал, что это не те имена, которые он может предложить королеве в качестве министров короны. «Ничего тут не выйдет», — закончил он. Дизраэли же доказывал: «Не выйдет ничего блестящего, но не надо отчаиваться»[95]. Тем не менее, лидер партии отказался от мандата и лорд Джон Рассел вернулся к власти. Стэнли отошел от политики и посвятил свою жизнь семье и литературе. В 1850 году его особенно мучила подагра, он просил не затрагивать с ним тему политики в разговорах. Он почти не выезжал из Наузли. В 1851 году Стэнли унаследовал после смерти своего отца все его титулы и земли.

В конце 1851 года два лидера вигов — Рассел и Палмерстон — поссорились, о чём уже было сказано. Это привело в начале 1852 года к падению вигской администрации. По традиции королева обратилась к Дерби как лидеру оппозиции с просьбой сформировать правительство. Втайне она надеялась, что он опять откажется. Но он, посоветовавшись с коллегами, принял предложение. Политических звёзд в новом правительстве кроме самого премьера и Дизраэли не оказалось.

В новом кабинете лишь три человека были членами Тайного совета, семнадцать пришлось срочно назначать в него — как министры короны они должны быть его членами. Это беспрецедентный случай в британской политике. Когда герцогу Веллингтону, который был немного глуховат, сообщали состав нового кабинета, он всё время переспрашивал: «Кто, кто?» Имена большинства были ему неизвестны, поэтому этот кабинет известен как «Министерство Кто-кто». Лорд Абердин высказался в том духе, что Дерби тратит впустую время и силы. Гладстон заявил, что кабинет не так хорош, как должен бы, особенно досталось министру финансов Дизраэли и министру торговли Хенли. Лорд Кларендон заметил, что Дерби, должно быть, ослеп в своем рупертизме, имея в виду прозвище, данное графу Булвер-Литтоном — Руперт дебатов (см. выше)[96]. Королева отнеслась крайне настороженно, но в частном письме признавалась, что будет терпеть его, сколько сможет. Она опасалась, что правительство восстановит ввозные пошлины. Очень скоро Дизраэли понял, что протекционизм не только мёртв, он проклят и уже не настаивал на введении тарифов, премьер-министр согласился с ним. В марте 1852 года он казал, что даже если его партия победит на выборах, это не даст ему мандата на восстановление «хлебных законов». Он хотел показать, что тори могут управлять страной умеренно, спокойно и мудро в противовес «опасной агитации радикалов»[97].

Лорд Дерби добился роспуска парламента и всеобщих выборов в июле 1852 года. Тори получили на этих выборах относительное большинство — 290 мест в палате общин. Им противостояло враждебное, но разношёрстное большинство — виги, ирландцы, «манчестерская школа», пилиты, радикалы. Всех их объединяло только одно — идея свободной торговли. Поэтому залогом существования своего министерства Дерби считал умелое лавирование между этими группировками. Особенно нужно было поддержать раскол среди вигов. Этого достичь не удалось. Палмерстон и Рассел заключили мирное соглашение, к ним примкнул молодой и многообещающий Гладстон. Состоявшиеся в конце 1852 года дебаты по бюджету Дизраэли привели к поражению правительства, пусть даже незначительным числом голосов. Дерби вручил королеве прошение об отставке.

Переход в оппозицию поставил программный вопрос: «Как прийти к власти?» Рассматривалось три варианта — союз с правыми вигами, за что ратовал лорд Малмсбери, союз с «ирландской бригадой», опора на радикалов взамен проведения избирательной реформы. Последний вариант Дерби считал наихудшим и даже не желал обсуждать. Его сын, многообещающий лорд Стэнли, убеждал в необходимости союза с умеренными вигами и обсуждал это с Дизраэли. Его отец написал лидеру оппозиции письмо: «Вы не должны строить возможность союза между мной и ультра-вигами, таких как лорд Грей, или манчестерской школой. Такой союз просто невозможен и я говорю об этом так, потому что у Эдварда [то есть у его сына, лорда Эдварда Стэнли. — И.М.; С.Ф.] сорвалось с языка, что такая мысль приходила Вам в голову. Полагаю, она едва ли она задержится там»[98].

В середине 1850-х годов возникали многочисленные и нестойкие парламентские комбинации. В одной из них предложили участвовать сыну Дерби лорду Эдварду Стэнли. Это был очень талантливый, умный и хорошо образованный человек. Он родился в 1826 году, учился в Регби и Тринити-колледже Кембриджского университета, где основал общество, известное как «Апостолы». Затем он совершил путешествие по Канаде, США, Карибским островам. Во время этого путешествия лорд Эдвард был избран в палату общин от Кингз Линна, который представлял до 1869 года. По своим убеждениям он был либералом[99], однако с глубочайшим уважением относился к своему отцу. Дизраэли также обладал большим влиянием на лорда Эдварда и был его близким другом. Позднее лорд Стэнли входил в министерства своего отца, а потом министерство Дизраэли. Он отвечал за колонии, затем за внешнюю политику и был одним из самых больших изоляционистов среди министров иностранных дел Англии. Он в целом считал нужным придерживаться «линии Каннинга», которая означала отказ от активной европейской политики, всемерное избегание войн и заботу о колониях. В 1860-е годы лорда Стэнли даже прочили на трон Греции, но он отказался. В 1855 году Палмерстон предложил ему место министра колоний. Взволнованный лорд Эдвард помчался за советом к отцу в замок Наузли в Ланкашире. Граф Дерби играл на бильярде, внезапное вторжение сына его сильно удивило: «Что привело вас сюда, Стэнли? На вас лица нет. Неужели Диззи перерезал себе горло? Или вы решили жениться?»[100] Сын объяснил причины своего волнения. Дерби предложил ему решать эту проблему самому, но высказался в том духе, что не следует вступать в союз с Палмерстоном. Стэнли последовал этому совету и отказался от предложения. В 1857 году он писал Дизраэли: «Мне не надо говорить Вам, что как из личных чувств, так и из уважения к моей семье, я никогда, пока продолжается политическая жизнь моего отца, не свяжу себя с партией, оппозиционной ему». Подобного рода лояльность к отцу была достаточно редкой в то время[101].

Правда, не все дети лорда Дерби были таковы. Его единственная дочь Эмма решила выйти замуж за брата графа Шрусбери У. Толбота, который происходил из знатного рода и одно время был личным секретарём Дерби. Этот брак вызвал резкий протест со стороны отца невесты, поскольку будущий муж наделал много долгов и был несостоятельным должником. Он даже запретил в своей семье говорить на эту тему, но всё же смягчился и вручил дочери чек на пять тысяч фунтов. Ещё более он успокоился, когда понял, что его действия не вызывают особого осуждения в свете. Младший сын Фредерик собирался жениться на дочери графа Кларендона, но она вышла замуж за священника. В конце концов он женился на другой дочери графа, Констанс. Их сын 17 граф Дерби играл важную роль в начале XX века, был личным другом короля Георга V.

В 1858 году возник очередной правительственный кризис. Лорд Палмерстон, желая угодить французскому императору, хотел провести закон о возможности высылки эмигрантов из страны, если они подозреваются в заговоре против главы иностранного государства. Это вызвало бурные протесты. Тори и радикалы объединились, и премьер-министр обвинил, по всей видимости, безосновательно, лорда Дерби в происках и интригах, следствием которых и стало его, Палмерстона, падение. Об этом он без обиняков написал королеве. Виктория вновь послала за Дерби. Он явился во дворец и сказал, что едва ли сможет сформировать правительство, так как две трети палаты общин против него. Однако королева настаивала, и он согласился. Покидал дворец со смешанным чувством. С одной стороны, ему было приятно, не мог он и не осознавать, что его партия, долгое время пребывавшая в оппозиции, будет деморализована в еще большей степени, если не получит хоть малую толику плодов победы над Палмерстоном, в которой она сыграла немалую роль. С другой стороны, он хотел быть реальным, а не номинальным главой министерства, чтобы там не говорили, поэтому козни Палмерстона смущали его — в условиях отсутствия большинства в нижней палате шансы на долгое премьерство были более, чем призрачными. Второй кабинет просуществовал более полутора лет и был лучше подготовлен в профессиональном смысле. На его долю выпало решение индийского вопроса. В этой стране вспыхнуло восстание сипаев, которое удалось ликвидировать с большим трудом. Кабинет Дерби провёл акт об управлении Индией, по которому Ост-Индская компания ликвидировалась и страна переходила под непосредственное управление британской короны. Эти меры содействовали улучшению руководством крупнейшей колонии Англии. Впоследствии Индия не знала таких злоупотреблений и такого восстания.

По инициативе Дизраэли и лорда Стэнли был предложен проект новой парламентской реформы, который снижал имущественный ценз и несколько расширял круг избирателей, особенно в сельской местности. Дерби не был готов к этой уступке демократии, но сказал, что лучше её все же провести, о чём и сообщил в палате лордов. Он только советовал своему коллеге Дизраэли и своему сыну быть осторожнее, постараться убрать «все несовершенства и дефекты»[102]. Либералы не могли отвергнуть проект, который был одним из главных их лозунгов. Один из их лидеров, Герберт, писал, что если Дерби выступит с идеей всеобщего избирательного права, то тогда Палмерстон и Рассел будут отстаивать избирательное право для детей и женщин[103]. Поэтому они пошли по другому пути. Закон просто заболтали. Затем прошли досрочные выборы, на которых тори не получили большинства и вскоре были вынуждены пересесть на скамьи оппозиции — правительство потерпело поражение при голосовании программной речи большинством всего 13 членов парламента. На прощальной аудиенции у королевы граф Дерби получил высший орден и выхлопотал для своего заместителя Дизраэли пенсию, поскольку он сильно нуждался в деньгах, а королева в то время ещё недолюбливала «этого выскочку».

Первая половина 1860-х годы были «эрой Палмерстона», когда он практически безраздельно управлял страной имея не только прочное большинство и широкую поддержку общественного мнения. Лорд Дерби оценивал шансы возвращения к власти как очень невысокие. Он считал, что едва ли это возможно, пока жив нынешний премьер-министр, а прожить он может ещё долго. Так, он писал в 24 февраля 1865 года королеве: «Чисто консервативное правительство ныне невозможно, во всяком случае до смерти Палмерстона — сам он никогда не уйдёт в отставку»[104]. Здоровье самого лидера тори, напротив, внушало опасения. Приступы подагры стали всё более частыми и осложнялись другими болезнями. Один из его врачей писал, что лорд Дерби болел так часто, что мог быть назван инвалидом. Некоторые приступы подагры длились до двадцати четырёх часов. Он всерьёз подумывал об уходе из политики и всё больше передавал управление партией в руки своего верного заместителя. Он занимался литературой и благотворительностью. Следствием Гражданской войны в США стало сокращение поставок хлопка в Англию, что привело к росту безработицы и нищеты. Исследование этого вопроса самим графом и его сыном повергли их в ужас. Дерби признавался, что эмоционально очень потрясён. По инициативе Дерби было создано более 140 комитетов помощи бедным и Центральный фонд, сам он пожертвовал колоссальную по тем времена сумму — 12 тысяч фунтов. Он считал нужным посвящать этому делу хотя бы один день в неделю. Вместе с тем, Дерби был убеждён, что эта помощь должна исходить из частных рук, а не от государства. «Необходимо убедить богатых думать об их обязанностях пред бедными, — говорил он в речи в 1863 году, — это должно показать бедным, что богатые не забыли о них совсем»[105].

В те же годы он занимается своими любимыми античными классиками. В 1864 году Дерби перевел на английский язык белым стихом «Илиаду», которая имела хорошие отзывы. «Таймс» опубликовала благожелательную рецензию. Первое издание было раскуплено в течение недели, всего перевод выдержал 9 английских и 5 американских изданий. Булвер-Литтон отметил точность передачи значений греческих слов и звучность Гомерова стиля. Он писал, что прочёл перевод с восхищением. Его рецензия была одной из самых восторженных[106]. Перевод был отмечен в Оксфордском университете особой наградой.

Поскольку сам автор являлся канцлером университета — должность номинального главы пожизненна и очень почётна, — признание заслуг со стороны коллег доставило ему удовольствие. Дерби чрезвычайно гордился этими достижениями, хотя его перевод не стал классическим и общеупотребительным. Как канцлер университета он смог добиться почётной степени для Дизраэли. Можно отметить, что существовавшие между ними разногласия были давно преодолены, и он готовил свою партию к тому, что лидер тори в палате общин будет его преемником в качестве лидера всей партии, хотя многие хотели бы видеть в этой роли сына граф Дерби лорда Эдварда Стэнли, который давно выдвинулся на первый план не только и не столько благодаря родственным отношениям с главой консерваторов. Однако лидер партии считал его слишком большим доктринёром, которому не хватает гибкости. Дизраэли с его склонностью к политическому оппортунизму более устраивал и как заместитель, и как возможный преемник.

В конце 1865 года Палмерстон всё же опроверг слухи о своём бессмертии и умер. Его сменил на посту главы кабинета старый лорд Джон Рассел, за которым всё отчётливее вырисовывалась фигура нового лидера либералов Гладстона. Неожиданно страна пришла в волнение с требованием реформы избирательного закона. Агитация и возбуждение почти достигали 1832 года. Прошли митинги в Гайд-парке, во время которых погиб один человек, многие были ранены.

С необходимостью реформы были согласны обе партии. Вопрос был в том, насколько широкой она должна быть и кого поддержат новые избиратели. Ещё в 1858 году тори предлагали установить избирательный ценз в 10 фунтов налогов в год для арендаторов земли или домов. Это предложение они вспомнили в 1866 году. Либералы в палате заявили, что семь фунтов — это естественный предел политических прав человека. «Те люди, о которых тут так с презрением говорят, — восклицал в палате Гладстон, — наши братья, такие же христиане, как мы, плоть и кровь наша». Один из консерваторов с иронией спросил, почему же наша кровь и плоть простирается только до семи фунтов арендной платы[107]. Споры вокруг реформы вызвали раскол в правящей партии. Её покинули виги старого образца, которые находили меру опасной и даже революционной и радикалы, которые были убеждены, что она недостаточна и носит паллиативный характер. Этим воспользовались лидеры консерваторов и 26 июня 1866 года провалили правительственный проект, объединившись с недовольными в правящей партии. Спустя два дня королева в третий раз попросила Дерби сформировать правительство.

Хотя графу тогда было не так уж много лет — всего 67, многие занимали пост премьер-министра и в более преклонном возрасте, он был болен и уже не желал хлопот, связанных с официальной должностью. Тем не менее, он согласился, не слишком понимая перспективы нового кабинета.

Вопрос о реформе по-прежнему будоражил общество. Сам Дерби, как уже говорилось, не слишком верил в её необходимость. Он примирился сходом вещей. Вскоре королева пригласила премьер-министра в свой личный замок Балморал и сказала, что раз этот вопрос волнует страну уже в течение тридцати лет, надо же как-нибудь его разрешить. Будет лучше, если это сделает консервативное министерство. Дерби согласился: «Почему бы не дать право голоса всем домохозяевам… с подобающими ограничениями времени и местопребывания?» Дизраэли сам давно вынашивал идеи привлечения низших классов на сторону консерваторов («демократический торизм» и «феодальный социализм»)[108].

Вдвоём им удалось убедить партию в необходимости пропустить акт о реформе. В то же время их идейные противники из оппозиции лишились своего оружия и не могли проголосовать против идеи, которую они сами отстаивали всего месяц назад. В ходе долгих и странных переговоров с лидерами вигов, описание которых заняло бы здесь слишком много места, были завербованы сторонники и из числа либералов. Перед голосованием Дерби советовал Дизраэли: «Нам не надо рассматривать принятие некоторых резолюций [по этому закону. — И.М.; С.Ф.] смыслом жизни. Если же мы потерпим поражение в некоторых принципиальных положениях, у нас будет определённый выход — обращение к стране [то есть досрочные всеобщие выборы в парламент. — И.М.; С.Ф.]». В 1867 году новый Билль о реформе прошёл палату общин большинством в 21 голос и без особых проблем был одобрен палатой лордов и королевой. Дерби был удовлетворен итогами работы своего правительства и Дизраэли, который стоял в центре всего этого: «Разве вы не видите, в какое замешательство мы привели вигов?», хотя и признавал, что эта мера — «прыжок в неизвестное». По его мнению, эта реформа означала вымирание консервативной партии и настоящих вигов[109]. Он счёл свою миссию выполненной. Партия была хорошо организована. У неё был умный и авторитетный лидер. Власть можно было сдать спокойно и без потрясений.

Дизраэли совершенно искренне умолял своего патрона остаться на посту премьер-министра хотя бы номинально, уверяя, что будет выполнять всю черновую работу, но Дерби решил уйти. Он писал своему заместителю, что состояние здоровья не позволит ему исполнять обязанности, он намерен в начале 1868 года вручить королеве прошение об отставке и посоветовать ей назначить премьер-министром Дизраэли. Он обещал своему преемнику, что будет оказывать ему всяческую поддержку и после отставки. 25 февраля 1868 года лорд Дерби вручил королеве прошение об отставке и сдал дела. В письме Дизраэли он информировал его об этом и добавлял: «Я не могу сообщить Вам этого без того, что бы не отметить в то же время с благодарностью Вашего честного и сердечного сотрудничества как в тяжёлые, так и в счастливые минуты этого долгого периода». Дизраэли был приглашён в королевский замок в Осборн и поцеловал руку королевы в качестве премьер-министра. Лорд Дерби поздравил его первым: «Вы честно и с достоинством достигли высшей ступени политической лестницы. Искренне желаю Вам долго сохранять это положение»[110].

Оставшиеся годы лорд Дерби всегда оказывал поддержку своему преемнику. Новый премьер-министр неизменно относился к нему с почтением и запрашивал его мнение по многим вопросам. Он всегда обращался к нему «мой шеф». Отношения Дерби с королевой были ровные и хорошие, за исключением периода борьбы с «хлебными законами». Виктория с неизменным уважением относилась к своему министру, иногда подчёркивая это. Она ценила его опыт, умение находить компромиссы и сдерживать экстремизм слева и справа.

После отставки граф Дерби некоторое время жил на своей вилле Сент-Джонс, где его и посетила Виктория (редкая честь!) и пожаловалась на гадкое поведение мистера Гладстона, в особенности в том, что касалось его позиции по церковному вопросу в Ирландии. Этот же вопрос затронул и его сын лорд Стэнли, но Дерби попросил меньше докучать ему политическими делами[111]. Время от времени возникали слухи о его смерти и один раз в Ливерпуле даже приспустили в знак траура флаг на ратуше. Однако старый аристократ боролся за жизнь с присущей ему стойкостью. Последние страницы его жизни, как пишет один из биографов, были историей тихого угасания пока он не отошёл в иной мир субботним утром 23 октября 1869 года.

Лорд Дерби был, безусловно, неординарной личностью. Многие его заслуги ныне забыты. Между тем многие меры не были приняты без его пассивного или активного содействия. Его старый товарищ Дизраэли дал лорду Дерби краткую, но ёмкую характеристику: «Он отменил рабство, он дал образование Ирландии, он реформировал парламент»[112]. Будучи человеком честным, Дерби не терпел отсутствия этого качества в других. Именно в отсутствии его он подозревал Рассела и Палмерстона. С другой стороны, доктринёрство и верность какой-то абстрактной теории его тоже смущали. Это позволило ему в начале 1850-х годов отойти от принципов протекционизма, убедившись в их ненужности.

Граф Дерби, однако, боролся за свои принципы и рисковал карьерой ради них. Он уважал право соперников иметь своё мнение и отстаивать его, выражая, как он сам говорил, «противоположные взгляды». Его влияние на парламент при жизни было бесспорным. Его ораторское искусство и умение вести дебаты ставили в пример. Наконец, он подготовил современную консервативную партию и был наряду с Дизраэли её отцом-основателем. Лорд Дерби, безусловно, должен занять достойное место среди выдающихся премьер-министров XIX века.