Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Манфред Ендришик. В путь. (Перевод В. Девекина)

Паром уже прибыл. Альфред притормозил и стал осторожно съезжать на велосипеде по крутому каменистому спуску; вскоре пришлось слезть совсем: несколько сорванцов затеяли игру прямо на дороге. Была суббота, и народу на пароме собралось довольно много, а сверху еще и еще торопливо спускались жители окрестных деревень и туристы; они смеялись, шумели, попыхивали сигаретами, загорелые мужчины несли сумки с провизией; два автомобиля осторожно въехали на паром.

Альфред примостился возле черных просмоленные перил парома и следил за течением реки; темная масса воды двигалась медленно, как бы нехотя, местами образуя водовороты. Над рекой стоял сладковатый запах гнили, ила, дохлых рыбешек и химических отходов.

Тарахтела одинокая моторка, она пересекала бухту наискосок. Чайки взвились над садками, но не кричали и не устремлялись к набегавшим волнам, они летали над верхним изгибом бухты, их белые беспокойные крылья спорили с ветром.

Седоволосый кондуктор в пестрой клетчатой рубахе и поношенных, замасленных брюках обходил со своей сумкой пассажиров, собирая плату за проезд. Но вот затрещал мотор, заскрипели зубчатые колеса, вода зашумела, забурлила, расходясь широкими кругами, тяжелый, неповоротливый паром двинулся в путь.

Седоволосый прошел мимо Альфреда, получил деньги с пассажиров, отсчитал им сдачу, а затем шмыгнул в небольшое служебное помещение. Однако он скоро вышел, стал рядом с Альфредом и тоже уставился на воду.

— Ну, Альфред, — сказал он.

— Что «ну»? — спросил Альфред. Паром ровным ходом пересекал реку.

— Как поживаешь?

— Да так. — И после небольшой заминки: — Во всяком случае, неплохо, должен прямо сказать.

— Ну, тогда все в порядке.

— А ты? — спросил Альфред.

— Сам видишь. — Седоволосый перегнулся через перила, кивнул кому-то и вытер шею.

— Повезло тебе сегодня с погодой.

— Да, уж целую неделю везет.

— При хорошей погоде такая работа в удовольствие. — Пожалуй, что так. Правда, иной раз комары одолевают, сам знаешь, беда с ними.

— Это верно, — согласился Альфред и, помолчав, прибавил: — Уйду я отсюда через месяц.

— Вот как? А куда?

— Еще не решил. Лишь бы подальше. Хочу начать новую жизнь.

Седоволосый прислушался к ритмичной работе мотора и затем сказал:

— Понимаю тебя. Сам хотел уйти далеко-далеко. Но меня засосало.

— Староват уже был для этого, — сказал Альфред.

— Может, и так, — согласился седоволосый.

— Так, — уверенно произнес Альфред. — Безусловно, так. — Он сплюнул в воду. Глаза старика сохраняли спокойствие. Альфред отвернулся и следил за полетом чаек.

— А как же она?

— Чего мне с ней считаться? Она сама никогда ни с кем не считалась.

— Не говори так, — возразил седоволосый. — Твоя мать не всегда была такой. — Он неодобрительно покачал годовой. — Значит, решил уйти?

— Да, — буркнул Альфред. — И как можно скорее.

— Честолюбие заело?

— Мне бы только вырваться из этой затхлой атмосферы, уйти от идиотских сплетен. А другой ее муж, знаешь, он, пожалуй, отвратительнее всего.

Старик молчал, глаза его расширились и внимательно глядели на Альфреда.

— Только я в дверь — она спрашивает, куда я иду, вернусь — осведомляется, где я был, и так каждый раз. Но когда я — всего через несколько дней, — рассказывая что-то, прибавлял: «Ты ведь знаешь, где я был позавчера», то выяснялось, что она об этом понятия не имеет, да и не интересует ее это нисколько, просто спрашивала по привычке! И вот так все в ней держится по привычке.

— Не очень это просто, — сказал седоволосый, — да и не очень легко. Особенно с возрастом.

— А ее вечным брюзжанием я сыт по горло: всем у нас она недовольна. Мне, может, тоже кое-что осточертело.

Но ты знаешь, какие бы нелепые слухи оттуда к нам ни ползли, она верит всему, буквально всему, и при этом торжествующе смотрит на меня. От такой самодовольной пошлости меня тошнит.

— И поэтому ты?..

— А у Бретшнейдера та же песня, — продолжал Альфред, — И его ты знаешь.

Старик молчал.

— Неплохой, в общем, парень, чудак, но попробуй сделай из порося карася. Одно на уме: побольше денег загрести. В глаза: «Прошу покорно, фрау Нейман, о, конечно, господин Гротке», но, только они за порог, он тут же:

«Вот вонючки, ну, мы им закатим счетик».

Старик вытер потрескавшиеся губы и улыбнулся.

— Если ты исправно закончишь свою работенку, то, будь любезен, изобрази умиление на лице и рассыпься в благодарностях за бутылку пива, а не то они мастеру претензии выскажут, а ведь у него клиент всегда прав.

— Раньше ты был другим, — сказал седоволосый.

— Монтеры всюду нужны. Я на любой стройке работать могу.

— Там свои заботы найдутся.

— Да, но какие, — возразил Альфред. — Надеюсь, дельные. Ради которых стоит иной раз целую ночь глаз не сомкнуть. А не пустая болтовня, что яйца-де раньше гроши стоили, а у русских солдат плохие манеры и что наш уполномоченный, если волнуется, путает дательный с винительным.

Седоволосый кивнул и ладонью потер шею. Уставившись в воду, он пробормотал:

— Да, да, да, да. — Потом он замолчал и стал грызть ногти: Альфред знал за ним эту привычку.

— И если на стройке я что-нибудь сделаю не так и мне всыпят как следует, то я по крайней мере буду уверен, что тут все честно, без подвоха. — Альфред перевел дух и взглянул на старика. — В наше время это многого стоит.

Чайки все еще летали в бухте, величественно простирая свои ослепительно-белые крылья над двумя парусными лодками. Ветер крепчал, повеяло прохладой.

— У-ух, — вымолвил седоволосый и принялся крутить скрипучее тормозное колесо; он вращал его все быстрей и быстрей, пальцы напряглись, и жилы вздулись. Рубаха расстегнулась, и воротник сполз набок.

Альфред наблюдал, как у причала засуетились пассажиры, задние напирали, словно здесь предстояла битва за места, водители включили моторы явно раньше времени, и у машин из выхлопного отверстия вырывались голубые облачка. Каждый раз одна и та же картина.

— Напиши-ка мне, как пойдут твои дела, — попросил седоволосый.

— Непременно, — ответил Альфред.

— И если тебе когда-нибудь понадобится совет друга… — Старик издал сухой смешок, глаза его беспокойно забегали.

— Я знаю, — сказал Альфред и обернулся к нему.

— Ну, бывай.

— Я обязательно напишу тебе, — повторил Альфред. И когда их взгляды встретились, добавил: — На самом деле многое выглядело иначе, чем ты думаешь. В сущности, ты мне всегда нравился.

— Да уж ладно.

— Поверь, я тебя не обманываю.

— Верю, верю.

— До свидания, отец, — сказал Альфред и сошел на каменистый берег. Он еще раз обернулся. Фигура старика отчетливо выделялась на фоне ранних сумерек. Кругом пахло дымом и бензином.

— До свидания, — отозвался седоволосый.