Свет за деревьями

Зима затянулась, давно надоевший снег

мерцает под мерзлым небом, мерцающим, втайне, тоже.

Март похож на январь в Европе, на март у гипербореев —

с безмолвной стражей сугробов и скрежетом коньков

                       на катке,

где вечность назад я гнал по льду свою шайбу,

с великолепным грохотом ударявшуюся в дощатую

                       изгородь,

и, прозрачными уже вечерами, далекие отсветы города,

как отсветы будущего, о котором никто не думал,

ложились на летящие лица, на окружные крыши.

Когда я родился, мир был совсем другим,

уже, но едва отошедшим от оторопи. Никита

Сергеич дубасил своим башмаком, торопясь

забить еще один гвоздь в гроб отца и учителя.

По ту, верней эту, сторону занавеса уже начинались хиппи,

кончались битники, Кеннеди ехал в Даллас.

Носили нейлоновое, верили в будущее, путались с шириною

брюк. Вспомним также остроту, высоту

дамских бюстов, взлетающие прически.

Все прочее было круглым, как было и в предыдущую,

добродетельную эпоху: на фоне ее колючей

проволоки. Круглые абажуры, крутые крыши «Побед».

Не забудем и «Волгу» с оленем на бескрайнем капоте,

сплошным передним сиденьем, мягче которого

               потом уже не бывало,

ручкою передач на руле. И в пустом парадном пространстве

дядей Джо построенного проспекта, вдруг —

лошадь с телегой, мужик в телогрейке,

теребящий вожжи, уезжающий в никуда.

Еще были живы те, кто помнил иное время,

до всех кровавых свершений, еще писались последние

воспоминанья о Павловске, в Париже была Россия,

и чистый прощальный голос проходил сквозь рок-н —

рол, треньк гитар, сообщенья о спутниках,

кружившихся все быстрее. Зима затянулась. Снег

любой ландшафт превращает, как известно, в страницу,

переведенную с русского. Примеряя

к себе и друг другу цифры четыре, пять,

я смотрю в окно, как на те сугробы, на эти

черные ветлы, тихий изгиб реки,

двуглавый собор над черепицей и путаницей

красных крыш, в белых пятнах. Когда я родился, мир

был другим, таким же, был сам по себе, был чем-то,

чего мы, в общем, не понимаем. Я застал лишь его

остатки. Понемногу взрослея под сенью

безнадежных бровей, я все дальше

уходил куда-то в сторону, как строки, слова, следы.