Светлое будущее

ВСЕВОЗМОЖНЫЕ ВАРИАНТЫ

— Давай трезво обсудим положение, — говорит Антон. — Либеральная эпоха закончилась. Теперь напечатать даже такие книжки и статьи, какие печатали три года назад, уже практически невозможно. Ты это, очевидно, почувствовал сам. К тому же делать теперь нечто подобное бессмысленно. Никакого эффекта не будет. Время уже не то и с точки зрения восприятия нашей продукции. Что же делать? Задачка на комбинаторику. И довольно тривиальная. Boт дилемма: либо остаемся в рамках марксизма, либо выходим за его рамки вообще. Рассмотрим первый вариант. Здесь опять- таки две возможности: либо послушно выполнять все указания свыше и становиться шакалом типа Васькина, либо новаторствовать. Первая возможность не для тебя. Если ты даже захочешь пойти этим путем, тебе не

позволят. Поздно. По Их раскладке ты — новатор. Новаторствовать можно двояко: ревизовать марксизм, т. е. пересматривать его принципиальные формулы как не отвечающие современной реальности, или улучшать, т. е. «развивать» применительно к новым условиям, не отступая ни на шаг от всех (не только основных) принципов марксизма. Ревизионизм у нас исключен априори. Остается улучшение. Но кто решает, улучшил ты или ухудшил? Васькины. Кто решает, отступил ты или нет? Они же. Так что останешься ты увлекающимся или слегка ошибающимся улучшением или ревизионистом, это зависит уже не от тебя, а от васькиных. По моим наблюдениям, сейчас ситуация такова, что Они скорее примирятся с ревизионистами, чем с улучшенцами, ибо улучшенец — реальный конкурент. Васькин теперь тоже будет претендовать на то, чтобы попасть в членкоры. И основания у него не меньше твоих. И если ему представится малейшая возможность подставить тебе ножку, он это сделает не колеблясь ни секунды. Вы, улучшенцы, и так почти двадцать лет держали Васькиных в тени. Теперь их время наступает. Так что чем лучше вы будете делать свой труд, тем хуже для вас. А если сделаете плохо, вас тем более сомнут, ибо плохо делать Они могут лучше вас.

— В общем верно, — говорю я. — Давай второй вариант.

— Рассмотрим второй вариант, — говорит Антон. — Выход за рамки марксизма открывает такие возможности: 1) уход из сферы идеологии вообще; 2) остаемся в области идеологии. Первая возможность не для нас. Мы слишком стары для этого. Остается вторая возможность. Здесь опять-таки есть варианты: 1) критиковать марк-сизм, бороться против него; 2) быть безразличным к нему. Тут ситуация гораздо сложнее, чем в рассмотренных ранее случаях. Насчет критики марксизма скажу потом. Сначала о безразличии к нему. Можно заниматься идеологией безразлично к марксизму, например — в духе буддизма или православия. Сейчас это довольно модно. Я не хочу обсуждать этот путь. Я думаю, что ты согласишься со мной: все виды идеологической деятельности такого рода не адекватны современности. Они означают как раз уход от самых важных идеологических проблем нашего времени. Это не для нас. Это — для неудачников более мелкого ранга. Возникает вопрос: можно ли быть безразличным к марксизму, занимаясь комплексом наиболее важных идеологических проблем нашего времени? Увы, я лично для себя убедился в том, что фактически это невозможно. Марксизм, брат, штука весьма серьезная, оказывается. Его не обойдешь. За какую проблему ни возьмешься, она обязательно так или иначе рассматривалась и по-своему решалась в марксизме. И что бы ты ни сказал при этом, ты так или иначе сталкиваешься с марксистской традицией, с марксистским протестом или одобрением. Марксизм — великая идеология. И, работая в духе идеологических проблем времени, нельзя не сталкиваться с ней. Это — факт. Я думаю, тебя уговаривать на этот счет не требуется. Так что же остается? Борьба? Вот тут-то и есть главная загвоздка.

Представим себе на минуту, — продолжал Антон, — что нам дали полную свободу действия: ребята, мол, поносите наш марксизм как вам заблагорассудится! И что? Разве мало было таких свободных критиков на Западе? Разве мало они написали? Много. И неглупые это были люди. И работы написали умные. А толку что? Никакого. Марксизм как был, так и остался неуязвимым. И вовсе не потому, что он прав, умен. Дело тут совсем не в этом. Дело в том, что марксизм, как и всякая идеология, не есть наука. Он наукообразен — это дань времени. Но он не наука. Ему всячески стараются навязать вид и статус науки. Это выгодно власть имущим: все происходящее есть продукт объективных законов, а не их глупости, они лишь открывают законы, предвидят и способствуют. Помнишь, Сталин говорил: оседлать законы! Это не пустая фраза. Это очень серьезно. Они властвуют от имени мировых законов, а не в силу правил гангстеризма большого размаха. Это выгодно и гигантской армии идеологов: они — ученые, а не нечто вроде попов! Это выгодно прочим; лучше считать себя обиженными железными законами материи, чем ловкими проходимцами, хапугами, карьеристами. Есть вполне определенные признаки науки и определенные признаки идеологии. Марксизм не удовлетворяет первым и удовлетворяет вторым, это тривиально. Его альянс с наукой есть историческая особенность его как идеологии. В наш век науки, техники и образованности всех без этого нельзя. Идеология, не претендующая на то, чтобы быть наукой, не принимающая вид науки, не имеющая средств выглядеть для широких масс наукой, не может быть в наше время идеологией. Марксизм, будучи идеологией, а не наукой, неуязвим для научной критики. А вся критика марксизма, играющая заметную роль, претендует на то, чтобы уличать его в научной несостоятельности. Критика иного рода, например — со стороны христианской идеологии, остается малоощутимой. И против нее марксизм имеет мощнейшую демагогию. Но пусть мы хорошо раскритикуем марксизм. Встанет проблема: предложите свое, получше! И когда мы начнем делать это свое, мы вынуждены будем это опять-таки делать по законам делания идеологии. И тогда мы воспроизведем все то же самое с незначительными модификациями. Марксизм все-таки вырос на столбовой дороге мировой цивилизации. И, строя идеологию на том же месте, мы построим нечто марксизмообразпое. Так что же, выходит, куда ни кинь, всюду клин? Нет. Прошедший период был интересен еще в одном очень важном отношении: он указал выход. Идеологию бьют фактами той реальности, которую освящает идеология. В данном случае — фактами той социальной реальности, на обобщение, предвидение, познание которой она претендует. Факты загонят марксизм в ту самую ловушку, какую он сам навязывает себе. Потому-то доклад Никиты и книги Солженицына нанесли гораздо более сильный удар по марксизму, чем усилия всех критиков марксизма за всю историю, вместе взятые. Есть путь реальной критики марксизма: это — бескомпромиссный анализ самого нашего общества, предание гласности фактов его бытия. И этот путь — единственный. И этот путь, между прочим, является единственным, на котором можно выработать идеологию, более адекватную положению человека в современном обществе, чем марксизм.—Пусть так, — говорю я. — А зачем тебе делать эту идеологию? Плюнь! Изучай себе наше общество, и дело с концом.

— Тут дело в личной заинтересованности, — говорит Антон. — Есть люди, которые становятся врачами, чтобы лечить человеческое тело. А меня интересует душа человека. Не психика, а именно душа — явление чисто социальное. Вот я и хочу сделать кое-что для этой души. Идеология и есть средство для души. А марксизм для души уже ничего не дает. Он действует как сугубо формальный механизм идеологии. Кстати, очень интересная тема — характер идеологического механизма в советском обществе. Здесь он иной, чем в случае с христианством. И в христианстве был элемент насилия. И в марксизме есть элемент добровольности. И все же марксизм враждебен духовности. Он антидуховен. Я не могу тебе пояснить это в общем виде. Займись нашим обществом и нашим чело-веком в их реальности, а не в пропагандистской абстракции, и сам это скоро поймешь по каждому конкретному пункту.

В таком стиле мы разговаривали не раз и ранее. Но только теперь я стал прислушиваться к словам Антона и находить в них смысл, ранее начисто ускользавший от меня.