Светлое будущее

СКУКА

Иногда меня тянет писать. Но с самого начала я прекрасно понимаю, что вся моя писанина может вызвать лишь скуку. Я не способен развлекать массового читателя. Я не способен на то, чтобы давать пищу для размышления интеллектуальной элите. Да и о чем таком можно писать, чтобы было интересно? Анекдоты? Я их не запоминаю и не очень-то люблю. Факты беззакония? Я с ними не имею дела. А после книг Солженицына тут нужно работать профессионально. Нужны масштабы. Мелкие житейские трагедии? Но они не имеют ничего общего с их литературными описаниями. Наша жизнь во всех звеньях поразительно сера и однообразна. Для любого из нас она раскладывается на сравнительно небольшое число стандартных элементов с незначительными вариациями их комбинаций. Мы примерно одинаково едим, одеваемся, говорим, обставляем квартиры, переживаем. Мы различаемся по слоям, но лишь количественно, а не качественно. Моя жена носит ондатровую шубу, Наташа — цигейковую, жена Гробового — норковую. Но в жизни каждой из них принципиальная роль шубы та же. Социальная роль — престиж, эстетика и т. п. Я бывал в самых различных семьях, квартирах, городах. Везде одно и то же. Уровень культуры не растет с ростом социального ранга слоя. Жрут лучше. Пьют лучше. Одеваются. Сплетни рангом выше. Информации больше. Но скука удручающая. Разговоры омерзительны. И дети их, имея все блага культуры, пользуются ими так, что смотреть тошно. Кто-то мне недавно говорил, что существенно не наличие привилегированных слоев общества, а их тип — что они собой представляют и какой стиль жизни навязывают обществу. Наши привилегированные слои сеют скуку, серость, бездарность, корыстолюбие, разврат, ложь, паразитизм, тщеславие и т. п. Они навязывают всем нам такой способ жизни, который убивает все то, что когда- то было предметом великой русской литературы. У нас литературой может стать только беспощадное описание наших условий, исключающих настоящую литературу, да к тому же в таких масштабах, как это сделал Солженицын.

О чем я думаю?! Кто поверит, что один из ведущих советских теоретиков марксизма (а значит, по идее — невежда, начетчик, мракобес, бездарь) может размышлять подобным образом. Надо с этим кончать. На этой неделе надо закончить доклад Канарейкина для конгресса. Свой доклад надо написать, обсудить на заседании отдела и «залитовать»: с выпиской из протокола заседания отдела сдать пять экземпляров в дирекцию, получить подпись директора или заместителя, курирующего наш отдел, сдать все это в иностранный отдел института, а те направят в Главлит (т. е. в нашу официальную несуществующую цензуру). Волокита довольно долгая. Потом надо будет через президиум академии организовать перевод доклада на английский язык. Надо также продиктовать Серикову его выступление. Страниц на пять хотя бы. Но это не легче, чем мой доклад. Мой доклад должен быть официальным. Серикову же разрешено немножко оригинальности. Что-нибудь о массовой культуре. Это модно. А мне предуказано свыше выступить на тему о понятии общественно-экономической формации — одном из центральных понятий традиционного (но вечно передового) марксизма. Тема доклада Канарейкина — исторический материализм как самое глубокое и всестороннее социологическое учение современности. Ни много ни мало! Самое! И странно, эту нашу галиматью они там будут слушать с интересом. С Канарейкиным будут беседовать как с крупным ученым. Сериков сойдет за молодого, талантливого и образованного ученого, работающего вполне на уровне мировых стандартов. Впрочем, чему удивляться! У них то же самое, что у нас. Упаковка только чуть лучше. А мне предоставляется роль консерватора, ортодокса. Я обязан отстоять! Ну ладно же, я вам покажу! Я засел за доклад, и меня понесло. Через несколько часов доклад был готов. Он даже мне самому понравился. Я позвонил Антону и попросил его зайти.

— Неплохо, — сказал Антон, прочитав мое сочинение. — Очень неплохо. Если с тебя снять марксистскую скованность, ты будешь прекрасным писателем на социальные темы. Только вот тебе мой совет: на обсуждение и в Главлит дай липу, а не подлинник. Или замаскируй так, чтобы не сразу доперли, о чем речь. Иначе не пропустят. И на конгресс не поедешь.

— Само собой разумеется, — сказал я, возбужденный удачей. — Не учи ученого! А что ты скажешь по существу?

Антон начал разбирать доклад по существу, и мне сталo опять грустно.

— Понятие формации, — говорил Антон, — сложилось отчасти из сравнения различных видов социальных Образований, это очевидно. Не само слово «формация», а признаки, по которым формации различаются. Это понятие сравнительное, подчеркиваю. Это очень важно помнить, ибо сравнение имеет свои логические законы, Неустранимые ни при каких обстоятельствах. Представь себе, мы будем строить понятие животного, сравнивая кроликов, волков, клопов, крыс, слонов. Что дает сравнение? Благодаря сравнению мы обнаруживаем, что одни из сравниваемых предметов имеют данный признак, а другие — нет, что некоторые признаки есть у всех сравниваемых предметов, что данный признак имеет различную величину или интенсивность. Если частные виды формаций даны, то общее понятие формации, очевидно, должно учесть признаки, свойственные всем формациям (т. е. от различий формаций надо отвлечься), но отличающие общественно-экономические формации от всего другого. Запомним это. Отчасти же понятие формации сложилось из наблюдения одного типа общества в его внутренней расчлененности, а именно — развитого буржуазного общества. Отсюда выделение таких сторон этого общества, как производительные силы, производственные отношения, базис, надстройка. При этом в данном обществе выделялась определенная система отношений людей, определяющая собою всю физиономию общества, т. е. оказывающая влияние на все прочие стороны жизни. В буржуазном обществе это суть товарно-денежные отношения, купля-продажа рабочей силы. Из совмещения этих двух (по крайней мере этих двух, я опускаю здесь многое другое) аспектов произошла такая невероятная путаница в понимании очень простых вещей, что распутать ее теперь нет никакой возможности. Есть только один путь: разрубить этот гордиев узел мечом, т. е. просто наплевать на это барахло и заняться делом. Возьмем, например, такой признак, как собственность. В буржуазном обществе имеет место частная собственность на средства производства, а у нас нет. В буржуазном обществе это — существенный признак формации как таковой. И хотя он мог быть выделен путем сравнения (что необязательно) с другими формациями, он важен для общества независимо от сравнения. Но является ли существенным для нашего общества то, что у нас нет частной собственности на средства производства? При описании истории становления его, возможно, и нужно учитывать экспроприацию средств производства. Но раз общество сложилось и устойчиво существует много лет, это уже не есть его характеристика самого по себе, независимо от сравнения. Признаком змеи является не то, что она не имеет ног, а то, что она ползает. Дело не в том, что неверно, будто у нас нет частной собственности на средства производства. Это как раз верно. Но это абсолютно ничего не дает для понимания нашего общества как общества определенного типа самого по себе. Нам для этого нужно прежде всего отказаться от сравнения с буржуазным, феодальным, рабовладельческим обществами и выделить в самом нашем обществе то, что определяет собою все прочие стороны и проявления нашей жизни. Что это такое? Начни исследовать наше общество не как лгун-идеолог, а как настоящий ученый, и ты убедишься в том, что вся твоя высочайшая марксистская теория есть идеология чистой воды; что научного в ней нет ничего, кроме украденных у других банальностей. И от твоего понятия формации ничего не остается, кроме общего значения слова. Есть виды животных, мржно употреблять общий термин «животные». Можно найти признаки, свойственные всякому животному. С этой точки зрения клоп не отличается от человека. Есть виды общества. Можно ввести общий термин «тип общества» («формация»). Можно указать признаки, общие всем обществам. С этой точки зрения общество папуасов не отличается даже от грядущего коммунистического общества. Человеческое общество — локализованное в пространстве связанное устойчивое скопление людей, осуществляющее свой жизненный процесс как целое. Это — не определение, конечно, а так, для ориентации. Что же касается типов обществ («формаций»), то тут такой дурацкой классификацией, какую дает марксизм, не отделаешься. Их сотни и тысячи. Тут нужно опытное исследование (если оно нужно), а не пережевывание примитивных представлений ваших классиков. А что касается нашего общества, то тут с марксистским аппаратом понятий и принципов абсолютно ничего не поймешь. В устоявшейся системе общества (вроде нашего) начиная с некоторого момента все эти «первично», «вторично», «базис», «определяющее», «производное» и т. п. теряют всякий смысл. Поскольку речь заходит о понимании этого общества и о построении научной теории, способной давать подтверждаемые прогнозы, то

нужен совсем иной поворот мозгов. Какой? Начни хотя бы с фактов. Например, массовые репрессии, прикрепление к месту жительства, отсутствие свободы слова и печати, дефицит необходимых продуктов, разбазаривание средств, коррупция в массовых масштабах, карьеризм... Что тебе еще нужно? Разве этого мало? Есть законы социальной жизни, вытекающие из самого того факта, что миллионы людей обречены жить совместно. Начни хотя бы с этого...

Мы проговорили чуть не до утра. Я проводил Антона домой и передал его с рук на руки Наташе.

— Ради бога, Наташенька, не сердись на меня, — сказал я. — Это было очень важно. Я в долгу не останусь: обязательно помогу твоему Антону стать известным диссидентом. На свою шею, конечно, но помогу.